Смертельный номер

                Пауки в банке
                Глядят сквозь стены
                Глазами мертвой стрекозы
                Бегут по кругу
                По краю криво занесло…

                Яна Дягелева
                «Про паучков»
                ___________________________


                I.

Игра была на паузе; замер даже пушечный дым, и падающий от ядра кавалерийский отряд, и даже сам звук – ржание лошадей, и предсмертный крик всадников, и грохот залпа. Игра наскучила. Можно было ещё раз нажать «Load» но как не крути, отряд был обречён.
Николаев пошёл на кухню, наложил в тарелку, сваренной на воде холодной овсянки, посыпал её сахарным песком, соевыми сливками, вернулся к монитору. Часть отряда, была уже месивом из железа, человеческого мяса и конины, часть солдат было сброшено с коней, кое у кого, лошади встали на дыбы, но все оставшиеся в живых будут добиты следующим залпом. По подсчётам, с этим залпом, у врага кончатся боеприпасы, и следующим отрядом можно будет захватить пушки.
Николаев убрал с паузы, за первым, прерванным залпом, последовал второй, отряд был размазан по склону. Перед тем как вывести резерв, Николаев щёлкнул по другому, давно мозолившему глаза, участку карты. Там, совершенно праздно, подле сгоревшей мельницы, на самовольном привале, лежал его солдат-копейщик.
«Вот чмо», - подумал Николаев, щёлкнул по нему мышкой.
- Yes, milord, – сонно, и как-то нехотя, отозвался солдат.
Николаев промолчал, нажал «Delete». Копейщик выронил оружие, согнулся в поясе, крякнул, упал в рожь. Светлое пятно она карте затянулось серой пеленой, Николаев сохранил игру, вышел из программы.
Оттягивай, не оттягивай, съесть её всё-таки надо. На лице Николаева возникла тень озарения. Он достал блокнот, ручку, написал:

«Холодная каша,
Блиндаж стылой мякоти –
Зимние дни!»

Эх, на один слог больше. Надо было немного поиграть с первым словом. «Мёрзлая», «трупная», «детская»… «Причём тут детская» - думал Николаев. Посидев пять минут, он откинул блокнот, словно лопату в стылую почву, стал тыкать ложкой в овсянку. Сначала в тарелке появилась ямка, потом могилка, потом карьер. Пальцем Николаев очистил тарелку, облизал палец.  Сегодня не было ни утра, ни дня, был сплошной вечер, шёл снег. По графику, сегодня был подвиг, раздел укрощение плоти. Надо действовать.
Николаев резко встал со стула, пошёл в ванну, включил холодную воду, разделся, встал под душ. Когда кожа стала голубая как кафель, вылез, превозмогая судорогу, обтёрся, голым вышел на балкон. Во рту было паршиво, и Николаев зачерпнув снега, сунул его в рот, пожевал, выплюнул. Через какое-то время, тело стало дёргаться. Между горячим мясом и холодной кожей кажется, образовалось пустота. За пять минут до безвозвратного переохлаждения Николаев вылез с балкона. Через два часа боль почти прошла, вечер вступил в завершающую фазу. Николаев с трудом встал, надел чистую рубашку, брюки, носки, достал чёрный, бархатный ежедневник, и только хотел сделать запись как зазвонил телефон. Сейчас могла позвонить только Пяточёк.
«Брать, не брать?»
Николаев поднял трубку. Оттуда послышался угаданный, но странно-холодный голос:
- Это ты? – спросила Пяточёк.
«Почему она не называет меня по имени, Положить трубку?»
- Анабэль, ты?
- Да… почти я.
Николаев выдержал зеркальную паузу.
- Что значит… «почти»?
- Через некоторое время меня не станет, я звоню, чтобы проститься.
Николаев быстренько прокрутил календарь. До её месячных ещё две недели. Значит, возможно, не депрессия. Игра кошки-мышки- пожалейте меня? Но тут Николаев вспомнил белые шрамики на её запястьях и доверительные рассказы её бабушки.
- Что ты собираешься сделать? – настороженно, словно держа, без чеки, тротиловое яйцо, спросил он.
- О, если тебе интересно, - трагически заговорила она, я стою у пожарной лестницы мед. общежития, сейчас я положу трубку, поднимусь на крышу, и, скинув, эти, замучившие меня обноски, сброшусь вниз. Ты думаешь, зачем я звоню, за чем отвлекаю тебя от дел? Да просто, ближе тебя у меня никого не было, и нет.
«О чём это она?», - подумал Николаев.
- Да, быть может, мы не были так близки, как это могло произойти между мужчиной и женщиной, но послушай, никто из мужчин, даже не дышал так близко как ты. Ни кто не держал меня за запястье, так не смотрел в глаза, - она задышала захлёбываясь, - мне двадцать два года, и у меня ещё не было мужчины… и ни кого, ни кого это не интересует! …

