С новым годом, брат

                С новым Годом, Брат!


За окном густая холодная темень. Мороз не на шутку осерчал и с настойчивостью, достойной лучшего применения, пытается проникнуть сквозь законопаченные мхом пазы бревен в мою избушку. Правда, пока это у него получается не очень удачно, и лишь кусочек его белой бороды протиснулся внутрь моего жилища в одном из углов, возле самого пола. Но он затаился там в небезнадежном ожидании. Жар от железной печки сдерживает его натиск, но он надеется…

Негромко потрескивают горящие в топке поленья, выстреливая всякий раз из жестяной трубы искры. Они веером падают вниз, заглядывая по пути ко мне на стол через маленькое заледенелое оконце. Малиновые бока печки, обложенной с трех сторон камнями, светятся сквозь щели кладки ласковым теплом.

Тишина. Если выйти наружу, не услышать ни звука. Вокруг лишь застывшие во тьме стволы деревьев, морозный туман, да еле уловимый шорох, исходящий от мерцающих звезд. Все затаилось, замерло в ожидании рассвета.

Все это я знаю, хотя сам и нахожусь в теплом зимовье. Посреди дощатого стола желто светится керосиновая лампа, а передо мною белеет чистый лист бумаги и длинная сигара авторучки, с китайскими иероглифами на боку. Вокруг зимовья на добрую сотню километров нет ни одного человека, лишь тайга да снег.

Скоро Новый Год и люди потянулись домой, чтобы встретить этот праздник в кругу своих семей. Лишь один я застрял здесь, и, по-видимому, надолго. Одиноко. Со мной нет даже пса, с которым иной раз можно и поговорить. При этом следует заметить, что в качестве вынужденного собеседника собака на много лучше иных людей, он умеет слушать. А ведь человек и говорит для того, чтобы быть услышанным. К сожалению, у меня сегодня слушателей нет. Вот разве этот листок бумаги?

Он безропотно стерпит все, что бы я ни говорил ему. И не только стерпит, но и передаст все другим людям, не переврав ни слова. Он замечательный собеседник, но у него нет главного, что необходимо визави. У него нет глаз, заглянув в которые, можно увидеть отношение собеседника к своим словам. Это серьезный недостаток. Но я сейчас устраню его, и нарисую ему глаза: синие-синие, как чернила в моей авторучке, и улыбчивые, как… лучи солнца, отражающиеся в говорливом ручейке, Впрочем, нет, я не сделаю этого. Какие бы глаза я не пытался нарисовать, все равно они будут походить на те, что зачастую появляются передо мною ночью, под самым потолком моей избушки. Даже в темноте я вижу в них один и тот же вопрос, обращенный ко мне:

—Ты что здесь делаешь, человек? Почему ты спрятался от людей? Люди обязаны жить среди себе подобных, а не среди деревьев, зверей и птиц?

Я смотрю прямо, в эти непонятного цвета зрачки, и мысленно кричу им:
—Я скрываюсь не от людей, а от Привычного, от равнодушных глаз! Да, да, я от вас прячусь! Зачем вы преследуете меня? Зачем вы принуждаете меня жить как все?

—Так нужно, — глаза жестко смотрят на меня. — Во всем должен быть порядок и зримая цель.

—Я знаю вашу цель, — шепчу я с содроганием. — Ее запахами пропитаны все города и села. О ней кричит реклама с экранов и даже со стен домов.

—Какая еще реклама? — удивляются глаза.

—Реклама мясокомбината, — со злорадством в голосе отвечаю я. — На ней нарисованы колбасные изделия, а сверху написано метровыми буквами: «Наполни жизнь смыслом».

—А-а, ты об этом, — снисходительно прищуриваются глаза. — Ты не заглядывай так высоко вверх, и не будешь видеть разные глупости.

—Да?! — не соглашаюсь я. — А внизу, думаете, лучше? Вон там, в сквере, под скамейкой, среди окурков и прочего мусора, валяется пьяный бомж. Это тоже порядок?

—Это непорядок, это твое будущее, если ты будешь упорствовать в своем стремлении, жить не так, как все. Подумай об этом,

После таких слов глаза  обычно становились все прозрачнее, пока не растворялись в темноте. А я, оставаясь в одиночестве, по долгу думал, но ничего путного придумать так и не мог — мысли обычно вертелись все по той же проторенной дорожке. Избавление приносил лишь сон.

Нет, сегодня я не стану рисовать глаза, чтобы не оказаться вновь в том же круговороте людей, мыслей, вещей, из которого нет выхода. Но чтобы доказать, что те глаза не правы, я просто напишу на своем листке: «Человек человеку брат», вот так-то! И это будет не только моей правдой, но и твоей. Не веришь? Тогда добровольно удались на время от людей. На месяц или дольше, и после одиночества, приди снова к людям. Уверяю, что в первом же встреченном тобою, совсем не знакомом тебе человеке, ты увидишь брата. Проверено многими, в том числе и мною. Так, решение принято.

Я беру авторучку и вывожу на листке: «Человек человеку Брат. С Новым Годом, тебя Брат!». В конце ставлю жирный прежирный восклицательный знак и с удовлетворением отодвигаю листок на середину стола, поближе к свету. Все. Прикручиваю фитиль лампы и ложусь поверх спальника. Тени тут же выползают из углов избушки, повисая надо мною черными крыльями неведомых птиц. Среди них я вновь замечаю все те же глаза. Но на этот раз они смотрят на меня совсем не так, как прежде. В них вместо вопроса застыло удивление. «Они, наверно, считают, что или я всех обманываю, или просто сумасшедший — удовлетворенно думаю я. — Но ведь я и, правда, так думаю».

За окном все та же хрусткая декабрьская ночь, и до рассвета еще так далеко. И узенький серпик луны все еще ползает по скалам зубчатых гор, в тщетных попытках влезть на небо. Тишина. Лишь звезды мерцают в вышине, осыпая землю леденящими иглами.

26.12.2002 г.