По велению Грома

Он почувствовал это первым.
Надвигался вечер. По залу сновали слуги, зажигая свечи и лампы, подбрасывали дрова в камины. От разлившегося тепла натертый паркет замаслился, заблестел, и в воздухе запахло воском. Довольные, расслабившиеся после сытного обеда гости прогуливались, разглядывали гобелены, поднимались на галерею.
Громоздкий прямоугольный стол был разорен: скатерть покрывали пятна, на тарелках лежали огрызки и обглоданные кости, остатки соусов заветрились. На полу, возле стульев, валялись скомканные салфетки. Под одним из сидений красовалась аккуратная горка колбасных очистков, в луже вина плавали хлебные крошки.
- Я так рада снова тебя видеть, Ренье, - хрипло сказала тьена Алета. Ее плечи, видневшиеся под кружевной накидкой, дрожали как от холода. – Хочется много тебе сказать.
Фире Ренье Мейрах посмотрел на нее с некоторым раздражением, хотя и не без удовольствия. Он стоял возле окна, скрестив на груди крепкие, красивые руки. На гладких каштановых волосах играл свет закатного солнца, зажигал пряди охряной рыжиной.
- Ты такой…, - Алета смешалась. «Восхитительный? Странный? Притягательный? Равнодушный?» - хотела она сказать. – Такой… Такой.
- Какой? – спросил он. Его голос был негромким, вкрадчивым, опутывающим.
Алета вздрогнула.
- Не знаю, - прошептала она, чувствуя себя последней дурой.
Ренье улыбнулся. Он понимал, чего от него хочет Алета – несколько страстных взглядов, любезных фраз, допустимый в обществе поцелуй в щечку,  ласковый шепот на ушко. Выразительный вздох, полунамек – что угодно, лишь бы увериться в реальности их вчерашнего свидания. Он все понимал. Потому только улыбался. Улыбался и молчал.
Заскрипели ступени ведущей на балкон лестницы, послышались тихие распоряжения, и сверху полилось слаженное пение фиделей. Музыкантов было трое – пузатый, похожий на жабу старик, немолодая сухопарая женщина и рябой мальчишка. Инструмент в его руках казался огромным.
- Ренье? – жалобно позвала Алета. – Как ты добрался до дома?
Фире Мейрах пожал плечами, показывая, что не понимает вопроса.
- Добрался, - ответил он.
- В городе сейчас так неспокойно!
- В городе всегда неспокойно, тьена. Или всегда спокойно – все зависит от точки зрения.
Алета нервно сжала пальцами платок. Не так ей представлялся этот разговор, совсем не так!
- Но ведь война, - заметила она.
- Пока никакой войны нет, поверьте уж советнику вана, - усмехнулся он.
Мимо прошли две молоденькие девушки в одинаковых, шитых золотом парчовых платьях. Обстреляли Алету насмешливыми взглядами.
- Не под роток подобрала кусок, - прощебетала одна из них.
На щеках тьены вспыхнули красные пятна. Ренье вздохнул и уселся на подоконник. Мельком посмотрел на статую Грома Спокойного – сгорбленного, опиравшегося на посох старца -  механически прошептал слова молитвы и прикрыл глаза.
Тогда-то он и почувствовал это. Отворилась ведущая в никуда дверь. Обжигающий поток коснулся его сознания, завертелся вихрем, опалил острым, чуждым жаром. Заскрипели нечеловеческие голоса, сливаясь в один пронзительный крик.
«Я пришел… Пришел… Пришел…»
«Вы все умрете»
«Умрете»
Крик перешел в визг – тонкий, режущий бритвой – и стих.
Он открыл глаза и вытер со лба капли холодного пота. Его пальцы сжались на рукоятке меча – бесполезной придворной игрушки – и тут же разжались.
Фире Ренье Мейраху было страшно. Очень страшно. Он поднял глаза и увидел, что Гром смотрит на него пристально, словно ожидая чего-то. Мраморное лицо бога было печально, брови – нахмурены. У резко очерченных губ залегли складки. 
- Проклятье, - прошептал Ренье. – Проклятье, проклятье.
Сидевшая рядом Алета встрепенулась.
- Ты что-то сказал? – спросила она, подаваясь вперед.
От нее сладко пахло корицей, пудрой и смесью розовых масел. Ренье провел рукой по волосам.
«Проклятье», - подумал он.
К окну неторопливо подошел лоснящийся круглолицый слуга, поклонился и доложил, надуваясь от осознания собственной значимости:
- Его могущество ван требует к себе фире Мейраха. Соблаговолите проследовать.
Ренье посмотрел на стоящие во дворе солнечные часы и кивнул.
- Простите, дорогая тьена, меня зовут государственные дела.
- Когда мы..., - начала было она.
«Вы все умрете», - прошептал кто-то издалека.
- Поговорим позже, - отрезал Ренье.
Он соскользнул с подоконника и следом за слугой направился к дверям. Оставшаяся сидеть Алета проводила его долгим взглядом.

Ван Лийер  был щупл, черноволос и черноглаз. Традиционный костюм синего бархата обрисовывал намечающийся животик и сутулые плечи. Движения вана отличались неподобающей высокому сану суетливостью: он постоянно вертел головой, вытягивал шею, потирал руки и переступал с ноги на ногу. Придворные прозвали Лийера «Попрыгунчиком».
Когда слуга распахнул перед Ренье двери кабинета, ван полулежал на кушетке и смаковал ягодное желе. Рядом, в мягком полукресле, расположился советник Гир – бритый наголо шкафоподобный человек с бычьей шеей и цепкими, умными глазами. Второе полукресло пустовало.
- Аа, опаздываешь! - Лийер облизал пальцы и принял сидячее положение.
Ренье поклонился.
- Увлекся беседой с дамой, - пояснил он.
- А мы тут ждем. Очень мило!
Ренье виновато склонил голову.  Ван рассмеялся.
- Ладно тебе, не изображай раскаяние, все равно не поверю. Подай сюда бумаги.
На пол легла подробная карта страны. Густо зеленели елочки лесов, нитками тянулись реки, серыми пятнами выделялись города и замки. Придавив углы карты книгами, Ренье уселся в кресло и закинул ногу на ногу.
- Хотелось бы утвердить некоторые детали, - Лийер томно потянулся и почесал щеку. – Чтобы ничего не было упущено.
- По велению Грома, корабли готовы к отплытию. Орудия размещены. Полки ждут приказаний, - доложил Гир, раскрывая тетрадь в кожаном переплете.