Как бы поступил нормальный человек на месте Николаева? Повесил бы трубку, вошёл в программу и вторым, резервным отрядом захватил бы пушки… или стал бы убеждать, что быть девственницей в двадцать два года не такое большое несчастье и вот сейчас он приедет и всё исправит; в конце концов,  пугливый нормальный человек вызвал бы милицию и пожарных.
Николаев думал. В принципе, Пяточёк, была не такая уж большая потеря, и некоторые душевные переживания, по поводу её гибели, могли быть полезны для души вообще. С другой стороны, Пяточёк ещё недоделала, курсовую работу Николаева, до последнего срока сдачи которой, оставалась два дня. Да, с гибелью Пяточка можно было поставить крест на зимней сессии. С Пяточком нельзя было переспать по двум причинам: во-первых, она была страшненькой и выглядела даже как-то нелепо в своих диких полусапожках, полушубках, полуюбках, полудрагоценностях, конечно, пару лет назад она похудела на двадцать килограмм и весила теперь пятьдесят пять, но от этого она не стала стройней, казалось, что размотали моток ниток; остались складки кожи на подбородке и чуть узковатых бедрах. Во-вторых, Пяточёк была товарищем, настоящей боевой лошадью. О, сколько раз она вытаскивала Николаева на своём хребте. Последние три ночи к ряду она сидела над его курсовой работой. Быть может, это и пошатнуло её психику. Нет, трахать боевую лошадь, это против походно-боевой этики.

