Как объяснить эту любовь?

Несколько лет подряд на длинных извилистых улицах возле Института мне встречался странный человек. Он, конечно, смотрелся бы нелепо в вестибюле какого-нибудь «паласа» на Елисейских полях, но здесь, на старинных улицах Сены, Бюси и Мазарини, он был удивительно уместен. На его голову была нахлобучена мятая фетровая шляпа, белая борода, словно детский слюнявчик, закрывала грудь, и ходил он мелкими шажками, ссутулившись и засунув руки глубоко в карманы своего выцветшего зеленого пальто. Раз от раза я испытывала удивительное и необъяснимое чувство остановиться, догнать его..и..Что и? Я не знала, что сказать этому человеку с седыми, небрежно торчащими из под шляпы, длинными волосами. И каждый раз я замедляла шаг, начисто забыв об опаздании на лекцию по средневековой литературе, оглядывалась, роняя книжки и тетрадки на звонкую мостовую.

Однажды вечером мне повезло: мы разговорились с ним в глубине книжного магазина. Он сразу признался, что пришел сюда не за покупками, а только чтобы вдохнуть запах книг, и добавил: «Вот так же я слоняюсь между Сеной и Одеоном, чтобы вдохнуть запахи Парижа». Он предался воспоминаниям, и когда мы дошли до улицы Турнон, мой спутник махнул трясущейся рукой в сторону неприметного на вид особняка. «Здесь, – вздохнул он, – мы с Альфонсом Доде снимали комнату. Я одалживал ему свою выходную обувь и приносил в карманах бифштексы. Мы ведь были земляками». Я спросила у N. (не сообщаю его имени, потому что, возможно, он еще жив, несмотря на свое пристрастие к вину) – так вот, я спросила у Мариуса N., не хотел бы он  провести остаток жизни в каком-нибудь укромном уголке своего лучезарного Прованса, так сказать, под солнцем своей юности. Он пожал плечами и ухмыльнулся: «Что мне этот Прованс? Поймите, мне нужно все это (тут он описал дугой видневшийся вдали серый фасад Сената, проезжавший мимо омнибус и сверкавшие в сумерках огни фиакра), нужны эти террасы кафе, лавки букинистов, полки антикваров и то... не знаю даже, как это назвать... то разумное и прекрасное, из чего складывается атмосфера Парижа. Поверьте мне, когда я гуляю по Парижу – а я за полвека истоптал тут не одну пару обуви, - то на каждом шагу открываю для себя что-то новое. Я мог бы по памяти нарисовать перспективу, которая откроется мне в конце этой улицы; я вижу эту линию крыш, эти парочки голубей и трубы. И вот я дохожу до конца улицы, смотрю... и каждый раз вижу не то, что ожидал, а нечто более прекрасное! На кровлях играют отражения света, которых нельзя было угадать. Над этой стеной виден кусочек кроны, о котором я позабыл. Окна кабачка спрятаны за решетками, которых я раньше не замечал. Ах, Париж!.. Вот смотрите, когда-то эта улица называлась улицей Базарного поля, и на ней жил Клемен Маро..."

С той нашей встречи и случайного разговора прошло немало времени и теперь ветер других городов залезает за воротник моего пальто...Но и сейчас, приезжая сюда, я не чувствую себя гостем. Я, как и прежде, по-свойски, распугиваю голубей звуком каблуков, отскакивающим от стен домов в узком русле знакомых улочек и тупиков. И не могу обяснить странные чувства ясности и определености всех жизненных ценностей, возникающих среди россыпей парижского бисера лиц, паутины маленьких улочек, пульса кофеен и террас. Я иду вдоль Сены и в каждом седом сгорбленном человеке вижу старика Мариуса, и у меня, как и у него когда-то, нет никакого конечного пункта назначения. Я просто слоняюсь между Сеной и Одеоном и вдыхаю запахи Парижа. Потому что этом городе нет, привычной нам, конечности пути, нет отрезков расстояния, ибо не существует ни точки А, ни точки В. Здесь нет движения времени, поделенного на протяженость дорог. Есть только одно движение, которому невозможно противиться - движение сердца.