99

Просто настроение у меня ни к чёрту. Дохлая курица прошлась своими корявыми окорочками по моей душе, нагадила там и, с чувством собственного достоинства, удалилась. Сегодня я поругался с мамой. Вернее, она со мной. Бывает так: просыпается человек не с той ноги. Вот и итоги: настроение у меня ни к чёрту. Моей маме почти семьдесят, но грецкие орехи она до сих пор колет кулаком. Сильная женщина.
По серому небу невразумительно карабкаются серые облака – ещё не тучи, но уже не белые. А ведь ещё вчера в чистом багрянце вечернего неба одиноко резвились две вороны. Это засело в голове, словно обрывки моего лица в помятой памяти сгоревшей спички, от которой я прикуривал. Чирк, пых и на этом вся любовь.
«Весь мир – дерьмо. Засохшее дерьмо высшей пробы. Взблюём же, дети мои!..» - это Харуки Мураками. Возможно, в другое время я бы с ним не согласился, но только не сегодня. Серое небо, серые облака, злая мама и кушать очень хочется. Голод – не тётка.
Я, соблюдая меры предосторожности (бескрайний партизан крымского государственного заповедника), строевым шагом пробрался на кухню. Открыл холодильник – вечная мерзлота. Извлёкая из неё, словно свежеотмороженного мамонта, три куриных яйца, я подумал: если две вороны – это одиночество, то, что тогда означает одна ворона? Кстати сказать, я прекрасно готовлю. Могу – два пальца об асфальт – сделать яичницу с помидорами, а могу и без них (сахар и сливки добавлять по вкусу).
- Дядя един, - это пришёл мой племянник, по малолетству игнорирующий букву «Р». Сейчас начнет доставать меня своими сюрреалистическими вопросами,  - скажи, зачем гъемит гъом? - ну, что я говорил? Сюр в чистом виде.
- Потому, что молния сверкает, - энтузиазм из меня вышел, пошёл в ближайший магазин за спичками и забыл обратную дорогу.
- А почему молния свейкает? - не унимался будущий Ломоносов.
- Потому что Господь пытается включить свет, но у Него ничего не получается. Злой электрик сделал так, что при любой попытке щёлкнуть выключателем происходит короткое замыкание. Потому и гремит, - и, чтобы предупредить очередной вопрос, я добавил: - ночью нужно спать, а днём и без того светло. Так что нечего зря расходовать мировые запасы электроэнергии, - я, полагая, что удовлетворил неуемную жажду познания Дениса (так его зовут), расслабился. Наивный.
- А кто главнее: Бог или электъик? – он, сам того не подозревая, задал вопрос, который терзает всё прогрессивное человечество последние две тысячи лет. Но однозначного ответа не существует.
- Пойди, спроси у мамы, - через несколько секунд мой юный оппонент, взяв самоотвод, попросил замену. Я не возражал. В наш теософский диспут вмешалась Марина:
- Редин, у тебя с головушкой всё в порядке?
- А что такое? - я был невозмутим.
- Да так. В принципе ничего. Только почему-то мой ребёнок приходит ко мне с идиотским вопросом: мама, кто главнее? Бог или электрик?
- Ну, и что ты ему ответила? - я выключил газ под сковородой и переложил жареные в томатном обществе куриные зародыши на тарелку, - меня самого очень занимает данный вопрос, - правда, интерес этот не помешал мне приступить к поглощению трёхглазой яичницы. Одной религией сыт не будешь. Голод – не тётка.
- Я сказала ему, что его дядя придурок, - вопрос спорный, но перечить я не стал. В конце концов, со стороны виднее.
Придурок сидел в комнате. Его, японским квадратным глазом, смотрел телевизор. То ещё зрелище. Всего один канал. Да и передача тоже одна. Ничего интересного.