- Конница?
- Лично проводил проверку, ваше могущество.
- Заклинатели?
Советник позволил себе легкую усмешку.
- На палубах. В цепях и нетерпении.
Ван поболтал ногами в воздухе.
- Скорей бы уж завтра.
Он соскочил с кушетки и присел на корточки возле камина. Поцокал языком, глядя на ревущее пламя. Огненные языки  взвивались и опадали, озаряя лицо правителя, отражались множеством блесток в хрустальных вазах.
- Велик ли запас стрел? – спросил он.
Гир сверился с записями.
- Почти весь Зарехай-лес свели.
- Да ну?! – обрадовался Лийер.
- Так точно, ваше могущество, - подтвердил советник. - Только пятачок в самом центре остался – там чащоба непролазная, да и древесина не лучшего качества. Уж больно сыро.
Ван легко поднялся и прошелся по кабинету, заложив руки за спину. Его пальцы непрерывно сгибались и разгибались.
- А как же Слепни?
Гир широко улыбнулся, демонстрируя крупные желтые зубы.
- Выкурили их, по велению Грома. Большую часть на месте покрошили, остальных – в кандалы.
- Показательный суд?
- Готовится.
Лийер остановился возле расстеленной на полу карты.
- Организуйте все в самом большом зале. Или даже лучше – где-нибудь на площади. Приговорить к смерти. Зрелищной и мучительной. Например, к обдиранию кожи. Через пару минут после завершения казни должен прибыть гонец с моим помилованием.
- Непременно, ваше могущество, - советник сделал пометку в тетради.
- Впрочем, это все потом. После победы.
- Слушаюсь.
Ван вздохнул и повторил:
- Скорей бы уж завтра, - он повернулся к Ренье. – А ты чего молчишь, Мейрах? О дамочке своей размышляешь?
Тот с трудом разлепил губы:
- Выступление нужно отменить. Немедленно.
- Что? – брови Лийера поползли вверх. – Что ты несешь?
Ренье сжал кулаки. В его глазах вертелись черные круги, сливаясь в уходящую в бесконечность воронку. Он слышал скрежет и свист, грохот и крики отчаяния. Чудовищная тревожная музыка гремела в ушах, отдавалась болью во всем теле. Кожа похолодела, застыла, словно покрываясь корочкой льда.
«Вы все умрете», - проревел ветер.
- Выступление нужно немедленно отменить, - громко и внятно проговорил Ренье.
Лийер уставился на него, как на умалишенного.
- Да с какой это стати? Ты что, пыльцы нанюхался?
- Надо отложить атаку, - упрямо сказал фире.
Он лихорадочно просчитывал возможные варианты. Хватит ли сил, если собрать все войска, мобилизовать запас, народное ополчение?
- Почему мы должны поступить вопреки воле Грома? – спросил Гир. Могучий советник смотрел на Мейраха серьезно, понимая, что тот не станет попусту сотрясать воздух. – Нам было дано ясное знамение: пришла пора начать войну.
- Великий Гром говорил со мной.
 Ван ошарашено открыл рот. Гир приподнял брови, ожидая продолжения.
- Нашему миру грозит опасность. Кто-то вторгся сюда. Кто-то, желающий убивать. Мы должны быть готовы дать ему отпор, уничтожить его.
- Великий Гром сам поведал тебе это? – не без иронии поинтересовался Лийер.
Ренье чуть побледнел и стиснул зубы.
- Я могу доказать, - тихо проговорил он, глядя на правителя серо-зелеными, волчьими глазами.

Они вышли из кабинета потайным ходом, поднялись по винтовой лестнице к одной из больших башен.
Несмотря на лившийся в узкие окна солнечный свет, здесь было холодно. Белые мраморные стены и потолок, казалось, искрились льдом. Дышали морозом росшие из пола стеклянные сталагмиты. Посреди помещения, в широкой чаше, инкрустированной тысячами мелких  бриллиантов, пылал священный огонь Грома. Ясное, почти невидимое пламя, плясало в своем драгоценном ложе, не согревая, не освещая. Оно казалось прозрачным, но сквозь него виднелись не округлые стены святилища, а странные, изломанные горы, нагромождение иззубренных пиков, черные провалы расщелин.
Ренье встал на одно колено и приложил руку к сердцу. Лийер и советник Гир последовали его примеру.
- Мудрости твоей просим, великий Гром. Вразуми невежественных, не дай ошибиться, разреши наш спор, - произнес ван. – Ты дал нам знак напасть на островных варваров, смести их, уничтожить, поработить. Стать владыками всех земель. Приказываешь ли ты нам выступить завтра, как и планировалось, или отложить поход?
Ничего не произошло.
- Идиотская затея, - прошипел правитель. – Если бы Гром хотел предупредить нас, он бы сделал это более явно.
- Он сделал это вполне явно, - парировал Ренье.
- Всем известно, друг мой, как я тебе доверяю, как ценю твои советы, но ты часом не перебрал за обедом маковой настойки? – съязвил ван.
В это мгновение раздался низкий гул. Лепестки пламени взметнулись к самому потолку, затрепетали, задрожали, налились темным, кровавым цветом. В багровом колышущемся мареве появилась рука с выставленной вперед ладонью.
Лийер вскочил и попятился. Гир сморщился, как от головной боли и потер виски. Оба смотрели на Ренье с ужасом и уважением.
- Великий приказывает нам остановиться, - сказал тот. – Гир, держи армию в полной боевой готовности. Постарайся собрать как можно большее ополчение на защиту городов.
Советник встретился с ним взглядом и кивнул.
- Все так паршиво?
- Не то слово, - фире помолчал и добавил: - Я чувствую, как оно близится, как прет на нас. И оно... голодное.
Ван положил ему руку на плечо.
- Как думаешь, Верховный торий знает?
Ренье помедлил.
- Полагаю, Великий Гром не мог не предупредить первого из своих слуг.
- Интересно, почему же здесь он говорил именно с тобой?
- Я ваш приближенный.
Лийер прищурился.
- А почему не со мной лично? – спросил он. В его словах звучала обида.
- Может, вы слишком заняты, чтобы слышать глас свыше?
Воцарилось молчание. Ван потирал руки, погрузившись в размышления. Потом поднял голову и улыбнулся.
- Пожалуй, ты прав. Оповещу сеньоров. Пускай зовут народ под защиту крепостных стен. Пойдемте в кабинет, надо решить, что лучше предпринять в сложившейся обстановке.
