Вещи номер 444

ВЕЩИ НОМЕР 444



   Когда шторы раздвинули, наступил апрель и из кучи грязного и, к тому же, чужого белья показался громадный волосатый кулак с искренним BILL на четырех пухлых фалангах, он грозно пошатнулся, созвучно огнестрельному выстрелу, произведенному в арке без глушителя, пошатнулся и ударил в пах белокурых единомышленников, беззаботно прогуливающихся на лоне природы.
  Беспросветные суки всей округи, примостившиеся для справления малых нужд  торопливо заскулили и незамедлительно завыли по белужьи. Реакцией на зеленый цвет была их урина.
Белокурые единомышленники сломано просили пощады, торжества добра и всяческого позитива. На что кулак еще сильнее закачался. Белокурые же единомышленники считали причиной усилившийся ветер, так как имели право на собственное мнение и собственное понимание вещей. Их принужденные улыбки разочаровывали BILLа, он морщился и потел от негодования.
Оправившиеся суки, обоняли эти запахи, нервно скулили и еще больше хотели кабелей.
   Волосатость кулака заметно увеличилась, количество грязного белья   тоже. Впрочем, все соответствовало ежеминутному озеленению апреля и, собственно, специфическому мнению белокурых единомышленников, получивших новый удар в область ахиллесова сухожилия, бесспорно усугубивший сломанность их, и без того, не прочных баритонов.
Неожиданным появлением, если можно так выразится в свете данного контекста, стало появление Двенадцати Идентичных Непорочных дев, в изглаженных белых гольфах и натянутых белых чулочках, с повсеместным изображением всевозможной фаллической символики фиолетового цвета, и высказавшим общее  мнение незамедлительного полового контакта с чем-то светлым и чистым, а именно, с громадным волосатым кулаком, в девичьем кругу закрытого типа именуемым Пятизвездочным (по количеству пальцев) Мао. 
Девственницы были абсолютно одинаковыми, и даже маленькие белоснежные вельветовые чепчики, незаметные на первый взгляд, были явно сшиты из одного куска. Их узенькие красненькие губки, не переставая, что-то шептали в свесившиеся с диких деревьев терпеливые кожаные  уши.
Их румянец то появлялся, то исчезал.
Их беленькие ручки мяли друг дружку.
Кулак медлил: его сконфузило не то само появление, не то его искренние намерения, не то какая-то эфемерность, основательно загнездившаяся в его нутре после бичевания белокурых единомышленников. Возможно, здесь были замешены именно они, спрятавшиеся за безлистые кусты шиповника и, из засады, наблюдающие за общим процессом и белыми чулочками в частности.
Апрель напрягся всей своей зеленью и в его западной части открылся канализационный люк, выпустивший на свободу свежесваренный  весенний аромат и чувство прекрасного, от которого кожаные уши, да и завяли, оставив ДИН дев на еДИНе с, покрытым мятной испариной, Пятизвездочным Мао. Суки, непосредственно пребывающие в некотором оцепенении от завидного, но бездействующего аромата, нервно плюнули и, наспех  одевшись, вышли из апреля, крепко хлопнув дверью.
ДИН девы расплакались и, в каком-то смысле, пожалели не соло на хлебавших. Тем временем, осмелевшие, но по-прежнему сломанные, баритоны белокурых единомышленников ритмично заголосили какими-то неуместными рифмованно-шуточными стишками, косвенно затрагивающими только что вышедших из апреля, за что справедливо и получили по увесистой оплеухе, каждый.
Небо над плоскостью происходящего потемнело за скворчало, как сало на сковороде, и задымило весь апрель, от начала и до конца, густым сиреневым дымом, оставляющим на губах вкус чужых губ.
В атмосфере появились ангелы и какая-то угловатая хреновина похожая на бумеранг. Да собственно это и был бумеранг.
Ангелы были чрезвычайно меланхоличны в своих действиях: потерянно плавали в гуще воздуха, медленно крутили головами, придумывая новое время, и излучали приятный ультрафиолет, а кем-то запущенный с дуру серебристый бумеранг со свистом прорезал воздушный гель между ангелов и, под восхищенное оханье Двенадцати Идентичных Непорочных дев, упал в траву подле волосатого кулака.
Как оказалось, это был знак - знак нового времени. Новое время ознаменовалось громогласным внедрением в бестранспортную депрессию апреля сплава голубовато-рогатого механизма, движущегося по апрельской диагонали в направлении Пятизвездочного Мао.
Ангелы частично исчезли в чуть рассеивающейся психоактивной дымке, когда троллейбус раздавил BILLа, превратив его правильное тело в бесформенный, желтоватого цвета, омлет, напоминающий  гипериспользованный  презерватив.
- Как это истинно прекрасно! – в унисон, завопили белокурые единомышленники, явно обрадованные несчастьем нечаянно случившегося.      
- Как это безоправдательно низко и подло! – в отчаянии, укоризненно из-под вельветового чепца  прослезились ДИН девы.
- Как это эпохально! – прошелестел серебристый бумеранг из-под темного днища троллейбуса, еще чудом оставшийся в живых.            
- Товарищи транспорт то прибыл! –  зычно протрубил в траурный майонез воздуха толстяк - один из директоров управления сменой нижнего белья (УСНБ), появившихся от куда ни возьмись, в количестве 24-ех славных человек, почему-то в скафандрах с полураскрытыми шлемовыми  стеклами и массивными розовыми кукишами на нагрудных нашивках.
Неожиданно, взору каждого из присутствующих в апреле, но уже без пафосного скворчания небосвода, предстали все те же меланхоличные ангелы-хронопроизводители.
- Новое время! – дружно констатировал явление слаженный хорал, из надрывистого писка ДИН дев и, пришедшего в себя, баритона белокурых единомышленников.
- Новое время, - холодным жестяным эхом, из-под темного троллейбусного днища, продекламировал запоздалый серебристый бумеранг.       
- Новое время? – недоуменно вразнобой прохрипели директора управления сменой нижнего белья.
- Это ж, бля, передовики хронического отдела, - захохотал один из директоров в темных плисовых штанах и скрипящих сапогах гармоникой, незаметных под белесой мешковиной скафандра, тыча в удивленных ангелов пухлым малороссийским пальцем, - вон, Михайло Крошезубов да  Гаврило Зубакрошский, кого только и нет.
- А как же новое время? – сцедил кто-то из тех, что глубоко ошибались.         
- Какое, бля, новое время, вы че, похерели тут все, гермафродиты клонированные, нет никакого, бля, нового-старого времени, а есть только  грязное белье, и может оно быть твоим или чужым - вся метафизика, бля.
- А как же, «все течет, все изменяется»? – запинаясь проверещали белокурые единомышленники.
 Тут слово взял другой директор, еще более тучный, в еще более темных плисовых штанах и алых скрипучих сапогах гармоникой, так же скрытых от посторонних взоров под оболочкой скафандра.
- Вы, бля, что философы?
- Нет, мы – белокурые единомышленники!
- И что вы, бля, едино замышляете то, пидарасы трансцендентные?
- Мы не пидарасы… верзила… бля! – немного не своим голосом прочавкал  заимствованные слова один, наверно, более смелый. 
- А кто? Все вы тут пидарасы! Разменяли голубую планету на вялый член внеземного шоу бизнеса и пердите тут «все течет, все изменяется». За копейки же готовы пердеть то.
Тут один из белокурых единомышленников не выдержал и ударил говорящего в лоснящийся румянец. Румянец покачнулся и побагровел. Ударенный было размахнулся для сокрушающего пинка, но его одернули коллеги со словами «да пусть себе пердят, Измаил, их дело, а мы на транспорт можем опоздать».
Директора УСНБ спешно засуетились и влезли в троллейбус, хлопнувший за их спинами  гармошкой металлических дверей и укативший в небо и, поднявшуюся, густую пылевую завесу.               
Апрель закашлял. разгоняя пыль, ДИН девы присели на образованную троллейбусом траншею, опустошенно разглядывая смятый латекс Пятизвездочного Мао, а один из белокурых единомышленников, видимо, более поэтичный, зачитал строки.
- Скрипящие подошвами лиц,
Они выстраивают ровный шаг,
В простых искривленьях железа
Говорящие сквозь взгляд,
В червивой жести скафандров
Похабный материал
Цепляет отростками небо
И пространственно-временной интервал.
               
