Глава четвертая. Что день грядущий мне готовит?

Встала я относительно рано.  Утренний кофе прошел под мои раздумья, чем мне, собственно, забить этот день. Долго думать не пришлось. В голове еще летали впечатления о вчерашней истории и воспоминания, правда, весьма поблекшие, о ночном прикосновении. На последних я особо не зацикливалась.  Утро разметало последние сомнения и вопросы. Приснилось мне все, или причудилось после бабкиного рассказа.  Но вот как раз, эти старухины сплетни возбудили во мне жуткое любопытство. Мне уж очень сильно захотелось узнать о бывших жильцах этого дома. Да, видать, болезнь под названием «Суну-ка я нос не в свое дело.» заразна…
 
Первым делом я облазила все тумбочки. Но ничего интересного не нашла. Кроме  кухонной утвари, там валялись несколько деревянных прищепок, дюжина пробок от вина, пару пакетиков семян и огромное количество тараканьих трупов. Да,
негусто…  Мой взгляд упал на стремянку, скромно стоящую в одном из углов кухни-коридора.  Чердак! Ну, конечно, глупая моя голова, поиски надо проводить на чердаке. Я приставила стремянку к люку в потолке. Залезла, отодвинула люк, подтянулась на руках. В нос стразу ударил запах пыли. Не знаю, пахнет ли как-нибудь пыль. Но если и пахнет, то именно так. Сухой, спертый, ну прямо «пыльный» запах.

 Чердак представлял из себя длинное, узкое помещение с очень низким потолком. Низкий потолок я почувствовала, когда больно ударилась об него головой при попытке выпрямиться. Да, такое со мной случилось впервые, учитывая мой низенький рост. Пришлось согнуться в три погибели. И вот в таком положении я начала осматривать чердак.
    
Помещение  не было захламлено.  Не было старой мебели, громоздких предметов. Лишь кое-где валялись коробки, подшивки старых журналов и отслужившая свой век обувь.  С нее-то я начала. Обычная женская обувь, где-то конца-середины 70-х годов. Помню, в детстве такая обувь меня смешила. В моде как раз были шпильки, «рюмочки» и прочие  виды тонких каблуков, и меня тогда удивляло, как это можно было носить такое квадратоносое, ширококаблуковое уродство, а еще эти жуткие платформы, то ли дело узкий нос, тонкий каблук 80-х. Потом мода изменилась, и мои взгляды тоже поменялись.  Я сама с удовольствием расхаживала не платформах, становилась на широченный каблук и носы моей обуви были идеально квадратные.

Закончив пялится на обувь, я подошла к пыльной подшивке, которая состояла из грязных пожелтевших журналов «Здоровье», «Работница», «Крестьянка» и редких «Крокодилов». Я просмотрела обложки. Все журналы выпускались где-то между 1974 –81 годом. Я еще раз взглянула на обувь. Складывалось ощущение, что время в этом доме остановилось после восемьдесят первого года. Обувь и журналы принадлежали к одной эпохе.

 Я принялась за коробки. В нескольких из них лежало старое, кое-где изъеденное молью, барахло. В нем я ковыряться не стала и принялась за следующие. Здесь мне повезло. В одной из коробок я нашла как раз то, что искала. Фотографии бывших жильцов.  Пару древних альбомов и целлофановый пакет, набитый фотографиями. Присев на корточки, я взялась сначала за альбомы. Первый альбом принадлежал старой хозяйке.  С фотографий на меня смотрела одна и та же пухленькая женщина, только по мере пролистывания страниц, она становилась все старше и старше. Второй альбом был посвящен ее дочери. С младенческого возраста до лет шестнадцати. Я сразу отметила какие они разные: мать и дочь. И дело было даже не  столько во внешнем сходстве, сколько в характере. Конечно, трудно судить о характере человека по фотографиям, но…  Мать выглядела, как человек, давно приспособившийся к жизни, она была уверенна в себе, наверняка общительна, в меру весела, в меру строга. А дочь, в ней чувствовался какой-то надлом. И чем старше она становилась на фотографиях, тем сильнее это бросалось в глаза. Вот именно глаза… Что-то в ее глазах было такое… Нет, даже не испуг, а какая-то неуверенность, местами затравленность даже. Я взяла очередной снимок. Мать и дочь. Матери около сорока, дочери лет пятнадцать-шестнадцать. Мать, пышная и холенная женщина, уверенно смотрит в камеру, слегка улыбается. Дочь, какая-то ощипанная, угловатая, худая, растерянный взгляд, никакой улыбки. Прямо цыпленок перепуганный.
 
