ОСЕННЯЯ ЛИХОРАДКА
Я УБИЛ АНГЕЛА.
Одни женщины и мужчины созданы только друг для друга. Другие для всех, или же, что тоже верно, только для себя. Полагая, что находятся в пол шага от желаемой свободы, они это оставшееся расстояние намерены преодолеть одни.
В их стремлении принадлежать всем и не принадлежать никому есть не малая доля разумного. Ведь любовь не столь двузначна, чтобы гаснуть и разгораться только между мной и тобой. Её пылкое разнообразие требует множества бесконечных страстей, вихрей и океанов чувств. В этом больше правды, чем в одностороннем томлении по своей не найденной половине.
И те, кому эта половина нужна, те её и ищут. Все же остальные ищут союзников в борьбе со временем, теряя чувства реальности, принимая любовь всего лишь за одно из проявлений богини наслаждения. По мне уж лучше быть чрезмерно романтичным, часто верным и преданным. А впрочем, все мы, меняя любовников и избавляясь от старых сердечных привязанностей, похожи на корабли бегущие от берега к берегу в поисках рая.
Вспоминая день за днем последние два месяца, я никак не мог понять, каким же образом попал в ловушку. Когда перестал верить в любовь. И хотя по-прежнему во всех знакомых я видел братьев и сестер, с некоторых пор мне пришлось прятаться за темные очки, которые раньше не переносил. Потому как любил видеть всё, как есть: небо, лица, деревья.
И еще крылья… Крылья, которые я чувствовал за спиной, казались мне вечными, ибо они обращали тьму в пыль, они воплощали все мои мечты и желания, они поднимали меня над этим миром. Теперь я шатался по городу без них, ссутулившись и чувствуя себя голым и беззащитным. Теперь я не мог видеть ни неба, ни лиц, ни деревьев, ничего.
Что же произошло? Спрашивал я себя. Где, свернув не в ту сторону, я оказался в пустоте, набитой теми же предметами, что и раньше, но теперь ставшими абсолютно бессмысленными и потому бесплотными.
В то утро я проснулся необычайно рано и долго лежал с открытыми глазами, размышляя именно о том, что же происходит со мной. Мир вокруг вроде бы был тот же, те же краски и то же кружение. Но для всех других, кроме меня. Как будто я наблюдал из стеклянной вакуумной коробки. Как будто шел мимо всего сразу, проходил насквозь то, к чему устремлялся.
В голову лезли самые невероятные мысли, я даже подумал, что, наверное, просто стал одним из многих. Ибо известно, как живут здесь и насколько тесны врата и узок путь ведущие к настоящей жизни.
«Да, - мысленно строил я свои предположения, - видимо я сильно изменился и из людей, которые подобно пище нужны всем и всегда, незаметно превратился в тех, что подобно лекарству нужны время от времени, и скоро мне грозит стать тем, кто подобно болезни не нужен никому и никогда».
Вот. Меня вдруг осенило. Последние несколько недель я ощущал ненужность. Странно, раньше со мной такого не было. И ненужность тоже была какая-то странная, так, словно я перестал быть нужным прежде всего самому себе.
Расстроенный этим внезапным открытием я встал и пошел в ванную. Холодный душ взбодрил, и я немного повеселел, и продолжал чему-то улыбаться, пока готовил завтрак и пил чай. Впрочем, с самого пробуждения меня не отпускало чувство, что я на пороге еще более неприятного открытия, чем выяснение собственной ненужности. И причем, открытие не того, что должно произойти, а того, что уже произошло и произошло не где-то в открытом космосе, а внутри меня.
Первый знак я получил, когда проходил мимо зеркала, и отражение проследовало в обратном направлении. Не поверив, я медленно вернулся, а отражение опять прошло мимо.
Вторым знаком был разговор двух женщин, стоявших под моим балконом, куда я вышел оправиться после первого знака и за одно оценить погоду, и случайно услышал их разговор. Во дворе было пусто и слова двух соседок разлетались по нему вполне отчетливо, как шары от пинг-понга.
- Он просто чудовище! – восклицала одна, очень миловидная, что не поверить ей было просто нельзя.
- Чудовище! Это еще не то слово! – в той же манере, придавая словам окраску и восклицая, поддерживала вторая не столь миловидная соседка. – Он хуже! Хуже! Таких, как он! При рождении топить надо!
- Да! И надо же, он еще пытался объяснить это тем, что ничего не знал о наших отношениях!
- Мерзавец!
- О, господи, он довел меня до истерики, - срывающимся голосом пожаловалась первая соседка, - до сих пор в себя придти не могу.
- Чудовище! Когда меня с ним впервые познакомили, он показался мне довольно милым и общительным, но позже…
- Я проплакала всю ночь, у меня опухло лицо! – гнула свое обиженная женщина. – Я…
- Кстати, милая, - тоже, не церемонясь, перебила вторая, - я тут прочла в одном журнале, что для свежести лица рекомендуется в течении месяца выпивать бутылку сыворотки. И весь этот месяц ни грамма жира, ни капли кофе, ничего сладкого и спиртного.
- Натощак?
- Что натощак?
- Пить сыворотку.
- Да, конечно. А еще лучше, если листья одуванчика, крапивы, щавеля, подорожника и тысячелистника…
Что делать с этим гербарием я так и не выяснил. Неожиданно я осознал, что я и есть чудовище. Не в том смысле, что утренние соседки говорили обо мне. А в том, что именно этим словом «ЧУДОВИЩЕ», и объяснялось всё, что со мной происходило. Вот откуда это изменение мира, эта собственная отчужденность. Вот-вот. Чудовище. Я стал именно им, чудовищем, у которого не может быть ни отца, ни матери, ни сестры, ни брата. Ни даже своего имени, и вообще, ничего человеческого.
Но с чего бы это вдруг я стал чудовищем. А если не вдруг… Возможно это происходило постепенно. И только теперь, когда довершенное невозможно скрыть, я его осознал. Вот так. Всё это очень расстроило меня. Ну, надо же, ни с того и ни сего, и на тебе, ты чудовище. Мало сказать, неприятно и в высшей степени странно. Это и несправедливо как-то. Чудовище.
С осознанием этого неприятного факта я вышел из дома, и сначала попытался просто представить себя безобидным животным, типа кролика или пони, которое вышло прогуляться на знакомые тропы. Потом я решил, что мне это снится или даже я навестил чей-то чужой сон. Но неудача подстерегала меня каждый раз, когда я не хотел осознавать себя чудовищем.
Вот штука, для того, чтобы жить полноценной жизнью, я должен был сознаться в том, что я чудовище. Иначе меня просто не было. Я вдыхал воздух, но ни одной его кубической единицы не попадало в легкие, и я всего лишь зевал ртом, как рыба выброшенная на песок. Какое бы действие я не пытался реализовать, получалось так, словно кто-то уже сделал это за миг до меня. И мне оставалось только повторять его, не получая никаких плодов. Представьте, вы потянулись за растущим яблоком, но схватили лишь пустоту, потому что за мгновение до вас его уже сдернули. Обидно, не правда ли.
«В гробу бы я видел такую жизнь», - подумал я и сосредоточился на том, что я чудовище. Я осмотрел свои внутренности и понял, что они состоят из наслоений пыли и копоти. Хм, чем же занимается чудовище, внутри которого нет ничего живого. Такой встал у меня вопрос. Я осмотрелся.
Чуть впереди у киоска с газетами стоял пузатый гражданин, словно проглотивший, не жуя, целый арбуз. Его лицо расширялось от рта к ушам. Говорят, это верный признак жадности. Такие люди редко становятся пьяницами и не растрачивают попусту нажитое. К тому же и пальцы у него были короткие, что подтверждало вышесказанные подозрения. Мне вдруг неимоверно захотелось подойти и хлопнуть этого гражданина по ушам, потом схватить его клыками за хребтину и уволочь в дальнюю подворотню, и там доесть.
«Н-да, несладко быть чудовищем, - немного очеловечившись, подумал я, - это надо же, чуть безобидного гражданина не съел».
А что делать, друзья, если в этом мире хищник живет как хищник, крот как крот, а червь как червь. Все мы созданы природой ради общей большой игры, где каждый должен с честью сыграть свою роль. А не мекать, равняясь на других.
Почувствовав опять прилив чудовищных сил, я развернулся в сторону гражданина, уже сложившего газеты в трубочку и направлявшегося в сторону своей такой же пузатой машины. Своим прыжком я был готов размазать его по асфальту. И тут краем глаза я уловил нечто светящееся, оно обжигало зрение и двигалось по противоположенной стороне улицы.
Сквозь темные очки, прикрыв ладонью глаза, я наблюдал за молодой женщиной идущей мимо. По возрасту её можно было даже назвать девицей, но во всём её облике было что-то вселенское. Сразу угадывалось неземное существо принявшее облик молодой женщины. От неё исходило такое сияние, что оно ощущалось даже кожей и волосами. И всё начинало жить новой жизнью под этим сиянием. Меня как магнитом потянуло к ней, уцепись я в этот момент за поручни, мне бы оторвало руки.
Позабыв про пузатую жертву, я бросился вслед за сияющей женщиной. И если бы не знакомый голос, вернувший мне забытое имя, я бы догнал её до перекрестка. Не знаю, почему я остановился, ведь имя уже не принадлежало мне. И тому, кто окликал, не на что было рассчитывать, кроме как на встречу с чудовищем.
Я обернулся.
- Наталья, неужели это ты, – промолвил я, расплываясь в дьявольской улыбке, - какая чудесная встреча.
Наташа была женщиной без комплексов и без возраста, когда-то мы переспали вместе и потом каждый раз при встрече я ощущал, что меня поимела ведьма, которая в отличии от предмета моей сегодняшней погони не излучала свет, а поглощала. Но мужчины стремились к ней, потому что она отдавалась весьма охотно каждому, кто мог позволить себе хоть что-нибудь. Сами понимаете, женщины, отдающие себя всем встречным, редко излучают свет.
- Чем займемся? Может сразу пойдем ко мне. – предложила Наташа.
Глядя на неё и ухмыляясь, я решал, что же с ней делать. Как чудовище, я не мог отпустить её просто так. Для начала надо было хотя бы нахамить. Хотя нет, лучше сразу показать, с кем она имеет дело.
Только я открыл рот, чтобы проглотить распутную Наташу, как спинным мозгом почувствовал ту, которую ловил сегодня. Развернувшись, я увидел сияние. Это была она. И я не смог удержать охватившую меня дрожь. Нет, влюбиться я не мог. Конечно, не мог. Это я знал. Тем более в таком состоянии. Скорее вампиры станут пить молоко, тигры и львы питаться одной травой, а крокодилы и черепахи устремятся в небо. Я был далек от любви, как Северный полюс от Южного. Во мне властвовало иное чувство, и я искал сияние не для того, чтобы им насладиться. А для того, чтобы войти в него и использовать, но как я еще не знал и верно пока не мог знать. Меня просто тащило в сторону сияющей женщины.
- Ты куда? – угадав моё движение, схватилась за рукав Наташа.
- Спешу. – грубо дернув руку, вырвался я.
- Куда спешишь?
Вместо ответа я обдал её облаком серы и пепла, отчего лицо её побледнела и, вывалив язык, она раскашлялась. Можно было, конечно, добить её и еще, как следует, прожарить синим адским пламенем. Но сияющее существо исчезало, и мне пришлось буквально переместиться в пространстве, чтобы оказаться рядом.
- Подожди, ангел. – выдохнул я у неё за плечом.
- Меня зовут Надя, - оборачиваясь, сказала девушка, - Я видела, как вы наблюдали за мной. Вы кто?
- Я Лазарь.
- Какой Лазарь?
- Пошутил, я Толик, ваш сосед.
- Какой еще сосед?
- Ой, нет, я не Толик, я Алик.
- Вы сумасшедший. – чуть испуганно проговорила Надя.
- Есть немного. – кивнул я. – Но это не опасно.
- Вам что-то нужно от меня?
- Да. Поговорить.
- О чём?
- О том, что ты ангел. И я тебя искал.
- Вы это серьезно?
- Более, чем серьёзно. Это откровение, подобное тем, что приходили нашим праотцам, искавшим истину. Я нашел её, она передо мной.
- Вот как, – уже более миролюбиво отреагировала Надя, - я думала, что так теперь только в кино говорят. Вы что же в театре работаете?
- Жизнь – вот моя работа.
- А всё-таки, если серьёзно, вы искали знакомства со мной? Для чего?
- Разве трудно догадаться.
В отношениях между мужчиной и женщиной, если это не самая чистая любовь, кто-то должен быть чудовищем. Пусть и с ангельским лицом, но чудовищем. И никакие аленькие цветочки ничего не изменят, чудовище должно оставаться чудовищем. Потому что свету нужна тень, воде нужна твердь, а любви нужен скрытый яд…
Надя почему-то сразу приняла меня за такого же небожителя, как и она. Спору нет, почти во многих из нас есть что-то ангельское. И во мне тоже что-то мелькает время от времени. А теперь присутствие во мне чудовища и вовсе придало ангельским чертам особо притягательный оттенок. Глупо было этим не воспользоваться.
Мы договорились встретиться на завтра после обеда. Расставаясь, Надя пожала мне руку, давая понять, что придет обязательно.
Где бы вы не были, кто-то один с неба всегда наблюдает за вами, либо бог, либо дьявол. Лишь за святыми они наблюдают вместе, один искушает, другой помогает бороться с искушениями. За остальными они посматривают по очереди, ибо сколько не приучай этих остальных к прописным истинам, всё равно сделают по-своему.
Итак, с самого утра бог, как мне казалось, еще ни разу не взглянул в мою сторону, и чудовище внутри крепло и крепло. Но я держался молодцом и даже припомнил случай, как один мой приятель долго добивался женщину. Почему-то он считал её целомудренной, и желание разгоралось в нём, как сухое дерево в топке, он просто бредил ею и говорил, что за ночь в её постели, готов всю жизнь подметать сады дьявола. И пока эти мысли жгли его, он сам как-то посветлел и стал целомудреннее. А когда через некоторое время с легкостью соблазнил её, то шкала цинизма подскочила в нём на новый рекордный уровень. И глядя в его глаза, можно было подумать, что дьявол уже освободил для него вакансию дворника в своих садах.
Никогда не делайте того, что приведет вас туда, куда устремились ваши неразборчивые желания. Иначе вы останетесь там надолго…
Под вечер я зашел в летнее кафе, там собирались разные знакомые, чтобы посмотреть все ли по-прежнему в этом мире и не изменилось ли количество ****ей и козлов. Когда я проходил между столиками, люди вокруг вдруг показались мне покусанными плодами. Вот от этих пока откусили лишь по маленькому кусочку, вот эти съедены уже почти до половины, а этих сгрызли по самые косточки.
Надо же, мы живем так долго и не замечаем, что происходит с нами, и лишь случайно, как отражение в зеркале, мелькнет истинное положение вещей, но мы бежим от него прочь, как от наваждения. Бежим к тем, кто также испорчен и недалек.
Посидев немного в знакомой компании, устав наблюдать за пьяными шалопаями, я вернулся домой. Спал я один и крепко.
Когда на следующий день я шел на назначенную встречу, у меня вдруг зачесалась губа. Насколько я знал, это был верный знак того, что придется с милой целоваться. Приятная примета. Говорят еще хороший знак, если снять горох с огня, а он еще кипит. Но с утра я не варил горох, а выпил лишь красного чаю из суданской розы. И шел налегке, вспоминая слова одного героя говорившего, что в женщинах нельзя будить хаос, ибо от него рождаются все виды жестокости и падений. Я же не просто собирался разбудить хаос, а еще и выпустить его на волю. Силы, растущие во мне, ждали именно этого.
Парк был полон гуляющих людей, они ели мороженое, пили светлое пиво, катали детей на каруселях, отчего те весело верещали и создавали праздничное настроение. Благо конец лета выдался теплым и солнечным. Наша встреча с Надей была простой, словно встретились двое молодых коллег обсудить планы семинара. Пока мы шли по аллее, наша беседа мирно блуждала между отвлеченных тем. Но стоило нам уединиться на лавочке, чуть вдали от всех, как Надя неожиданно спросила.
- А ты никогда не думал, что смерть может придти в образе любви?
- Это как у Ромео с Джульетой. – немного растерявшись, но не подав и виду, проговорил я.
- У них скорее наоборот, любовь накинула мантию смерти, чтобы другие не заметили их счастливого ухода.
- Может быть, - кивнул я, - а что есть еще варианты?
- Да, ты принимаешь любовь, отдаешь ей всё сердце, и даже не догадываешься, что это твоя смерть.
- Это как?
- Ну, вроде как встретить роковую женщину. У тебя была такая?
- Ну, была. – кисло улыбнувшись, сказал я.
- Ты отдаешь ей сердце, а душа твоя блуждает в аду. – тихо проговорила Надя и посмотрела на небо.
Там высоко над головой летали какие-то птицы.
- Не знаю, почему ты об этом заговорила, - глядя на них, сказал я, - но мне кажется, любовь никогда не позволит смерти прикрываться своим именем.
- Любовь… - задумчиво произнесла Надя, - мало кто знает, что она может себе позволить.
- Любовь может позволить себе всё.
- Вот именно.
После таких разговоров мне всегда безумно хочется выпить. Когда слова, не праздные и пустые, а неожиданные и кому-то очень нужные рождаются рядом и сливаются с тобой и твоими переживаниями, всегда возникает потребность окунуться в чашу с вином. Я объяснил это Наде, и она согласилась.
