Намечтала...

Наступающий встречала одна. В печали. Проводила шампанским, добавила сорокаградусным. Разбавила боржоми. Потом еще.
Тоскливо.
Покушала немножко. Икорку там, помидорки с сыром, курочку… Много чего нельзя - диета. Впрочем, один раз ведь бывает. Елочка горела, под ней подарок – как полагается. Сама себе купила, упаковала с бантиком, расправила, улыбнулась кокетливо. Будто и вправду подарили. Стало весело! Смотрела телевизор, подпевала, пила сорокоградусную. В ручонках мусолила салфеточку. Что-то чирикала на ней сиротливо, свечным огарочком, пока не кончился. Думала о своем украдкой, шепоточком вторила песенке, тихонько, просяще, стесняясь, поскольку слуха мало…
Как не держалась, а захотелось душевного. Сильного, большого, пьяного… Ну, чтобы надолго, чтобы зажмуриться и – вот оно счастье, близко и, не как в кино. Хоть и с носками по всей комнате, хоть и с закуской пять раз в неделю, хоть и с фиолетовым под глазом, но здесь и сейчас, а не по телику, по будням, после программы «Время». Двадцать пять серий по пятьдесят минут. Устала рыдать по чужим сценариям!
И на салфеточке – Он нарисовался, красивый и статный, с туловищем, с усами, с поворотцем… Посмотрела и обомлела. Сорокоградусного! Часы забили. Как сейчас помню, жмурилась и таяла, потом еще и уже вместе с мороженным, в фантазиях, да все об одном.
Туловище, усы, поворотец!
Понравилось. Решила закончить. Взяла новый огарочек. Подрисовала сигаретку длинную… Носом повела. Дорогими запахло, иностранными. Попросила себе тоже, потянулась жеманно, огонечек ласковый вспыхнул совсем рядом …
Закурила. Подрисовала в ладошку стопочку. Еле успела, выхватил, плеснул умело, чокнулись. Усы ухмыльнулись и пошло, поехало, потекло сердце, растаяв, как печень куриная в сумке, в метро, с красной лужицей…
Помусолила кончик огарочка, закруглила густую бровь. Одну приподнял. Подергал, опустил. В груди застукало!
От таких перемен надо бы добавить! Чуть-чуть, ай, много… Ну ладно, обновили…
Закончила руки. И приросла к дивану под тяжестью свинцовых объятий. Пробежали мурашки. Беспорядочно так, кучно… Задергалась беспомощно. Сама намечтала, ну не на помощь же звать! Снится мне, что ли? Приятно. Заснули под утро, да и то на полчасика.

Так счастье и поселилось. Приросло к дивану. Измучило. Раскочегарило. Опустошило.
Салфеточку окаянную спалила, чтобы не передумать. Сама на кухню – чистый передничек, борщок, пельмешки с фаршем, какао.
Лыбится. Усы потирает, взглядом блуждает ниже лица. Краснею.
Телевизор – забыла. Подруги – злятся. Плита – в режиме нон-стоп. Термостат «два», чтобы не пригорело, не дай Бог. Хорошо! Как и хотела. Продолжаю таять. И распаляться. Днем таять. Ночью – распаляться. Серчает, если слово поперек. Хозяин!
Через недельку опомнилась. Дай хоть разгляжу при дневном свете, какое ты, счастье мое заветное, на Новый год исполненное, вверх дном перевернувшее, сильное, большое. Не разочаровалась. Прильнула! Лбом потерлась о мускулистую грудь. Майка внатяжку, надпись по не нашему, на плече точечный шрам. Откуда? Отшучивается. 

Зеркало в прихожей – за ненадобностью запылилось совсем. Прошлась тряпкой, протерла насухо, смотрю. Долго смотрю, придумывая, как самой себе-то наврать, чтобы не расстроиться. Да-а. Лицо. И возраст. И талия. И ноги. 
Взгляд, хоть и пристрастен, да все равно зацепиться  не за что.
Лицо. Волосы. Губы… Холодно, холодно… Нужно искать. Начать с чего-то, чтобы ухватиться. Стоп! Глаза.
Смотрю. Да, пожалуй, тепло… Пожалуй смотрят еще из под бровей, колют выражением, заставляют краснеть. Как там в кино-то? В угол – на нос – на предмет…
Парфюмерный прилавок больно давит грудь, если пытаешься из толпы, одним махом, приблизиться. Названия, названия… А это сколько стоит, девушка? А это? А это, вообще, для чего? Правда? Вон какие дела! Тогда возьму… А поможет? Серьезно? Тогда еще одну. И вон того, оранжевого. Только для молодой кожи? Как раз! Заверните. Потуже. Спасибо…

Распаляюсь.
Термостат два. Чтобы, не дай Бог…
Точечный шрам… Откуда… Ну, правда, ну, ладно, ну, откуда?..
Хи-хи… Правда что ли? Хи-хи-хи…