В пакете лежали более поздние фотографии. На них была в основном  взрослая дочь. Вероятно снимки эпохи ее загула. Молодая женщина изо всех сил пыталась выглядеть раскованной, уверенной в себе. Яркая блондинка с диким количеством макияжа на улыбающемся лице, дешевенькие, яркие и вульгарные наряды. Вот только взгляд все выдавал, та же неуверенность, подавленность, даже улыбка не помогала. Дальше пошли фотографии ее сына. Здесь я ничего примечательного не нашла. Мальчик, как мальчик. Маленький, худенький, какой-то серенький. Обычный ребенок, такого увидишь, и не запомнишь.

 Следующая фотография была свадебной. Вот тут было на что посмотреть. Во-первых, дочь изменилась. Исчез яркий макияж, деланная вызывающая улыбка. Она опять стала похожа на шестнадцатилетнего скромного подростка, разве что взгляд стал еще более робкий и заискивающий что ли. Но главным сюрпризом был ее супруг фотограф.
 
     Откровенно говоря, я его представляла себе совсем по-другому… Усатый – бородатый дядька, с прямым добродушным взглядом, грубоватыми чертами лица. Несколько небрежный в одежде, ну, в общем, вольный художник-душа компании.   На меня же смотрело совсем другое лицо. Хитроватый взгляд из-под чуть раскосых лисьих глаз, острый  нос и тонкий жесткий рот. Весь прилизанный, приглаженный какой-то. Какая там небрежность. Стопроцентный педант и щеголь. Его даже можно было бы назвать красивым, если бы мне такой тип мужчин нравился. Но что-то в нем было очень неприятное. Даже пугающее. Взгляд? Выражение лица? Трудно сказать. Но фотограф вызвал у меня такую дикую неприязнь, что я даже где-то поняла местную общественность. Такой человек теплых чувств не вызывает.

Я засунула фотографии обратно в пакет и уже,  было, собиралась пихнуть обратно в коробку, когда на дне я заметила еще кое-что. Это оказался портрет молодой хозяйки с сыном, вероятно, сделанный мужем-фотографом. Сказать, что мне этот портрет не понравился, ничего не сказать. Фотография была черно-белая, раскрашенная под цветную. Но как раскрашена! Такое ощущение, что на меня смотрела парочка свежих покойников в последнем предпохоронном гриме. Ощущение было ужасное. Я, конечно, понимала разумом, что фотографировали живых людей, просто раскрасили портрет так не удачно. Но как же они были похожи на мертвых!  Какая-то неестественно бледно-желтоватая кожа, розовые губы, отливающие синевой, зеленоватые тени. И глаза, такие пустые мертвые глаза…  Такое сотворить из фотографии живых людей, тем более жены и пасынка! Не удивительно, что у него никто не хотел фотографироваться.  Хотя почему никто, вон Катька согласилась… Интересно, ей тоже такой «шедевр» сделали, или этот некрофил только для своих старался? Я бросила портрет обратно в коробку. Такой ужас даже в руках держать было жутко. Продолжать поиски после такого портрета, чего-то расхотелось.

Я подошла к люку и начала спускаться. Едва я успела поставить ногу на верхнюю ступеньку стремянки, как почувствовала, что падаю. В последний момент я успела ухватиться за край люка. Стремянка с грохотом повалилась. Немного повисев на руках, я спрыгнула на пол. Черт! С чего этой бандуре надумалось грохаться? Я взглянула на сломанный ноготь. Жалко, конечно, но если бы я вовремя в люк не вцепилась, могла сломать не ноготь, а шею. Эх, но ноготь все равно жалко.