Когда все вокруг затихло, из всеми забытого канализационного люка показалась какая-то железяка, с блестящей головой в виде мутного аквариума, в котором плавала женская грудь, и замасленной  пружиной, извивающейся как червь и, видимо, заменяющей все остальное тело. Это был робот, генерирующий фантазию, его услугами пользовались те существа, которые совсем не имел воображения. Главным образом, это были люди.
Появление этого создания в такой момент было весьма кстати, так как каждый невольно задумался о своей земле и о том, во что она превратилась, а ведь фантазия здесь как нельзя кстати. Нужно было что-то решать. 
От теплого ржаного чернозема остался полусгнивший сухарь.
От молочных рек и кисельных берегов остались, разве что, кисломолочные бактерии, да и те позитивно мутировали в разумных существ и переместились в другие системы.
От солнца остался радиационный очаг.
От ветра – прелый запах.
От дождя – кислотная влажность.
От человека – гипсовый макет с автономным источником питания и инструкцией по эксплуатации, на каком-то мертвом языке программирования.   
Робот осмотрелся и, никого не заметив, попискивая потянулся по перспективе пыльной троллейбусной траншеи.
Этот прекрасный апрель был на пути гениального создания, чем-то вроде перевалочного пункта, транзитной точкой, в которой у него не было никаких дел, эмоций и чувств. И только грудь внутри аквариумной головы, почему-то, то сжималась, то распрямлялась в такт скользящему по антикварному небосводу золотому светилу и алым возбуждением соска, как никогда безысходно, влюблялась в печальные лица уныло застывших в гипсе жизни героев. 
Белокурые единомышленники, двенадцать идентичных непорочных дев,  Пятизвездочный Мао (BILL), серебристый бумеранг, все они замерли в зеленом камне апреля (как когда-то застыли в золотом янтаре доисторические организмы). Замерли в апреле, парящем в космическом тумане угловатой галактики, как заторможенный пластиковый мяч между ракетками пин-понга в беззвучном замедленном воспроизведении спортивной кинохроники старого времени, забытой в пыли завалявшихся вещей в картонной коробке с каким-то бессмысленным номером  444.