Позже мы пили вино на задворках парка, и я уже называл свою спутницу Надюхой, а она смеялась над каждой моей шуткой и доверительно наклонялась к моему плечу, словно сестра. Надо признаться в её обществе я забыл о многом, мне казалось, я парю где-то в облаках, сливаясь с солнцем и теплым ветром.
И тут чудовище дало знак, что дальше действовать будет оно. Меня встряхнуло и мне показалось, я увидел впереди черную птицу, сидевшую на каменном кресте.
- Идем ко мне. – сказало чудовище, обращаясь к Наде.
Было еще не поздно и предложение прозвучало весьма двусмысленно. Надя погрозила мне пальцем и отказалось.
Но чудовище, всерьез намерившись действовать решительно, наделило меня таким сверхъестественным обаянием, что в этот вечер меня можно было смело назвать самым интересным человеком планеты, я знал и умел абсолютно всё, я мог говорить на ста языках, включая древнекитайский и язык зулусов, indoda ayihlatshwa ngomkhonto munye*, мог изъясняться знаками гематрии*, мог стать невидимым, точно Уильям Неф*, мог рисовать, сжимая кисть пальцами ног, мог предсказывать далекое будущее, словно Джон Ди*, с которого Шекспир писал своего Просперо, мог петь и плясать все танцы народов мира, мог проходить сквозь стены и летать, мог читать мысли и исполнять любые желания, в моем арсенале были способности магов и диких животных, я мог даже на время изменить мир. Я размахивал бутылкой, как аароновым жезлом. Против силы и напора такого обаяния не устояли бы и каменные статуи с острова Пасхи.
Очарованная Надежда смотрела на меня, как на божество, посланное небом развеять мрак и невежество. Еще бы чуть-чуть и гипноз доконал бы её, она бы бросилась обнимать меня и целовать края моей одежды.
Я взял её за руку и повел к себе домой. Дело было сделано.
С самого порога я набросился на ангела, ощущая его нежную плоть и жизнь в каждой клеточке его тела. Я проникал всюду, вливая в себя свет, поглощая его как чистейший воздух. Мне было мало и мало, я хотел выпить его до дна. Я хотел коснуться того момента, когда он иссякнет, и мы вместе свалимся в пустоту, но он был бесконечен.
Ангел почти не сопротивлялся, его сил хватала лишь на то, чтобы вздыхать и охать под напорами чудовища. Он ничего не видел, затопленный потоками собственного света.
И я терзал ангела всю ночь. На утро ангел был мертв. И чудовище тоже. А в постели проснулись мужчина и женщина, которые с удивлением обнаружили, что живы и счастливы.
indoda ayihlatshwa ngomkhonto munye* - мужчину не убить ударом одного копья (зулусский).
Гематрия* - одна из основных каббалистических техник расшифровки Святого Писания, основанная на сложении числовых значений букв того или иного слова.
Уильям Неф* - фокусник, выступавший в шестидесятые годы в Америке, открыл в себе уникальный дар, исчезать, растворяясь прямо в воздухе.
Джон Ди – астролог-предсказатель 16 века, приближенный к Елизавете Первой.
РЫЦАРЬ, КОРСАР И ДЖОКЕР.
Мой сосед явно что-то замышлял, в этом я не сомневался. Уже который день я наблюдал за ним из окна. Ни на секунду не выходя из дома, не вылезая из кресла, с трубкой набитой травой, которую мне регулярно заносил один молодой цыган.
Не надо было быть сыщиком и подключать дедуктивный метод, чтобы понять, что здесь что-то неладное. Меня в таких делах не проведешь. С утра до вечера он, значит, бегал, как угорелый по двору, переносил что-то из дома в гараж и при этом подозрительно поглядывал по сторонам. Даже не догадываясь, что через дорогу живет такой же пройдоха и наблюдает за ним.
Конечно, можно было не скрываться и тоже выйти во двор. И, как ни в чем не бывало, крикнуть.
- Эй, сосед, чего это ты так суетишься целыми днями? Может, случилось что?
Этот вопрос явно бы застал соседа врасплох. И он, краснея и бледнея, стал бы плести что-то там про начатый ремонт и еще неустроенный быт. Но я бы пресек и это, и крикнул бы, чтобы слышали все.
- Да ладно скрывать то, я всё знаю. Ты что там у себя в гараже нефтяную скважину пробурил? Ха-ха-ха.
Это бы добило его окончательно, от смущения он был бы рад провалиться сквозь землю. И стал бы путаться в ахинеи про холостяцкие трудности и незнание законов.
А я бы, не слушая его, прошел к нему в гараж и раскрыл все его планы. Вы бы тогда на него поглядели.
Но так серьезные дела не делаются. Так только дети в игры играют. Нет, я ждал самого решительного часа и продолжал наблюдение. Наблюдая даже ночью, когда сосед время от времени включал и выключал свет, что можно было подумать, он кому-то подает сигналы. Однако я был уверен, что он там что-то ладит и, когда ему нужен свет, включает его, а потом сразу тушит. Хитер, ничего не скажешь. Но ведь и я не деревенский дурачок.
И вот рано утром, когда солнце поднялось за моим домом и осветило весь соседский двор, предчувствие подсказало мне, началось. Не успел я вытрясти пепел из четвертой трубки, как из дома моего соседа вышли трое. Откуда они там взялись, вот вопрос.
Конечно, они могли постараться и прокрасться туда по темноте не замеченными, или проползти преспокойно по заранее вырытому поземному ходу, или просто-напросто спуститься по дымоходу. Это было не главное. Главное, что они были не местные, не из нашего квартала. Совсем не похожие на здешних торчков и пьяниц, и не такие быковатые, как дальнобойщики, пьющие пиво в пабах соседнего квартала. Эти были другие, совсем другие.
Они вместе прошли из дома в гараж, причем мой сосед бежал чуть впереди них, припрыгивая, как подстреленная утка. Когда они скрылись в гараже, я понял, дело закрутилось.
Не успел я, как следует раскинуть мозгами, с чего мне начать, как в дверь позвонили. В необъяснимой спешке я даже не надел тапочки и не глянул в дверной глазок. Открыл сразу, как родной мамочке.
На пороге стоял один их тех троих. Только я собрался удивиться его внезапному перемещению, как он заговорил.
- А я ведь знал, что ты не дурак. Только к чему всё это?
- Действительно, ни к чему. – согласился я и попытался закрыть дверь перед его носом.
Но тот ловко подставил ногу и, наклонившись, предупредил.
- Ты только не ори, а то хуже будет.
Я кивнул, давая понять, что орать не буду.
- Обкурился с утра. – добродушно заметил незнакомец, проходя в дом. – И балдеешь понемножку.
Не говоря уж о всей наружности, самым поразительным были его глаза. Такие внимательные, глубокие и неземные. Вы не глядели в них, а попадали туда, как в колодец, погружаясь всё глубже и глубже. И чем дольше вы в них гляделись, тем глубже падали, тем меньше в вас оставалось вашей личности. Поэтому мне приходилось уворачиваться от этих взглядов, как от прицелов наводимых метким снайпером.
- Вы кто? – спросил я, когда незнакомец взял в руки мою еще дымящуюся трубку.
- Я – Корсар. – ответил незнакомец.
И хотя сказал он это негромко. Мне показалось, его слова прозвучали отдаленным грохотом, словно где-то рухнули балки, поддерживавшие старый храм. Эти ребята здесь точно не по шуточному делу, решил я. Но вот причем здесь мой сосед, этот большой травоядный кролик, хлопающий ушами, как крыльями. Этот вопрос мучил меня больше всего, но спрашивать вот так, в лоб, я не решался.
Корсар же тем временем внимательно осматривал мой быт. Хотя какой там быт. Так себе, всякие картинки на стенах, разные книжки и журналы, восточные безделушки, бутылки с выпивкой, коробки со снедью, презервативы и ручки валяющиеся повсюду.
- Нормально ты устроился. – осмотрев все это, ухмыльнулся Корсар. – Не надоело.
- Не знаю. – пожал я плечами и, не выдержав, выпалил.
- А что, мой сосед с вами за одно?
- С чего ты взял?
- А я вас видел сегодня утром вместе.
- Твой сосед такой же балбес, как и ты, навыдумывал себе всякой чепухи, забил голову дрянью и теперь надеется…
Не успел он договорить, а я узнать, на что же надеется мой сосед, как моя дверь, сорвавшись с петель от сильного удара, влетела в дом. На пороге стоял еще один незнакомец из той же компании. Мало того, что выглядел он также по неземному, так он еще и одет был весьма замысловато, в отличии от Корсара наряженного в какие-то разбойничьи лохмотья. Одежда этого парня была скроена из безумно дорогой ткани, это я понял, даже не будучи портнихой. В ней он смотрелся просто принцем самых голубых кровей, правда, слишком хмурым принцем. Но так как из-под наикрасивейшего плаща торчал увесистый позолоченный эфес шпаги, то ему никто не делал такого замечания.
- Что случилось, Рыцарь? – спросил Корсар.
- Я отрубил ему голову. Он не ответил ни на один вопрос. – невозмутимо проговорил явившийся Рыцарь и махнул рукой в мою сторону. – А что делать с этим?
От его взмаха воздух заколебался, и меня качнуло, словно рядом пролетел реактивный самолет. Мало сказать, я был взволнован вниманием к себе столь одиозных персон. Я был так испуган, что даже чуть-чуть пописал в левую штанину.
- Ты нас боишься? – спросил Рыцарь.
Догадываясь, что именно мой сосед был неудачником в ответах на их вопросы, я решил быть предельно откровенным. Мало ли, может мы все здесь в чем-то подозреваемся.
- Да. – искренне кивнул я.
И тут вопросы посыпались на меня один за другим, как на перекрестном допросе, и один хлеще другого. Все-таки меня в чем-то подозревали.
- Когда ты последний раз спал с любимой женщиной?
- В прошлый вторник.
- Сколько человек ты обманул?
- На этой неделе троих.
- Кто рассказал миру историю про Безумного Старца, явившегося из Бездны?
- Не знаю.
- Семью восемь?
- Сорок восемь.
- Кем был маленький капрал?
- Императором.
- Что значит, быть не таким как все?
- Не любить футбол, нет, не то, подождите…
- Знаешь ли ты о себе какую-нибудь тайну? – не давая опомниться, спрашивали они, чуть ли не хором.
- Нет, ой, знаю, кажется…
- Кто такой Альдровандус*? – не останавливались они.
- Голландский тренер.
- Веришь ли ты в загробную жизнь?
- Сейчас да, верю, очень.
- Что ты хочешь знать?
- Когда все это закончится.
Засыпанный вопросами, как первым снегом, я уже перестал понимать, что говорю, и отвечал первое, что приходило в голову.
- Пишешь стихи?
- Нет, только письма.
- Хочешь быть таким, как Тату Муганда*?
- Нет, а кто это…
- Любое время – время для всего?
- Для всего. Для чего…
- Споешь нам что-нибудь?
- Что?
- Что лучше быть дураком или богатым?
- Богатым дураком.
- Ты спишь с мужчинами?
- Нет, только пью и дерусь.
- Твое главное желание.
- Чтобы вы исчезли, ой…
- Во что ты веришь?
- В херню всякую.
- Кумиры твоего детства?
- Буратино. Незнайка.
- Твое любимое занятие?
- Накуриться и читать журналы.
- Тебе стыдно за свою жизнь?
- Да разве ж это жизнь…
- Продал бы ты свою душу?
- За сколько? Кому?
- Кем устроен этот мир?
- Вами.
Неожиданно вопросы прекратились, видимо, они поняли, что я теряю остатки ума. Покачиваясь, как контуженный боец, я видел своё изнеможенное отражение в зеркале. Как не крути, а подобные тесты выматывают до последнего.
- Он ответил только на один вопрос. – бесцветно проговорил Рыцарь.
- Ну, что ж, хорошо, у него есть хотя бы один шанс. – сказал Корсар.
- Есть. – согласился Рыцарь.
- Тяни карту. – услышал я за спиной насмешливый голос, словно запищала волынка, и сразу почувствовал сильный, но не больный толчок в бок.
Я обернулся и увидел перед собой странного малого, шут шутом, его большая улыбка буквально цеплялась за уши. И он так смотрел на меня, словно в стране дураков мне было давно прописано местечко.
- Тяни карту, дурачок. – сказал шут и потряс своим колпаком, из-под которого донесся звон невидимых колокольчиков.
В руках у шута было три карты, а на рубашках этих карт были почему-то нарисованы гильотины.
- Вытянешь джокера, тебе повезло. – весело заливался шут. – Вытянешь даму червей, тянешь по новой. А если попадется туз пик, то извини.
- Как это извини? – не понял я.
- Да никак, это же игра, дружок. Игра. Всего лишь. Но учти, проиграешь, голову тебе отрубят по настоящему. Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!
Смеялся он очень заразительно, и хотя шутка была весьма зловещей, мне почему-то тоже захотелось смеяться и прыгать, как он. То ли я и вправду был дурак, толи это было такое наваждение.
- Тяни, тяни. – продолжая весело кривляться, торопил шут. – Ты же на сегодня не последний.
Протягивая руку к картам, я вжал голову в шею и закрыл глаза. Когда рука моя дернулась и в ней осталась одна карта, то сердце на миг остановилось, не зная еще, остается с нами голова или нет. Потом один глаз как-то сам собой открылся, и я увидел нарисованного на карте джокера, копия того, что запугивал меня. Он был живой и ковырялся в носу.
- Повезло. – подмигнул он, и карта вдруг выпорхнула их моих рук и улетела.
Корсар зевнул, погрозил мне пальцем и тихо растворился в воздухе. Его приятель, Рыцарь, даже не глянув в мою сторону, не снимая ладони с эфеса шпаги, тоже ушел куда-то сквозь стену.
Последним мой дом покинул джокер, он еще немного попрыгал вокруг меня, помахивая своим шутовским колпаком. Потом щелкнул меня по носу и, крикнув «ну, пока, еще увидимся», выпрыгнул прямо в окно.
После их ухода, я еще долго стоял, как замороженный, и думал почему-то лишь об одном. На какой же вопрос я ответил правильно.
Альдровандус – ученый-иследователь средневековья, написал пространную книгу о Мадагаскаре.
Тату Муганда – прозвище Че Гевары, когда он был в Конго, означает Исцеляющий.
ДВЕ ЖИЗНИ, ОДНА ЛЮБОВЬ.
Никогда не говорите, что я не был счастлив. Хотя не раз очарованный жизнью я ждал от неё приятных сюрпризов и взаимности, а она наносила мне пробоины, проверяя на прочность, утону или нет. Любым способом давая понять, что мы пока не на равных, или не понимаем друг друга.
Никогда не говорите, что я не буду счастлив. Потому что я знаю людей, союз которых вызывает в мире всплески счастливого движения, когда жизнь похожа на жизнь, а не на нечто с душком и плесенью. Зимние холодные ветра могут быть полными дыхания весны, если эти люди вместе.
Бывает порой, мне хочется быть бесчувственным, ничего не знать и ничего не понимать. Быть как камень у дороги, и никто не будет искать меня, и никто не назовет моего имени, пока я не обращусь в пыль. Но это желание проходит, когда я вспоминаю вот о чем.
Однажды поздним вечером, вгрызаясь в темноту холодных улиц большого города, я искал ночлег или угол, где можно было отогреться. Только усталость и холод мучили меня, всё остальное, сомнения и страхи, были как колючки репейника приставшие к полам одинокого путника.
Дверь ближайшего кабака захлопнулась за мной, и я оказался в тепле. Денег было немного, но кувшин дешевого вина я себе мог позволить.
Согреваясь, я размышлял о том, куда же идти дальше, о тех, кого покинул, и о тех, кого встречу. Никогда не знаешь, куда и к кому приведет тебя жизнь, если, конечно, ты еще нужен ей и в чем-то можешь пригодиться.
- Приятель, не угостишь глотком вина. – оторвал меня от размышлений чей-то голос.
Передо мной стоял старик, внешний вид которого выдавал помесь сатира и горемыки. Бродяга, каких много.
Молча я наполнил подставленную кружку и тут же насладился зрелищем, как старик в несколько мгновений перелил в себя угощение. Глаза его оживились, в них сразу появился блеск.
- Хочешь, я расскажу тебе одну историю. – проговорил он и как-то странно улыбнулся.
- Какую еще? – недовольно спросил я, приняв это за неудачную попытку навязать компанию.
- О том, как время и жизнь, избавляют нас от участия в своих жестоких играх. И мы становимся свободными и обретаем новый мир. Это происходит с теми, кто всегда ищет свет жизни.
- Вот как. Любопытно. – проговорил я, понимая, что старик не страдает чувством реальности. – И что же происходит в этой истории?
- У меня была дочь, она жила со своей матерью в центре города, в большом красивом доме. – начал старик, присаживаясь за мой столик. – Она играла на скрипке, а по воскресеньям ходила в парк и играла там для птиц. Птицы слетались и кружили вокруг неё, как влюбленные, это было очень красиво. По роду своих занятий я редко бывал дома, мне приходилось сталкиваться с грубыми, бесчувственными и даже жестокими людьми. Я очень много проводил времени в мире, где почти нет радости. Но каждый раз, возвращаясь домой, я понимал, что никого более дорогого и близкого, кроме моей дочери, у меня нет. Нет. Да… вот так… вот так … Но однажды её унесли птицы…
- Птицы? – переспросил я, решив, что общаюсь с сумасшедшим. – Разве так бывает?