- Подожди, перезвони через две минуты, мне надо связаться со своим психологом, - ответил Николаев.
- Прощай, - холодно ответила Пяточёк.
Николаев положил трубку, поднял трубку, набрал номер своего преподавателя по психологии.
- Ало?
- Ало, Геннадий Михайлович?
- Да. Здравствуй Игорь, - ответил Геннадий Михайлович. Голос был почти нежным, казалось, он специально ждал этого звонка.
- Здравствуйте. Геннадий Михайлович, тут у меня маленькая проблема.
- В чём дело? Все проблемы решаемы,  - успокаивающе сказал Геннадий Михайлович.
- Да… Помните Анабэль Истомину?
- Конечно я её помню. Что случилось.
- Так вот, она собирается покончить с собой.
- Какое горе!
- Да нет, плохо слышно, Геннадий Михайлович, она только собирается это сделать. Она только что звонила, прощалась.
- Хм, а мне послышалось… девушка она вроде социально-активная, жизнерадостная, к суициду, на первый взгляд, не расположена. Ты уверен, что это не симуляция?
- Толком понять не могу. Эксцесс уже был, четыре года назад, триста грамм крови потеряла, но с другой стороны, у нее сейчас в заложниках моя курсовая, даже если это симуляция, спасать всё равно надо. Если я не поеду, то при любом исходе курсовой не видать.
- Ты очень откровенный человек, - с легким упрёком сказал Геннадий Михайлович.
- Геннадий Михайлович, - сухо сказал Николаев, - я с вами как с профессионалом, а вы…
- Ладно, ладно, ультиматумы какие-нибудь были?
- Да, слабо завуалированные; она хочет, что бы я с ней переспал.
- Она девственница?
- Да.
- Не знаешь, сейчас месячные идут?
- Через две недели должны…
- Очень похоже на симуляцию. Сколько ей?
- Двадцать два.
- Хотя… Слушай, - это конечно прозвучит несколько цинично, но, на правах психолога… Возьми вина или шампанского, поедь к ней успокой… выпейте … ну переспи с ней… и можешь взять одну красную розу, зимой, это будет как символ жизни и такой намёк на  первый секс.
- Почему, намёк на секс? – отойдя от основной темы, тоном ученика, спросил Николаев.
- Хм, помнишь в «Лолите» Набокова…. «её окровавленная роза»… ну, она там простыла, и Гумберт это… -  чувствовалось, что Геннадий Михайлович смутился.
Николаев понял, что тема скатывается куда-то не туда.
- Подождите, мы не туда завернули… не хочу я с ней спать… она же как... она мой друг… товарищ. Вы бы переспали со своим другом?
- Тебе не нравится её тело, - проникновенно спросил Геннадий Михайлович.
- Да, - сдался Николаев.
- Уже сложнее. Тогда один вариант – взять вина, только не красного, поговорить по-дружески. Воспользуйся жестом, обними за плечо или мягко похлопай по плечу. Она курит?
- Нет.
- Ладно. Или возьми белую или лучше чайную розу. Это, в данном случае, будет символом нежности и намёком на будущее возможное, развитие отношений. Отнесись к этому как к экстремальному свиданию.
- Дикость какая-то, - нервно сказал Николаев, - я знаю, что она симулирует, она это знает, мы оба знаем, что у неё в заложниках моя курсовая, у ней там, простите за выражение, между ног чешется и жизнь вообще бьёт ключом,  и сейчас, я буду убеждать её не прыгать!
- Твои предложения? – по-учительски игриво спросил Геннадий Михайлович.
- Может её поговорить с психологом?

Зависла пауза обдумывания.

- Возможно, но если я поеду один, тебе не видать своей курсовой. Верно?
- Это да.
- Где она сейчас?
- У медовского общежития. Знаете?
- Давай встретимся через пять минут, там, через дорогу есть ларёк.
- Договорились.
Николаев положил трубку. Подождал. Она не перезванивала.
Николаев надел пуловер, пальто, побрызгался одеколоном, выскочил на улицу, поймал такси.
По дороге он думал о том, что его ожидает. Хуже всего было, увидеть перемешанный со снегом труп Пяточка. Зная социальную жизнь Анабэль, он точно знал, что падать она будет на самую людную часть улицы. Страшный труп, грязь тротуара, мигание огней, скорая, люди, где-то между ними психолог… разговаривает с милицией, конечно. Был ещё вариант, увидеть Пяточка в полёте. Молчаливую, или орущую? Скорее всего, она будет ждать на последней ступени пожарной лестницы. От неё будет пахнуть пробными духами, начнёт нести вздор. Надо будет успокаивать, вести в кафе, окончательно выяснять отношения. Надо так их порвать, чтобы оставалось право заставить её добить курсовую.
«Ну что ж, что будет, то будет. Воспринять это надо, как урок силы».


                II.

