СУ. МО

Она смотрела чуть глубже, чем могла, и это было, действительно, так.
Она закрывала глаза и слушала, как бьется мое сердце.
Когда она переставала быть сумасшедшей, она засыпала рядом со мной, и, осторожно прикасаясь к ней, я чувствовал ее тепло. Она улыбалась во сне.
Она часто смотрела в пустое окно, и ее взгляд переполнял влажный, разрушенный пейзаж, уникальный в своем роде, но, в общем, такой же, как и тысячи других.
Она, наверняка, считала птиц, парящих в тумане, маленькими дельтапланами, а они иногда мне снились.
Сука виляла хвостом и лакала из миски молоко.
Я застрелился.
 - Смотри-ка, с неба свисают такие длинные макаронины, что достают до земли – раскатилось эхом в моей голове.
   Мертвый кусок мяса истерично захохотал, да так, что мне холодно стало и не по себе как-то. Я моргнул, и кто-то  за это время успел написать на заборе «су. мо.».
   Сука виляла хвостом и лакала из миски молоко. Она ощущала, как внутри нее оно превращается в плоть и кровь.
- Ах, не совершенен ли этот мир! – зудели вездесущие молекулы.
Труп утвердительно качал головой и улыбался, ассоциативно погружаясь в детство. Когда же он превратился в новорожденного, его обернули полиэтиленом, и засунули обратно в утробу. Существо заскулило, но приняло плод.
    Очнулся я в мерцающей, бессознательной точке, освещенной моим духом и оглушенной остаточным действием самоуничтожения, разбавляющим своей интенсивностью густоту и прочность мироздания. Я открыл глаза  и  ослеп, мой рот был приоткрыт и я, с трудом пошевелив челюстью и расслабив напряженно сжавшиеся связки, со свистом впустил в легкие воздух. Я лихорадочно принялся дышать, а что-то в моей груди начало тихо пульсировать, его ритм упорядочивался и учащался. Мое, абсолютно лишенное зубов и непроизвольно подергивающееся, тело встало на ноги.         
       За окном на заборе висел позеленевший пиджак и его тень, над миром проплывали облака, а над небом сидел Господь Бог. Когда совершенный мир исчез, забор заменили литым титановым блоком, облака дымом, Господа Бога картонным макетом, а пиджак и его тень  вовсе выбросили, за ненадобностью.
За стеной толпились фигуры в кремовой униформе, их головы были идеально выбриты, а мозги безукоризненно пусты. Передние конечности они рефлекторно сунули в теплые пазухи одежд или грели паром изо рта, а задними, сами того не замечая, вытаптывали на грязном снегу замысловатые узоры, зубастыми протекторами высоких армейских ботинок, цвета земного  заката.
Их усталые глаза пялились в свинцовые облака и окружающее безмолвие, как будто все это для них было впервые. Некоторые новобранцы мочились, не выходя из толпы, некоторых тошнило.  Все молчали. Нас по очереди запускало в приемник, представляющий собой трех метровый хромированный шар, человекоподобное существо в белом облегающем комбинезоне, с безразличным овалом лица лишенным всех его признаков. 
     Когда поэт Свежов проснулся ему в глаза светило яркое солнце, окно скрипело ржавой петлей, а миром правили бессмысленные рифмы.
           - До-брое у-утро!? – прошептала богиня утра.
Ее сияющие волосы упали на пол, и она нагой выпрыгнула в раскрытое окно, бросив напоследок, в лицо поэта, цветочный запах своего тела.   
 Поэт Свежов протянул было худые руки в сторону ее тела, которое он успел ловко рассмотреть и отметить, как «совсем ничего», но она была уже далеко.      
Пролетев пять этажей вниз она всей своей божественностью врезалась в проезжающий грузовик «ХЛЕБ» и рассыпалась в мягкую, беззаботную мелодию утреннего радио эфира. Когда мелодия прекратилась, нежный женский голос прошептал «доброе утро». 
Поэт Свежов сполз с кровати и, зевнув, взял в руки парик, одел его на голову, и подошел к окну. Внизу собралась толпа. «?????» – подумал он,  снова зевнул, и повернулся спиной к окну.
  На полу лежала  мятая одежда, он пнул ее ногой в угол и сел на стул, небрежно сбросил парик, и повернулся лицом к окну. Его согрело желтое солнце, и он заснул.
     В скомканной постели, улыбаясь во сне, спала женщина. Она, вдруг, открыла глаза и, вдыхая свежий, утренний воздух, попыталась совладать с пустотой и жеванной простыней, оставившей на ее теле розовые шрамы.
          -  Доброе утро! – снова пролепетало, как будто радио, и снова  замолчало.
   Женщина закрыла лицо руками и тихо заплакала.
В комнату, из окна, ворвался скрип тормозов, а где-то сверху что-то звонко засмеялось. Раздался щелчок, и в ушах загудело. Воздух, с каждой секундой, становился гуще, а стены зашуршали обоями громче и напряженнее чем прежде. 
- Хватит! – сказал кто-то.  Эхо разлетелось на куски. Одна  его часть, ударившись в низкий потолок, срикошетила 
  в открытую дверь, а другая рассыпалась прямо посреди комнаты на полу.
 На подоконнике сидел ангел и ел колбасу, бросая шкурки вниз. Там, внизу, машина скорой помощи скрылась за углом, унося с собой разрывающийся вой сирены, регулировщик возобновил движение, а толпа разбрелась, кто куда.   
Женщина вытерла глаза, и подошла к окну. Внизу, пестрыми жуками, толкались машины, пешеходные потоки размывали привычные русла, светофоры  то краснели, то зеленели, не то от своей чрезмерной полезности, не то от того что большего им  и не было дано. Впрочем, все было так, как всегда.
Она подняла с пола парик, одела его и повернулась к зеркалу, из глубина антиквариата на нее смотрела голая поэтесса Свежова. Она оделась, написала что-то на мятом листке и неслышно вышла.
 Солнце постепенно теряло резкость и катилось все дальше и дальше, пока не забилось в угол между заводскими трубами, и окончательно не потухло. В воздухе повисли черные птицы и безустанно каркали. Но сумерки, вскоре, сменились темнотой, огнями в бесчисленных, холодных, но жилых  блоках   и звездами, падающими с неба, как только кто-то загадает желание. В квартире стало холодно и темно, она освещалась только квадратами и прямоугольниками света проплывающими по угловатым стенам и потолку, окно все так же скрипело ржавой петлей, и миром правили все те же бессмысленные рифмы.
- Доброй ночи! – вдруг, ни с того ни с сего, прогремел кривой решеткой динамик и  замолчал.
Поэт Свежов очнулся все на том же стуле - его тело озябло. Он посмотрел в зеркало на свое опухшее от сна лицо, посмотрел свысока и отвернулся, достал из холодильника «Молоко», глотнул, и наполнил им собачью миску. Ему, вдруг, привиделись, за окном, свисающие откуда-то сверху канаты, очень напоминающие огромные макароны. Какой-то ангел сбросил их прямо с небес.      
 Сука виляла хвостом и лакала из миски молоко.
 Поэт Свежов пошел в спальню, нашел бумажку со смертельно тоскливым «Скоро буду», открыл шкаф, достал из него ржавый пистолет и тихо застрелился.
  Безликое человекоподобное толкнуло меня в хромированный шар, и он поглотил все мое существо, издав ультракороткий писк.