Москвичи

За окном угадывался рассвет. Жиденький полусладкий чай давно уже остыл. В классическом гранёном стакане с потемневшим от времени подстаканником, он иногда всколыхивался от падавших в него редких слёз. Люба сидела, подперев рукой голову, и слипавшимися глазами смотрела на проносившиеся в окне купе придорожные столбы, сосны, полустанки... Ночь прошла в воспоминаниях о той жизни, что была прожита в столице. О том, что верно сказано, будто всё возвращается на круги своя. Она так и не смогла побороть этого страха перед большим городом. И всем на это по большому счёту наплевать. И Андрею, который клялся, что им будет хорошо. И соседям по купе. И тем трём пьяным идиотам, что орут в тамбуре плацкартного вагона… Стук колёс убаюкивал, заволакивал мысли дымкой, той самой предрассветной дымкой, что поднималась над болотами, за курящимися вдали деревенскими домиками. Последняя слеза упала в недопитый чай. Люба заснула.
Дядя Паша всю ночь ворочался на полке в плацкарте. Он никогда не мог спать в дороге, даже если умирал от усталости. А сейчас ещё и эти крики, доносившиеся из тамбура и периодическая беготня по вагону трёх осоловевших от водки студентов, что ехали в Псков – выспишься тут уж! Ругаться на них, однако, не хотелось, ибо сам был молодым: дядя Паша принялся вспоминать свои лучшие годы. Вот он, раскрасневшийся от жары, невысокий, сбитый, с сильными руками, стоит на грузовике и чокается с комсомольцами из Москвы за перевыполнение плана сбора урожая гречихи. А вот он целуется с Галей на скамейке под заснеженными яблонями. Румяный. Пьяный. Счастливый…
Инна Дмитриевна уныло смотрела в окно. За двадцать лет работы проводницей она перевидала разных людей: геологов, бандитов, писателей, общалась даже раз с актёром Папановым, спокойным, вежливым, к слову сказать, человеком. В общем, всякое видела. Знала, что как талантами, так и и дураками богата земля русская. Но даже самые опустившиеся и дрянные людишки доходили до определённых пределов, дальше которых уже не переступали. Эта же троица совершенно с цепи сорвалась. А на вид-то лет по двадцать, не больше. Пьют же, как беглые каторжники. Надо, надо было в Балагое их к чёртовой матери! Пожалела… Теперь до Пскова терпеть подонков. Хотя… Посмотрим. Может, на «Дно» высадить удасться. Инна Дмитриевна тяжело вздохнула. Посмотрела на часы. Пять с половиной. Накинула кофту на плечи и вышла в вагон. В тамбуре с противоположной стороны грохнул хохот и потянуло коноплёй. Сладковатый едкий запах мгновенно стал распространяться по всему вагону. Проводница побледнела и взялась за сердце. Бр-р-р-р-р-р-р-р!!!! – донеслось из тамбура. - Бз-з-з-з-з-з-з-з! Иа-иа-хэ! Уа! Уа! Уатэрррррррррлоооооо! Затем что-то зазвенело, залаяло, заулюлюкало. Потом всё смолкло. В проходе возник худощавый продолговатый субъект с красными блуждающими глазами и идиотской улыбкой на лице. Шатаясь, он подошёл к проводнице и заискивающе спросил: «Чайку нам не сделаете?» Инна Дмитриевна осклабилась. – Я тебе щас такого чайку… Пьянь… Наркоманы… Она резко развернулась и зашагала прочь, к себе в каморку. Худощавый пожал плечами, понимающе улыбнулся, подошёл к своей полке и разлёгся в одежде, прикрывшись кое-как сложенным вчетверо одеялом.
Проснулся дядя Паша от того, что кто-то настойчиво дёргал его за ногу. «Баклан! Слышь, баклан!» Дядя Паша развернулся, сел и протёр глаза. Перед ним стоял один из тех тамбурных молодчиков с признаками похмельной одутловатости на лице: «Ой! Извините! Обознался!» Бывает! – усмехнулся дядя Паша, снова улёгся, но заснуть уже не смог.