Ренье немного расслабился.
«Может, справимся?» - подумал он, глядя на священное пламя.
Ладонь уже исчезла, и огонь снова стал прежним. Прозрачные сполохи взлетали над чашей, мимолетно отражая резкие очертания покрытых снегом гор.
Давешняя музыка еще билась у него в ушах, громыхала барабанами, звенела литаврами. Иногда в нее вплеталось хриплое многоголосие. Среди хаоса звуков можно было бы разобрать отдельные слова и фразы, но Ренье не хотел даже пытаться. Он и так знал, что услышит.

В городе было слишком шумно. Дробно стучали по булыжнику копыта коней, гремели телеги и кареты, свистели в воздухе бичи возниц.
На центральной площади, примыкавшей к одной из стен дворца, как всегда стояла давка: сотни челобитчиков стремились попасть на прием к  вану, между ними, как юркие угорьки, сновали торговцы с лотками, предлагали пирожки, чесночные сухарики, копченую рыбу и сласти. В толпе бродили пестро одетые женщины с оголенной грудью и плечами, сверкали поддельным золотом браслетов и брошек. Провинциальные господа, не имевшие понятия о том, что кратчайший путь не всегда самый верный,  ехали во дворец верхом или в экипажах, надолго застревая в бурном людском водовороте.
- К-у-уууда-аа прешь, харя паршивая, - кучер огрел кнутом зазевавшегося разносчика. – Не видишь, чтоль, тьена везу высокородного на прием к его могуществу!
Продавец упал, кульки с семечками соскользнули с его лотка и посыпались на брусчатку. К ним тут же потянулись жадные чумазые руки, раздался довольный смех. Разносчик вскочил на ноги, потирая поясницу.
- Да чтоб ты сдох, крюкач усатый, харкун недоделанный! Чтоб тебя твой тьен сгноил до смерти! Чтоб тебя его громилы в хлеву разложили, - он подобрал с мостовой покрытый грязью булыжник и бросил вслед карете.
Камень попал точнехонько кучеру между лопаток, оставив безобразное пятно на новой желтой ливрее. Уличные ротозеи восторженно засвистели и заулюлюкали.
- По балде ему, по балде!
- Ты нагадь на снаряд сперва! – предложил одноногий, но очень прыткий нищий.
- Вот еще, продукт на такого гнуса переводить, - осклабился разносчик.
- Давай тогда я нагажу!
- В темечко, в темечко! – скандировала орава беспризорников.
В воздухе засвистели жареные каштаны.
- Шапку сбили! – возопила щербатая девчонка в залатанной юбке и безрукавке.
- Попадет теперь гаду от тьена!
Кучер обернулся, яростно прокричал что-то, грозя кулаком, но поворачивать карету вспять не стал.
Ренье остановился на последней площадке западной, почти заброшенной дворцовой лестницы и окинул взглядом бурлящую площадь.
«Они еще не ощущают присутствия, - подумал он. – Пока не ощущают».
Предчувствие тугим обручем стискивало ему виски, пульсировало в венах.
«Вы все умрете», - выдохнули стены дворца.
«Умрете», - злорадно шептали ступени.
Ренье встряхнулся, пытаясь отделаться от давящих мыслей. Потом зашел за колонну, присел на корточки и отодвинул одну из плит в ее основании. Одним движением сбросил плащ, стянул богато отделанную шерлами куртку, снял пояс с придворным мечом. Аккуратно свернул одежду в узел и спрятал ее в тайнике. Запустив туда руку почти по плечо, извлек непритязательного вида накидку и перевязь со своим любимым клинком. Поставив плиту на место, фире, насвистывая, пошел вниз.
По периметру площади стояли крытые ряды, где можно было купить все – от рыболовных крючков и поношенной обуви до серебра и островных диковинок. Ренье пробирался между прилавками, злобно скалясь в ответ на предложения зазывал. Меч он держал под мышкой, дисковидным навершием вперед.
- Огурчики, чудесные огурчики! – выкрикивал пузатый краснокожий торговец. – Хрустят на зубах, тают на языке! На лучших приправах, на редчайших травах!
- Платки тончайшие, узорные! – вторила ему вертлявая галантерейщица. – В колечко проскользнут, прозрачные, как слезки, вышивка островных мастериц-рукодельниц!
- Переливчатые тараканы-гиганты! Липкие и манящие! С крыльями и без! Для услаждения глаз и желудка! Три медяка штука, десяток за две дюжины отдам!
Ряды благоухали медом, молоком, мясом, дымом и специями. В воздухе звенела многоголосая, искусная брань, время от времени разряжаемая звоном колоколов с башни Великого Грома.
Возле лавки старьевщика Ренье свернул налево и углубился в полутемный, вечно сырой  квартал бедных магазинчиков и второсортных питейных заведений. Здесь было тихо. Смердели под вечерним солнцем жирные лужи, из щелей высовывались узкие крысиные мордочки. У перекрестка фире будто бы невзначай кинул взгляд через плечо, проверяя нет ли за ним слежки, нырнул в дурно пахнувшую подворотню, пробежал дворами и вышел на широкую безлюдную улицу.
- Добрый господин! Добрый господин! – окликнул его чей-то дребезжащий голос.
Ренье обернулся. На пороге одного из домов стояла всклокоченная старуха в ветхом сером платье.
- Добрый господин! – она протянула руки. – Не бросайте нас здесь! У мужа моего ноги отнялись, не ходят. Не успеем мы, не успеем.
- О чем ты говоришь? Куда не успеете?
- Спастись! Спастись, добрый господин! – старуха бухнулась на колени, прижалась лбом к земле. – Помогите нам, помогите! Муж мой из благородных, писать может, читать, я стряпаю, посуду мыть могу, полы, стираю, штопаю. Пригодимся вам, добрый господин! Оно уже идет, идет, надо торопиться! Оно близко!
Ренье застал на месте.
- Близко?
Женщина подняла голову. В ее глазах застыл дикий, непередаваемый ужас. Губы дрожали.
- Не бросайте нас, - попросила она. По морщинистой щеке скатилась слезинка. – Надо предупредить доченьку, внуков, пока еще не поздно!
- Я должен идти.
- Оно убьет нас! Убьет нас всех!
Ренье повернулся и пошел прочь, слыша за спиной бессильные сдавленные рыдания. Его шаг был твердым.

Баня «Последняя капля» была не совсем тем, чем казалась снаружи. Под нарядной вывеской, изображавшей мочалку и перевернутый пузатый кувшин, скрывалось заведение весьма подозрительное.
