Под сенью мглы. Глава 5

5.
- Долго, - заметил Даэркар.
Я машинально кивнул.
- Перенеси меня туда, - попросил я. – Мгновенно.
- Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, - покачал головой Даэркар. Затем поднялся, и положил руку мне на плечо. Я вздрогнул, но затем заставил себя успокоиться, а время растянулось, застыв в неподвижности, и рванулось вперед, стремясь наверстать на упущенные мгновения.
Воздух на болоте напоминал стекло. Он не колыхался, как бывает от жара костра, а именно затвердевал, иссушенный сыпавшимися градом заклятиями. Он резал легкие,; дышать было почти невозможно.
В двух шагах от меня стояла девушка, неподвижно глядя на то, что еще недавно было человеком. Заслышав мои шаги, она обернулась. Мгновение она, казалось, раздумывала, не испепелить ли и меня, но затем на ее лице проступила тень узнавания. Сейчас она казалась такой беззащитной, и мне внезапно захотелось обнять ее, отгородить от всего случившегося.
- Уведи меня отсюда, - попросила она. – Кто бы ты ни был.

***
Весь следующий день мы шли на север почти параллельно Королевскому Тракту, лежавшему восточнее.
Мою спутницу звали Флама, и всю дорогу она рассказывала мне о нападениях на Вайкр огромных призрачных птиц, о фениксах, устраивающих свои гнезда на вершинах заоблачных пиков, о тайнах потоков, скользящих среди деревьев и, наконец, о своей жизни.
Младенцем ее нашли в Эльфийском лесу, и она никогда не знала своих отца и матери. Ее вырастили эллая – так называют себя эльфы, и на их языке это означает «ведающие». Долгое время жизнь девушки текла спокойно и размеренно. Она училась стрельбе из лука, водила с дриадами хороводы при луне и пела с эльфами грустные песни, лишь изредка покидая лес, чтобы взглянуть на неудержимо манивший ее мир людей. Но оставить своих покровителей Флама не решалась, пока стала свидетельницей убийства, почти невероятного среди эльфов, совершенного самим их правителем Ауриммом Золотым Драконом, опасавшемся притязаний на трон младшего брата.
Об истории с Крокутом она не говорила, и я ее не расспрашивал, не желая тревожить свежую рану.
Когда день стал клониться к вечеру, мы, присмотрев вроде бы надежный островок. Устроились на ночлег. Я отправился на охоту, но даже волку было не так-то просто найти здесь что-нибудь помимо змей и лягушек. Прошло довольно много времени, прежде чем я напал на след какого-то мелкого животного. Оно жалобно пищало и отбивалось, когда мои челюсти сомкнулись на его тельце. Его кровь была быстрой и горячей, но я заставил себя принять человеческий облик и кинжалом разделал тушку, пытаясь скрыть следы преступления. Флама, однако, все равно отметила, что «ловили несчастного зверька не иначе как зубами».
Я решил пока не подтверждать ее подозрений.
В тот вечер, когда разведенный девушкой костер, единственная искра в темноте ночи, с треском и шипением плясал на влажных ветвях, мне казалось, что мы – лишь игрушки в чьих-то руках и наши судьбы давно предопределены. У меня было нехорошее предчувствие, кем именно.
- Что ты чувствуешь, когда убиваешь? – неожиданно спросила девушка.
- Не знаю, - честно ответил я. – Я убивал по приказу или обороняясь, ничего личного. Я даже не могу вспомнить лиц моих жертв.
 - А мне понравилось убивать, - промолвила Флама и отвернулась.

