Syrop

<b>кипарис</b>

Когда кожа становится слишком легкой для моих глаз и слетит туман сознания, как низкие из моих динамиков, я выйду в душный город, охлаждая прохожих льдом в своих глазах. Хотел бы ты меня согреть в этот жаркий день, но я недоступен, хотел бы я себя согреть, поэтому иду вниз по улице оставляя след инея. Столько акул там, которые хотят взять или купить что-то. Было жарко. Как миллионы людей за стеклом телевизора, пытающиеся изменится, позвонив в прямой эфир на ток-шоу, и каждый раз, когда появляется что-то новое, все хотят купить. Ярость, которую ты выливаешь на бумагу похожа на демона, выпущенного на волю. Эта вещь на улице - это азиатская ярость, эти бордюры разрезанные ломтиками - это азиатская ярость, эта мысль, которая не дает тебе покоя 24/7/365 - это азиатская ярость. Что нужно, чтобы подтолкнуть человека к совершению чего-то материального, что подвергнет опасности человеческую жизнь. Довести сознание до абсолютного края.

<b>линия</b>

Войти в воронку урагана или подождать, пока она сдвинется в мою сторону, улететь? Мне плевать, я ветер, появляюсь от разрыва температуры в атмосфере, если все спокойно - меня нет. Если вокруг холод - я стану водой и просочусь каплей сквозь землю. Дам жизнь засыхающим зернам и с ними же прорвусь наружу. Corn. Сегодня я дам жизнь другому себе, сегодня я буду болтать с незнакомцами, пить всякую дрянь, отдыхать в бане, играть в бильярд, окатывать холодным душем текущих сучек и улыбаться парням, поднимать настроение застенчивым и смущать распущенных, свобода бушует во мне; 2 packs of DXM, couple of forties. Искренность - только когда больно. Ложь; лукавый - чтобы сохранить наслаждение, продлить удовольствие от правды. Коктейль из жизни и смерти - вот что происходит хорошо освещенными вечерами моей жизни.

<b>strictly class A’s</b>

Запах денег, шорох купюр, цвет пула - даже после третей, - шары по углам на удивление зевак-фонарей. Последняя партия. Лежа на диване; внезапная судорога потревожит собеседницу, предупреждая о наступлении легкого возбуждения... Невозможность пошлости - я еще не закончил со своим напитком и два тюбика гликодина  ждут меня на кухне. Невозможная мерзость, но помогает увидеть осень через призму декстрометорфана, забыть о том, что придется заниматься любовью, ощутить тепло морского прибоя, нежная вода сочится сквозь щели тел, осеннее море ласкает губы и кусает мочки ушей, играет с гениталиями и бросает ко дну. В горах за можжевельником прячется вахабид.

<b>drops</b>

Люди мыши с маленькими розовыми носами живут в своих маленьких черненьких норках, мажут пол подошвами тапок, красят печень прозрачным напитком, портят волынку легких, стелят простынку, ложатся вместе, тянут лямку, тыкают в ямку, кричат их гиены, вздулись вены, напряглись мысли, прорвавшись сквозь облако упали на землю, разлетелись искры. Они собираются вместе в большие норки, восторгаясь совершенством друг друга, они ищут себе подругу, избавляясь от недуга быть человеком, лечат эту болезнь любой отравой, поступают так, как надо, делают себя замком оковы, весящей на ноге у Бога. У каждого своя кривая дорога, а я буду стоять у порога, закрыв себя снаружи обнаженный, голый от своих амбиций, опущенный в воду унижения, с вмятой в остатки души педалью газа, со спусковым крючком на затылке, с белой нефтью в пробирке, вращаясь на виниловом диске города. Графические таблицы денег делят людей на тортик, отрезая кусочки от пирога чести, ожидают жестокой мести и хотят поздравить друг друга с проигрышем. Футбольный мяч совести пнули выше ворот и отправили за границы стадиона чтобы использовать вместо него друг друга. Твой цветок дружбы умер, но керамический горшочек алчности также бессмертен, как и джакузи с шампанским, темный баккарди, джин и вишневой вино. Небо из никотина, море из никотина, земля из шоколада, вместо красивых губ черная помада, в колонках радио и эстрада, а в черном ящике самолета боль и отчаяние. Ты закрываешь их на себя.

<b>решка</b>

Огромная плеть, которая меня подстегивает и толкает на ярость - не обида и не сострадание. Та личность, которая сидела в заточении так долго наконец-то вырвалась и дала волю поступкам и мыслям, преодолев все границы морали, воспрянула вновь и забила ключом. Кровь и насилие, разрушение и примитивная звериная ярость ищет самовыражения, я стараюсь держать ее дома, злые напряженные, но одновременно, чересчур обнаженные, откровенные стихи, голова, полная чепухи, плоть, жестокость все это наставило свои орудия наружу и высвободилось. Садомазохизм, напряжение, наплевательство и дебош - с одной стороны. Спокойствие, самодостаточность, пассивность, чистота и поэтичность - с другой. Они сменяют себя слишком часто, иногда смешиваясь, образуя коктейли невиданной мощи, морального взрыва и обвала принципов и благоразумия. Есть только мясо и болгарский перец. Свиные, говяжье отбивные моих достоинств съедаются за обе щеки, жесткое не прожаренное мясо уминается мной в больших количествах, я не могу насытиться плотью После драки моя разбитая губа иногда кровоточит, бывает я даже специально ее надкусываю, чтобы пробудить в себе адреналин и сойти с ума. И я с него уже сошел. Но я знаю, что я в любой момент могу вернуться назад, но уже немножко другим, более обогащенным опытом, понявшим, осознавшим что-то новое, мне надоедает все слишком быстро. Эти два лотка, которые мы перевернули вчера, бешеная скорость, развитая на мотоцикле, вминающая адреналин в кровь, тут же проглатываемую - то что сейчас мне нужно. Я сорвался с цепи, и пока я брожу голодный и самоопасный. Не бойся. Это все еще я. Я скоро вернусь. Это я, слышишь. Тот самый я. Жизнь - это движение. Назад или вперед - неважно. Иногда нужно спрыгнуть в пропасть, чтобы тебя отпружинило от земли, как от батута и подбросило на небо. А если там не будет пружины, то черт, можно и погибнуть.