Старик глянул на меня чистыми, ясными, как божий день, глазами, и я понял, что в его жизни бывает и не такое.
- Да, птицы. – кивнул он. – Это было в тот день, когда я возвращался после долгого отсутствия. Настроение у меня было наисквернейшее, словно крысы проели в моей душе дырку. Мне не терпелось увидеть свою дочь. Но жена мне сказала, что она в парке, и я поспешил туда. Когда я подходил к месту, где она обычно играла, то увидел необычайное кружение птиц. Они словно танцевали в такт мелодии вокруг моей дочери. Их было невероятное множество, белых танцующих птиц, и это было восхитительное зрелище. Но и тревожное, словно моя дочь попала во власть каких-то духов. Только я подумал об этом, как птицы закружили быстрее, словно захваченные безумным вихрем. И унесли мою дочь. Да, унесли… И тогда я понял, ничто не приходит к нам просто так, всё нисходит оттуда, свыше, как награда, как испытание или как опыт.
- Н-да, незаурядная мысль, - скрывая сарказм, проговорил я и заглянул на дно опустевшего кувшина, обращаясь больше к нему. – Что же это все значит…
Порой на моем пути встречались настолько странные люди, что я удивлялся лишь тому, что как же земля еще не стала крутиться в другую сторону, а луна не стала солнцем. Ведь в мире этих людей всё наоборот, там ходят на головах и питаются звездами.
- Позволь, теперь я угощу тебя вином. – предложил старик и взяв кувшин удалился к стойке.
Для человека, у которого дочь унесли птицы, он выглядел неплохо. Хотя скоро могло выясниться, что он и сам уже побывал в центре земли и видел там антиподов.
- Ну, и что ваша дочь, птицы её вернули? – решил спросить я, когда мы выпили по кружке вина.
- Т-с-с-с. Тише. – вдруг резко наклонился ко мне старик и озорно улыбнулся. – Об этом не стоит говорить на людях. Я вижу тебе негде ночевать, идем ко мне, там и поговорим.
Идти в гости к сумасшедшему могло показаться бесперспективным и даже опасным. Но предложение поступило вовремя, мне действительно было негде ночевать. Да и взять с меня особо было нечего, разве только желающие могли испить крови напрочь испорченной алкоголем. Не знаю почему, но сомневался я мало и быстро согласился. Наверное, из-за глаз старика, они были очень живые и человеческие.
Оказалось, старик жил поблизости, сразу во дворе за кабаком. Мы долго поднимались по темной лестнице, что я даже не понял, попали ли мы в квартиру или под крышу в мансарду. Всю дорогу старик рассказывал, как искал в молодости место, где бы мог остаться наедине с собой, старик говорил, что много путешествовал и много видел. По его словечкам и замечаниям, проскальзывавшим в его речи, в этом можно было не сомневаться.
- Вот здесь я живу! – толкая какую-то дверь в темноте, наконец проговорил старик. – Добро пожаловать!
Мне вдруг стало немножко жутковато, уж больно само место и всё вокруг казалось не жилым.
Старик зажег свечу, и пространство заплясала в волнующих бликах. Теперь старик походил только на сатира, который умудрился обмануть судьбу и стал частью другого мира
- Ну же, рассказывай. – усаживая меня в довольно приличное кресло, нетерпеливо проговорил старик и достал откуда-то еще кувшин с вином.
- Что рассказывать? – поинтересовался я, гадая, помнит ли старик вообще, зачем меня сюда привел.
- Всё рассказывай, по порядку. Ведь твою любимую тоже унесли птицы.
Глядя на старика, можно было подумать, он взялся объяснить человечеству нечто недоступное, то, что неискушенный разум не желает воспринимать. И потому старик был терпелив.
- Как бы не так, - сказал я, понимая, что огорчаю старика, – моя любимая сама упорхнула, словно птица.
- Но ты то остался один? – пытливо рассматривал меня старик, словно моё одиночество грозило стать всеобщей заразой.
- Ну и что? – равнодушно спросил я.
- Если ты остался один, значит, твою любимую унесли птицы. Разве тебе не ясно это?
- Вполне возможно.
Так я сказал, не желая спорить. Мне было не понятно, почему старик так увлечен идеей птиц. Может когда-то ему в душу запала сказка о коварстве гусей-лебедей, крадущих детей, или его не реализованные орнитологические наклонности вылились в странную патологию убеждать людей в таинственном назначении пернатых. Я был холоден к этой идее. Не потому, что чудеса были не моей стихией, а скорее наоборот потому, что чудеса слишком часто обкрадывали мою реальность на свои сиюминутные нужды.
- Я знаю. – говорил старик. – Знаю, как это исправить.
Что он мог знать. Что? Одно знание поедает нас, другое знание поедаем мы. Конечно, всё это суть одного знания. Но смотря с какой стороны ты подошел к нему. Либо потеряешь последнее, либо обретешь большее. Я почему то пока не хотел касаться того, что знает старик. Я хотел спать.
- Старик, я хочу спать. – так я и сказал.
- Глупости, - улыбнулся старик, - ты так сказал, потому что не веришь мне.
- Одно другому не мешает. Но если твое гостеприимство заканчивается на этом, я могу слушать тебя хоть до утра.
- Извини, не хотел тебя обидеть. – наклонился ко мне старик и протянул вино. – Ты пойми, я просто хочу помочь тебе. Ты нуждаешься в этом.
Ну что тут скажешь. Если кто-то, встретив меня в первый раз, уже знает, в чем я нуждаюсь и как мне помочь, то можно смело расслабиться. Скоро это не закончиться. И лучше не отказываться от помощи, потому что силы такого помощника неисчерпаемы.
- Что же, ты прав, - хлебнув вина, кивнул я, - мне действительно нужна помощь. Рад, что ты хочешь помочь. С чего начнем?
Старик вдруг отвернулся, и его лицо пропало в темноте. Я видел лишь плечи и космы седых волос. У меня вдруг мелькнула мысль, что сейчас он обернется, а лицо у него искажено бледностью и изо рта торчат клыки. Такие повороты событий я видел в страшных фильмах.
Но, обернувшись, старик выглядел как прежде. Хотя нет. Изменилось что-то еле уловимое. Что же, я не мог понять. Ах да, его глаза. В них пропала жизнь, они стали холодными и затягивающими, словно глаза птицы Фарух, словно окна в космическое пространство, где во множестве обитают звезды и астероиды.
- Ты видимо не догадываешься, что я явился из бездны. – чужим голосом проговорил старик.
- В каком смысле? – переводя дыхание, задал я вполне резонный вопрос.
- В одном смысле, в поисках дочери я спустился даже в бездну. И вот теперь выбрался. Хотя трудно сказать, что было и что теперь, я не связан со временем.
- И как там? – спросил я, чувствуя как, холод пробирается по ногам.
Старик глянул мне в глаза. У-у-у. И я зажмурился. Больше вопросов по поводу бездны у меня не было.
- Я долго ждал тебя. – сказал старик. – Ты последний, с кем я должен поговорить здесь. Остальные уже прошли.
«Куда?», чуть не вырвалось у меня, но после недавнего бессловесного объяснения, я промолчал. Тем более и так уже сказано было достаточно. И я никак не мог решить, что происходит. Схожу ли я тихо с ума вместе со стариком, или же … Вот это «или же» никак не укладывалось в моей голове, она начинала раздуваться, как шар.
Старик опять посмотрел на меня и спросил.
- Помнишь ли ты тот день, когда начал искать меня?
- Нет… - неуверенно проговорил я, ибо, и вправду, уже ни в чем не был уверен.
- Как же ты нашел меня?
- Никак, просто устал и замерз, и поэтому зашел в ближайший кабак, выпить вина. Ты сам подошел ко мне.
- А что было с тобой до того?
- Я потерял свой дом, потерял любимую женщину и мир отвернулся от меня. – не хотя признался я.
- Как же это случилось?
- Не знаю, - сказал я и вдруг понял, как это случилось, - однажды я решил, что могу всё… И лишился всего сразу. Теперь я в правду могу всё, потому что у меня ничего нет.
- А что тебе нужно? – спросил старик.
- Странно, я никогда не знал, как правильно ответить на этот вопрос. – вздохнул я, чувствую непонятную слабость. - Сердце всегда откликается первым и отвечает, что нужна любовь. Потом думаю я, но ведь любовь у меня есть всегда, иначе как бы я жил. Но в этой жизни мне мало любви. Значит, мне нужна другая жизнь, где любовь не уносят птицы.
Почему я вдруг вспомнил про птиц, я сам не понял, просто так получилось. Но старик никак не отреагировал, а слушал.
- Значит, тебе нужна другая жизнь? – спросил он, когда я закончил.
- Выходит так.
- А что значит больше любви? Может, ты сам пока не способен постичь её полноту?
- Вряд ли, - с сомнением покачал я головой, - ведь мне не хватает её как воздуха. Порой, кажется, что задыхаешься без неё.
И для пущей убедительности я похлопал ртом, показывая, как задыхаются рыбы.
- Ты задыхаешься, потому что не дышишь, а хлопаешь ртом. – просто сказал старик. – И тебе тут же подавай другой мир и другую любовь.
Тут я уставился на старика, раньше подобные заявления воспринимались мной, как обида. Но сейчас я ему верил и удивлялся больше этому, а не тому, что он сказал.
- Ты должен радоваться. – произнес старик так, словно посоветовал мне по утрам есть овсянку и пить морковный сок.
- Чему?
- Всему.
И тут из меня опять полез великий спорщик. Ну, не могу я удержаться, когда мне дают советы. Обязательно что-нибудь да вставлю свое.
- Чему всему то, радоваться, - возражал я, - если половина людей в этом мире жрет и пьет всласть, и испоражняется еще не переваренным дерьмом. А другая половина этим дерьмом питается. Иногда попадается очень даже отборное дерьмо, но все равно ведь дерьмо оно и есть дерьмо. Этому дерьму, что ли, радоваться?
Тут старик посмотрел на меня как на слабоумного.
- Ты о чем? – спросил он.
- А ты?
- Я о тебе, а ты мне о испражнениях.
- Жизнь такая. – пожал я плечами.
- Жизнь всякая. – спокойно проговорил старик. - Что у тебя внутри, то у тебя и снаружи. Тут уж ничего не изменишь. Любовь приходит только туда, где живет радость. Что бы не случилось, ты должен наполнять свое сердце радостью.
- Радостью. – повторил я, не зная, что еще сказать.
И тут же вздрогнул от странного стука о стекло. Оказалось, в темноте каморки таилось окно, старик осторожно открыл его и к нам впорхнул голубь. Ничего сверхъестественного, обычный голубь, но я готов был поклясться, что это было самое разумное пернатое существо.
Глаза старика подобрели, из них исчез холод, они наполнились любовью. Я это видел. Глаза человека, наполненного любовью, источают свет. Старик взял голубя на руки и стал с ним о чем-то разговаривать. Языка птиц я пока еще не понимал, но почему-то догадался, что речь у них идет обо мне.
Как только разговор закончился, голубь выпорхнул обратно в окно. Почему-то именно после этого я проникся к старику настоящим доверием, и даже где-то в глубине души поверил, что дочь его, и правда, унесли птицы. В моем сознании даже мелькнул идиотский вопрос, а что, старик, нет ли вестей от дочери. Но, конечно, вслух я этого не сказал.
- Вот ведь, как бывает, - сам заговорил старик, - ты живешь этой жизнью, надеясь на что-то большее, полагая, что есть еще одна жизнь, лучше чем эта. Ты ждешь момента, когда что-то изменит твою жизнь. Любая жизнь это всего лишь форма, которую нужно суметь наполнить любовью. Дать тебе другую жизнь, ты и с ней будешь обходиться как с этой. Будешь, оглядываться по сторонам, забывая заглянуть внутрь.
Он замолчал.
- Сходи-ка, купи еще вина. – немного помолчав, сказал старик и протянул мне кувшин и деньги.
Для него я уже был готов на что угодно. Не замечая темноты, я быстро спустился вниз добежал до кабака. Но он был закрыт, я постучал, мне не открывали. Вокруг было тихо, только слабый ветерок волочил по мостовой какой-то бумажный обрывок. Да тень кошки проскользнула по стене.
Потоптавшись на месте, я пошел обратно. Однако никакого старика не нашел, ни его коморки, ни даже лестницы ведущей туда, откуда я вышел. Декорации сменились. Можно было предположить такой финал и смириться с ним, но я продолжал поиски, пока не наступило утро. Как есть, с кувшином и расстроенный, я пришел в уже открывшийся кабак и стал пить вино, вспоминая наш разговор.
Неужели так просто вернуть любовь, неужели так просто оживить пересохший колодец. А птицы, что же они означали в словах старика, что он хотел сказать этим. Неужели лишь то, что его дочь унесли птицы. А может, под этим образом он подразумевал… Нет, скорее всего птицы – это просто птицы, и ничего больше.
Истратив на вино все деньги, которые мне дал старик, я сначала хотел спросить о нем у хозяина, но потом решил этого не делать и вышел. Какая разница, что это был за старик. В любом случае никто не сможет сказать правду о нем, также как и о нас с тобой. Слова – это всего лишь слова, хотя из них и складываются заклинания, молитвы, книги, песни любви и проклятья. Слова остаются словами. Их магия простирается только на человека. Бессловесный мир не отягощен ими.
Там, где парят птицы. Там, где блестят звезды, плещутся моря и дремлют горы не до слов, там они как-то мало нужно. Радость, что обитает там, настолько велика, что не вмещается в слова. Но бывает и её мало…
Мир велик, всегда есть, куда пойти и сердце знает, что, куда бы ни ступила нога, дорога все равно приведет туда, куда нужно.
Нам всем что-то нужно. У тебя есть своя жизнь, у меня своя, но любовь у нас одна. Я посмотрел по сторонам, решая, куда же идти. На востоке за городом в небе кружили птицы. А вокруг меня пробуждались от короткой ночи жители города. Колесо продолжало крутиться. Люди двигались по улицам, словно запрограммированные адской машиной свершать действия, не имеющие смысла ни для любви, ни для жизни. Вряд ли мне нашлось бы место среди них. И я пошел в ту сторону, где кружили птицы.
CETRA AMITTIMUS DUM INCERTA PETIMUS
К Р Ы С О Л О В Ы.
Это было очень срочное дело, никак не иначе. Ведь две недели подряд небо, словно укрытое ворохом грязных тряпок, то хныкало и жаловалось, то сердито молчало и дулось. В общем, вело себя как капризный ребенок. А в то утро, когда телефонный звонок разбудил меня раньше, чем я это сделал бы сам, вверху над городом, ослепляя глаза, сияла бесподобная синь.
И никому и в голову не пришло, что такая отличная погода как-то может быть связана со мной. Даже мой сосед, всегда относившийся ко мне с редкой симпатией и пониманием, и тот не сделал никаких предположений. А зря, уж кому-кому, а ему то можно было догадаться.
Накануне, в субботу вечером он, как обычно, заявился сразу после захода солнца. Меня было просто застать дома, я почти никуда не выходил. Но он мудро не пользовался этим и приходил строго раз в неделю.
При всей своей необузданно эмоциональной личности, будучи склонным к легкому пороку и самолюбованию, мой сосед умел быть приятным и интересным. Он лечил скуку, как короли золотуху. И потому раз в неделю я впускал его в дом.
Тем более, по тайному согласию каждая наша встреча сопровождалась распитием ценимых нами обоими крепленых вин. Для меня же эта была своего рода терапия, эффективность которой я оценил давно и сразу, и в любой период жизни она годилась, как почти идеальное средство от одиночества. Конечно, меня давно научили, что одиночество – это всего лишь иллюзия. Но, черт её возьми, настолько устойчивая, что, обращаясь в камень, она придавливает сердце до самого дна.
Интересно, думал я, глядя в окно, как понимают одиночество осенние листья.
Вчера, это был единственный раз, когда я забыл о намечающемся визите. И не мудрено. Всю неделю я просидел дома, изучая прорехи в темных облаках. Пасмурное начало сентября несколько обескуражило меня, но не делало картину суровой и безнадежной. Всем подкожным покровом я чувствовал приближение часа назначенного судьбой.
Не так уж часто нам дарится шанс предчувствовать свои великие дела, когда, делая шаг, мы понимаем, что он ведет к победе.
Календарь мой перестал определять дни недели, как по знакомому троекратному стуку в дверь я неожиданно узнал о приходе субботы, а вместе с ней и моего соседа. Он называл себя дядя Володя и выглядел лет на сорок. Он говорил, что в его послужном списке имелось несколько десятков профессий. Просто взрывной коктейль из профессий: мусорщик, проводник, диспетчер, повар, гувернер, акушер, регент, настройщик, тренер, рефери, кинолог, специалист по каучуковым изделиям, переводчик с польского, журналист и еще куча чего-то. Чем он занимался сейчас, он не сообщал.
Я же был уверен, что он просто шпионил за мной.
- Здравствуй, Сашка. Суббота. – с порога одарил он меня своей хитроватой улыбкой и приветственно протянул сумку полную звякающих сосудов, хранивших внутри весьма таинственную жидкость.