Вся эта история началась четырнадцатого октября двухтысячного года. Николаев пришёл к нам и сказал, что пригласил Анабэль на факультетскую дискотеку.  Мы переглянулись.
На факультете было десятка два аморфных женских группировок, плавающих по социальному составу, внешним данным, раскрепощённости. Анабэль входила в группировку бедных, не привлекательных, пони-подобных дев. Эта группа была до того не востребована, что Анабэль можно было взять прямо «с полки». Знали мы про Анабэль по истории, которую, пару недель до этого поведал нам Николаев. Дело в том, что Анабэль очень увлекалась фэнтази: золотыми драконами, эльфами, орками и т.д. Книги же стоят сейчас очень дорого, особенно для иждивенки живущей на попечении двух пенсионеров, и вот Анабэль идёт в книжный, берёт книжку и читает про золотых драконов, пока на неё не обращают внимание продавцы-консультанты и не просят уйти. Она вежливо улыбается, уходит, идёт в другой магазин, открывает книгу, и, спиной чувствуя продавцов-консультантов, продолжает читать, пока её не попросят. За пять заходов можно прочесть один том, жаль только что в один магазин можно заявиться только раз в месяц.
«Твоё дело», - сказали тогда мы, - «будет даже забавно».
Мы прекрасно знали, что Николаев делает это из тактических соображений в отношении с другой дамочкой, некой Леной Солевой, к слову сказать, очень симпатичной, но нервной девушкой.  Она, по причинам, которых мы не знали, всячески игнорировала Николаева, и вот теперь, она должна была увидеть его с другой, весёлым, и не обращающим на неё внимание. Разумеется, это должно было повлиять на её женское достоинство, разбудить ревность, и быть может это, впоследствии, развеет холод их отношений.
Как не странно, на той дискотеке, Николаев и Анабэль очень сблизились, на уровне взаимопонимания, конечно. Они пили водку с берёзовым соком и говорили о клизмах. Эта тема вытекла из темы очищения души и тела.  Тема обоим была близка. Николаев, ради укрощения плоти и  в целях внутреннего обновления раз в три месяца, в первую декаду квартала, водами очищал организм, потом голодал три дня. Анабэль ставила клизмы, для того чтобы сбросить вес. Примерно два года назад, она совершила гигантский подвиг, она похудела на двадцать килограмм и вот,  пятьдесят пять, уже два года её обычная норма. И всё это на пятнадцать процентов благодаря клизмам.
Под коктейль, Николаев рассказал Анабэль способ очищения верхней части кишечника. Нужно напиться солёной воды (для вкуса её можно разбавить лимонным соком или рассолом), и несколько минут выполнять круговые движения корпусом. Через некоторое время, верхняя часть кишечника, естественным образом очистится через задний проход.
После этого разговора и провода домой, после блеска близких глаз, и внезапно пошедшего снега эти люди, что называется, просто сплотились.
Дальше всё шло по давно откатанному сценарию: утренний звонок, расползающаяся улыбка, несколько сеансов кино, сдёрнутый на экране лифчик и двусмысленный взгляд, знакомство с нами, с ними, с бабушкой и дедушкой, с мамой и папой.
К слову сказать, Анабэль очень хорошо вписалась в наш негостеприимный круг. Кто-то из нас даже дал ей новое имя – Пяточёк; за крепкое сходство с этим чудом советской мультипликации. В нашем кругу у каждого была своя роль. Тот же Николаев, например, был «опасным человеком». При нём старались не говорить лишнего,  или говорили только лишнее, он снабжал нас чебуреками и информацией, взамен брал энергию; он был прекрасно подкованным в мистицизме и оккультизме энергетическим вампиром; после его ухода мы всегда смотрели, не начертано ли где-нибудь рун или знаков. Мы прекрасно знали, что у него есть черная тетрадка, где на каждого из нас ведётся оккультное досье, но, честно говоря, нам это даже льстило.
Пяточёк стала «нашей боевой пони». Она брала для нас в библиотеке факультета книги (мы все были лишены права пользования), делала конспекты, контрольные, узнавала про необходимых нам женщин, мы поили её кофе, давали конфеты, делали комплименты. Анабэль была женщиной обречённой на товарищество с мужчинами. Её неказистая фигурка, сальное личико, неправильный череп, кроткая стрижка, бедная одежда не таили ни чего сексуального.


                III.