Едва я успела дотащить стремянку обратно в угол, попутно ругая  эту чертову тяжелятину на чем свет стоит, как в калитку забарабанили. Причем барабанили,  как бешенные. «Ну вот, очередная Мария Федоровна со своими баснями.» - раздраженно подумала я и потащилась открывать.
Ни Марию Федоровну, ни ее заместителя я не увидела, это пришла моя мама.
- Привет. – радостно защебетала она, отдавая мне сумки и проходя во двор. – Ну как ты тут?
- Привет. – проворчала я, волоча сумки. – Ты чего так барабанишь-то, как на пожар?
- Чтоб ты услышала. – ответила весело мама. – А то вдруг спишь. А так проснешься наверняка.
- Да… - сердито согласилась я. – От такого грохота и мертвые на кладбище проснутся, а не только я. Вон соседские собаки до сих пор уняться не могут.
- Ладно, не ворчи. – примирительно сказала мама. – А ты чего такая грязная?
- На чердак лазила. – буркнула я. – Шею чуть себе не свернула.
-  Ну ты даешь! Что ты на этом чердаке забыла? Тем более чуть шею не сломала! Прямо тебя хоть одну не оставляй, как маленькая, лазишь, куда ни попадя.
- На чердак залезла, что бы узнать, в чьем доме я живу. А то ходят всякие полоумные соседи, страшилки рассказывают. А шею чуть не сломала, потому что лестница упала, когда я спускалась. Но не упала, как видишь, за край люка вовремя уцепилась, правда ноготь сломала, жаль…
- Делать тебе нечего, только по чердакам лазить. А что за соседи полоумные?
Я вкратце рассказала маме про визит Марии Федоровны.
- Бог ты мой, - содрогнулась мама. – И не страшно тебе тут жить после этого? Может другую квартиру поищем?
- Да ну, ерунда это все. – отмахнулась я. -  Хотя мужик-фотограф, правда, психом был каким-то. Я на чердаке фотографии обнаружила. Мало того, что у него морда преотвратнейшая, так еще такой фотошедевр после себя оставил… Такое приснится, раз и на всегда спать расхочется.
- Что за фотошедевр? – поинтересовалась мама.
- Да портрет жены и пасынка. – ответила я. – Черно-белая фотография, разрисованная карандашами, ну или чем эти фотографии раскрашивали раньше. Только он этот портрет ну так разукрасил! Видеть надо, хотя не надо,  пожалуй, а то кошмары потом замучат. Ну, прямо вылитые трупы на фотографии! Слишком много бродил, видать, дядька по кладбищу.
- Да просто он халтурщиком был. – сказала мама. – Я помню, когда тебе года два было, мы тебе тоже портрет заказали, ну тот, который у бабушки весит.
- Ха! Сравнила. Я там на человека похожа, и даже на себя немножко. А тут такие трупища.. Бррр…
- Конечно похожа. – согласилась мама. – Только после того, как я половину мазни этого фотографа с портрета стерла. На труп ты, конечно, не тянула. Но когда я этот портрет в первоначальном виде принесла на работу, мои сотрудники решили, что тебе не меньше 25 лет. Вот так вот, двухлетнего ребенка он превратил в двадцатипятилетнюю даму.  А ты удивляешься…
- Ну не знаю. – проворчала я. – Ты просто этот портрет не видела. Впечатления еще те… Покойники прямо как живые…Тьфу! Настоящие, я хотела сказать…  Такое даже специально изобразить трудно.
- Иногда бездарность творит «чудеса». – заметила мама. – Ладно, фиг с этим фотографом. Ты то как? Не голодаешь?
- Да нет… - ответила я. – Хотя таких картинок насмотришься, аппетит сразу пропадет.
- Ну и нечего было тебе на этот чердак лазить. – сказала мама. – Тем более чуть не покалечилась из-за этой лестницы. Ладно, сейчас я тебя покормлю, а то совсем ребенок отощал.

