Электричка

Долго ездить в электричке по одному и тому же маршруту - это все равно что быть завсегдатаем эксцентричного бара. Все становится болезненно близким, уютным и узнаваемым до горечи - те же станиции, та же местность и те же люди. Люди... Одно отличие:  в баре сначала сидишь (и пьешь), а потом спишь. В электричке - сначала спишь (утро раннее же), потом просыпаешься и начинается...

Приятный женский голос искаженный жуткой акустикой сообщает, что "осторожно, двери закрываются, следующая станция Шахтная". Я просыпаюсь. До недавнего времени сообщения произносились машинистами с неважными вокальными данными - кто хрипит, кто пыхтит, а кто шибает перегаром... или это тот бродяга в конце вагона? Те же машинисты порой развлекали усталых пассажиров включая то местный ростовский блат, то неместный блат, а один раз даже группу "Ленинград": как раз ту самую, где "а эта бля кто? а я отвечаю: твой ... в пальто". Цирк Шапито на колесах.

На станции Шахтная в вагон вваливаются ромалэ, пугая хрупкую старушку с внуком. Это табор барона  Лойко - моего старого знакомого, едут в Ростов или на добычу, или в гости к тамошнему барону, забыл как его. Чудные они, эти ромы. Вот он и сам Лойко - самый что ни на есть ром, замечает меня: "Ай, баро рай!" - и садится рядом. Стараюсь не замечать специфического запаха, которым окутан старый ром. (Как это был в "Пришельцах"? Она: "В этой церкви пахнет сыром, дорогой?" Он: "Ногами. Немытими ногами, дорогая."). Барон Лойко, в сущности хороший человек, а что судьба у него такая - ромская, так куда ж от нее денешься. Это он четыре года назад научил меня немножко ругаться по-ромски, чтобы пугать несносных черномазым мальцов: схватишь такого приставучего за ухо и как зашипишь ему: "кало джуклоро...", а он выпучивает на тебя глазенки и старается юлой вывернуться.

"Истощаемся мы, баро рай" - говорит мне Лойко, - "мой отец еще лошадником был, а я вот только эту свору таскаю за собой и все. Ну какой я барон?" Это его обычная песня, насколько я помню. Он говорит - я слушаю. "Многие укропниками становятся, оседло живут, а люди их все равно сторонятся. Не любят люди нас, ромов." Вздыхает. Кажется, по его морщинистой щеке течет слеза. "И еще торгуют этим зельем бесовским, падлюки" - Лойко сплевывает на пол и растирает плевок башмаком. Потом кричит своему табору что-то по ромски, и стадо цивилизованно разделяется на две части - бабы остаются на месте, а ребятишки разбегаются по вагонам попрошайничать. Я сую пробегающему мимо мальчишке здоровенный апельсин, тот опасливо берет его и смотрит на Лойко. Но Лойко задумался, а я заговорнически подмигиваю мальчишке и тот стремглав уносится дальше.

Лойко уходит собирать вместе свое стадо и делить добычу. А я улыбаюсь ему вслед: удачи, ром, на дорогах твоих.

Станция Новочеркасская. Отсюда в электричку обычно лезут музыканты. Играют они кто на чем - однажды летом даже ходила ватага пацанов с пионерским барабаном. Сегодняшний концерт представлен мужичком с аккордеоном, и восьмилетней девчонкой с холщовой сумкой. Мужичок поет низким голосом, что-то такое древнее, что я и слыхом не слыхивал. Красиво поет, надо отдать ему должное, вот только верхнее "фа" на аккордеоне у него фальшивит. Процессия "мужичок-аккордеон-девчонка" проходит по вагону, собирая скудную мзду: народу сегодня немного. Мужичок останавливается возле меня и садится, чтобы отдышаться. Я сую девчонке в сумку пятак и говорю тихо в сторону: "верхнее фа фальшивит". Мужичок удивленно поднимает на меня голову: "играешь?". "На гитаре" - улыбаюсь я. "Ага, брэшэт зараэа такая" - у мужичка прорезается мощнейший южный акцент - "все никак не справлю."

Станция Александровка. Мои музыканты уходят дальше по вагонам на заработки, и я начиная скучать, разглядываю лица соседей - серые лица посетителей эксцентричного бара, освещаемые через грязные стекла окон. Вот явно студенты - с сумками (на местном наречии - "баулами"),  странно однако, все же праздники, видимо задолжники. Дальше. Скромная девушка с тонкими волосами, серая мышка. Одна едет, читает книжку - нагибаюсь поправить штаны и читаю: "50000 мелочей для женщин" и еще что-то там. Клинический случай - множество комплексов, средний достаток, невыдающиеся способности. Мне немного жаль ее. Дальше. Наш гость. Видный (издалека то есть) дядька, вертит на толстенном, как сосиска, пальце сотовый телефон. Телефону красная цена - две сестерции, и дядка это знает, но все равно вертит.

Станция Развилка. Шумно вываливаются из вагона ромалэ и старушке с внуком становится легче. Уже совсем близко, начинаются пригороды. Снег и морозы были только на Новый год, и теперь, когда потеплело, весь город безобразно грязен. Он походит на нищего, нацепившего на свое тряпье яркую мишуру шоп-вывесок и реклам. Скорее бы наступил вечер...

Станция Ростов. Мой выход.