Психолог уже ждал, мялся около цветочного ларька. Он был в зелёном пуховике, из открытого ворота виднелся  песочного цвета пиджак, розовая рубашка. Добрые его глаза, казались немного сонными, борода была не прибрана. 
- Здравствуй, - по-деловому сказал он, - цветы брать будешь.
Николаев взглядом пробежался по ценникам, Купил одну чайную розу.
Ни под лестницей, ни на тротуаре Пяточка не было; мужчины полезли наверх. На последних ступенях Анабэль тоже не было, у Николаева на душе стало неспокойно. Он быстро обменялся страшным взглядом с Геннадием Михайловичем, и они быстро взобрались на крышу.
В центре квадратного, обрубленного со всех сторон тёмным небом, гудронного плаца, на возвышенности с вентиляцией, сидел  человек. Невысокая луна, была большой, жёлтой, и скошенной так, что походила на глаз дракона. Всё это придавало какой-то зловещий вид. Николаев и Геннадий Михайлович переглянулись, пошли. Человек курил, крепко пахло марихуаной. При ближайшем рассмотрении, это оказался молодой мужчина с приятным лицом. На нём было тёмно-серое пальто, хорошие перчатки, золотые часы.
- Извините… - начал было Геннадий Михайлович, но как-то осёкся и как будто что-то вспоминая, стал всматриваться в лицо молодого человека.
Человек думал о чём-то своём, он сделал глубокую затяжку, подождав, через ноздри выпустил дым, посмотрел на подошедших.
- Ты Николаев? – властно спросил он.
- Да, да, я, - опешив, ответил Николаев.
Человек спрыгнул с возвышенности. Он был немного ниже Николаева, но власть и уверенность, с которой он говорил, делали его на голову выше.
- Ты это что же делаешь, подлец, - начал он, - ты до чего девку довёл?! До самоубийства… ты только вдумайся!… Думал, поиграл, потаскался, и в расход?! А расхлёбывать кто будет?! Этот дядя?1 – он указал на Геннадия Михайловича, - или может быть я?! Иду, думаю, пса выгуляю, а тут нате, стоит голая у перильца, как обезьянка заморенная. И так и эдак, еле уговорил не бросаться, - он гневно посмотрел на Николаева, - уж выговорилась, всё, всё о тебе, сукин сын знаю… Ладно, - на пол слова прервал он себя, - я ей сейчас успокоительного дал. Сейчас через чердак иди в 786-ю, и только попробуй её не трахнуть! – он посмотрел в глаза Николаеву, - не сделаешь, я тебя лично по стенке размажу!
Он с силой вдавил конопляный окурок к перчатку, развернул Николаева за плечи в сторону чердака, иди и только попробуй слинять!
Совсем другим тоном он обратился к Геннадию Михайловичу.
- Вы, Геннадий Михайлович?
- Да, - ответил, уже успевший придти в себя психолог.
- Прошу Вас останьтесь здесь, нам о многом стоит поговорить, - и уже вслед Николаеву крикнул, - там, у входа будет пёс, не бойся!! … Хотите немного марихуаны?

Николаев шёл по чердаку, коридорам, спускался на седьмой этаж. Масли, были затяжными,  и повторялись, повторялись; всё не выходило из головы: «как, на крыше можно выгуливать собаку?». По поводу того человека, рождались какие-то чудовищные догадки, но в цельные мысли они так и не могли оформиться. Не было даже желания куда-то бежать.
В 786-й было темно и уютно, из магнитолы  слышался блюз Луи Амстронга, горело интимное бра. В комнате было совсем мало мебели: тахта, стол, стулья, ковры. Под магнитолой лежал пёс. На тахте, накрытая одеялом, с закрытыми глазами лежала Анабэль. В том вечернем, розовом свете, которое давало бра,  лицо даже показалось красивым. Словно благовониями пахло пробными духами. Николаев положил розу к лицу Анабэль, та потянула носиком, открыла глаза.
- А это ты милый, - совсем спокойно сказала она, - прости меня, это был нервный срыв.
- Ничего…
Анабэль, подобрав ноги, присела на тахте. Старенькая её блузка и юбка были стилизованны под шкуру леопарда.
- Ты видел его?
- Да.
- Хороший человек… удержал меня.
Анабэль вдохнула из бутона розы, ладонями обняла шею Николаева, шепнула на ухо:
- Я хочу, что бы ты вошёл в меня.
Николаев закрыл глаза, стал стягивать с неё блузку.
Пёс поднялся с ковра, бесшумно вышел за дверь, мордой прикрыв её с обратной стороны.