И хотя у моих родителей никогда не было ни сыны, ни дочки с таким милым именем, мой сосед звал меня именно так. До чего мне не было никакого дела, впрочем, я и сам к своему субботнему собутыльнику тоже иногда обращался с легкой сумасшедшинкой, нарекая его разными именами и кличками. Что приводило его в странную эйфорию.
Сейчас от него исходил густой винный дух. Ясно было, что перед тем, как появиться, он уже подзаправился и теперь благоухал.
- Привет, пахнидло. Заходи. – все же удивился я столь неожиданному явлению. – Это что у нас сегодня уже суббота?
- Суббота. Она самая. – восторженно глядя на моё удивленное лицо, чуть ли не пел сосед. – А ты что же, Шурик, опять из дома ни ногой? Да? Нехорошо, брат, нехорошо. Такая осень.
- Ну, как тебе сказать, почти так.
Сосед по-хозяйски разделся, прошел на кухню и с интересом заглянул в холодильник.
- Эге. Опять нехорошо. – присвистнул он. – Голодаешь, что ли, а?
- Нет, просто есть совсем не хочется. – произнес я, устав объяснять о своих причудах.
Мои отношения с едой порой принимают форму долгого путешествия сознания по пищеводу для выяснения некоторых обстоятельств нашей жизни.
- Н-да, неисправимый ты человек, у меня за тебя всякий раз сердце кровью обливается, при таком то положении вещей. Ты думаешь, мне хочется, нет, и мне много чего не хочется. Но ведь надо. Надо. Пойми это. И едим, не только потому, что мы люди, – пытался высказаться сосед, - а еще, чтобы не огорчать тех, кто заботиться о нас. Ну, ничего, давай по первой, а дальше я принесу чего-нибудь.
Наши посиделки всегда закатывались далеко за полночь. Этот дядя был редкий лицедей, он читал по памяти какие-то замысловатые отрывки, разбрасывался незнакомыми мне стихами и гроздьями литературных фраз, даже пел песни. И потому был повод всерьёз подозревать его в связях с театром. Однажды, когда я попробовал завести об том речь, он смутился, закашлялся и ловко сменил тему, словно из-за женщины.
В нем всегда было что-то не естественное. Будто бы он сидел в чужом костюму и тщательно хотел убедить, что костюм этот его, и он куплен, а не украден. Но странным он мне казался прежде всего в те моменты, когда пытливо вглядывался в меня. Было ощущение, что он пытается угадать тот ли я, за кого себя выдаю. Поэтому то я и решил, что он шпионит.
Каждую субботу он старался разговорить меня. И не умело забрасывал удочки из парадоксов, провоцируя на длинные рассуждения ни о чем. И потому наши беседы по долгу горстями черпали откуда-то из темных глубин сознания густые и жирные темы, то о какой-нибудь соли жизни, то о ядовитых соках любви. Это было немного противно…
Впрочем, вместе мы не скучали. И когда сосед чувствовал, что я уже объелся болтовни, он брал гитару и протяжно говорил, выпуская мажорный аккорд.
- Ну что, дружок, давай споем… вот эту, помнишь, наверное…
И он начинали петь. Пел сосед хорошо, но иногда вдруг срывался и подвывал как-то по волчьи и очень дико, так, что по коже пробегал мороз, и хотелось бежать прочь, закрыв руками голову.
- Знаешь, сосед, - доверительно, проверяя его реакцию, сказал я ему вчера, глядя на мокрое слезливое и сиреневое от дождя и сумерек стекло, похожее на лужу. – Что-то со мной должно вот-вот приключиться. Кожей чувствую.
- Я тоже, брат, как выпью лишнего, так сразу же и пребываю в полной уверенности, что и со мной должно скоро что-то произойти. – делая вид, что не понимает, согласился сосед. - Ну и как ты думаешь, произошло?
- Нет, ты не понял меня, я про другое. – махнул я рукой. - Точно знаю.
- Ну и знай, бог с ним. – повторяя моё движение, говорил сосед, - Давай вот лучше выпьем и споем.
Человек я компанейский, ровно настолько, что после первой зевоты сижу до глубокой ночи. Но к утру я уставал и под честным предлогом полного изнеможения покидал компанию, оставляя соседа наедине с гитарой и бутылкой вина.
Иногда я отключался сразу, только коснувшись щекой подушки. А порой до рассвета лежал под треньканье гитары и невнятное бормотание. Мне нравилось размышлять о вечном и о пустяках, словно макая хлеб и в соль, и в варенье.
Вчера я уснул сразу. А проснулся лишь от телефонного звонка.
Целый месяц мне никто не звонил. Да и кто мог звонить. О моем затворничестве здесь знали только мой ангел-хранитель и младшая сестра. Она то, как раз, и спряталась в трубке, и по ее веселому смеху и возбужденному голосу я догадался, что она хочет сообщить что-то очень важное и хорошее.
-Доброе утро, Тим. – щебетала трубка.
Тим, это потому, что моё полное имя Тимофей, но никто никогда не называл меня так. Тимофей был для меня слишком великоват и мешковат, я смотрелся в нем нелепо и даже нецензурно. Кстати, и на Тима я с каждым годом походил все меньше и меньше. Уж лучше какой-нибудь Шри Лакши Оведи.
Минут десять я молча слушал, переваривая смысл сыпавшихся на меня слов, медленно понимая, что конец моего заточения уже совсем рядом. Сестра звонила с вокзала и с её слов выходило, что будет меня ждать на перроне с билетами в течении часа. Куда билеты и зачем, она не сказала.
Было ясно лишь одно – я опять нужен. И это меня устраивало. Еще бы, мне не нравиться бездельничать и скучать, когда назначенный судьбой час уже проступает узорами окружающего мира.
Пришлось спешить. В назначенное время я быстро шел по перрону, сразу заметив тоненькую и очаровательную фигурку своей сестры. Она стояла у последнего столба и уплетала мороженное, закусывая его любимыми фисташковыми орешками. По её взгляду я понял, что не надо выражать бурную радость, а надо просто встать неподалеку.
Так я и сделал.
Вскоре подошла пригородный поезд, и сестра вошла в вагон, я последовал за ней, никак не проявляя нашего знакомства. Оказавшись в том же купе, что и она, я сел напротив у окна и огляделся. Вроде бы никого не было, я вопросительно поглядел на сестру. Она передала мне билет и приложила палец к губам. Когда в купе появились другие пассажиры, на моем лице блуждала самая простецкая гримаса. Словно я неделю, как удачно женился и думал теперь лишь о своих любовных делах.
Ехать оказалось недалеко, мы миновали несколько дачных поселков, простучали колесами по мосту через какую-то уснувшую речку, нырнули в тень соснового бора, и сестра поднялась к выходу. Мы вышли на платформе в компании грибников и дачников.
- Не подскажите, который час. Мои остановились. – спросил я у сестры, делавшей вид, будто что-то ищет в своей сумочке.
Она промолчала и лишь, когда последний вагон пронесся мимо, бросилась целовать меня. Растроганный сестринской любовью, я лишь сопел и повторял.
- Как хорошо, что мы снова вместе. Как хорошо, что мы снова вместе. Как хорошо…
Я совсем забыл, что последние пару лет, если мы и собирались с сестрой вместе, то лишь по делу. И сделав его, вновь расставались. Мы были ловцами, мы ловили крыс. Но не тех, что пробираются в амбар и проедают мешки с зерном. А тех, что безлунными ночами залезают в наивные души и прогрызают перегородки, отделяющие их от кошмаров, которые всегда рядом.
Когда сантименты и родственные изливания прекратились, сестра чуть нагнула мою голову и шепнула в ухо.
- Для нас опять есть работа.
Конечно то, что мы делали, трудно было назвать работой. Со стороны это больше походило на фокусы охотников за привидениями. И никто, кроме нас не знал истинную цену нашего дела. Это было не просто занятием не из легких, это было адское напряжение связанное с риском не только для собственной жизни. И главное заключалось в том, что именно мы знали, как и что делать.
Пока мы шли через сосновый перелесок, сестра довольно четко обрисовала сложившуюся обстановку. С её слов выходило, что в прошлый раз, когда наша охота на крыс была особенно удачной, мы оставили некрепкий заслон и крысы проделали новую лазейку. Их нора была где-то рядом.
Мало существ страшнее, чем эти твари. Ибо подбираются они к вам ближе, чем шейная артерия. И мало того, что, разрушив ваши самые хрупкие основания и украв самые драгоценные алмазы, они еще разделают вас на объедки. И ничто не остановит их. Ибо наше деление жизни на «да» и «нет», на дозволения и запрещения, на халал и харам, и есть та трещина расколовшая мир. И по этой трещине и бегают почти неуловимые крысы, грызущие наши души. Так что, если вечером не рассчитывать увидеть утро, то это утро очень скоро и не настанет.
Также сестра сообщила, что мой сосед никакой не дядя Володя, а завербованный католической церковью шпион. Он должен был наблюдать за мной, вызывать на откровения и слово в слово передавать наши разговоры. У него была хорошая профессиональная память. Потому его и завербовали прямо из суфлерской будки. Так вот откуда, всё это лицедейство.
Но это уже не могло испортить чудесного настроения от сегодняшнего утра. Оно выдалось великолепным, особенно это чувствовалось здесь за городом. Щурясь на солнце, мы с сестрой шагали, словно два гамельских крысолова, за которыми скоро должны были побежать все здешние детишки. Но нам не была нужна плата, и мы не собирались уводить детей.
Через некоторое время к нам, правда, присоединились еще двое. Однако это были совсем не дети, а такие же, как мы, крысоловы. Наши попутчики были немногим страннее нас. Один из них утверждал, что его предком был сам Улугбек, знаменитый астроном, внук великого завоевателя Тамерлана. Он говорил, что именно это родство помогает ему вычислять с точностью до секунды, где и когда появятся крысы. Другой намекал, что он вообще никакого отношения к людям не имеет, его заслали догоны с Сириуса. Конечно, все это было не важно, главное, что они действительно были отличными крысоловами.
Когда мы подошли к дачному поселку, сестра сказала, что примерно знает, куда идти. Надо только расспросить, где находится нужный нам дом. Рядом в куче песка играли девочки, сестра подошла к ним и заговорила с одной.
- Чья ты будешь, девочка? – ласково спросила она.
- Я не буду, я уже есть. – деловито ответила шустрая девчушка и высыпала ведерко песка на ноги своей подруги.
- Да? – удивилась сестра столь смышленому созданию.
- Да. – сразу же последовал ответ.
- Ну, тогда скажи, где же тут есть старый двухэтажный дом с кирпичным забором и двумя балконами?
- На той стороне поселка, но там сейчас никто не живет.
- Почему?
- А мне бабушка сказала, что там завелась нечистая сила.
- А что еще говорила твоя бабушка?
- Она сказала, как только проголодаюсь, сразу идти домой.
- Ну и как ты, проголодалась?
- Не-а.
Закончив познавательную беседу, мы пошли в указанном направлении. Нужный нам дом стоял чуть поодаль от остальных домов. Насторожившись, он наблюдал за всеми проходящими мимо дырами своих черных окон.
Когда мы вошли внутрь дома, то я сразу понял, что здесь не всё в порядке. Аура была подпорчена основательно и чернуха вываливалась отовсюду чуть ли не хлопьями. Можно было, конечно, разложить по углам куриные яйца. Они очень хорошо поглощают отрицательную энергию. Но времени было мало, под рукой не было курицы несушки да и крыс это изменение могло вспугнуть наверняка. Вместо этого мы сожгли на углях немного корицы, она хорошо снимает атмосферу агрессивности. А если еще смешать её в равных пропорциях с гвоздикой, то это добавит остроумия и спокойствия.
Потом я решил обойти дом в поисках какой-нибудь еды, но её нигде не было. Впрочем, это и не удивительно, явно всё подъела нечистая сила, прожорливая до безобразия. Зато я нашел библиотеку. Конечно, не такую, как у Эратосфена в Александрии, но всё же весьма любопытную. Книги в ней были подобраны в одном, так сказать, направлении. От древних описаний языческих ритуалов, справочников демонологии и книг по алхимии до более современной практической магии Папюса и собрания сочинений Алистера Кроули. Видимо хозяин дома плотно сидел на этой волне. И радостям жизни он предпочел поиски ада.
Много, очень много тех, кто решил взять то, что принадлежит не им, а их обратной стороне, которой нет дела до жизни. И я думаю, однажды им стало понятно, что весь этот метафизический нигилизм и полное неприятие действительности рано или поздно приводит к отвращению к миру, коим страдали альбигойцы и манихеи, став на позицию проклятия жизни и стремления к уничтожению мира. Ладно манихеи начинали с себя, не оставляя потомства и уничтожая собственные тела, а ведь другие находят причину, начать с тех, кто рядом. И это похоже на апокалипсис.
Я перебирал книги, и вдруг из одной выпала закладка, на ней что-то было записано от руки нервным торопливым почерком. С интересом я еле разобрал написанное: «Мне больше нечего ждать от жизни, вчера мне было откровение, я видел, как наяву, что скоро солнце взойдет с запада, вспыхнет большой огонь, и из огня появятся животные и будут разговаривать с людьми». Вот оно как.
- Что ты тут делаешь? – спросил появившийся правнук Улугбека.
Отличительной его способностью было умение передвигаться быстро, бесшумно и с поразительной точностью определять, кто и где находится.
Я показал ему библиотеку и найденную записку.
- Не знаю, кто послал ему это откровение, но это всего лишь слова из Корана, - заметил правнук Улугбека, - скорее всего, это дело крыс.
Да уж, это точно, подумал я, сначала крысиный яд, отравляющий жизнь, может прийти как откровение. Он приоткроет завесу тайн, обращая тебя в избранного. Это потом окажется, что эти кошмары присосались к тебе, как пиявки.
- И если ты будешь, не намерен посмеяться над жизнью, которая поработила тебя, то она уж точно не забудет этого сделать. И не известно еще, чьи указания ты будешь исполнять. – словно прочитав, что я думаю, глубокомысленно произнес правнук Улугбека, - Ведь не зря говорят, чья власть - того и вера.
- Да, метко подмечено. – согласился я.
- Пойдем перекусим, твоя сестра что-то там приготовила. – сказал правнук Улугбека.
Сестра где-то запаслась снедью и накормила нас отличными закусками, сыром и фруктами. Мы уплетали за обе щеки, словно именно за этим сюда и заявились. Не ел только посланец догонов, он вообще не принимал ни воды, ни пищи, получая энергию сразу из космоса. При желании и его можно было назвать милым парнем, но он больше напоминал чудом ожившего гипсового мальчика.
Поев, мы стали дожидаться темноты. И я ненароком задремал. Мне всегда снится свет, миры, где жизнь наполнена радостью. А тут мне приснилось, что я вижу выгребную яму и свое отражение в ней, и оно завет меня так, словно мы давно договаривались о встрече.
Проснулся я от шепота сестры, тихо дувшей мне в ухо слово «проснись». Я открыл глаза и понял, крысы где-то рядом, их близкое присутствие угадывалось сердцем. Тени пробегали через сердце, отзываясь в сознании беспокойством, казалось даже, что душа покрывается старческими морщинами.
Как верно заметил Дарси Томпсон, существа разного размера являются обитателями разных физических миров, и если даже сто обыкновенных крыс равных по массе одному слону, сжирают в десятки раз больше, чем скромное травоядное с длинным хоботом. То эти твари, за которыми мы охотились, словно черные дыры, пожирали целые вселенные. Иногда предостерегающие знаки их опасного присутствия и уничтожающей деятельности проявлялись самым странным образом. Так в 1680 году в Норвегии прошел целый дождь из крупных грызунов. Видевшие это решили, что наступает конец света.
Сохраняя тишину, правнук Улугбека сделал знак, что надо подняться на чердак. Соблюдая осторожность, мы поднялись наверх. Ночь была безлунной и безветренной, лишь издалека доносился отзвук, словно кто-то пересыпал песок.
Я подумал, как странно устроена жизнь. Никто никогда не узнает, чем я здесь занимался на самом деле. Попытайся я рассказать кому-нибудь об этом, мне бы в лучшем случае просто не поверили, а в худшем сдали бы в психушку. И ради чего я делаю всё это и чьи спасаю души. Неужели никакого другого достойного занятия для меня не нашлось в этом мире. И что ждет меня дальше, ведь не вечность же мне ловить крыс. Эй, а как на счет тихого семейного счастья…
Вдруг пространство вздрогнуло, и большая крыса выскочила из темноты и попыталась проскользнуть. Свое дело я знал хорошо. Крысу надо впустить в себя и не выпускать. Когда она поймет, что попала не в ту душу, где можно порезвиться, она ринется прогрызать дырки для побега. И тут важно поймать благоприятный момент, когда крыса, стараясь перевернуть душу, теряет чувство опасности. Остальное дело отработанной веками техники, крысу должно разнести на брызги от наплывающей нежности и любви.
По-другому с крысами расправлялся посланец догонов, лишь коснувшись его, крысы просто исчезали сами собой, а он с интересом смотрел на остающиеся после них тени. И в общем, только он один умел латать дырки, через которые бегали крысы. Мы с сестрой были потомками средневековых крысоловов и пока обучались новому делу, а правнук Улугбека просто с легкостью вычислял, где их нужно искать.
Всё шло своим чередом, крыс было немного, и расправились мы с ними довольно быстро. И я уже было обрадовался, что охота была такой удачной. Пока я не понял, что дыра не исчезает, а наоборот увеличивается.