***
Я не сразу понял, что меня разбудило. Ночь была тихая, непроглядно-черная и на удивление теплая. Костер почти догорел, и угли багрово тлели во мраке. Флама спала беспокойно, то и дело начиная метаться – похоже, ей снились кошмары.
Я встал и, подойдя к девушке, негромко окликнул ее по имени, но она не проснулась, и я коснулся ее плеча, стремясь разбудить.
На краткий миг я словно погрузился в ее сон, но успел разглядеть лишь, как колонны рушились в клубах багрово-черного дыма, в котором реяло знамя с восстающим из пламени фениксом – гербом Разрушителя.
Я вспомнил легенду о Трече и Элиан, что на эримийском означает «светлячок», девушке, которую он много лет назад вынес из горящего дома, вернул ее от самых врат смерти и исцелил, а после женился на ней. Так почему бы ни быть и ребенку? Великим Лордам не перемывают косточки многочисленные соседи, старухи-сплетницы и завсегдатаи кабаков, и многое в их жизни так и остается тайной.
Я раздул едва теплящийся костер и сел возле него, подбрасывая в огонь отсыревшие ветви. Затем вновь посмотрел на Фламу, дочь Треча. Сколько возможностей откроется перед Эримэ э’Нотт, если она, единственная, кто может по праву занять трон возрожденной Башни Факела, станет одной из нас!
Пока я был занят своими мыслями, Флама проснулась. К тому времени солнце уже выкатилось из-за горизонта и его первые стрелы полетели на землю.
- Ты видела сон, - заметил я, все еще не полностью уверенный в своих догадках.
- Я вижу его всю жизнь.
- Расскажи мне.
Когда Флама закончила, я не проронил ни слова. В ее голосе была странная страсть, и больше я не сомневался – она описывала Башню Факела в ее последний день. Такую, какой она представала в легендах, какой изображали ее живописцы и менестрели: алые колонны, поддерживающие черные своды; фонтан огня, бьющий в самом центре огромной залы; трон, выплавленный из камня, отражающий безумную пляску вечно живого пламени.
- Ты понимаешь смысл этого сна? – неожиданно спросила Флама.
- Да, - кивнул я, и объяснил ей.
Девушка выслушала меня на удивление спокойно. Затем она спросила:
- За что убили моего отца?
- Он создал оружие, несущее смерть бессмертному. Именно от его руки в войне Стихий пал Эйлентар, за что Треч и получил прозвище Разрушителя. Выкованный им кинжал Баэтт был утерян, или расплавлен, или уничтожен каким-то иным образом. Был еще меч – Пламенеющий – но он не обладал такой силой, он лишь развоплощал, довольно болезненно и надолго, но все же не навсегда. И никому не хотелось, чтобы подобное оружие было выковано вновь.
- Но это значит, что… он не мертв?
- Даже если нет, пройдет не одно тысячелетие, прежде чем он вернется. 
Повисло напряженное молчание. Я видел, что Фламу знобит, не знаю, от холода – а с наступлением утра поднялся леденящий ветер - или по другой причине.
- Ты дрожишь, - заметил я, набрасывая ей на плечи свой плащ, и протянул флягу с вином
- Здесь холодно, а в Лесу Эллая вечное лето.
Я опустился рядом с Фламой и обнял ее.
Внезапно земля вздрогнула, заходив ходуном, и по берегам островка вспенилась зеленоватая масса. Я выругался, когда на заболоченную землю выхлестнулось несколько травянистых комков.
Я выхватил меч и кинжал, и еще один, из сапога, бросил Фламе, надеясь, что она знает, как с ним обращаться. Она знала.
Пинками я отбрасывал водоросли с островка, а девушка перерезала оказавшиеся слишком близко к ней стебли. Несколько раз она пыталась поджечь их, но горели они плохо, а густой дым, идущий от них, забивал горло. Вскоре весь островок покрылся копошащейся массой. Несколько стеблей обвили мои голени, стремясь повалить на землю. Один не в меру деятельный побег попытался вырвать у меня клинок, но кинжал Фламы быстро убедил его в том, что подобное рвение излишне. И все же я упал, а один из стеблей обвился вокруг моей шеи. Флама попыталась помочь мне, но, опасаясь перерезать мне горло, действовала осторожно, а значит, слишком медленно. Водоросли опутали ее руки, источая едкий дым, и девушке никак не удавалось от них избавиться.
Влажная петля стянула мне горло. Я попытался оторвать ее от себя, но мои руки быстро оказались спутаны, а меч и кинжал заботливо из них удалены. Перед глазами уже поплыли темные пятна. Наконец, мне удалось высвободиться и ослабить водорослевую удавку. Стебель скользил в руках, но затем с треском разорвался. Что-то потянуло меня к воде, но в этот момент я услышал окрик Фламы. Кинжал, неловко брошенный из-за обвивающих ее руки водорослей, упал рядом со мной и мне не составило труда дотянуться до него. Клинок привычно лег мне в руку; идущий от стали холод не оставлял места страху, на смену которому пришел азарт. Перерубив увлекавший меня к воде стебель, я бросился на помощь Фламе, в несколько быстрых ударов освободив ее.
Но меч и один кинжал исчезли бесследно, а водорослей не становилось меньше; темно-зеленая вода продолжала бурлить вокруг островка. Я смутно ощущал, что именно там находиться сердце нашего врага, его разум, и бить надо было именно туда.
Я не думал, что делаю, просто знал, что так надо, когда бросился в воду, прямо в объятия цепких водорослей. Я с трудом продвигался вперед. Несколько раз поднятые водорослями волны накрывали меня с головой. Однажды я даже не успел задержать дыхание, и лишь по счастливой случайности мне удалось вынырнуть, ухватившись за какую-то корягу. Так, отбиваясь от водорослей, не столь миролюбивых, как у башни Крокута – я не удивился бы, если узнал, что они питаются не только солнечным светом - и стараясь не выронить скользящий в руке кинжал, я, наконец, приблизился к тому, к чему стремился. Это оказался плотный комок водорослей, покачивающийся в толще взбаламученной воды и простирающий во все стороны, словно морской спрут, длинные травяные щупальца. Не задеть их, отбиваясь от стремящихся остановить меня водорослей, было непросто, но я подозревал, что если мне это не удастся, я уже не вынырну. Так, оказавшись на расстоянии вытянутой руки от странного шара, я несколько раз ударил в его, как мне показалось, центр. Жгуты, крепкие, словно канаты, обвили меня, сдавив с такой силой, что я едва не задохнулся и выпустил кинжал, канувший в илистую темноту. Еще миг, и я бы, наверное, не выдержал, но неожиданно их хватка ослабла, по ним пробежала судорожная дрожь. Я изо всех сил рванулся к поверхности, и, в несколько гребков достигнув берега, выбрался из воды. Когда я, отплевываясь и кашляя, пытался подняться, мое внимание привлек металлический блеск в куче водорослей.
- Ты в порядке?
Я взглянул на Фламу:
- В полном.
Хвала Иллириас Всевидящим и Всемогущим, сегодня мне сопутствовала удача – из все еще чадящей груды я извел свой драгоценный меч, не пострадавший и не утративший серебряного сияния, но весь в чем-то буровато-зеленым, отдаленно напоминающим кровь.
- Что это было? – спросила Флама, обводя взглядом островок.
- Меня, честно говоря, больше интересовало их меню, чем родословная, - отозвался я.
Флама рассмеялась; я вытер клинок.