<b>pre</b>

Ревербертор жизни пропускает ноты переменных, капает мягким событием на плечо надежны, впитываясь в нежные волосы и стекая по капиллярам в головной. Волна, гармония, море спокойствия, слова проходят по телефонным проводом, пропуская вперед мысли по оптоволокну. Взгляд, сквозь белое стекло. Сетки деревьев. Ядра фонарей. Молекулы масла пачкают мебель. Децибелы потоков точат мысли, роутеры зеркал перенаправляют в себя.

_________________________
Когда меня глотает червивое зрение,
И мысли попадают в водоворот течения
Раскинувшись на волнах, я иду ко дну
И после первой магистрали я к илу прильну
Такие времена, когда умирают дети,
Заставляют раскатывать дороги, побольше чем эти,
Плюс люблю пачкать бумагу, покурив перед этим
Тебе не интересно? Ты не видела и трети.
Когда я вдохну, я вижу только черноту
Злобу в себе и густую пустоту
__________________________

***

Я себя теряю. Я теряю свою душу, я делаю все, чтобы ускорить этот процесс, я поддаюсь влиянию агрессивных стихов, я сам пытаюсь вылить из себя такую же мерзость, говорить то, о чем раньше страшно было даже думать, целыми днями слушать спокойную ломанную злую музыку, соединяя в себе одновременно любовь и ненависть ко всему. Такая отцовская нежность козла к овцам, зависть и презрение, спокойствие, меланхолия, пассивность и вспыльчивость, я прикололся по прозреванию. Внутренности рвутся на свободу через горло. А в общем все окей.

<b>Liquor</b>


Дела протекают странно, очень тяжело пережить откровение зеркала, осознавшего свою форму и разлетевшегося по углам трюмо.
- Ты идеальный, ты то, что нужно всем. Ты свободно конвертируемая личность, дорогая валюта, за которую все окружающие вкалывают. Ты даешь голодным эмоции, ты одаряешь жаждущих любовью, ты ласкаешь их уши, меняя свои образы. Ты очень приспосабливаемый, гибкий, но ты не меняешь своего курса. Ты не зависишь от обстановки в обществе и всегда можешь стать единым, быть собой. Ты очень ценен для меня, тем, что я тебя не контролирую, но ты делаешь то, что я хочу, раньше, чем я подумаю об этом. А если ты меня огорчаешь, я все равно знаю, что ты делаешь это ради идеи. В эти моменты не я страдаю, а ты жертвуешь мне часть своей кармы, лабируешь мои чувства.
Глубокий вдох. Еще глубже. Руки на коленях, закрытые глаза и картины в мысли проникают мгновенно. Вчера я играл с трех пластинок. Три независимых канала, которые крутились вокруг меня так, как я хотел: художник – высокие, девушка-парикмахер – средние, диск-жокей – низкие. Как и положено, низкие – ровная, мягкая, монотонная бочка, средние – легкая мелодия, плавно затихающая и неожиданно вступающая в игру, и высокие – главный аудио-канал. Они были композицией, звучавшей не слажено, лишенные гармонии, в тот момент, когда они пришли. На секунду растерявшись в таком количестве крутилок и фэйдеров, я постепенно стал писать картину музыкой, задавая ритм, покрывая дымом, звуком, запахом. Я очень резко менял настроение игры, что доставляло всем удовольствие своим контрастом, не рушащим гармонию.
Я заигрываю с судьбой, не отступая от правил ее игры. Я капля пепси-колы, которая утоляет жажду лишь на несколько минут; я очень сладкий, но могу быть приторным после конфет; если меня охлаждать я буду лишь вкуснее, но если попробовать замороженным – я умираю. Прокатившись каплей по телу, я оставлю сладкий, немного липкий след, который хочется смыть или слизать, но лень вставать. Если меня употреблять слишком долго – я вызываю зависимость. Во мне больше кофеина, чем в кока-коле, но моя торговая марка менее популярна. Меня это устраивает, т.к ценителей вкуса хватает.  Если меня пить залпом из бутылки, все что ты получишь – это мерзкую громкую отрыжку и цирроз печени. Если меня долго держать в стакане – я выдохнусь.


<b>shiftin</b>

Мозаика сегодняшнего утра на моих стеклах makes me muzzle. Пасьянс вчерашнего вечера сошелся в бильярдной, последней картой лег Sonic. Извини, что раздражаю тебя латиницей, я слишком привязан к ней. К черту яркие цвета, сегодня я буду серым как лужа и холодным, как утренняя щеколда в уборной. Монолитный, матовый, серый металл, бездушный организм, соблюдающий пост эмоций. «Слова-Измена». Наши с тобой отношения похожи на первое комбо после длительных тренировок на рампе. Красота сводит с ума, но так тяжело балансировать в воздухе, чтобы больно не упасть.