Правнук Улугбека, посовещавшись с посланником догонов, сообщил нам, что поблизости очень сильный источник, позволяющий дыре существовать сколько ей заблагорассудится, и просто так её не закрыть. Единственный способ – это поставить заслон изнутри. Это было слишком.
Как не грустно, но такая тема, как правило, прокатывает один раз в жизни. И один раз мы уже проходили это, и нам тогда повезло. После того случая я даже думал, что больше никогда в жизни не открою охоту на крыс. Однако, замечая повсюду, какие дела творят крысы и как мало настоящих крысоловов, я с некоторым колебанием вернулся к прежнему занятию. И теперь, глядя на крысиную лазейку, гадал, выживу или нет в этот раз.
- Делать нечего, надо туда прыгать. – сказал правнук Улугбека.
Посланец догонов вообще никогда не разговаривал, а лишь посылал сигналы. Сейчас он посылал сигнал, что готов.
- Ты как? – спросил я сестру.
- Я с тобой. – готовно откликнулась она.
Я с грустью посмотрел на неё. Такая красавица, ей бы где-нибудь топ-моделью подрабатывать и радовать мир своей красотой, а она вместо этого по чердакам за крысами гоняется. Где, спрашивается, справедливость. Что поделаешь, судьба выдает нам те роли, на которые мы годимся. И на наших руках проездные билеты сразу до конечной станции, почти без пересадок.
- Может тебе остаться? – предложил я.
- Нет. – отрезала сестра и сделала шаг к дыре.
- Ну, хоть не первой. – сказал я, хватая её за рукав.
Сначала прыгнул посланник догонов, потом внук Улугбека, за ним я и сестра.
Если вы не знаете, что происходит там, где блуждают крысы, жрущие ваши души. То лучше вам этого и не знать. Потому как, понятное дело, цветы там не растут и румяные барышни в сарафанах не гуляют. Там вообще ничего нет. Что там может быть, если эти крысы сжирают всё на своем пути и ищут лазейки в ваши души. Пустота. Именно оттуда она проникает в наш мир.
Единственная возможность выбраться для крысолова, если он, опять же, попал туда по своей воле, это на время стать крысой. Да, только так. Стать тем, кого ты ловишь. Для настоящего крысолова, знающего все повадки крыс, это совсем не сложно. Ведь крысы такие же охотники, как и крысоловы.
Опасность заключается лишь в том, что, задержавшись, можно навсегда остаться крысой. Если вы туда попали, постарайтесь выбраться, как можно скорее. Иначе не найдется никого, кто бы вам позавидовал.
Вчетвером мы неслись через темноту. Страха не было, ибо сгинуть здесь так же естественно, как спать ночью. Нашей надеждой был правнук Улугбека, безошибочно чувствовавший любые лазейки. Но кажется, в этот раз ему тоже пришлось трудно. Я чувствовал, как теряю себя и становлюсь настоящей крысой. И уже не понимал, куда несусь, и был готов сожрать любую форму жизни, попадись она мне на пути.
Последний проблеск сознания был, когда я вспомнил о любви. О том, сколько счастья мне сулил этот мир, сколько радости я испытал в нем, и какая эта малая часть по сравнению с тем, что меня ожидало впереди. Кто сказал, что цена этой жизни – ячменное зерно. Как бы не так. Цена это жизни – другая жизнь, и я безумно захотел жить.
Что-то во мне сотряслось, меня перевернуло и я полетел куда-то вниз. Последнее, что я почувствовал, был сильный удар…
- Эй, ты живой? – донесся откуда-то издалека голос сестры.
Я открыл глаза. Было темно, но это была земная темнота и в ней проступали очертания моей сестры.
- Где мы? – слабым голосом спросил я.
- Кажется в подвале какого-то дома.
- А где остальные?
- Не знаю.
Мы осторожно двинулись через темноту. Скоро выяснилось, что мы в подвале того же дома, куда прибыли накануне вечером. Тогда мы поднялись на чердак. Крысиной лазейки не было. И следов наших товарищей тоже.
- Может, еще объявятся. - предположил я.
- Ой! Ой! Смотри! – вдруг испуганно закричала сестра, так, что я на метр подскочил на месте.
Она указывала мне за спину. Я быстро обернулся и обнаружил причину её крика. Крысиной хвост огромных размеров торчал из моей задницы.
- О боже! Как же так! – запричитала сестра. – С остальным у тебя всё в порядке?
- А у тебя?
Мы осмотрелись. Больше у себя ничего такого я не обнаружил. Только сестра нашла у себя на предплечье странный серый пушок, правда, больше похожий на родимое пятно, которого у неё не было. Впрочем, это ерунда, с таким дефектом всегда можно выйти замуж. А вот как было быть мне. Тут не то, что жениться, даже просто на улицу не покажешься. Разве что в цирке выступать. Внимание! Внимание! Впервые! И только у нас! Гвоздь сезона! Звезда Черных Дыр! Человек-Крыса! И Его Карающий Хвост! Встречайте!
Не успел я допредставлять сценарий своего бенефиса, насладиться аплодисментами и цветами, как откуда то из темноты кубарем выкатился правнук Улугбека. И без всяких приветствий и вопросов сходу напал на мой хвост и отрубил его под корень, чем сразу перечеркнул мою будущую карьеру циркового артиста.
Пока мы с сестрой боролись с потоками крови, правнук Улугбека примерно обрисовал нам картину произошедшего. Оказалось, нас всех каким-то чудом спас посланец догонов, он вытянул нас в какую-то временную яму, но сам исчез. Может быть даже навсегда. Также выяснилось, что нам с сестрой нужно немедленно бежать отсюда. Ибо огромный выброс энергии, произошедший здесь, заинтересовал уже всех, кого только мог заинтересовать.
- А как же ты? – корчась от боль, спросил я.
- У меня дела. – пространно ответил правнук Улугбека. – Я теперь не ловлю, я теперь возвращаю…
- Это как?
Но он исчез также внезапно, как и появился. Мы тоже не стали медлить и к рассвету благополучно выбрались подальше от злополучного места.
В общем, на этом пока всё и закончилось. Если не считать воспоминаний и снов. Да, и еще… Хм. Шрам на заднице у меня остался большой, но женщинам я говорю, что он боевой. Ведь, в принципе, так оно и есть. Сестра живет далеко, чем занимается, не знаю. Изредка она звонит и спрашивает, как здоровье, видимо, подразумевая, не выросло ли у меня чего-нибудь ещё.
А у меня пока в жизни затишье. Так, ничего необычного, суета, как у всех. Но я наблюдаю за миром и, что нас всех ждет, я догадываюсь. Потому что чувствую, как крысы шастают между мирами. Их стало больше. Они всегда поблизости.
Не буду скрывать, во мне и самом что-то осталось от крысы. Наверное, слишком долго я был крысоловом, и к тому же в последний раз чуть сам не остался в шкуре крысы. Что поделаешь, кто-то же должен ловить этих тварей, спасая от них слабые души. Кто же, интересно, этим занимается теперь.
ТВОЯ ЛЮБОВЬ.
Большой любви к людям у меня тогда не было, у меня была большая любовь к жизни. И я знал любовь по тому, как любил свободу, любил море, любил дороги и, конечно, женщин. Да и людей, в общем-то, я тоже любил, но вот некоторые отдельные экземпляры никак не удавалось полюбить.
Например, мой сосед по квартире. С утра, хватаясь за сигарету, он запирался в туалете и начинал издавать такие звуки, что можно было подумать, что он взлетает. Причем через другое свое отверстие он ругался, на чем свет стоит, проклиная всех и всё, что приходило ему на ум, нарекая весь мир миром шлюх и алкоголиков.
Считая меня таким же циником и уродом, как и он, он ничуть не стеснялся меня. А даже порой обращался к невидимому собеседнику, подразумевая под ним меня.
- Ну, скажи, разве можно жить в этом ****ском мире и терпеть такие мучения. И все почему? Потому что каждый раз какой-то недоносок решает сунуть свой член в ближайшую дырку, не думая, что после этого появляются такие же недоноски как он. Кто придумал весь этот ****ский мир и зачем? Если бог, то он видимо такой же кретин, как те, что населяют его землю.
Он говорил чужими словами. Начитался, наверное, Генри Миллера или Чарльза Буковски. Слушать его не было мочи, и я укутывался с головой в одеяло, представляя покрасневшую от потуг рожу и искривленные губы, произносящие отборное дерьмо.
Люди, ругавшиеся так безбожно и населявшие окружающее пространство астральными лярвами, всегда вызывали у меня беспокойство. Я беспокоился за хрупкий мир соединявший нас. Ведь словесный понос такое же безжалостное средство по отношении к миру, как атомное оружие или баллистические ракеты. И запущенное грязное слово способно уничтожить столько же, как и мощный взрыв.
Но я ни с кем не спорил, и никого не убеждал жить по-другому. Все соблазны, искушения и заблуждения имеют свою судьбу, свое продолжение и завершение. Другое дело, если человек сам цепляется за них. Не зная за что же взяться и находя в этом подобие истины. Такое хулиганское отношение к жизни весьма заразительно. И заразившись им, я тоже надолго попадал в веселые сети. Жить становилось не то чтобы легче, а как-то азартно, словно ты гнался взять на абордаж проходившее богатое судно.
Он вышел и громко сообщил, что вчера переспал сразу с двумя. Причем, не с уличными шлюхами. А с подвыпившими студентками пединститута. И, мол, они пищали от смеха, когда он по очереди всовывал им.
- Хорошенько дело, - сказал он и почему-то презрительно фыркнул, - поиметь сразу двоих. И еще будущих учительниц. Интересно, что же из них выйдет. Мне бы в свое время таких училок в школе побольше. А? Ты бы не отказался трахнуть сразу двоих молоденьких училок?
- Отстань. – пробурчал я из-под одеяла. – Я хочу спать.
Но спать я не хотел, а думал о том, когда же этот урод уберется из дома. Я попал сюда дня три назад, как раз в такой момент жизни, когда не знаешь, куда же двинуть дальше. Нет ни своего дома, ни работы, ни денег, нет даже женщины, в сердце которой ты был бы самый любимый. Как жить и зачем, ты вроде бы знаешь. Но это знание не зажигает, промокший порох твоей души совсем потерял силу.
- Эй, хочешь выпить. Хватит дрыхнуть. – требовательно проговорил надо мной голос соседа по квартире.
Кажется, он не собирался никуда уходить. Кошмар, подумал я, утро испорчено. Впрочем, еще можно взять инициативу в свои руки. Я откинул одеяло и внимательно посмотрел на собеседника. Вид его был настолько дружелюбен и в то же время настолько идиотский, что внутри меня что-то запиликало от смеха. Это было уже лучше.
- У меня есть выпивка, - подмигивая, затараторил сосед, словно боялся, что я исчезну. – я вчера стянул в одном месте пол бутылки вермута и еще бутылку водки. Такому сборищу, куда я попал, и пить то было вредно. А так, бля, смешно было, когда один ебнутый поэт залез на стол и давай декламировать…
- Есть чего пожрать? – перебил я так, словно в его обязанность входила забота о моем питании.
- А пить будешь? – хитро переспросил он, давая понять, что всё не так просто в этом доме.
- Нальешь, буду. – сказал я и отвернулся к окну.
Судя по солнцу, мир подбирался к полудню. Можно было и выпить, всё равно идти некуда, да идти то никуда не хотелось. А слушать трезвым словоблудие соседа по квартире было выше моих нынешних возможностей.
Пока я разглядывал облака, подползавшие к солнцу, как свора нищих, сосед куда-то исчез. Наверное, убежал за продуктами. В доме еды не водилось, так, если кто-нибудь из знакомых занесет. Или где-нибудь сами что-нибудь выпросим. Я выбрался из постели и быстренько умылся, брезгливо отмечая не выветрившуюся вонь в туалете. Потом подумал и принял теплый душ. Пусть подождет, если заявится.
- Эй, ты дома? – проорал он, появляясь где-то в прихожей, хотя было отлично ясно, что я под душем.
Молча, я домылся и вышел на встречу запаху поджаренной яичницы.
Сервировать стол он не умел. Накидал, как попало, купленные продукты, втиснув между них сковородку с дюжиной желтых яичных глазков. Потом, подумав, он еще наломал хлеба, украсив весь натюрморт сытными крошками.
- Водки? – предложил он.
- Вермута. – ответил я.
- Зря. – сказал он. – Бабское пойло.
И быстро налил себе того, а мне другого. Наскоро чокнулся о мой приподнятый стакан и, выпив, набросился на еду, как оголодавший термит. Так едят каторжники, бродяги и внезапно разбогатевшие жлобы.
- Знаешь, - жуя, говорил он, роняя кусочки еды, - я вот думаю, отчего ты такой молчаливый всегда. Может у тебя проблемы с бабами. Они тебе что, не дают. У мужиков, которым бабы всегда дают, вид задиристый и веселый. А у тех, которым они не дают, вид такой, как у тебя.
Ну, что ему скажешь. Таким, как он, у которых мозжечок смещен в неизвестно какую сторону, и сказать нечего, когда они посыпают вас своими однообразными остротами или стараются объяснить еще какую-нибудь дрянь.
- Ты хочешь сказать, что у меня такой вид потому, что мне бабы не дают? – переспросил я, наклоняясь к нему, словно желая расслышать его по лучше.
- Нет, я просто так, - усмехнувшись, проговорил он, поймав мой недовольный взгляд. – Просто бывает, найдется одна такая, которую хочешь больше всех на свете. И даже готов только с ней и быть всегда, а она, ****ь такая, нет, чтобы тебе навстречу пойти. Нет, вертит тобой, как хочет. И под юбку не пускает, и от себя тоже не гонит. Играет, значит, тобой, словно неиспользованным гондоном. Я таких больше всего не люблю. Из-за таких мужики и ходят, как потерянные.
Он посмотрел на меня и налил себе водки. Вид у него был такой, словно он только что объяснил мне, как устроен мир и почему наша земля вертится вокруг своей оси. Можно было говорить с ним в том же духе. Но вдруг я вспомнил о другом. Спор, который состоялся три дня назад. Я спорил с женщиной. Я утверждал, что люблю её. Она обратное. Она давно относилась к подобным проявлениям любви, как к рутинной работе по отшиванию назойливых претендентов на её сердце и свободу, я же действительно любил её.
Однако, как я тогда не убеждал её в своей любви, так она и не прониклась моим объяснением. Почувствовав это и смутившись, я свою последнюю фразу, свой последний аргумент произнёс совершенно невнятно. Промямлил, она и не услышала. И потому сейчас, вспомнив об этом, я громко и отчетливо обратился к моей невидимой собеседнице, спор с которой был не окончен.
- Если мы наделены способностью любить, как же мы можем не ответить на любовь тех, кто любит нас по-настоящему. – проговорил я, обращаясь не к соседу, а к бутылке вермута.
- Чего? Чего? – не понял сосед.
Вспомнив о его существовании и увидев его пьянеющую рожу, я подумал, что та женщина весьма бы удивилась, заслышав продолжение нашего спора в столь странной манере. И еще я подумал, что этот урод действительно был в чем-то прав. Но если бы такие, как он, не были в чем-то правы, их тогда вообще бы не было на свете.
- Я говорю, тебе ума хватает говорить только об этом. – сказал я, давая понять, что не намерен общаться в том же духе.
- А чем еще говорить за выпивкой? О жизни? Бесполезное дело. – ухмыльнувшись и чихнув на мое желание общаться в каком-либо духе, сообщил сосед, - Вся эта жизнь сводиться к тому, что ищешь, где бы пожрать, где бы поспать и кого бы отыметь получше да повеселее. И где бы еще денег на всё это дело достать. Если у тебя по-другому, это ни о чем не говорит. Если у тебя в голове что-то есть, то ты должен понимать, что большинство таких, как я. И жизнь устроена под них, потому как устроена ими самими. И переделать её, они не дадут. Так что бесполезно всё это.
- Что? Это? – наливаясь краской, словно оскорбили моё достоинство, нервно спросил я.
- Да это самокопание всё, все эти самообъяснения ебучие, самопознание. – брезгливо перечислил сосед, - Всё ясно в этом мире, как устроена здесь жизнь, такой она и будет здесь всегда. Это мир низших существ. В другом, возможно, по-другому. Хочешь, живи там. Только сначала доберись отсюда туда.
- Вряд ли та чушь, которую ты наговорил, близка к истине. – спокойно проговорил я, закуривая сигарету, - Но доля правда в твоих словах есть. Она в том, что такие уроды, как ты, действительно будут противиться любому изменению в жизни. Что верно, то верно, другого вам и не надо. Как навозному червю удобно живется в своей куче говна, так и вам не надобности вылазить из своего навоза.
Глаза его сузились, но он тут же собрался и рассмеялся.
- Меня трудно завести, - сказал он, - а вот тебя, наверное, сильно цепляет, когда с тобой так разговаривают…
- Меня цепляет только то, - перебил я, - что еще одно утро я потратил на такого урода, как ты.
Тут он не выдержал и полез драться. Но отчаянный вопль дверного звонка заставил нас выровняться и отложить ссору. Должна была прийти хозяйка квартиры. Она и пришла.