В приемной комнате рядами висели простыни и полотенца, громоздились одна на другую кадки. На длинных полках были разложены куски мыла, бритвы, массажные масла и коробочки с тальком. Вдоль стен стояли покрытые льняными дорожками лавки. Несмотря на сильную влажность и духоту, окна всегда были не только закрыты, но и задернуты плотными темными шторами.
За стойкой в углу стоял вечно хмурый детина в накрахмаленном белом фартуке. Его звали Пнога. Он молчаливым кивком приветствовал завсегдатаев, предлагал пиво или яблочную водку. Атмосфера была теплая, дружелюбная, но банщик не слишком радовался приходу новых клиентов: на все вопросы отвечал односложно, упирал на нехватку дров и, как следствие – отсутствие горячей воды. Наиболее настырных гостей выпроваживал несильными, но унизительными толчками в грудь.
- Иди-иди, откуда пришел, - приговаривал Пнога. – Объясняют же – поленцы еще вчера закончились, ждем пока подвезут.
- Так ведь дым из трубы идет, - пробовал протестовать незадачливый, но наблюдательный визитер. – Значит, кто-то парится!
- С собой топливо принесли, стало быть, - не давал себя сбить с толку банщик. – За чужой счет хочешь помыться, ворюга?
Ренье переступил порог «Последней капли» с легкостью заправского купальщика. Небрежно кивнул присутствующим и подошел к стойке.
- Душа просит парку, - негромко сказал он. – И чтобы по высшему разряду.
Пнога открыл дверцу толстобокого буфета, достал бутыль, наполненную мутной жидкостью, встряхнул ее и принялся ее рассматривать на свет.
- Мочи нет, как просит, - проявил нетерпение Ренье.
- Так сильно, говоришь?
- Как будто сто лет себя веничком не хлестал.
Банщик облокотился на стойку, пристально рассматривая пришельца. Очевидно, что-то в его облике показалось Пноге заслуживающим внимания. Он вздохнул и свистнул помощника.
- Эй, Вихратый, подежурь пока.
Из-за буфета вынырнула лохматая голова.
- Чего?
- Подежурь, говорю, - Пнога вручил Вихратому бутыль, неторопливо снял фартук и направился к двери, ведущей во внутренние помещения дома.
Ренье последовал за ним.
В коридоре было темно, сыро и очень тепло. Лампы едва освещали неумело, но ярко разрисованные стены и беленый потолок. На крючках висели пучки высушенных трав и цветов. Под ногами хрустели свежие соломенные половики. Где-то невдалеке шумела вода.
Пнога шел небыстро, время от времени останавливался, чтобы поправить фитиль или передвинуть сбившийся коврик. Это тоже было частью ритуала: даже самый важный и высокопоставленный гость должен понимать, что здесь он только проситель.
Коридор свернул направо, и на простенках между дверьми появились выполненные в пастельных тонах гобелены, ярче загорелись светильники. Устилавшие пол ворсистые дорожки скрадывали звуки.
- Нельзя ли поживее? – раздраженно спросил Ренье.
Банщик недобро глянул на него через плечо и нырнул в занавешенный бархатной портьерой проем. Как и предполагал фире, банщик привел его в комнату для переодеваний. Зеркала в серебряных рамах отражали роскошь низких диванов и покрытых белыми шкурами кушеток, столиков с напитками и фруктами, резных платяных шкафов. Шум воды усилился, перерос в грохот.
Пнога ловко отодвинул лежанку, свернул ковер и резко ударил ногой по одной из плит. Что-то отчетливо щелкнуло, и плита уехала в сторону, открывая ведущую в темноту лестницу.
- Соблаговолите, - сказал банщик, расплываясь в издевательской улыбке. – Ежели крыс увидите охамевших – не бейте их, они ейные, заклинательские, осерчать может.
Фире  кивнул и, не раздумывая, пошел вниз.

В просторной квадратной зале без окон Ренье бывал не раз, но его все еще завораживало слаженное пение фонтанов, журчание бегущего в мраморном русле ручья, тревожный перестук капель. Он замер, вдыхая свежий влажный воздух, освобождаясь от давящих мыслей.
Если бы ван Лийер увидел его здесь, то он, вероятнее всего, приказал бы отрубить фире голову. Или подвесить над муравейником за пальцы ног. Или сбросить в чан с кипящим маслом. К счастью, ван считал, что таких мест больше нет и слухи о них – лишь пустая болтовня.
Холодные струи оплетали потолок, тянулись от угла к углу, обволакивали столпы и балки, висели пеленой на входе, образуя прозрачный щит. Простая, но сильная магия бегущей воды надежно закрывала от посторонних глаз место обитания последних свободных заклинателей. Могли ли великие и грозные ширам-ши прошлых дней вообразить, что их далеких потомков будут травить, как докучливых и опасных грызунов? Заставлять служить, унижать, вынуждать прятаться по норам?
Фире вздохнул, глядя на высеченную в стене фигуру Грома. На каменном лике было множество капель, капелек и  брызг, но бог не казался плачущим: его брови были сдвинуты, глаза смотрели угрюмо и нетерпеливо. В могучих руках, острием вниз, он держал большой двуручный меч. Гром-защитник – последняя надежда умирающего народа, единственный якорь, спасение и оплот – был готов покарать любого, кто посмеет напасть на изгоев.
- Ты зачем пришел, Мейрах? – разбил тишину низкий женский голос.
Ренье зачерпнул воды из ближней раковины, плеснул на лицо, пригладил мокрыми руками волосы.
- Важное дело, Бруари. И очень срочное, - сказал он.
- Ты ведешь себя как несмышленый чийнах. Что может быть важнее того дела, что мы уже начали? Которое ты ставишь под угрозу своим поведением?!
- Задай этот вопрос себе, ширам-ши. Спроси у своего сердца, не подскажет ли оно тебе чего, - Ренье отвязал ножны, положил их на пол и сел на корточки, прислонившись спиной к колонне. – А я подожду.
Вода заволновалась, забурлила сильнее, ручьи вздыбились волнами, подпрыгнули вверх струи фонтанов.
- Ты тоже его слышишь? – тихо спросила Бруари, выходя на центр зала.
Она была невысокой, крепко сбитой женщиной с неприятными, очень жесткими чертами лица. Ее коротко подстриженные волосы седой щеточкой торчали над выпуклым лбом. На ней не было ни алмазного палантина, ни тиары, ни перстней с самоцветами, ни других регалий, но исходившая от нее сила ошеломляла, заставляя вспомнить былую мощь их народа.