Я взял пульт и, чтобы заставить телевизионный приёмник обратить внимание на бревно в своём глазу, воскресив его вселенскую печаль по нашим шоу-программам, стал гулять по каналам.
Каналы. Гондолы. Гондольеры – весло и руль в одном флаконе. Венеция. Город, утопающий в цветах и в канализации, как в любви. У меня на все цветы, кроме жёлтых в чёрную крапинку, зловонных звёзд кактуса, аллергия. Поэтому – «жми кнопку, Макс» – я покидаю по колено мокрый город и не знаю уж каким образом, но оказываюсь на канале 99. Превратности судьбы – это разноцветные кнопки телевизионного пульта.
Странно, но раньше на девяносто девятом канале ничего, кроме солёной технологической ряби, не было. Теперь же там сушилось мокрое бельё: джинсы, лифчики, мужские трусы и женские трусики, сорок сорочек изгаженных сороками и постельное бельё пастельного цвета. Всё это развивалось на ветру под косыми струями дождя. Так что бельё не сушилось, а мокло. Данная Даная на берегу Дуная мне не по зубам. Метафизика какая-то. Я встаю и иду на балкон. Курить.
Небо наконец-то разродилось дождём. Как там у Райнова? Нет ничего лучше плохой погоды. Дядю Богомила можно любить уже хотя бы за то, что он любит дождь. И ни какой-то мистически-телевизионный, а самый обыкновенный серый дождь.
Определённо, определение, определяющее пределы запредельного, непременно устарело. Босая баба Яга – причёска от Зверева, прикид от Юдашкина, макияж чёрт знает от кого, но крутой – вошла, аккуратно поставила подле несуществующего, но горящего камина канистру с бензином и, в рискованной близости от оной, закурила. Я поздоровался.
- Здравствуй, здравствуй, болт ушастый, - улыбнулась она, отчего я понял: шутит.
- Чем обязан?
- Прикинь, у меня TV set нагнулся и не разгибается, - оказывается, арго распространился уже и на лексикон персонажей из русских народных сказок.
- Мастера вызови, - что-то подсказывало мне: если я стану её звать на «Вы», она меня непременно съест.
- Не идёт паразит. Боится.
- Чего?
- Что я его изнасилую, - она многозначительно сверкнула глазами. Многозначительность была однозначной.
- Радоваться надо, - на вид ей было не больше тридцати. И то, при условии, что выглядит эта тридцатилетняя не старше двадцати пяти, - а он…
- Вот. И я о том же.
Я не знаю, кто явился инициатором, но процесс совокупления с представительницей сказочной интеллигенции я опущу. На дно. Словно якорь. Он по пояс погрузился в илистое дно и зацепился там за корягу. Осталось только рубить концы… дело сделано. Концы в воду.
Я закурил. Она включила телевизор. Регалии всех религий не омрачат моего чела. Я буддатеист и мне глубоко по барабану, что мой телевизор на девяносто девятом канале показывает демоническую ерунду вечно мокрых тряпок. Мне наплевать даже на то, что он вообще ничего кроме них не показывает. В других обстоятельствах я, точно истый православный христианин, вызвал бы телемастера. Но секс с босоногой последовательницей, почитательницей и послушивальницей Л. Агутина, раздвинул грани моего познания запредельного. Я даже не удивился тому, что
внезапно повалил снег. Ещё минуту назад шёл дождь, а теперь…
Если времена года сравнивать с фазами жизни, то, несомненно, зима – это смерть. И мне непонятна поэзия зимнего сада, в которой под снегом наслаждаются жизнью девяносто девять белых хризантем.