Обед явно пошел на пользу моему настроению. Даже «трупы» с портрета не казались теперь такими ужасными. Мама рассказывала различные хохмы, увиденные или услышанные в общественном транспорте. Я подхихикивала над этими байками, интересовалась здоровьем своего бесценного супруга, делами любимых котов, да и своим домом вообще. Фотографы, соседки, чердаки и прочие прелести этого чужого зеленого дома мигом вылетели из моей головы, мысленно я была уже в своей квартире, со своими близкими людьми и животными, среди привычных вещей, домашней атмосферы…  Мы давно закончили обедать, однако продолжали сидеть за столом и все болтали и болтали, я жадно впитывала в себя этот дух родного дома, который принесла с собой мама.

За окном стало вечереть. Мама засобиралась домой. Я проводила ее до автобуса и снова осталась одна.  Я уныло плелась к своему временному зеленому пристанищу. Нахальные соседи, сумасшедшие фотографы, «мертвые» портреты настолько застряли в моей голове, что я совершенно забыла про кладбище. Вернее, забыть то, не забыла. Просто думала лишь о нем, как о любимом месте прогулок фотографа-некрофила и все…  А тут… Пробираясь по темной улице к дому, в мою бедную больную голову запрыгнула совершенно дикая и идиотская мысль: «С одной стороны – соседка Мария Федоровна, с другой – соседи покойнички. Мария Федоровна уже нанесла дружественный визит, теперь очередь за трупиками.» От этой мысли мне стало жутко и смешно одновременно. Я сразу представила болтливого покойника, который  сидит у меня на кухне, пьет чай и пугает меня страшилками о местных жителях и рассказывает различные сплетни о сокладбищенцах. Такой милый душевный разговор за чашкой чая, или чего там пьют эти покойники.

Сентябрь капризный месяц. То он обогревает тебя в лучших летних традициях, то, спохватившись, что все-таки являет собой осень, обливает дождем и резко снижает температуру, заставляя тебя влезать в свитера и кофты, а то изо всех сил подражает зимним месяцам, продувая все твое тело холодным ветром. Сегодня вечером этот вредный сентябрь вообразил себя чуть ли не декабрем. Провожая маму, я успела здорово продрогнуть.
 
Я включила чайник. Открыла навесной шкафчик, достала пакетик чая из коробки. Заварив чай, я  провалилась в свои мысли. Кладбище, фотограф, соседи, моя семья смешались в моей голове. Я так глубоко задумалась, что сразу не услышала это тихое царапанье. Кто-то тихо, но настойчиво скребся в мою дверь. Я замерла. Неужели, кладбищенский сосед пожаловал? Тьфу, глупости! Совсем у меня крыша поехала! Не знаю, как с крышей, но царапанье продолжалось. Мне надоело сидеть и пугать себя неизвестностью. Я встала, взяла самый большой и острый кухонный нож и подошла к двери. «Кто там?» - спросила я строгим голосом. Не знаю, насколько строгим он у меня получился, но я старалась. Никто за дверью не ответил, но скрестись перестали. Ну, на нет и суда нет. Я вернулась за стол. Опять история из серии «сюрпризы старого дома». Что там у нас? Гимн, прикосновение, портрет, а теперь, значит, царапанье. Коллекция целая получилась, однако. Какая-то зараза под дверью опять начала скрестись. Меня это уже разозлило. Какого черта, сколько можно надо мной издеваться! Я снова схватила нож и, громко топая направилась, к двери. Терпеть не могу, когда меня пугают, да еще так нахально. Да будь там хоть армия покойников, соседей, бомжей или фотографов, всех переубиваю!  Я повернула замок и резко открыла дверь,  уже готовясь увидеть на пороге огромного монстра с острыми когтями, которыми он так противно скребся.