Молодые одинокие домохозяйки часто пускают в свой дом всяких типов. Некоторые таким образом пытаются решить проблему душевного одиночества и найти себе достойного спутника жизни, а некоторые, не лелея особых иллюзий, просто ради того, чтобы скрасить своё будничное состоянии жизни. Каких только историй можно от них наслушаться. Один её сожитель оказался скрытым импотентом, другой чуть ли не педофилом, следующий вынес из дома всё вплоть до булавок и чайных ложек. Третий или уже четвертый хоть и не увиливал от приятной обязанности на ежедневную близость, и к тому же почти не распускал рук, но имел какую-то странную точку зрения на мир и на жизнь вообще, от чего был молчалив, имел шальной вид и его глаза всегда были направлены в одну точку, словно искали своё отражение. Все что-то ищут. И они, сердечные, одинокие домохозяйки, тоже все ищут и ищут, и никак не найдут.
Наша хозяйка квартиры была, как и мы, навеселе, она пришла с бутылкой вина и коробкой конфет. Её тоже занесло с какого-то праздника жизни, где она обзавелась кучей поклонников, и одного даже затащила в постель. Но вытянула из него лишь маленький, так скажем «бдзинь», от чего не удовлетворенная она всю ночь и до сих пор шаталась по городу, не зная, ждет ли её где-то продолжение или уже никакой надежды нет и пора спать.
Кажется, мы оживили её планы. Глядя на нас маслянистыми глазками, она начала пересказывать, как весело проводила время. Видимо, она полагала, что мы или обзавидуемся, или будем слушать во все уши. По мне так, все эти истории на одно лицо. Такое создается ощущение, что люди не скоро перестанут получать удовольствие от пересказа своих безобразий. И ладно бы толковали о чем-то новеньком, а то ведь одно и тоже. Безумие, вожделение и опять безумие плюс вожделение.
Мы выпили с ней вина, похохотали над какой-то глупостью. И тут её выбор пал на меня. Не трудно было догадаться, чего она хотела, сначала, попивая вино, она переводила глаза то меня, то на соседа, но в итоге её цепкий горячий взор остановился на меня. Она встала, уверенно взяла меня за руку и потащила в соседнюю комнату. Упираться не было смысла, вернее, может, и был смысл, но он был мне недоступен. Просто моё мужское самолюбие в тот момент находилось ниже пояса. И тем более, после разговора с соседом о том, кто даёт мне или не даёт, я чувствовал моральную обязанность не отступать. Пусть сосед пока посидит да поразмыслит.
Я вернулся на кухню примерно через час. Сосед недоверчиво посмотрел на меня, словно я все это время скрывался в засаде, а не отдувался за себя и за него. Хотя за себя, я думаю, он и сам бы с радостью отдулся.
- А где эта? – спросил он.
- Спит. – неохотно сквозь зубы процедил я, - Умаялась.
- И что… - как-то немного поглупев, проговорил он.
- Что именно? – переспросил я.
Он посмотрел на меня, потом сделал неопределенный жест, словно хотел показать, как правильно закидывать удилище.
- И кого ты здесь называл уродом? А? – вдруг перевел он всё на наш незаконченный разговор, - Ты то на кого похож?
- Я похож сам на себя. К тому же сейчас я человек одинокий и не семейный, и потому отказывать понравившейся даме не честно. Мало того, это не прилично.
- Ну, ты даешь…
- И я даю, и мне дают. – перебил я, - По-разному бывает… Ты то чего хотел?
- Того же чего и ты.
Кто из нас двоих страдал сатиризмом, не знаю. Но я отведенный мне час потратил с пользой и уморил нашу домохозяйку настолько, что она уснула самым счастливым сном. День уже не прошел даром.
- Какого черта, ты вешал мне тут лапшу на уши! - сам себя заводил сосед, - Можно было подумать, ты сошел из сонма святых, чтобы дать свое благословение! Я уж было решил, что встретился с кем-то стоящим. А ты обыкновенный ****обол! Таких по десятку на каждом шагу.
Не переставая говорить, он забрался в уборную и принялся сливать. Пока он там мочился, я быстро оделся и вышел. Всё лучше, чем выслушивать чьи-то вопли.
Сумбурное начало дня несколько меня запутало. Я никак не мог разобраться, чего сегодня пожелать и к чему продолжать стремиться. В итоге, поругавшись со всеми своими «я», в одиночестве я пошел в сторону речного моста и набережной. Только глядя на безмятежные волны чуть бьющиеся о причал, моё сознание успокаивалось, а мое сердце переставало сомневаться и страдать. А страдал оно потому, что не знало, когда закончится этот мой хоровод по проспектам нескончаемых городов, из дома в дом, из сердца на улицу, с неба на землю. Что поделаешь, мало кто знает, когда, что и чем закончится и когда, что начнется. В общем, это даже и хорошо.
Созерцание воды наполнило моё сердце покоем. Весна совсем недавно прогнала ледяной панцирь с реки, и берега были окрашены лишь смутной зеленоватой дымкой. Такой нежной, что казалось, один грубый порыв ветра, и её сдует, как не было.
С моста я увидел, как с причала собирается отчалить прогулочный катер. Бегом я добежал до кассы, купил билет и в последний момент успел запрыгнуть на борт. Наслаждаясь видом проплывающих берегов, я не заметил, как уснул.
В город я вернулся уже затемно и был настолько голоден, что с радостью бы съел пару здешних теплоходов, если бы они были сделаны хотя бы из муки и риса. И еще я хотел выпить. Мучительно. До головокружения. Денег хватило лишь на сигареты. Закуривая, я заметил, что за мной наблюдает молодая пара. Они стояли у машины, которая, видимо, принадлежала им, и о чем-то спокойно говорили. Разговор, скорее всего, касался не меня, но так как я один находился в поле их зрения, им приходилось наблюдать именно за мной. Я озяб, но спешить мне было некуда. И поэтому я с сигаретой в зубах кружил вокруг фонарных столбов у речного вокзала и размышлял, повезет мне сегодня или нет.
И мне повезло. Каждый раз, когда это было по настоящему нужно, это происходило. Конечно, удача не охотилась за мной, как за некоторыми своими любимчиками. Но с некоторых пор я убедился, мы можем поладить, если захотим.
Когда я остановился, чтобы подкурить очередную сигарету, молодой мужчина, стоявший рядом с такой же молодой женщиной, неожиданно приветственно помахал мне рукой и, повысив голос, чтобы я его хорошо услышал, участливо спросил.
- Вы кого-то ждете?
- Да! Я жду чудо. – охотно и также повышая голос, ответил я.
- Чудо? – не понял мужчина.
Но спутница его была подогадливей, она открыто засмеялась и громко произнесла.
- И сколько же вы будете его ждать?
Я подошел ближе.
- Пока не дождусь, - сообщил я, обнаружив перед собой наиприятнейших молодых людей. Они были похожи на двух небожителей, словно два вернувшихся молодогвардейца. Ну, вроде как Сергей Тюленин и Любовь Шевцова. Только теперь в их открытых и чистых лицах отражалась еще и другая жизнь. Светская.
- Интересно, а в чём оно заключается? Это твоё чудо? – спросил Сергей.
- Во всём. Может быть даже в вас. – ответил я и невольно улыбнулся, глядя на их лица полные тепла и желания понять.
- А если в нас, то почему же вы сразу не подошли? - спросила Любовь, тоже улыбаясь и прищурив свои задорные глаза.
- Ждал, когда вы сами позовете меня. – немного смущаясь, ответил я.
И, правда, я ждал от них большего. Конечно, не космического путешествия. И не революцию здесь и сейчас. Но хотя бы полное взаимопонимание или на крайний случай пару бутылок хорошего вина. Они вряд ли походили на клубных завсегдатаев, вечно ищущих развлечений. В их лицах было что-то более свободолюбивое. Они должны были быть настоящими героями. Так я решил.
И я уже представлял себе такую картину. Вполне правдоподобную и осуществимую.
В общем, пока мои новые знакомые переглядывались, я успел увидеть целый фрагмент из нашей лучшей и уже общей жизни. Это не составило особого труда, у меня было отличное воображение, как-никак я сочинил даже целую книгу вольного стиля и содержания о вине и любви.
И вот что я представлял, глядя на новых знакомых.
- Ребята, поедемте куда-нибудь, - расправив плечи и потянувшись, предложил Сергей и, дружески подмигнув мне, добавил, - и ты по дороге нам всё расскажешь.
- Расскажу. Почему, не рассказать. – кивнул я. - Поехали.
Не знаю, что со мной происходило, но сердце моё вдруг забилось так часто и так сильно, что я был в праве сравнить его с выпархивающей на волю птичкой. Да, точно так. Сердце моё выпорхнуло и полетело куда-то к ночному небу, далеко за звезды. Ощущение такое, словно самое важное начинало открываться пониманию. Я даже не слышал, что мне говорят.
- Ты слышишь, что я тебе говорю? - услышал я, как спрашивает Любовь.
- Нет. – ответил я, глупо улыбаясь. – У меня сейчас так часто и сильно билось сердце, что я ничего не слышал.
- Ты скажи, - видимо повторяя вопрос, сказала она, - разве можно жить и не знать, что тебя ждет?
- А ты знаешь? – спросил я.
- Я спросила тебя не о том, знаешь ты или нет, - терпеливо объяснила Люба, - а том, можно или нельзя.
- Нельзя. – подумав, сказал я.
- Тебя всегда ждет любовь, вот о чем речь, - поясняя тему разговора, сказал Сергей и, повернувшись ко мне, добавил, – ты ведь не споришь с этим.
- Не спорю. – сказал я и, кивнув, спросил, - А куда мы едем?
Машина, за рулем которой сидел сам Сергей Тюленин, проехала через центр города и опять неслась в сторону моста. Видимо, мы собирались покинуть город.
- Можно сказать, что мы едем в гости. – бойко проговорила Любовь и чему-то улыбнулась.
- К кому? – поинтересовался я.
- Хоть к кому, куда захочешь, туда и поедем. Можно даже на встречу твоему чуду. – хитро улыбаясь, ответила Любовь.
Мы въехали на мост. Река легла под нами темной посеребренной лентой, она разрезала мир от горизонта до горизонта на две части. Казалось, стоит её пересечь, и мы попадем куда-то в иной мир. Туда, где ничто не потревожит наше сердце. Туда, где нашим мечтам есть до нас дело.
Но, оглянувшись на город, я понял, что там за рекой ничего нет. Обман крылся во мне. Я вечно что-нибудь придумывал. И долго путал выдумку с реальностью. Так, что потом переставал верить в жизнь. Так, что пустота могла показаться более осмысленной и правильной. Я даже пригляделся к лицам моих спутников, так ли они светлы. С их лицами было в порядке.
Не в порядке было со мной, я снова собирался вернуться в мир теней, вспомнив о любви к здешней женщине.
- Чуду. – вздохнул я, - Так уж и навстречу.
- А что такое, - спросил Сергей, - неужели не в ту сторону едем?
- У меня не получиться покинуть этот город. – тихо сказал я. – Сегодня я не могу.
- Хорошо. К утру вернемся. – подбодрил Тюленин. – Ты не переживай. С нами не пропадешь.
Судя по нашему маршруту, мы не собирались далеко уезжать. Мы выехали к пригороду и остановились у придорожного кафе.
- И чем же примечательно это место? – первым делом спросил я, когда мы уселись за дешевым столиком из пластмассы.
- Скоро узнаешь. – заговорщицки произнесла Люба.
Она была удивительно похожа на ту заводную девчонку из книжки с необыкновенно задиристыми глазами, в то же время простодушными и очень умными, которыми теперь на вас глядела уже молодая женщина, знавшая любовь мужчин и предательство.
- Две бутылки красного вина. - попросил Сергей у подошедшей размалеванной девицы.
- Что будете есть? – с интересом рассматривая нас, спросила девица.
- Дайте яблок. – сказала Люба так, словно потребовала что-то ей давно причитающееся.
- Яблок нет, есть апельсины. – лениво проговорила девица.
- Хорошо, дайте апельсины. – согласилась Люба.
- Их всего два.
- Тем лучше.
Когда девица ушла, Любовь и Сергей вдруг разом наклонились ко мне и чуть ли не в раз заговорили.
- Знаешь что такое настоящая любовь и дружба. – говорил Сергей, глядя мне в глаза, словно я только что настойчиво попросил его заговорить со мной об этом.
- Это такая общность мысли, такое понимание, - вторила Люба.
- Когда чувство благодарности к другу, к любимой не покидает тебя не на миг. – продолжил Сергей.
- Все что вы делаете, вы делаете ради общей свободы. – закончила Любовь и посмотрела на меня так, точно я должен был немедленно бежать и делать что-то ради свободы.
- Ради свободы. – кивнул я, мне нравилось, что они разговаривают со мной на такие высокие темы.
- Ты должен вступить в молодую гвардию. – переходя от пространных слов к конкретному, предложению сообщил Сергей.
- Куда? Куда?
- В молодую гвардию.
- Чтобы взрывать мосты и уничтожать врагов? – догадался я.
- Нет, чтобы любить и строить новую жизнь…
Да, честное слово, именно такую картину я совершенно ясно увидел перед собой. Пока не почувствовал, что реальность тихо пощипывает меня за уши и тянет назад. А я бы мог еще долго оставаться где-то там далеко, где движение мира похоже на танец, от начала плавно и грациозно переходя к завершению.
Чего только не представишь, ради собственного прекрасного будущего.
Однако Сергей и вправду пожал плечами, но предложил не вступить в молодую гвардию, а пойти в клуб на какой-то концерт. Разочарован я особо не был, в жизни пока всё же было проще, чем в воображении. Но Сергей и вправду оказался Сергеем. А вот Любу звали Светой. Но для меня она все равно осталась Любой.
И мы вместе смотрелись неплохо.
Но тогда у меня не было большой любви к людям. И потому любые сборища по поводу и без повода, меня не столько раздражали, сколько были просто не выносимы. Я не понимал, почему так много народа собралось вместе, напоминая мне бессмысленное коровье пастбище, где каждый ходит с таким понтовым видом, словно всё в этом мире заебись, по любви. Словно его завтра не вываляют в дерьме, не обоссут и не отъебут, как следует.
В клуб я пошел. Почему бы не пойти, когда тебя приглашают. По своей воле я бы там вряд ли оказался. Куча народа, пьют пиво, курят траву, играет заводная музыка, все кругом орут, общаются и снимают друг друга, радостно называя это развлечением. Мне давно начало казаться, что ходить за таким развлечением, все равно, что искать алмазы по туалетам. И поэтому я предпочитал бродить где-нибудь по окраинам города, выпить с какой-нибудь милой дурочкой в дешевом кафе, где народ похож на земляных червей пожирающих этот мир. В большинстве своем червей не страшных, а уставших и грустных. Хорошо пройтись по этим нелюдимым подземельям, где сидят демоны и гоблины. Заглянуть к этому миру, как в ад, где его самые черные колеса, цепляясь друг за друга, приводят в действие весь этот большой балаган. Глянуть оттуда, откуда всё это веселье выглядит, как жутчайшее по бессмысленности и страшное по глупости действие. Увидеть все тени этого мира. Увидеть и ужаснуться, и прийти в восторг от этого ужаса.
Вот это развлечение, так развлечение. Ну ладно, пошутили. Шучу так.
В клубе мы сразу же стали бухать. Не размеренно пить, а накачиваться пивом, водкой, всевозможными коктейлями и винами, и еще жрать какими-то бутерброды и пирожные.
Сергей и Люба не переставали расспрашивать о моей судьбе. Они сразу вычислили, что я чем-то отличаюсь. Так, что я никак не мог перевести разговор. Сейчас мне не очень то хотелось рассказывать о себе и о своих книгах, так как все мои признания начинались именно с них. Мне же на самом деле хотелось выведать, кто же они. Моим новым знакомым явно было тоже что порассказать.
Выпив, я очень быстро расчувствовался. И, забыв обо всём, стал изливать потоки романтической дури, я клялся, что способен обойти весь мир пешком, понимаю язык цветов и птиц, способен быть верным одной женщине всю жизнь, обходиться без денег и писать отличные книги, которые помогут изменить мир.
В общем, нажрался, как надо. Даже не помню, куда подевались их прекрасные лица. Ибо поймал своё сознание лишь на том, что стою и блюю где-то за углом. Когда я изверг из себя все, чем утрамбовал живот, моё сознание немного прояснилось, и я понял лишь то, что опять вел себя, как заблудшая скотина. Сколько раз я брался за свой моральный облик, пытаясь выпестовать лучшего гражданина вселенной, и каждый раз оказывался выкинутым с заднего входа. Видимо я был из тех, кто испорчен до самых костей.
Меня шатало, нужно было куда-то идти. Кого хера возвращаться туда, куда не хочется. И я пошел к приятелю, он жил неподалеку с одной стервозной бабой. Но пьяному мне было наплевать, живи он хоть с гаремом стервозных баб. Когда я подходил к их дому, то увидел, что в их квартире горит свет. И сразу услышал вопли доносившиеся оттуда. Они явно скандалили. А скандалили они, только если напивались вместе. Если бухали кто-то один, то настоящего скандала не выходило. А тут видимо все было путем. Раздался звон стекла, и в окно вылетела какая-то вещица.
Я подошел и подобрал старый будильник. Что ж, неплохо, подумал я, так и надо. И я запустил его дальше.
- Ох ты, сука! Ты же разбила стекло! – проорал сверху мой приятель и тоже запустил в окно какую-то хреновину.
- Моя любимая кружка! – взвизгнула, как зарезанная, его женщина, - Я тебя ненавижу! Ненавижу!
- Ты сейчас полетишь вслед за твоей долбанной кружкой! ****ь!