- Уже несколько часов, - ответил Ренье.
- Я думала… Я решила, что это лишь мое воображение…
- Боюсь, что нет. Оно идет сюда.
Ширам-ши села рядом с фире, заглянула ему в глаза. Возле ее ног тут же примостилась неведомо откуда взявшаяся крыса, заелозила хвостом по мокрому полу и осторожно взобралась заклинательнице на колени. Та погладила ее по спинке.
- Кто это? Зачем оно здесь?
- Не знаю. Но, боюсь, не с мимолетным дружественным визитом, - пожал плечами Ренье.
Бруари недобро прищурилась.
- По-твоему, сейчас самое время позубоскалить?
- Отнюдь. Сейчас самое время серьезно обдумать ситуацию.
- Судя по твоему тону, ты уже все обдумал и даже принял решение, - бросила ширам-ши сквозь зубы.
Из-за колонны показалась вторая крыса, стремительно пересекла зал и запрыгнула Бруари на плечо. Ренье наклонил голову.
- Да.
- И каково же оно?
- Мы должны отменить восстание.
Гладившая крысу рука замерла. Отточенные ногти впились в бурую шерстку зверька.
- Ах, вот как? – медленно процедила заклинательница. – Так просто – взять и отменить? Чудесная идея, фире.
- Пока не поздно, Бруари, - продолжал он. – Свяжись со всеми. Прикажи выждать. Мне нужно всего несколько часов, чтобы прояснить ситуацию. Потом я скажу, что надо делать. Может быть, еще не слишком поздно.
Она молча глядела на него, и в ее глазах светилась бешеная злоба.
- Ты рехнулся. Спятил. Ты приходишь сюда меньше, чем за день до начала восстания и требуешь повернуть все назад? Оставить пленников во власти извергов, чтобы те вынуждали их применять священные обряды для убийства островитян? Сказать нашим людям – простите, приходите в другой раз, а пока возвращайтесь в свои берлоги? Ты хочешь разрушить труд многих лет, перечеркнуть надежды?
- Не забывай, что это был и мой труд, - тихо сказал Ренье.
Ее губы растянулись в улыбке.
- Да. Я помню. Ты – наш герой, Мейрах. Проник в высшие слои, поднялся к самому трону узурпатора, стал советником. Помогал организовывать бунт, добывал необходимые сведения. Поверь, если бы не это, от тебя бы уже остались одни головешки. Маленькие дымящиеся угольки.
Бруари встала, и устроившиеся на ее плечах крысы тоже поднялись на задние лапки, запищали, оскалили острые зубы.
- Мне плевать, что там пришло в наш мир. Ты же сам сказал, что не знаешь, кто это и зачем сюда явилось? А если, по велению Грома, удастся использовать его пришествие  на благо дела? А если оно поможет нам – прямо или косвенно -  разделаться с ваном и его людьми? Освободить наших братьев и сестер?
- Оно сожрет нас всех. И народ материка, и островитян, и заклинателей. Ему все равно, кого жрать.
Послышался дробный перестук коготков, и еще три крысы подбежали к беседующим, уселись рядком, вытянув хвосты.
- Мы не беззащитны, как чийнахи, - бросила ширам-ши.
- Мы достаточно беззащитны. Бруари, надо всего лишь переждать. В будущем у нас еще будет шанс отомстить.
- Если мы сейчас упустим момент, дадим вану Лийеру расправиться с островитянами, то для нас будущее может и не наступить.
- Лиейр не пойдет на острова, - раздельно произнес Ренье. – Я сказал ему, что Гром говорил со мной и предупредил об опасности. Армия ждет в полной готовности.
- Ты посоветовал вану отложить выступление?
- Да.
- Ты слишком много на себя берешь, - процедила Бруари, зловеще скривив губы.
Возле нее сконцентрировался переливающийся шар размером с голову младенца. Его поверхность морщила рябь, не позволяя рассмотреть вырисовывавшиеся в глубине фигуры и картины. Крысы обеспокоено заверещали, спрыгнули на пол, выстраиваясь неправильным полукружием.
- По велению Грома, - выкрикнула она, и водяной снаряд устремился к фире.
Тот медленно поднялся, чуть дернул плечом, и шар беспомощно лопнул, пролился на пол тысячью капелек.
- Ты действительно думаешь, что пришедший может нам помочь? – очень спокойно спросил Ренье.
Ширам-ши с вызовом кивнула, уперев руки в бедра.
- Я видела его. Это зверь. Любого зверя можно приручить.
Фире пристально посмотрел на ее искаженное яростью лицо. Взял за руку. И вложил свои пальцы в ее раскрытую ладонь.
- Значит, ты видела слишком мало. Давай глянем вместе?
- Нет! Нет! – воскликнула Бруари, пытаясь вырваться, но было уже поздно.
Окружавший их мир истаял, оплыл, открывая потусторонний, пугающий ландшафт. От горизонта до горизонта тянулась сверкающая черная равнина. Кое-где из антрацитовой почвы вздымались обгоревшие, похожие на обелиски, стволы деревьев. В воздухе висел удушливый дым.
- Умрете, - проревел доносившийся отовсюду голос.
Сверкнула молния, и на землю обрушился ливень. Вода смыла слой пепла, помутнела, и стало видно, что равнина не черная, а темно-красная, цвета спекшейся крови. Повсюду проступали следы, отпечатки огромных, когтистых лап. Возле них топорщились кучи изломанных костей. Висевшие на ребрах черепа покачивались под порывами ветра, издавая тоскливый, стонущий скрип.
- Отпусти!
Руку Ренье обожгло холодом, он вскрикнул и очнулся. Бруари лежала на полу, свернувшись в клубочек. Ее била дрожь. Возле ног ширам-ши валялись мертвые крысы.
- Проклятье, - еле слышно прошептала она. – Нам уже ничего не поможет.
По бледной, как полотно щеке скатилась слеза. Ренье опустился на колени, погладил заклинательницу по волосам.
- Отзови людей, Бруари. Пока не поздно. Они должны быть готовы защищать города.
- Нам уже ничего не поможет, - повторила она.
- Мы сами себе поможем.
Ренье подхватил с пола ножны и направился к дверям. Бруари поднялась на локтях и посмотрела ему вслед.
- Не уходи, - попросила она.
- Я должен идти.
- Это бессмысленно.
- Бессмысленно было бы сразу сдаться.
- Прошу тебя.