На пороге стоял кот. Большой черный и пушистый кот, других монстров я не заметила.  Он  сердито на меня посмотрел (чего, мол, так долго не открывала) и самым нахальным образом прошел в кухню. А я так и стояла с отвисшей челюстью у открытой двери, провожая взглядом моего наглого гостя. Через пару секунд я пришла в себя, закрыла дверь и крикнула котяре: «Ну, хам! И куда же ты поперся? Тебя кто-то звал сюда, а?»  На мой гневный вопль кот ничего не ответил. Он прыгнул на табуретку и уселся, как ни в чем не бывало.

Вообще-то я люблю животных. Даже не вообще-то, а очень люблю. Сама являюсь хозяйкой двух котов и одной черепахи. Но дом был чужой, планировали ли его настоящие хозяева брать животное или нет, я не знала. А заводить себе еще одного кота, это было перебором даже для меня. Тем более притащи я его домой, мои домашние, включая моих животных, дружно бы взвыли и тут же выставили бы меня с этих нахалом за дверь. Ну а приручать животное, зная, что ты потом его придется оставить, я не могла.
- Ну уходи. Чего ты приперся? Не могу я тебя себе взять, понятно? У меня своих двое. Так что давай… Иди…
Кот изволил поднять на меня свои громадные желтые глаза и снисходительно посмотрел. «Ну чего развопилась… Нужна ты мне очень. Лучше пожрать дай.» - будто сказал он. Эх, ну не выкинешь же его на этот промозглый ветер. Тем более, он уже взрослый котяра, привыкать ко мне необязательно. Я сдалась. «Только на сегодняшний вечер.» - сказала я себе и открыла холодильник в поисках съестного для маленького хама.  Может, поест и уйдет? Хотя где-то в душе я была рада этому гостю.  Уж очень неуютно и тоскливо жить одной, даже одиночество временное. Кот поел, но уходит, по видимости, не собирался. Вместо этого он прошел в комнату и расположился на кровати. 
- Ладно, уговорил. Оставайся на сегодняшнюю ночь. Но только на сегодняшнюю, понял? А с кровати брысь. Кто там тебя знает. Может по тебе целый блошинно-лишайный зоопарк бегает. Так что, вали на пол. Я тут спать буду.
С этими словами я спихнула кота с кровати и начала стелиться.  Кот снова метнул в меня недовольным взглядом, но со своей участью смирился.
 
Я почти провалилась в сон, когда услышала тихое рычание. Рычал кот. Сон отшибло моментально.  Ко мне опять вернулось ощущение, что в доме кто-то есть. Но если вчерашней ночью мне было просто странно, то сейчас мне было по-настоящему страшно.  Причем боялась я не выдуманных призраков, а реальных людей, которые каким-то образом смогли пробраться в дом. Я прислушалась. Тихо как в могиле. Затем раздался тихий скрип половиц…  и опять все затихло. Кот продолжал рычать.  Больше ждать я не могла. Бояться мне надоело. Я тихонько подкралась к выключателю и зажгла свет. В комнате никого не было, кот уставился в пустоту и все рычал и рычал. Я огляделась – никаких признаков «гостей». Я на цыпочках я пошла дальше, по дороге включая свет во всех комнатах и оглядывая помещения, по пути я вооружилась толстенным «Декамероном». Смешное, конечно, оружие – книга. Но ничего более увесистого я не нашла, а ножи были на кухне.

Ничего интересного я не нашла. В доме никого не было, ставни и дверь по-прежнему закрыты.  Наверное, мне показалось, а кот… Да кто его знает, чего он разрычался, может мышь почуял или еще чего-то.  Я почти успокоилась. И вдруг в спальне послышался тихий глухой стук и громкое шипение кота. Я аж подпрыгнула. Плюнув на конспирацию, я на всей скорости полетела в спальню. Кот хоть и прекратил шипеть, но выгнулся дугой, а его шерсть стояла дыбом. Что-то лежало на кровати. Какой-то небольшой прямоугольный предмет тонул в одеяле. Я подошла, взяла его в руки... Со старого фотопортрета на меня смотрели мертвые глаза молодой женщины и маленького мальчика.