Цикл новелл. новелла первая. *нетрадиционная новелла* 1

И жизнь лишь театр,
И мы в ней актеры,
И кто-то танцует, а кто-то поет,
И Черт и Господь,
Никто разделения нам не дает...

* Аркаша *

Как ни престранно, но в голове его ничего не было. Было похоже на то, что будто кто-то все стер. Все. И то, что было вчера, и то, что было до этого. Всю его жизнь.
Да в прочем, ему было все равно. Совершенно не хотелось вспоминать о том, что было когда-то. Да и даже знать о том, что происходит сейчас тоже не хотелось. Кроме, с самой первой секунды пробуждения даже глаза ему не хотелось открывать. Он точно знал, – что не хотелось. Словно, кто-то, глубоко в его душе шептал ему о том, что не надо их открывать, держи их закрытыми. Он не открывал. Лежал так минуту, пять, на десятой не смог. Очень болела и ломилась голова.
Он приложил не мало сил, и открыл. Напряг веки, чтобы разжать их, и уставился в бездонную бездну серого тумана перед ним.
Он пошевелился, почувствовал, что рядом что-то теплое. Приподнялся и оглядел. Да, внутренний голос был прав – не стоило открывать глаз, вообще не стоило просыпаться сегодня.
Рядом с ним лежала какая-то девушка. Незнакомая, наверное, как и всегда. Впрочем, как и каждый раз, когда он вот так с трудом открывал глаза, пытался понять свою жизнь.
Да, а вот его жизнь никто ему так и не мог никогда объяснить. Куда кому-то, когда сам он, великий, божественный и одаренный скрипач Аркадий Бромм, никогда не мог ее объяснить.
Ну да, девушка была мила, даже на первый взгляд, и лежала она на боку, так, что он видел всего лишь ее ухо, щеку на которой мирно лежали спиральки русых локонов и почти больше ничего под ними не было видно. Но все равно, была очень мила. Вот только, не взирая на это, от одного ее вида он почувствовал, как его мутит и что-то склизкое и мерзкое подкатывает к горлу.
Он с ужасным чувством омерзения и тошноты начал подниматься. Загвоздка была в одном – одежды своей он никак не мог найти.
Комната скрипача имела одно большое окно, не покрытое какой-либо занавеской, либо шторой, на широком подоконнике красовались две пустых пыльных бутылки без этикеток, дохлая муха и как он разглядел именно сейчас – женский чулок. Стены не представляли собой ничего – пожелтевшие газеты выступали в его комнате в роле обоев. Еще у двери стоял стул и качающийся шаткий столик, рядом с ним маленький шкафчик. У стены сидел он, на матраце, застеленном простыню. Кровати. Как таковой у него в комнате не было. Но матрац его устраивал. Это было все. На полу, конечно, в добавок ко всему были разбросаны какие-то комканные газеты, еще что-то. Он не мог понять.
Он встал, начал, разгребая груды всего этого ногой, искать свою одежду.
С горем пополам, за батареей  отыскал свои брюки. Черт знает, как они туда угораздили попасть. Ну да бог с ними, главное, хоть часть своего гардероба он разыскал. Там же, за батареей он нашел второй женский чулок и платье. Это его отчего-то разозлило, он сгреб все части одежды временной спутницы, рывком открыл форточку и со всей силы швырнул это за окно. Потом с чувством удовлетворения прошлепал к шкафчику. Ткнул дверцу ногой. Та заскрипела. Он порылся там несколько секунд, на свое счастье нашел более или менее приемлемую рубашку, одел ее, взял со стула футляр, принадлежавший его многострадальной скрипке, и еще раз оглянувшись на спящую незнакомую особу, поспешил покинуть свое «уютнейшее» место проживание…

 *Модест Модестович *


- Модест Модестович.
-  А фамилия ваша как?
-  А она вам необходима?
-  Да нет.
- Ну тогда у меня ее просто нет. Предпочтительнее просто Модест Модестович. Фамилия вовсе не обязательна.
Так чаще всего он и представлялся. Модест Модестович. А фамилию его так никто никогда и не знал. Возможно, ее у него и впрямь не было, просто не существовало.
Миловидный, пухлый, как только что испеченная булочка, лысоватый, с большими выразительными, и не характерными для такого типа людей  острыми и по ледяному колючими глазами, опрятный, всегда при параде старичок.
Замечательный зеленый парк с аллеями, облюбованный Модест Модестовичем  был действительно уютный. Аллеи всегда чистые и не запыленные, трава всегда подстриженная. А кустики и деревья, посаженные вдоль дорог и тропочек  ухоженные. Кроме того пруд. Большой и чистый, который чистили два раза в месяц, в нем прекрасные уточки и селезни, иногда залетали лебеди. И вся эта красота напротив самой любимой Модест Модестовичем Лавочки, кремово бежевой, гладкой и чистой.
Странный старик, в нахлобученной на лоб кепке только здесь и сидел. Каждое утро у него в руках был пакет со свежим с хрустящей корочкой хлебом,  которым он потчевал красивых обитателей круглого, выложенного по каемке гладким камнем, пруда.
«Величайший» скрипач, живший в квартире старинного по соседству стоящего, желтого, с облупившейся краской, пяти этажного дома, балкон при парадном входе в который держали два гигантских почти голых каменных мужика, часто каждое утро пересекал этот парк, шествуя на работу.
И сегодня он чинно выхаживал по ближайшей аллее, и все было бы прекрасно, если бы не звон в голове. Летнее солнышко весело пригревало дорогу, не смотря на ранний час, уже некоторые люди не спеша прогуливались по парку. 
Кусочек хлеба упал в воду, сразу же, как губка, пропитался ей, размяк, и был съеден какой-то уткой.
Сегодня впервые за долгое время скрипач обратил внимание и заметил странного, на первый взгляд, человека, развалившегося на лавке, и с ленцой и не очень сильно бросавшего в пруд куски хлеба. Он кидал их слабо, пруд был далековато, но кусочки хлеба долетали, и всякий раз были словлены обжорливыми птицами.
Странно так! – Подумалось музыканту. – Как он так? Чудно ведь! - И именно это его впервые заинтересовало в этом человеке. – Я бы, наверное, не докинул бы не за что, далеко ведь.
И в этот миг как-то странно он увидел, что под ногой его на дороге лежит чья-то надкусанная булочка.
Как она? – Подумалось мгновенно, так как перед этим ее вроде тут не было. – Ладно, не доел кто-то, упала…
Он поднял ее, взял в руку, и решил кинуть, чтобы разрешить спор с самим собой. Булка взметнулась вверх, кувыркнулась, и упала на газон, не достав до воды шагов десять. – Странно! – Подумал с удивлением скрипач, ведь он ее кинул с большей силой, чем тот маленький старик, вальяжно расположившийся на лавке под деревом.
Это его удивило. Но он поспешил отогнать все мысли от себя и пойти дальше. Он сплюнул на траву и пошагал вперед, как почуял, что идти ему никуда вовсе не надо, а не плохо было бы пойти и посидеть в теньке на лавочке перед прудом, поглядеть на уток, в конце концов, просто подышать воздухом.
Скрипач развернулся, и пошел по аллее к лавочке, на которой сидел старичок, бросающий хлеб уткам…

 ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...