- Мы еще увидимся. Главное – отзови людей.
- Не уходи.
- До свидания, Бруари.
Заклинательница тряхнула головой и встала. Оперлась рукой о колонну, прислушиваясь к стихающему звуку шагов.
- Прощай, Ренье, - сказала она и тихо, неумело заплакала.

Когда фире Мейрах снова оказался на улице, солнце уже скрылось за крышами домов. На брусчатке лежали длинные тени, веяло вечерней сыростью и прохладой. Колокола на башне Великого Грома звенели тревожно, предупреждающе.
«Там знают, - подумал Ренье. – Слава богу, там знают, там знают!»
Он поспешно свернул за угол, наискось срезал скверик, и, быстро миновав бедный, почти неосвещенный квартал, вышел на площадь перед дворцом. Возле нарядной, солидного вида прачечной фире остановился, оправил одежду и зашел внутрь. Навстречу ему выбежал миловидный пухлый юноша в холщовых штанах, переднике и шлепанцах на босу ногу.
- Что будет угодно его господству? – спросил он, кланяясь и прижимая руку к сердцу.
Ренье молча положил на стол жетон с выдавленным номером. Юноша кивнул и исчез в соседней комнате. Через несколько мгновений он вернулся и торжественно преподнес фире бумажный сверток, перетянутый бечевой. Бросив приемщику монету, Ренье вышел из прачечной, свернул за угол и остановился в безлюдном проулке. Развернул обертку, достал тщательно выстиранную и выглаженную серую мантию. Накинул ее на плечи, тщательно завязал тесемки, спрятал лицо под просторным капюшоном. Из потайного кармана рубашки извлек черный с проседью парик, накладную курчавую бороду и несколько разноцветных тюбиков.
Несколько минут спустя из проулка вышел смуглый, приятной наружности монах. Степенным шагом пересек площадь, на минуту остановился возле коновязи дорогого трактира, придирчиво прищурился, выбирая лошадь.
- Вот эту, - приказал он перепуганному слуге, вскакивая в седло. – Передайте ее хозяину благословение Великого Грома.
- Слушаюсь, благородный брат.
Ренье легонько хлопнул  кобылку ладонью по боку, та вздрогнула, встала на дыбы, заржала, как от ожога, и, направляемая наездником, устремилась в лабиринт улочек.
В городе было уже совсем темно. Владельцы кабачков спешили зажечь фонари возле своих дверей, пошире распахивали окна. Лавочники же, напротив, гремели засовами, прятались за надежными ставнями и решетками, чтобы подсчитать дневные барыши. Несмотря на поздний час, народу было много. На каждом перекрестке, возле каждого дома стояли небольшие группки взволнованно переговаривавшихся людей. Они еще не понимали, что происходит, но подсознательный, животный страх заставлялся их держаться вместе.
Вдоль проспекта, ведущего к башне Великого Грома, выстроилась беспокойная живая колонна. Потрескивали в темноте факелы, раздавался нервный смех, ругань.
- Веди нас, Гром-воин, - неуверенно скандировала собравшаяся возле самых стен толпа. – Веди нас к победе!
- Не бросай нас!
- Да нам знак!
- Мы в твоей власти!
Услышав цокот копыт, толпа хлынула к приближавшемуся всаднику, окружила его. Десятки рук потянулись к стременам, к сбруе, но коснуться даже краешка накидки Ренье никто не решался.
- Благородный брат! – выкрикнул жилистый крепкий мужик в заляпанной мясницкой робе.
Ренье обернулся, глядя на него из-под капюшона.
- Да, друг?
- Что нам делать, благородный брат?
- А почему вы здесь?
Мясник оглянулся на товарищей в поисках поддержки.
- Ну… мы это…
- Потянуло вдруг, - поддержал его кто-то.
- Странность в душе приключилась.
- Непонятные свербения всякие.
- Странность, значит? - хмыкнул Ренье.
Мужики испуганно заулыбались.
- Верно, благородный брат! Дома сидеть мочи нет никакой. Не гоните уж!
- Не гоню, не гоню, не бойтесь.
- Прикажите чего. Авось, мы как подсобить сможем, всем миром-то?
Ренье тронул поводья.
- Оставайтесь пока здесь, если уж вам так неймется. Вдруг, сгодитесь для чего.
Кобылка дернула головой, обеспокоено фыркнула и медленно двинулась с места. Толпа живо расступилась, открывая коридор к воротам башни. Когда всадник подъехал почти к самому входу, давешний мясник снова протиснулся вперед и окликнул Ренье:
- Благородный брат! Погодите, благородный брат!
Фире придержал лошадь.
- Да, друг?
- А что случилось-то, благородный брат?
Шумно переговаривавшиеся люди разом замолчали, стихла брань, звон бутылок. Все повернулись к Ренье, открыли рты, ожидая ответа.
«Вы все умрете, умрете, умрете», - выводил у него в голове дикий, скрежещущий хор.
- Самое страшное, - помедлив, бросил он и скрылся за воротами.

Храм утопал в зелени. За надежным высоким забором начинались настоящие джунгли: тянулись в небо стройные, с гладкими стволами заморские деревья, пышным кружевом накрывали землю кусты, стелилась сочная трава. Пестрые лианы опутывали ветви, свешивались со столбов и суков.
Возле конюшни Ренье спешился, шлепком направил лошадь к поилке, и, привычно лавируя между клумб и грядок, направился к группе озабоченно беседовавших монахов. Служители Великого Грома встретили фире как родного. Его окружили, приобняли за плечи и повлекли во внутренние помещения башни.
- Ты где шляешься, разбойник? Весь храм на ушах стоит с самого ужина! – выговаривал ему беспокойный как воробушек дедок, чьи волосы напоминали несвежий растрепанный стог сена.
- Наи бегают, как прищученные, то построение затевают, то еще какую перекличку. Еле тебя отмазали. Сперва сказали, что ты на кухне дежуришь, потом – что с поручением выехал, - вторил ему худющий косой отрок по имени Фред.
Ренье виновато кивал:
- Да вот, задержался что-то. В городе – паника, народ мечется, не пройти, не протолкнуться. Пришлось лошадь прихватить, чтобы к вечернему сбору успеть.
Старик – его звали Вясел - семенил рядом с ним, высоко подобрав полы шерстяной накидки и заглядывая спутникам в глаза.
- Успел – и славно. А то мало ли что. В любой момент ведь может... Шарахнуть.