Я не стал вмешиваться в скандал, хотя меня так и подмывало подняться к ним и тоже выкинуть в окно вещицу покрупнее. В этом деле у меня тоже был хороший опыт. Но отвлекли меня от безрассудства чьи-то шаги, кто-то, заплетая ноги, шел в моем направлении. Это была потрепанная молодая девица, тоже возвращавшаяся с какой-то распутной вечеринки. Конечно же, я увязался за ней и долго предлагал себя, как любовника. Я нахваливал свои достоинства, а она устало материлась на меня, пьяно вращая глазами и раскачиваясь. Пока я прикуривал сигарету на перекрестке, её подобрали какие-то парни и увезли на шумной сверкающей машине больше похожей на самолет.
Оставшись опять один, я принялся приплясывать и напевать. Мне вдруг стало невероятно весело, мне показалось я на палубе огромного пьяного корабля и мы, покинув порт, плывем не ведомо куда. Все вместе, весь этот город, вся эта земля.
Я кружился, кружился, пока совершенно не закружил голову и не упал.
Проснулся я от чужого бормотания, холода и нестерпимой жажды. Открыв глаза, я увидел, что уже раннее утро и лежу на лавке в каком-то дворе, а напротив сидит интеллигентного вида бомж в костюме с чужого плеча и пытается открыть бутылку дорого вина.
- Где взял? – спросил я, нутром понимая, что скоро буду участником распития.
- Украл. – даже не глянув, на меня ответил бомж.
- Одну? – поинтересовался я.
- Две.
Поднявшись и попутно стараясь понять, сколько во мне осталось жизненных сил и маны, я сердечно познакомился с новым собутыльником, а он в ответ, проникшись доверчивой симпатией, отдал мне право дегустации столь ценного продукта. Положение наших организмов было примерно одинаковым, и нам хватило двух бутылок, чтобы в течении часа вернуться в прежнее состояние.
Мой компаньон свалился за борт, почив крепким сном, а я принялся карябать ножом на спинке лавочки подобие стихотворных строк, соответствовавших моему настроению.
В весеннем, утреннем парке,
Вино на солнце, как жидкий драгоценный камень.
Оно вошло в меня, как в женщину и овладело мной,
как жаркий,
ярко-красный,
ядовитый пламень.
В ладонях я зажму магическое средство,
И в сердце вылью пули светлых мыслей.
Отличный способ мир увидеть сразу,
Похожим как он есть на самом деле.
Я поднимаю взор и вижу в мире
лишь игру теней и света.
Печаль, как сумерки, любовь – сияние рассвета.
Я был обманут загустеньем крови,
застывшей в теле, как икота.
Теперь я знаю, мир подобен карнавалу.
И женщины невзрачные,
Что раньше молча поджидали рядом.
Уже похожи на богинь, что оживляют даже статуи
улыбками и взглядом.
Итак, напиткам всем, что раны исцелят забвеньем.
И женщинам, в любви не знающих предела.
Отдам свои мечты, как ……
Видимо, моё усердное стихотворство привлекло внимание старичка бесцельно бродившего по близости с двумя собачками. Увидев, как я надругаюсь над девственностью скамейки, он, махая палкой, поспешил пресечь это безобразие. Между нами завязалась отчаянная ссора, которая закончилось моим бесславным водворением за пределы двора. Впрочем, особо я не расстроился и пошел, куда глаза глядят.
Мир удивленно наблюдал за мной, ибо в таком виде и с таким состоянием далеко не уйдешь. Только если двигаться в сторону, где великие подвиги свершают, не сгорая от отчаяния, а играют в них, как в веселые игры.
Не успел я прикинуть, что и почему, как громкий сигнал выстрелил мне в спину. У края тротуара, словно подводная лодка или батискаф, стояла большая машина, а оттуда выглядывали знакомые лица молодогвардейцев Шевцовой и Тюленина, знаками они приглашали к себе.
Я залез к ним внутрь.
- Ты куда пропал вчера? – сразу спросил Сергей.
- Не знаю. – пожал я плечами.
- Пьяница. Пьешь с утра. – укоризненно покачала головой Шевцова.
- У меня жизнь не складывается. – веско заявил я. – Вот и пью.
- Чего это она у тебя не складывается?
- Безответно влюблен. – сказал я и повесил голову.
- Надо же, - проговорил Тюленин, - ты еще и влюблен безответно. Может тебя отвезти к твоей любви безответной.
- Да куда его в таком виде? – не соглашалась Шевцова.
- В каком это виде, - запротестовал я, - вид у меня, что надо. Дайте денег на бутылку вина, у меня ничего нет.
- Тебе хватит. – заметила Шевцова.
- Ну, конечно, хватит, - ухмыльнулся я, - только начали, а ты говоришь хватит.
- Ну, ты даешь. – сказал Тюленин, трогаясь с места и обратился к Шевцовой, – Куда его повезем?
- Да пусть едет, куда хочет. – ответила Люба. – Мне кажется, сегодня у него ничего хорошего не получится, слишком он пьян.
- Это мы еще посмотрим. – опять веско заявил я.
- Куда тебе?
Я объяснил дорогу и меня в недолгий срок телепортировали прямо в нужный мне двор. Но по дороге я успел пересказать им всю свою жизнь, спеть сочиненные песни и донести смысл своих книг. В общем, стал закадычным другом, которому всегда открыты двери их дома. Покидая машину, я сказал, что изменить ход предназначенных событий невозможно, можно отказаться от него и тем самым загнать себя в тупик.
Любовь лишь покачала головой.
- Позвони мне вечером на мобилу, или завтра утром, если сегодня не сможешь. – сказал Тюленин и сунул мне в карман бумажку с номером.
- Займи пару сотен. – попросил я денег.
- На сто пятьдесят.
И машина уехала. Вернее уплыла.
Почистив перья, причесавшись, уничтожив целую пачку мятной жвачки, я с бутылкой вина и плиткой шоколада поднялся на знакомый этаж и постучал в дверь, за которой скрывалось моё счастье. Женщина моей мечты, так можно сказать. Именно она могла тихо вплести счастье в косы моих дней. Но почему-то не делала этого и еще скрывала причину.
- Привет. – открывая дверь и критически оглядывая меня, проговорила женщина моей мечты.
От одного её вида я глупею, и под взглядом её волшебных глаз мне хочется умереть прямо на том же месте, где он меня застал, и не возвращаться к прежней одинокой жизни.
- Давно не виделись. – глупо ухмыльнулся я и помахал бутылкой и шоколадом.
Женщина мечты выдержала паузу.
- Проходи. – вдруг что-то решив, пригласила она.
С порога я принялся говорить. Причем не по существу, а так отвлеченно. О том, что наши дни, дни радости и дни печали, нанизаны на жизнь, как бусины на легко рвущуюся нитку. И пусть, мол, встречи сменяются расставанием, пусть светлые мечты принимают очертания гибельного разочарования. Все равно, мол …
- Я же просила тебя, не приходить пьяным. – остановила меня женщина мечты.
- А что случилось? – деланно удивился я.
- Ничего. Пить я не буду.
- И не пей, я сам выпью.
- Ты пришел поссориться со мной? – окончательно нахмурилась она.
- Нет, я пришел рассказать о своей любви к тебе.
- Ты делал это три дня назад. – напомнили мне.
- И что теперь мне нет места в этом доме.
Она молчала и сердито глядела на меня.
Что ты хочешь от мужчины, никогда не требуй от женщины. Они ведут себя так, словно всё в этом мире зависит от них. А ведь верно, неужели они догадываются об этом.
Я тоже замолчал и уставился на неё.
Человек переменчив, как ветер. Беспечности его могли бы позавидовать луна и звезды. Когда человека волнует собственная судьба, движения его становятся подобно полету хищной птицы, парящей меж восходящих потоков воздуха и зорко наблюдающей за добычей. Когда же человеку наплевать на всё сразу, и на судьбу, и на силу, что дает радостную жизнь, он подобен камню падающему с горы и безучастно наблюдающему, как он увлекает за собой лавину.
Еще несколько мгновений я старался зорко следить за своей судьбой, но, глянув в сердитые глаза самой любимой женщины, превратившиеся в кусочки серого камня, понял, что мне уже на всё наплевать и я скоро покачусь вниз.
- Не сердись, я сейчас уйду. – соврал я, чувствуя, что пока уходить не собираюсь.
Сказал и разулся, прошел на кухню и принялся открывать бутылку.
- Я уйду. – говорил я. – Только ты мне объясни, не ужели ты не понимаешь, что со мной происходит.
- Нет.
- Отлично. – сказал я, выпил стакан вина и уселся, как ни в чем не бывало.
- Уходи. Я занята. – сдерживая себя, твердила она.
- Занята. Чем это ты занята? – вдруг завелся я, - Чем вообще заняты все люди на земле? Какого им черта нужно здесь? Какими делами они хотят прославить себя? Что овладело их помыслами? Разве нельзя посвятить всю свою жизнь любви, разве не ей отданы наши жизни. Что, я не прав?! Отдать себя любви, этого не нужно бояться или стесняться. Это нужно всем! А знаешь, что нужно именно мне. Мне нужна твоя любовь. Твоя. Только твоя. Я не хочу пройти мимо неё! Пойми! И хотя в этом мире нет ни потерянного, ни найденного. Есть только один божественный урок любви нарисованный чудесным узором на наших судьбах, и все мы лишь любуемся этим узором, угадывая его продолжение… и мне… мне… мне нужна твоя любовь.
Она с испугом смотрела, как я выкрикиваю фразы и прихлебываю вино. И действительно, я разошелся так, что меня лучше было не останавливать. Она это поняла и молча наблюдала, как за разбушевавшейся стихией.
- Мир не отравлен! И не думай, что в нем нет любви! – кричал я, - Он скоро доест последнюю жратву, приготовленную временем и приправленную пространством. Изжога доконала его, и он отрыгнет проглоченное. Поднимет обалдевшие глаза и увидит тебя. Тебя! Будешь ли ты готова? А? Что ты так смотришь на меня? Может, займемся любовью прямо сейчас? А?
Кажется, я перестарался.
- Убирайся. – зловеще и тихо проговорила женщина моей мечты. – Немедленно.
Да, когда я сам свожу себя с ума, с этим еще можно как-то смириться, и даже, если мысли мои, болтаются как петля с трупом. До этого состояния я довел себя сам, тут уж ничего не поделаешь. Но когда я свожу с ума других, когда я довожу людей до готовности съесть меня живьем. Когда мои выходки переходят границы, тут уже не до сравнений. Надо исчезать самому, а то убьют. Такое умение выводить людей из себя в теплых компаниях не приветствуется. Но я так поступаю редко, лишь когда теряю голову.
- И не просто уберусь! – отступая к выходу, уже готовый получит чем-нибудь по голове, громогласно возвещал я. – Ты не увидишь меня никогда!
Хлопнув дверью, я слетел сразу пролета на три. И не отдышавшись, залпом проглотил остатки прихваченного вина. Ничего себе сходил в гости, признался в любви. Вот идиот. Добился признания. А мне ведь и вправду нужна её любовь. Без неё я так себе, песня без припева. Корабль без паруса. Ну и что ж теперь, не топить же себя, надо пробовать жить дальше, одними куплетами.
- Уеду! – совершенно пьянея, проорал я и с силой запустил бутылку в мусоропровод. – Далеко! Навсегда!
Под грохот в мусоропроводе я почему-то вспомнил, как однажды она спросила меня, почему я так много пью. И почему, о чем бы я не взялся писать, там обязательно будет присутствовать тема выпивки. Тогда я сказал ей, что это все от одиночества. Когда я пью, я забываю о нем. Тем более, что единственный человек, который мог бы помочь мне разобраться с одиночеством, чья любовь самое ценное для меня, не со мной. Вот я и пью. А раз пью целыми днями, то писать мне больше не о чем. О чем может писать пьяница, о выпивке, конечно. И о любви еще, если пьяница вдобавок оказался поэтом. Чем я и занимаюсь пишу себе и пишу, о любви и выпивке. Это тоже спасает меня от одиночества. А еще я переезжаю с места на место. Пью, пишу и переезжаю с место на место.
Вечером я дозвонился до Тюленина, расписал ему свое положение всеми доступными красками, рассказал ему, как есть, как было и как может быть. И слезно попросил занять мне денег на билет. Он сказал, чтобы я приезжал к нему, мол, обо всем поговорим и у него есть дело ко мне.
Как я нашел его, помню с трудом. Но вот дальше помню уже более-менее отчетливо. Особенно в чем заключалось дело, под которое он занимал мне денег, чтобы я смог доехать до Москвы и там походить по издательствам, предлагая свои книги. Идея с книгами и издательствами показалась мне просто отличной, чтобы на время убраться отсюда.
Так вот, выяснилось, что его племянник собрался на автостоп в Германию. Нужно было доехать с ним до границы и позаботиться, чтобы он не спрыгнул с поезда раньше времени. Малый был шальной. В общем, нужно было сопроводить насколько возможно, ведь я как раз собирался в ту же сторону.
Племянник оказался патлатым неформалом, слушающим ту же музыку, что и я, с такими же бреднями в голове, и мы быстро нашли общий язык. Когда он ушел, я напросился к Тюленину ночевать и еще попросил немного денег на пиво. Меня начинало штормить. В деньгах Тюленин отказал, но открыл бар в стене. От количества бутылок и разноцветных этикеток у меня зарябило в глазах, что я даже присвистнул. Потом сглотнул слюну и потянул руки.
Очнулся я уже в поезде. Поезд шел до Москвы. Кажется, я ехал налегке. В ногах у меня валялся полупустой рюкзак. В руке я сжимал бутылку минеральной воды, а под задницей у меня лежала смятая рукопись. В одном кармане я обнаружил достаточное количество денег, в другом три носовых платка и россыпь спичек. Свесив голову, я также с радостью обнаружил своего волосатого дружка. Он тоже был изрядно помят и спал в одном почему-то вычищенном до блеска ботинке. Напротив сидела пожилая женщина в дорожном халате и с легкой укоризной смотрела на спящего.
- Это ваш? – спросила она, заметив моё пробуждение.
- Мой. – ответил я.
- До Москвы едете?
- Дальше, - сказал я, - До Софии. К бабушке.
У меня, и правда, была родственница, двоюродная сестра моей бабушки, которая жила в Софии. И куда я периодически собирался попасть. Так что с утра я не нарушал гармонии и никого не обманывал.
- Ну, дай бог, чтобы доехали, - проговорила женщина и, взяв кружку, пошла за чаем.
Спрыгнув с полки, я выглянул в открытое окно. Впереди было полотно железной дороги. По краям вились пыльные проселочные дорожки. Дороги. Ленты окутывающие мир. Весь этот клубок распутывается не ногами, а сердцем. Они еще долго будут мелькать под моими башмаками, пока ты не решишься навсегда поселить меня в твоем сердце. Тогда я вернусь, чтобы быть рядом.
Но однажды ты сама отправишься вслед за моей тенью и поймешь, что есть дороги похожие на дурной сон. Это дороги, по которым бежишь, словно бродячий пёс, ничего не обретая и ничего не оставляя за спиной, и мир этого пса похож на обглоданную кость, которую он тащит в свой пасти. Дорога без любви, без жизни и без смерти. Нет ничего хуже такого пути.
И я верю, что в тот момент, когда моя надежда будет похожа на издыхающую птицу, у которой вместо белого оперения будут грязные лохмотья, и моя душа будет замерзать от одиночества, умирать от наваждения тоски, появиться твоя любовь и согреет меня. Сегодня твоя любовь опять отправила меня в путь, а завтра нам не нужно будет никуда идти, мы будем вместе.
ВЕЧНЫЙ ЗОВ.
Три дня я, можно сказать, постился, не пил, не курил, питался одним вареным горохом и черным хлебом с чесноком. И еще вдобавок строчил, как заведенный, авторучкой по белым, ни в чем не повинным листам бумаги. Строчил точно обезумевший от безделья медиум.
Чувствовал я себя отлично и даже не знал, забухать опять или нет. Конечно, я мог еще несколько дней так продержаться. Не пить, не курить и жрать одну горошницу. Но, что толку, ведь я хронический пьяница.
Поэтому, честно говоря, иногда и очищаю организм, поэтому и пью понемногу, но часто. Всё для того, чтобы подольше продержаться на плаву и пить долго и безболезненно.
Вообще то, одиночество всегда влияло на меня весьма благоприятно. В плане оздоровления, да и в остальном тоже. Я забывал, что такое курение, поедание всякой гадости. Что такое пить всё подряд. И молоть языком разную чушь. Начинал вспоминать, что холодный душ и физические упражнения – это на только снятие похмельного стресса. И что на самом деле: в здоровом теле – здоровый дух. Хм.
Но надолго меня почему-то не хватает, не знаю, мне вдруг начинает казаться, что я превращаюсь в ангела, который собрался вот-вот убраться на небо. Ощущение приятное и в то же время невыносимое, пропадает всякая возможность нормально общаться с людьми. Хочется прыгать, кувыркаться и петь в ответ на их глупости.
И вот поэтому, когда я понимаю, что среди людей мне уже места нет, меня тянет выпить и закурить. Так я возвращаюсь на землю. Пью, значит, чтобы не терять связь с реальностью. Можно подумать, я один такой.
Уже неделю я жил, как в ссылке, друзья мне дали ключи от пустующей квартиры в Подмосковье, чтобы я насладился одиночеством и творческой свободой.