Вот и солнце. Греет уже. Первые цветы расцвели у метро. По тридцать – штука.
Жду.
В парикмахерской смотрят непонимающе. Вам, девушка, такое не пойдет. Лицо слишком широкое.
Не надо мне подлинней! Похудею – приду. Не смешно! На себя бы посмотрела.
Обидно. Журналы на полке – «Здоровье», «Женские секреты», прочая дребедень. Диет, как на том прилавке. Не смогу, сорвусь, слечу с катушек. Как это, без сладкого? Совсем? Сердце падает, но руки делают. Откладываю булочку в сторону.
Ужинаем при свечах. Держит мою руку, а взгляд уже далеко. Футбол по Первому.
Говорю слова нежности. Первый раз в жизни. Не слышит, ругает защитников.
Может и хорошо!

Булочки в сторону.
Термостат «два», чтобы…
Здравствуйте девушка, мне бы вот эту причесочку, во-от эту вот… Пойдет, говорите?
Сажусь в кресло. Закрываю глаза. Вспоминаю приятное. Майка внатяжку, туловище, усы, поворотец… Щелк-щелк… Открываю глаза.
Ой, а кто это там, в зеркале?
Расплачиваюсь грациозно. Смешно. Так и не узнали. Смотрят вслед, выстроившись всем салоном.
По дороге домой покупаю сладкую булочку.
И откладываю в сторону.

Летом на юг!
Соки, воды, загар. Майка внатяжку. Смотрит по сторонам.
Идем вдоль длинных сувенирных прилавков у набережной. Улыбаюсь с холодным достоинством. Так, вроде бы, в книжке написано. Как самая-самая!.. Отражения в витринных зеркалах вселяют чувство гордости. Улыбка шире!
Распаляюсь. Поглаживаю волосатое предплечье. Смотрит по сторонам.
На стадионе мускулистые гоняют ошалело. Переживает. Пиво уже нагрелось. Сладкая, не сходишь еще за одной? Мне не хочется, от пива только храп и запах. Ну да ладно… Говорю слова нежности. Второй раз в жизни. Не слышит. Ругает защитников.
Может и хорошо…
Вечером довожу до дома. Нетвердо. Расстроен. По-прежнему ругает защитников. Называет меня незнакомым именем. Ласково так, нежно. Улыбаюсь умильно. 
Неважно. Все утром. Говорю слова нежности… Храпит. 
Утром не успевается, поскольку самолет… Слова нежности растворяются в реве двигателя.

Лето бабье завершилось. Дыни отошли. Холодом повеяло. Мечта – все полнее и шире. Вот уже и носки по всей комнате. Вот уже и закуска – семь раз в неделю. Без закуски-то ему не идет.
Фиолетовый под глаз – тоже было. Прощаю, готова.
Плачем вместе, потом меня снова в магазин. Сначала без запивки – сам, в одиночку, уговорила – привел друзей. Фиолетовый под глазом – дурное настроение. Пятеро суток – я в магазин, пепел прямо на коврик, плита в режиме нон-стоп, термостат «шесть», гори все синим пламенем!
Может хватит уже, не квартира, а свинарник?!
Бамс. Глаз не открыть.
Майка внатяжку. Руки - большие и сильные.
Плачу в одиночку. Одна радость – в зеркале отразиться, утереть косметику, и снова в бой со своей мечтой. Говорю слова нежности. Чувствую, что в последний раз. Кричу в немытое ухо. Не губи! Опомнись!
Глаз закрылся. Свет померк. Зима наступила.

Вот уже и сугробы оформились. Кто-то маленький на саночках маму подгоняет шкодливо… Лицо заживает.
Смотрю на морозный узор. Говорю слова нежности. Себе любимой, за труд и терпение.
На будильник поглядываю. Через пять минут – на диван и слезинки – в чай. Двадцать пятая серия после программы «Время».
Он теперь у соседки. Сначала зачастил деловито – все сахарку, да сахарку. Теперь пропал на неделю. Видно, уж, у нее сахар вкуснее!
Я не обижаюсь. Сумки с вещичками давно в прихожей стоят, дожидаются. Все собрала, ничего на память не оставила, даже майку, ту, что внатяжку. Пускай других порадует.

Холодом вот потянуло. Декабрь-то на исходе. Мужчины на улице оборачиваются, сумки подносят. Оно и понятно, я ведь булок-то уже почти год, как не ем. Все с собою. И талия. И ноги. И возраст, совсем не мой. Глаза вот только поблекли… Со временем исправится.
Теперь вот думаю, что женское счастье – это спорный комплект.
А на Новый одна не буду, нет. Подружек позову, похихикаем, пошепчемся. Шампанское, сорокаградусное, икорка там, помидорки с сыром, курочка…Салфетки только бумажные на стол класть не буду. Так, на всякий случай, чтобы соблазна никакого не было. И провожать этот год будем долго и настойчиво.
Чтобы он, не дай Бог, не вернулся, одумавшись.