Он встретил её однажды...

Он встретил её однажды, в ноябре. Поймал за запястье и просто сказал : «Будь со мной, ладно?» И она почему-то согласилась, она и сама не знала, почему. Её звали Аля, а его Алёшка, и полное её имя совпадало по количеству букв с его… Хотя кому это интересно? Но им было интересно.
Стояла осень, глубокая, острая, резкая осень, горько пахнущая опавшими листьями и скорым дождём. Серое небо нависало над самой головой, ложилось на плечи, грозя прижать к земле, раздавить. А они часами шлялись по этой мерзкой погоде, под моросящим дождём, блестящим в прядях волос, или под редкими крупными снежинками, застревавшими в ресницах.
Сам ноябрьский ветер был им и не друг и не брат. Знаете, осенью быстро темнеет, сумерки подползают так быстро, так незаметно, как-будто откуда-то из-за угла, словно часами поджидали там, лишь готовили момент… Подбираются, злобно ухмыляясь, скалясь в тёмных углах, проводят руками по мокрым волосам, их холодные тонкие пальцы скользят по щекам, спускаясь к горлу. А  хочется кричать. Но вдвоём ведь не страшно, да?
Лужи покрывает толстая уже корка льда, словно пласт стекла прикрывает хрупкую дрожащую воду от сонного дыхания подступающей зимы. Мокрая, как и всё вокруг, облупившаяся скамейка, когда-то выкрашенная в белый цвет, а теперь сплош покрытая надписями, рисунками, следами ботинок 46-ого размера;
потерявшая всякое представление о белом цвете, явно страдающая дальтонизмом в новой, пока ещё неизвестной форме.
Они знали друг друга и раньше, но вот так близко, прямо и откровенно – никого и, наверное, никогда. А вообще им часто казалось, что никто до них не  испытывал ничего подобного,  никто не знал, как тает на губах снег, никто не думал, отчего так мёрзнут две руки, крепко сплетённые между собой, никто не видел белеющей в темноте статуи Сергея Есенина. Впрочем, любовь имеет счастливое заблуждение, что она всегда в первый раз и всегда навсегда. А больше они ничего и не имели. Да и не хотели иметь.
Алёшка любил шутить, а Аля  смеялась над его шутками и смотрела ему в глаза, прямо в зрачки, полные карих смешинок.
А потом они стали ссориться. Всё время. Просто так, без повода.
Аля часто плакала, обвив руками колени, прижав плечом к щеке трубку телефона, и думая о том, как мягко раньше ложился на губы снег. Она надолго замолкала, пытаясь задержать дыхание, чтобы успокоиться, и тогда он словно вдруг приходил в себя и шептал что-то о том, какой он дурак. Но ей было уже все равно. Потому что она привыкала ждать его звонков и  встреч с ним, зная, что всё всё равно закончится новой ссорой, новыми обвинениями. Нет, она верила в то, что он её действительно любит, но от этого только щёки были более мокрыми, и ночи становились нестерпимо длиннее и жёстче. Оба знали, что будущего нет да и быть не может.
Они хотели только дожить до весны – больше им, наверное, ничего и не было нужно.
В особенно студёные ночи Аля закутывалась в плед с собаками, садилась перед окном с обжигающе-ледяными стёклами, смотрела на  то, как кружится снег, на то, как ночь режут грязным острым светом ровные шеренги фонарей, как тонет  в этой густой, вязкой, липкой ночи всё подряд: и мысли, застревая в нелепых словах, и желания всё исправить, изменить, и надежды встреть наконец загулявшую где-то весну… В такие ночи у неё не оставалось ничего, мир словно становился пустым изнутри и снаружи, она крутила его так и сяк, выворачивала на изнанку…Выворачивала как карманы, случайно вытряхивая забытую там мелочь…- ничего. Совсем н-и-ч-е-г-о. Были только эти ночи, потраченные впустую, никому ненужные, чужие сами себе. Иногда ей начинало вдруг казаться, что она может вот так просто, бездарно потратить всю свою жизнь. Жизнь, всем смыслом которой стал Алёшка. Стал, не спрашивая на то никакого разрешения, не заботясь ни о чём. Просто нагло ворвавшись в её мир, перевернув её жизнь, заставив принять его и впустить в мысли. Алёшка не желал ей зла, он не хотел ничего плохого, не хотел так поступать с ней… Он просто жил. А она… Аля смотрела, но не видела грязного снега, слушала но не слышала чужих шагов, хотела знать, но не знала его мыслей.
А когда однажды всё поняла,    просто пришла и спросила.
И ответ ей был из трёх букв, а не из двух.
Она услышала «Нет». Она знала, другого и быть не могло.
И тогда она осыпалась песком к его ногам. Жёлтым мелким песком.
Таким, какой есть в песочных часах.
Алёшка сказал: « Чёрт, опять собака принесла с улицы песок на лапах. Надо подмести. А потом позвонить Але.»