Один в маленьком городке и такой же маленькой квартирке, я чувствовал себя спокойно, пока не возникло желание напиться. Я вышел в прихожую, прислушался. Тишина. Выглянул, никого. Квартиры были расположены, как комнаты в общежитии. И постоянно кто-то бегал и что-то делал. А сейчас, никого.
Надо было что-то предпринять. Была причина и очень веская, у меня отсутствовали деньги на выпивку. Болталось что-то в карманах, но для хорошей пьянки это мелочевка. Срочно нужен был кто-то, кто бы мог раскошелиться.
Не пей, говорила мне одна подруга, этим ты ломаешь себе жизнь. Глупости, говорил ей я, мир, словно праздничный стол, сам ломиться от выпивки. И вся эта выпивка именно для таких, как я. И нам этой выпивкой жизнь не сломаешь, а наоборот разгладишь и выправишь. Я верю в выпивку. Живая и мертвая вода, не меньше.
Я натянул смешную вязаную шапочку и вышел во двор. Ни души. Не с кем даже парой слов переброситься. Я достал сигарету, посмотрел на неё и засунул обратно в пачку. Глупо, вот так очищаться несколько дней и вдруг в сухую закуривать. Нет, только после стакана доброго вина.
До моего слуха вдруг донеслись звуки шагов, кто-то быстро спускался по лестнице. Я оживился. Вышел совсем юный подросток, деловито спросил огня, подкурил и исчез в темноте.
- Вот, блин, не судьба мне сегодня выпить, что ли! – в сердцах проговорил я. - Ну, надо же! И главное и сходить то не к кому, и городок чужой и квартира чужая.
Носит меня по чужим городам и квартирам, как перекати-поле. Иногда я даже подумываю, что пора обзавестись собственным домом. Хватит скитаться по квартирам друзей и их знакомых. Но когда я представляю, во что это выльется, как из года в год смотреть в одно и то же окно, словно на обочине мира, и гадать по одним и тем же звездам, кто постучит в дверь. Впрочем, всё это ерунда. Главное, что я непоседа, каких мало. Что-то постоянно спихивает меня с насиженного места. Хоть ты цепляйся за обжитое, хоть упирайся. Выкинет.
И в городах долго не могу, мы с ними дружим, но интимной связи нет. Сначала нормально. А потом суета мегаполисов всё больше и больше напоминает мелькание спиц колеса, что по кочкам несется в пропасть. В этой суете я вижу вихри издевающихся демонов. Они пляшут разноцветными огнями и кривляются перекрестками и потоками машин, зазывая все новых и новых бродяг. Разве в городах есть настоящая свобода. Здесь то, как раз, люди и скрываются от неё как должники.
С реки подул ветер, мне стало холодно, и я пошел обратно. Ветер подул сильнее, и на крыше закачались антенны. Память печально выдала еще не забытые строчки: И плавают среди тумана реи, как черные могильные кресты.
Что ж, завтра уплываем отсюда.
Только я вернулся домой, как в дверь постучали. На пороге стояла миловидная девушка.
- А Оли Персиковой здесь нет? – спросила она.
«Сама ты, как персик, - сразу подумал я, - так бы и съел тебя, малышка».
Но вслух лишь многозначительно произнёс:
- Нет.
Девушка на секунду задумалась.
- Проходи, поищем её вместе. – предложил я.
- Спасибо, не могу. – смутилась девица и спешно отступила.
Я не стал её удерживать, ибо был безобразно трезв и думал о другом.
Впрочем, когда я увидел на столе ручку и раскрытую тетрадь, то решил, что Оля Персикова – очень даже неплохое имя для героини небольшого рассказа. И чтобы не забыть об этом, я сразу записал рождавшиеся в голове образы.
КАМАМБЕРТ ДЛЯ ОЛИ ПЕРСИКОВОЙ.
Все началось с того вечера, когда Антону стали мерещиться два самурая, следивших за ним по улицам города. Они мелькали где-то в толпе за спиной и не подходили ближе. Они таскались за ним всюду и не спускались только в метро, но если Антон где-то выходил наверх, самураи появлялись вновь.
Когда он рассказал об этом своей подруге Оле Персиковой, та долго смеялась и посоветовала не засиживаться перед компьютером и пораньше ложиться спать.
Но когда Антон вернулся домой и пораньше лег спать, ему приснилось, что они с Олей в отеле «Золотое кольцо» на Смоленской улице сидят в ресторане «МОМОЯМИ», что в переводе с японского Персиковая гора пьют темное пиво «Кирин», едят конняку и смотрят на ручей с золотыми рыбками.
- К вашим услугам также татами-рум и теппаняки. – улыбаясь, проговорил узкоглазый официант и удалился.
На утро по дороге на работу, листая журнал в метро, Антону попалась статья о традиционной японской эстрадной песне в стиле энка, когда исполнитель использует определенные мелодические ходы и у него обязательно должен быть гортанный, чуть вибрирующий вокал.
«Наверное, как у Игги Попа после кастрации», - подумал Антон, с трудом представляя, что из этого может получиться.
Также говорилось, что энка невероятна популярна в Японии, как шансон во Франции, как романсы в России.
«Разве у нас популярны романсы, нет, наверное энка – это типа наших блатных песен», - решил Антон.
На выходе в кармане затрещала трубка, звонил приятель и сообщил, что сегодня в клубе у китайского летчика будет выступать группа «Два японца».
- Они что, правда, японцы? – лишь спросил Антон, переваривая такие совпадения.
- Нет, что ты, русские. Откуда-то из Владивостока.
- А понятно. – сказал Антон, хотя ему было ничего не понятно.
- Пойдешь.
- Наверно.
- Окей, тогда пол седьмого у выхода из метро.
- Ладно.
Выйдя на улицу, Антон прошел два квартала и оглянулся. Самураи толклись где-то сзади и вид у них был такой смурной, словно она вчера пили весь день сакэ и в конце застолья не поели отядзукэ.
«У самурая вид смурной, потому что он бухой», - не весело подумал Антон и прибавил шагу.
Потом резко свернул на перекрестке и притормозил. Постоял. Никого. Выглянул. Тоже никого. Тогда он позвонил Оле.
- Привет, Оль, пойдешь на концерт?
Когда они обо всем договорились и решили, где встретятся, Антон не выдержал и признался.
- Я опять их видел.
- Кого?
- Самураев этих. В толпе маячили за спиной.
Оля ничего не ответила и положила трубку. Послушав гудки, Антон осмотрелся и пошел дальше.
Рабочий день пролетел быстро, и чуть раньше обычного Антон улизнул из офиса. Надо было перекусить. Он дошел до кафе, где они договорились встретиться, и решил, не дожидаясь Оли, чего-нибудь съесть. Почему-то в меню ему больше всего приглянулся сыр камамберт с зеленью.
- А у вас ничего из японской кухни нет? – на всякий случай спросил Антон.
Официант принял это за попытку быть остроумным и проигнорировал вопрос.
Не успел Антон разглядеть, что же ему принесли, как за стеклом витрины увидел самураев. Они стояли на противоположенной стороне улицы и делали какие-то знаки. Антон даже сначала и не понял, что эти знаки адресуются ему. Разинув рот, он смотрел на них, как на чудо света.
Лишь, когда до него начал доходить смысл этих знаков, он понял для кого они. И что самураи его подзывают.
С опаской Антон вышел.
- Вам чего? – крикнул он прямо через дорогу.
Самураи закивали и даже пару раз поклонились до самой земли.
«Да, что там, ладно, подойду, - решил Антон, - не съедят же они меня, может у них важное дело ко мне. Не зря же они всюду ходят за мной».
- Вам чего? – повторил свой вопрос Антон, приблизившись к самураям, но сохраняя порядочную дистанцию.
- Мой брат выиграл ваше покровительство в маджонг. – на отличном русском доложил самурай.
- Во что?
- Эта такая игра в кости.
- А. И что?
- Мой брат ронин…
- Кто?
- Самурай без сюзерена…
- Без кого?
- Без хозяина-покровителя.
- А. И что?
- Теперь его покровитель это вы? – сказал самурай.
А тот, который молчал, закивал, что есть силы, пугая прохожих.
- Почему это я? – не зная, как объяснить самураям, что они ошиблись, спросил Антон.
- Потому что он его выиграл.
- У кого?
Самурай назвал какое-то незнакомое имя.
- Мне это имя ничего не объясняет. – пожал плечами Антон. – В чем дело то? Это что розыгрыш? Вас прислал кто-то из моих друзей?
- Никакой ошибки, сэнсэй. Приказывайте.
- Что приказывать?
- Что угодно, мы все выполним. Найдем вам невесту и убьем ваших врагов.
- Зачем? – испугался Антон.
- Любое ваше желание для нас закон! – хором и грубо, словно пообещали убить его самого, проорали самураи.
От чего один прохожий, соскочив с тротуара, чуть не попал под машину.
- Так, тише, тише, я все понял. – стал успокаивать самураев Антон, хотя сам ничего не понимал. – Вы это, пока ничего не предпринимайте без меня, встретимся завтра и решим, чем вам заняться. У меня сейчас встреча с девушкой. Завтра, а?
- Сайко! – воскликнули хором самураи и исчезли, словно их и не было.
Антон глупо уставился на то место, где он их только что видел.
- Антон! – услышал он голос Оли.
Она стояла возле входа в кафе и звала его обратно.
Не понимая, что происходит, Антон подошел к ней. Они вернулись за его столик, и тут только он понял, что Оля с ним разговаривает...
- А? Что? – ошалело воскликнул Антон.
- Что это в тарелке? Спрашиваю. – проговорила Оля, - Ты в порядке?
- Да…в порядке… Это сыр… камамберт… для тебя.
- Вкусно! – пробуя, похвалила Оля. – А ты чего не ешь?
- Думаю.
- О чем?
- О самураях.
- Слушай, это уже не смешно. – серьезно сказала Оля. – Еще одно слово про них, и я обижусь.
- Хорошо, но… А как же концерт.
- Что концерт?
- Ну, концерт. Сегодня выступают два…
- Что два?
- Два… два… Забыл. Ладно, пошли, уже пора.
- Пошли. Сейчас только съем еще кусочек сыра.
Оля доела, и они пошли на концерт.
Первая часть рассказа была написана. Отложив ручку и тетрадь, я посмотрелся в зеркало и покрутил пальцем у виска.
- Будешь сочинять такие рассказы, никто за тебя, как за писателя, и гроша ломаного не даст. – сказал я отражение.
- Это почему же? – удивилось оно.
Но я лишь пожал плечами в ответ. Мол, разбирайся сам.
Было поздно, я включил кассету группы «Гонг» и лег спать. Под утро мне приснилась Оля Персикова, она нещадно ругала меня за то, что я дал ей еще одну жизнь, и ей теперь придется жить с каким-то Антоном, которого она никогда не знала и знать бы не хотела. «Вот, дура, - подумал я во сне, - чего ей надо от меня». Но она упорно повторяла мое имя.
Я открыл глаза и увидел Анчу, она прилетела из Америки. Это была её квартира. До меня здесь сварились рыбки в аквариуме, и в горшке завяло не политое вовремя молодое деревце граната. Но я был ни в чем не виноват. Только в том, что родился в этом мире без царя в голове и без какой-либо ответственности за свои поступки.
Анча поохала над катастрофами в её квартире и принялась рассказывать про Балтимор, откуда она прилетела. Потом она неожиданно вспомнила, что там у неё есть знакомая в издательстве иммигрантов, и мне можно попробовать отдать туда мою книгу про моряков.
- Все-таки Балтимор стоит на побережье океана, и их обязательно прельстит морская тематика твоей книги. – с уверенность сказала Анча.
- Да, но там больше о пьяницах и море у меня из вина
- Ерунда, корабли то там, как настоящие. И в плавание уходят к другим берегам, так.
И я согласился.
- Всё, устала, устала, просто валюсь с ног. – сметив тему, пожаловалась Анча. – Сорок восемь часов на ногах, аэропорт, самолет. Мы еще с подругой сходили перед вылетом на дискотеку.
- Ну и как американские дискотеки? – поинтересовался я.
- Там мало молодежи тинэйджеров, там в основном от тридцати и старше.
- Странно. – только нашел я, что и сказать.
И тут Анча закрыла глаза. Я встал, пошел на кухню, посмотреть, что можно съесть без вреда для здоровья. Только я заглянул в холодильник, как рядом, словно дух, появилась Анча и протянула мне сотню.
- На, пусть у тебя будут, у тебя же их все равно нет. – сказала она и исчезла.
Я взял, и правда, пусть будут.
Когда в квартира наполнилась тихим посапыванием спящего человека, я оделся и вышел. В магазине купил сыр, творог, вафли, халву и маленькую бутылочку выпивки. Вернулся и до сумерек за книгой цедил оттуда как из соски.
Что и говорить, телу тоже нужны маленькие радости. Тело, вот точка, где пересекаются наши желания. Некоторые из них вонзаются в него, как когти дьявола. А ведь тело тончайший инструмент, управляющий миром на пути к истине. Одних он тащит в бездну, других на небо. Часто небрежно относясь к нему, мы сами отгораживаемся от того, что ищем. Возможно, у природы и здесь свои далеко идущие цели. Но, как говорится, далеко идти хорошо, но лучше всего добраться до конца.
Вечером я уже был в пути. Всю дорогу проехал, поклевывая носом. Темный теплый автобус внутри был словно утроба миролюбивого животного и все вокруг, проплывая мимо, было тоже частью полусна. Но вот небо засветилось.
Огни большого города впереди показались мне посадочными маяками космодрома. Полет окончился. Неизвестный разноцветный мир выскочил из темноты, как балаган, зазывая и обещая счастливое забвение. Так-так, куда же это мы попали.
Позвонив по всем телефонам, я понял, что домашний комфорт мне в ближайшее время не улыбается, и отправился по улицам в поисках жизни и, конечно, выпивки. Кто ищет – тот вынужден искать, так, кажется, учили Мефистофеля.
Вот так всегда, понадеешься на одно, а тебя ждет совсем другое.
Попивая в одиночестве вино в Елисеевском магазине, я старательно представлял мир, где мое желание управляет происходящим. Что тут невозможного. Даже русский психиатр Павел Ковалевский без шуток рассказал о воспитании «неведомых» способностей путем уравновешивания духа, соблюдения гигиенических условий и применений строгой диететики духа и тела. Чем я собственно и занимался последнюю неделю, балансируя на тонкой грани латинской пословицы «esse oportet, ut vivas, non vivere, ut edas». Что значит, нужно есть, чтобы жить, а не жить, чтобы есть.
Подняв глаза на дверь, я решил, что зрение шутит со мной. В этом городе двенадцать миллионов человек, а нарисовались именно мои друзья, влюбленные Лена и Женя, с которыми я приехал вместе за тысячу километров отсюда. И которым названивал пол часа назад.
- Вот ты где! – тоже удивились они. – А мы только что про тебя вспоминали! А ты сидишь здесь и пьешь!
- Пью. – радостно кивнул я.- Присоединяйтесь.
Они взяли себе кофе и сок.
- Что так? – спросил я, указывая на напитки.
- Да так. – усмехнулся Женя.
Понятное дело тем, кто влюблен, и без вина хорошо.
- Пойдешь на концерт?
- На какой еще? – насторожился я.
- Сергей и Егор Летовы.
- Да, это тебе не два японца. – улыбаясь, заметил я.
- Чего? – не понял Женя.
- Нет, говорю, творчество этих братьев меня сегодня не интересуюсь, да и денег маловато. Давайте лучше, выпьем.
До полуночи мы гуляли по чистым прудам, пили вино и рассказывали разные истории. О том, что было, о том, что видели, о том, что слышали. О чем разговаривают люди, прогуливаясь и выпивая. Чаще всего о милых пустяках. Потом я дозвонился до приятеля, у которого собирался переночевать, и мы расстались.
Каждый день мы расстаемся с теми, кого любим, чтобы встретиться вновь. Но для того, чтобы наступили новая встреча нам не нужно обмениваться номерами телефонов и адресами, не нужно описывать карты наших маршрутов. Не нужно даже договариваться и назначать встречи. Мы настолько вплетены в судьбы друг друга, настолько оплавлены общей жизнью. Что стоит лишь послать зов и встреча сама найдет нас.
Вечно что-то зовет нас. То дорога, то море, то какой-нибудь кабак. Иногда я слышу во сне шепот своей любимой, она тихо зовет меня откуда-то издалека. И просит найти её. Не написанные мной книги, не разбуженные мной миры, зовут меня чаще, чем мне хотелось бы. Но я всегда откликаюсь на этот зов, иначе они забудут обо мне, решив, что я исчез в пустоте, стоящей за моей спиной.
Иногда, проходя по улице в одном направлении, сердцу вдруг слышится еле уловимый зов, ноги сворачивают и с нами что-то происходит, мы с кем-то встречаемся, удивляясь неожиданному совпадению. Жизнь зовет нас за собой, никому ничего не обещая и не предлагая взамен. И мы откликаемся на её зов, строим корабли и отправляемся в плавание. Кто морю любви, кто по морю вина…
Мы расстались, но я еще долго шел по заледеневшей улице и прислушивался, не зовет ли меня что-нибудь ещё.
Сборник рассказов
© Copyright: Стас Колокольников, 2002
Свидетельство о публикации №202122300072
Свидетельство о публикации №202122300072
Рецензии