- На сердце как-то муторно, - вставил Фред. – У многих братьев видения начались. Провидцы, почитай, в отключке валяются. Некоторые рядовые, с хорошей эмпатией – тоже. Чудо-юдо еще до нас не добралось, а мы уже сидим с мокрыми штанами в состоянии полной небоеспособности, лапкоподнятости и невменяемости.
Он говорил весело, с насмешкой и напором, желая зубоскальством скрыть снедавшее его беспокойство.
- Скорей бы все прояснилось, - с тоской выдохнул молчавший до тех пор высокий монах со спокойным, умным лицом - Сирд. – Не помирать страшно, а смерти ждать. Решилось бы все по быстрому...
Вечернюю тишину рассек призывный голос колокола. В полутемной прихожей он звучал приглушенно, зловеще.
- Вот и зовут. Сейчас все решится, - шепнул Вясел.
Мимо них сплошным потоком шли служители Великого Грома. Облаченные в пышные одежды младшие наи поторапливали братьев, выговаривали медлительным.
Все спешили занять места вокруг статуи Грома Разгневанного, возвышавшейся в центре молитвенного зала. По углам, в низких чашах, курилась цирея – трава, прояснявшая сознание, освобождавшая от разум от бремени земного. В клубах дыма фигура бога была видна не совсем отчетливо – время от времени сквозь белую пелену проступала то увенчанная рогами голова, то широкая, закрытая пластинами доспеха грудь, то шипастый хвост. Попираемый копытами камень просел и пошел глубокими трещинами.
«Бойтесь гнева Грома», - гласила надпись на пьедестале.
Ренье вздрогнул и потер лоб.
- Время, - сказал он.
Фред посмотрел на него с недоумением.
- Чего?
- Верховный торий у себя, говорю?
Сирд покосился на Вясела. Дедок пожал плечами.
- Кто его поймет. То ли медитирует, то ли размышляет, то ли по другим измерениям бродит. Послы из дворца третий час дожидаются. Но уж к сбору-то появится.
- Мне надо срочно к нему попасть. Минуя привратников, недоделанных изыскателей и прочих самозванных сторожевых псов. Это очень важно. Поможете?
Благородные братья обменялись удивленными взглядами, и уставились на Ренье с почтением и испугом.
- Так это он тебя весь день гонял? – догадался Вясел.
- Значит, ты для него шпионишь?
- Оказывается, ты доверенный агент Главного?
Ренье смущенно откашлялся. Ему не хотелось открываться, но в сложившейся ситуации ничего лучшего он придумать не мог. 
- Я помогаю Верховному торию, - осторожно начал он.
Монахи переминались с ноги на ногу, ожидая продолжения. Их лица в обрамлении серых капюшонов казались на удивление похожими.
- Мне было поручено кое-что разузнать, - Ренье замялся, - не привлекая к расследованию половину служителей храма.
Колокол зазвонил громче.
- Не стойте, благородные братья, не стойте, - выкрикивал лысый най. – Продвигайтесь на свои места.
В левой руке он держал яркую бронзовую лампу, испускавшую пряный травяной дым.
- Я должен попасть к нему до начала сбора.
Отрок покачал головой.
- Тебя не пустят – только и всего.
Ренье отмахнулся.
- Я пройду тайным ходом. Главное – отсюда ускользнуть, - он указал глазами на ведущую к верхним этажам лестницу.
- Ты мог бы просто сказать наям…
- Верховный не желает огласки, - Ренье понизил голос. – Вы же его знаете. Если что не так сделаю – раздавит. Разотрет в кашицу.
Они знали тория, и потому поверили сразу. Сирд нахмурился, Фред беспомощно захлопал ресницами.
- Но чем мы можем помочь?
Повисло молчание. Потом Вясел вздохнул и решился:
- Главное – не мешайте мне.
Шаркающей походкой старик приблизился к стоявшему возле лестницы наю, делая вид, что хочет продвинуться к заднему нефу. Стрельнул глазами по сторонам, и с громким стоном осел на пол, повалив семисвечник и поставец с глиняной вазой.
- О, сердце, сердце кольнуло! Жжет-то как, мочи нет!
Най побледнел и бросился к нему.
- Ты что, Вясел?
- Ой, кончаюсь, не иначе, - прохрипел симулянт.
- Точно кончается, - поддакнул Фред. – Аж зеленый весь ликом стал.
- Что ты несешь, болван? Каким еще ликом? – разозлился най. – Быстро дуй за лекарем, а то дежурство внеочередное получишь.
- Давит-то как! – причитал Вясел.
- Воды, скорее!
- Коньяку лучше, - встрял Сирд.
- Помираю, братцы!
Убедившись, что на него никто не смотрит, Ренье проскользнул к лестнице и беззвучно взбежал по ступеням вверх. Перед ним открылся высокий сводчатый коридор, который заканчивался инкрустированной драгоценными камнями дверью. Еще раз оглянувшись, он провел ладонью по стене, нащупал небольшую выпуклость в форме солнца, и последовательно надавил на несколько лучиков. Раздался гул, и часть стены отъехала в сторону. Ренье протиснулся в образовавшуюся щель, и понесся по темному ходу, все время поворачивая направо. Внизу раздалось хоровое пение.
«Проклятье, уже начали! Только бы успеть», - подумал он, влетая в пахнущий мятой гардеробный шкаф.
Отодвинув мантии, Ренье выскочил наружу и оказался в просторных золоченых покоях. Свет уличных фонарей, просачиваясь через витражные окна, падал на пол цветными бликами. За запертой на засов двустворчатой дверью негромко переговаривались стражники и послы вана Лийера.
На ходу отлепляя бороду, он бросился к тазу с водой, быстро умылся, снял серую накидку и облачился в аккуратно разложенное на кровати искристо-черное одеяние. Прикрыл лицо шелковым шарфом и кинул быстрый взгляд в зеркало. Советник вана фире Ренье Мейрах, заклинатель, шпион и первый помощник мятежной ширам-ши, благородный брат – Верховный торий Великого Грома был готов к выходу.

Когда Ренье поднялся на центральный балкон, молитвенный зал уже гудел от нетерпения. Между фигурами монахов струился дым, поднимался к потолку, стелился у подножия статуи.
- Приветствую равных братьев моих, - сказал Ренье, кланяясь в пояс.
Собравшиеся ответили тем же.
- Вы знаете, вы чувствуете, что принес нам сегодняшний день, - продолжал он. – Неведомая тварь явилась в наш мир, желая уничтожить в нем все живое.