Присядь. В ногах нагроможденье звуков,
Наличие столбов и хризантем,
Антенн, приемщиц слухов.
Расслабуха потребна всем.
Вас потревожили не зря. Трамвая ради,
Скажите, сколько нужно хризантем,
Чтобы узнать об  этой ****и,
Как можно меньше, или не знать совсем.
Узнать – не больше, чем уйти.
Уйти – не больше, чем расстаться.
Но если довести, так может статься,
Что стану я кусаться,
Или уйду совсем
В отвесное цветенье хризантем.

Мой хризантем поник, но я совсем не злой.
Не нужно для него искать стакан с водой.

Отсутствие воды приводит к размышленьям
О бренности трудов и праздности побед.
Сосед,
          Привыкший мирно, по теченью,
Стоит и не поймет, в чем корень его бед.
Обед.
          Кусок ржаного хлеба,
Стакан тягучего и сладкого вина.
И все бы в этом мире…Но какого хрена
Отсутствует вода.
Вот так всегда.

Отсутствие волос, наличие проблем
Восполнится цветеньем хризантем.

Последний штрих от хризантем –
Там нет проблем.

И действительно, какие могут быть проблемы? Водно-хризантемное пространство исключительно белого цвета, пустив под палящим солнцем корни в землю, просто стало снегом. Завтра или через неделю он превратится в воду и, оставив цветы умирать, устремится к моему морю. Любовь снега недолговечна. Как утро в Сан-Франциско.
Оно звучит мягкой навязчивой мелодией в моей голове. Хотя, на самом деле, это надрывается мой старенький кассетник: «San-Francisco morning…»
Даже если бы Joe Sample написал только эту песню, ему можно было бы…
- Выключи, - прервала мою хвалебную песнь сказочная женщина, - мешаешь.
- Чему? - я вошёл в комнату.
- Смотри, - сказала она и уставилась в рабочую сторону кинескопа.
Изменения были заметны невооружённым глазом. Несмотря на то, что в рамках девяносто девятого канала дождь по-прежнему лил, как из ведра, в кадре появилась радуга. Она окрасила безмолвное тряпьё в семь (каждый охотник желтый, зелёный, где сидит фазан) нот, воскресив его из бесцветной печальной обыденности.
- Что это означает? - я никак не мог понять намёка, посылаемого мне телевизором.
- Что именно тебя интересует? Бельё, дождь или радуга? – баба (в смысле женщина, а не старушка)  Яга извлекла из ниоткуда пенсне и водрузила его на свою переносицу.
- Всё.
- Это ты.
- ??? - спросил я.
- Видишь ли, твоё существование, - она так и сказала: существование, а не жизнь, - как это бельё. И оно не высохнет, пока идёт дождь. А радуга говорит о том, что что-то в тебе изменилось и, причём, в лучшую сторону.
Я хотел спросить её о том, что…, но зазвонил телефон. Это была она. Вообще-то, «она» надо бы написать с большой буквы, но я её давно уже схавал. Самая обычная и, при этом, довольно редкостная стерва. Радуга исчезла. Её, словно не бывало. Я, вообще, не знаю такого слова: РАДУГА. Интересно, почему я до сих пор с ней общаюсь? Наверное, это тоска по тем временам, когда я считал, что главное в женщине – ноги, попка, грудь и смазливое личико. С того времени в моих предпочтениях мало что изменилось, и я до сих пор считаю, что главное в женщине – это ноги, попка, грудь и смазливое личико. Но иногда хочется просто поговорить. А о чём можно разговаривать пусть с изящной, но задницей?
Подумав, что мешает, не прощаясь, ушла баба Яга. Эта воспитанная женщина не по-товарищески оставила меня одного на растерзание телефонному монстру. Монстр о чём-то рассказывал, спрашивал и даже пытался требовать, но с меня, как с водоплавающей домашней птицы вода. Где сядешь, там и слезешь.

Просочившись сквозь замёрзшее окно, в мою комнату влетели два огромных попугая. Попугали меня своей боевой раскраской и улетели. Я позвонил в справочную службу и спросил (мои упитанные буквы – полная противоположность их хозяину – с трудом пробирались сквозь решето телефонной трубки): что бы это значило?
На том конце провода, ограниченный огранкой огромный организм луны органично граничил с границей горизонта, в гордости которого грезило безграничное солнце.

11.12.02 г. Ялта.