Около семи поезд подполз к станции «Дно». Те, кто не спал, вылезали из вагонов и неторопливо расхаживали по перрону, вдыхая холодный утренний воздух. Беспокойные студенты также сошли и стали понемногу приходить в себя. Вот здесь, - худощавый топнул ногой по асфальту. – Здесь Николай Второй отрёкся о престола! Он достал сигареты. Три рта с трудом разомкнулись. Задымили. Да… - протянул другой, который с пьяных глаз принял дядю Пашу за худощавого. Третий, брюнет, задумчиво посмотрел на своего друга, потом внезапно хлопнул его по плечу, расхохотался и сказал: «Ну, что, Старичелло, объебали тебя в карты?» Тот, кого назвали Старичелло, нахмурился и ничего не ответил. Полночи друзья самым бессовестным образом, подговорившись, «делали» его в незамысловатую игру «Наеби соседа». Нужен чай! – убеждённо сказал худощавый. Остальные закивали. Пошли! – окурок полетел на насыпь. Брюнет постучался к проводнице и жалобным голосом попросил чай. Подождёшь! – отозвалась Инна Дмитриевна. – Тётенька, я сейчас умру без чая! – заскулил парень. Без водки ты умрёшь, пьянь малолетняя! – донеслось из-за двери. Под колёсами что-то зашипело. Брюнет вернулся в вагон и сел у окна. Поезд дёрнулся, и деревья стали отъезжать в обратную сторону...
Вскоре встал весь вагон. Многие с недовольством смотрели на трёх беззаботно пьющих чай у окна балагурщиков, которые, казалось, не знали усталости и теперь травили байки из студенческой жизни.  – И этот человек собрался в Ин.Яз! – восклицал о ком-то брюнет, беспрестанно пожимая плечами и патетически размахивая руками. Остальные кривили рты в усмешке. Вы что спать никому не давали? – обратились к ним две женщины, сидевшие напротив. Старичелло отпил чай, достал платок и отёр пот со лба. Брюнет прервался и уставился на соседок.  Спать не давали? – переспросил худощавый. Конечно! – воскликнуло полвагона. – Всю ночь водку пили, орали и по вагону бегали! Троица заёрзала. Старичелло нервно захрустел галетой. Брюнет обнаружил что-то страшно интересное за окном. – Спать, значит, не давали… - худощавый почесал за ухом. – Ну… дело молодое. Соблазны на каждом шагу. Издержки, знаете ли, сопливости… Он улыбнулся. Женщины переглянулись. Засмеялись. – Ишь ты! Видно же, что не быдло какое. Симпатичные ребята, а водку жрёте, как сапожники! Брюнет развёл руками. Завязался разговор. Герои ночи оказались студентами из Москвы, путешествовавшими в Псков. Женщины же сами были из Пскова - в столицу ездили по делам. Сестру здесь замуж выдал, - рассказывал худощавый. – Зимой. На свадьбе был первый раз. Понравился город. Вот друзей теперь везу.
Подошла проводница. – А! Псков им понравился! Хулиганьё! Ну-ну… Хотела вас, мерзавцев, высадить… Махнула рукой. Вдали мелькали огоньки семафоров. Лес редел. Поезд подъезжал к Пскову.   
Проснулась Люба оттого, что было очень тихо. В тамбуре никто не орал. Люба выглянула в окно и увидела знакомые очертания вокзала. Улыбнулась. И поняла, что здесь её судьба. Только здесь. И ни в какой Москве. С её толкотнёй на улицах и резиновыми улыбками на лицах прохожих. В купе постучали. – Вставайте! Приехали! Люба вскочила. Собрала вещи и выпорхнула из вагона. На пероне стояла троица из тамбура. У всех сигареты в зубах. Худощавый что-то девовито объяснял своим друзьям. Люба подошла поближе. Прислушалась. «Значит, в гостиницу… Там оперативно выжираем… И в центр… Потом в кремль… Накуриваемся… Бильярд…» Москвичи, - догадалась Люба и пошла ловить такси.