Его голос звучал приглушенно, почти тихо, но легко разносился по всему помещению.
- Мы можем погибнуть. Если ничего не предпринять, то конец этого дня станет и концом света. Надо забыть о распрях, о раздорах и противоречиях. Надо отложить все споры. Надо отменить войны. Мы должны выступить единым фронтом, плечом к плечу. Только тогда у нас есть шанс победить.
Зал разразился криками.
- Приказывайте, торий!
- Возьмите наши жизни!
- Ведите нас!
Ренье поднял руку, и возгласы стихли.
- Сегодня я заглянул во многие окна, во многие души, во многие сердца. Наш мир разрывается на части. Мы на грани смуты, гражданской войны, голода и разрухи. Сосед ненавидит соседа, брат – брата. И только одно объединяет всех, - он обвел глазами собравшихся. – Вера в Великого Грома. Эта вера поможет нам объединиться для борьбы с общим врагом.
Монахи молчали.
- Наи и благородные братья! Идите город! Созывайте народ в храмы! Но пусть здесь останется каждый десятый – мне понадобится силы, чтобы провести разведку. Тогда мы точно будем знать, что делать. По велению Грома!
Зал взорвался. Братья поднимали руки, приветствуя тория, выкрикивали слова молитв.
- По велению Грома!
- Скорее, в город!
- Звонари, на башни!
Полилось тягучее пение колоколов. Оставшиеся в храме монахи встали на колени, скрестили руки на груди. Ренье закрыл глаза, втягивая ноздрями остро пахнущий дым, и коснулся открывшихся для него источников. Тонкие струйки потекли к нему, по дороге сплетаясь, вливаясь друг в друга, образуя широкую реку.
- Спасибо, братья! – громко сказал он, и нырнул в неспокойный бурлящий поток.
Его вынесло к пустынному океанскому побережью. Желтоватые волны обрушивались на пляж и с шипением отползали обратно, цепляясь за мелкие камешки. Солнце висело совсем низко над горизонтом, не грея, а лишь едва освещая. Это был полюс – южная оконечность мира.
Чайки с шумом, пронзительно крича, носились по воздуху. Их было так много, что небо казалось темным. Сделав над побережьем круг, птицы собрались в стаю и улетели. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь тяжелым, нарастающим грохотом.
«Оно войдет здесь», - вдруг отчетливо понял Ренье.
«Вы все умрете», - где-то совсем рядом прошептал гость.
Грань, отделявшая его от мира, становилась все тоньше, истаивая, испаряясь, как корочка льда в теплый весенний день. Ренье уже мог видеть узловатые, тумбоподобные лапы, уродливое туловище, клубки щупалец, жаркие, ищущие пасти. Существо было огромным, невероятно быстрым, гибким, и очень, очень опасным. Куда более опасным, чем представлялось Ренье.
«Они не справятся, - с ужасом подумал он. – Они с ним не справятся. Что смогут сделать мечи, стрелы и копья против этой шкуры? Что дадут заклинания? Это конец».
Смрадное дыхание отравляло воздух, убивали все живое вокруг. Возле спинных шипов вились рои  крупных мух, по роговой коже ползали пауки.
«Все пойдет прахом».
Краем сознания Ренье чувствовал, как растет питающая его сила: храмы наполнялись истово верующими прихожанами. По его пальцам бегали мурашки, волосы искрились.
«Есть только один способ. Только один».
Он сбросил мантию Верховного тория, обнажил меч и через зыбкую пелену шагнул навстречу пришельцу. Тот встретил его неслышимым смехом:
«Ты умрешь… Ты умрешь…».
Покрытые присосками щупальца метнулись вперед, желая опутать, поглотить жертву.
«Ты умрешь первым».
Ренье пригнулся, танцующе ушел от удара и стремительным движением меча отсек несколько отростков. Жуткий, душераздирающий визг разорвал пустоту. Существо подобралось, взвилось вверх и обрушилось на нападавшего. Тот отскочил, закружился, жадно вбирая в себя все больше силы. Мимоходом дотянулся до доверчиво раскрывшихся Фреда, Сирда и Вясела, зачерпнул чуть больше, чем следовало, оставляя их пустыми, высосанными. Ему не нужны были лишние свидетели.
Узкая пасть щелкнула у самой его груди, прочертив на коже длинные, тут же загноившиеся царапины. Ренье бросился в сторону, перекувырнулся, ударил мечом по незащищенному боку. Из раны полилась густая, вонючая жижа. Зверь пронзительно закричал, замолотил щупальцами, обвил ноги противника, потащил его к себе. Победно жужжа, мухи облепили добычу.
Красная, жгучая ярость затопила Ренье. Бурлившая в нем сила расправила его плечи, налила мускулы невиданной мощью. Широко развернувшись, он двинул по удерживавшим его щупальцам, наискось распорол второй бок пришельца. Соскочил на землю, перехватил меч обеими руками и наотмашь рубанул по маленьким, близко посаженным глазам. Существо зашипело, задергалось, плюнуло множеством режущих как бритва паутинок. Ренье, взлетев в воздух, ударил по открывшимся пастям, повалил чудище на землю, и всадил меч в основание короткой бугристой шеи, навалился на рукоятку всем телом, загоняя клинок глубже.
Существо тонко взвизгнуло, застонало, из разрубленной шеи фонтаном выплеснулась мутная зеленоватая жижа. Прерывисто дыша, Ренье стоял над ним, наблюдая, как беспомощно и жалко стучат щупальца по скалистой почве. Потом отшвырнул подрагивавшее тело ногой и пошел прочь. Земля проседала под его тяжелыми шагами, отпечатки раздвоенных копыт глубоко врезались в камень.
Он повернулся к океану, угрожающе наклонил увенчанную рогами голову и прокричал:
- Это мой мир!
Гнев продолжал клокотать в нем. Презренная тварь явилась сюда, чтобы погубить дело его жизни, уничтожить, бездарно сожрать его землю и народ? Разбить лелеемые мечты, разрушить так долго вынашиваемые планы?
Планы совершенного Апокалипсиса?
Разве тупой зверь может сделать конец света долгим, мучительным и прекрасным? Разве сможет в нужный момент нажимать на скрытые пружины, усиливая и продляя агонию? Взращивать надежды в сердцах, чтобы выморозить их безысходностью?
- Я все сделаю сам, - уже спокойнее проговорил Великий Гром и вошел в воду.
Покрытый шипами хвост тянулся за ним по дну, поднимая на поверхность клубы смешанного с песком ила.