Бессонница

Я помнил это место. В северном блоке пятая ниша справа. Вокруг еще десятки таких же вместилищ. В узких щелях между плитами кому-то удавалось просунуть пучки легких полевых цветов. Они благоухали, окутывая своим ароматом безвкусный мрамор. Но через неделю только почерневшие вялые тельца стеблей напоминали о прежней роскоши и красоте этих моментов весны.

Я выдергиваю и отбрасываю в сторону букет цветов, который приносил тебе в прошлый раз. Прости, так давно я не был у тебя. Знаешь, я всегда помню, но у меня почти никогда не хватает времени, даже чтобы посмотреть телевизор. Я кручусь на работе, летаю в командировки. Я столько раз из иллюминатора видел маленькие кварталы, а в них мелькали твои глаза. Я всегда ношу с собой твою цепочку как память. Но редко прихожу поговорить с тобой. Прости.

Вчера я так и не заснул. И дело вовсе не в бессоннице. Я никак не мог освободить свой мозг от роя мыслей. Вспоминал тебя, думал о тебе, о том, что существует теперь только в моей памяти. В темной комнате разговаривать было не с кем. Только хрупкие белые человечки с большими черными глазами копошились у меня под подушкой. Но с ними бесполезно разговаривать. Они только тем и занимаются, что поедают все мысли, которые из моей головы сквозь ушные раковины вырываются наружу. Им абсолютно безразлично, о чем эти мысли. Человечки всегда голодны, и хруст позвоночников моих бесформенных излияний заглушает их содержание. Я чувствую, как их неоновые фонарики лучиками света копошатся в щетинках моего мозжечка и выискивают кусочки повкуснее.

Я лежал головой на подушке и смотрел за окно. Слишком привычный пейзаж космоса открывался моему взору: черное полотно, яркие дырочки звезд и Луна. Прошлой ночью она была особенно прекрасна. Я бегал взглядом по ее поверхности и старался запомнить все подробности лунного ландшафта. Луну просто переполняли эмоции: бархатные кислородные маски едва налезали на кратеры вулканов. И было заметно, что ей особенно трудно дышать. Но Луна справилась, она делала глубокие выдохи и задерживала дыхание.

И я вспомнил, как еще детьми мы бегали с тобой смотреть на извержения вулканов. Прекрасное зрелище, не правда ли? Помнишь, сколько впечатлений мы получали от каждого такого похода. Прятались в кустах сирени, и когда раскаленная стихия вплотную приближалась к нашему укрытию, по узким полоскам лавы мы пробирались к теплу хрустального камина. А этот прекрасный дождь, который мы собирали в ладони. Помнишь, как сильно обжигали ядохимикаты в наших полутривиальных кистях…

Меня совсем замучили эти беспокойные человечки. Я так хотел спать, а они все шептались. Человечки буквально вызывали у меня аллергию, потому что язвочки с лиловыми каплями желчи двигались под кожей, отрицая себя в метеорах.

Начинало светать, а мне все не спалось. Стихия идиотизма разбрасывала свои кудри навстречу северному сиянию агонии. С твоим уходом нас осталось так мало. Мы видимся все реже. Но все чаще думаем о тебе.

Чуть дрожащими от волнения руками я прикасаюсь к мраморной плите, провожу подушечками пальцев по золоченым буквам твоего имени, размазывая по поверхности капельки влаги. Все те же буквы, все то же прекрасной имя лета. Я немного надавливаю на мрамор - и плита подается. Еле уловимый запах сырости скользит из ниши. За плитой - маленькая узорчатая урночка. Я беру ее в левую руку, отодвигаю в сторону крышку. Твой прах, тусклый серый пепел, лежит на дне. Да, он совсем остыл, он почти холодный. Но в нем я узнаю горсточку твоего сердца в левом верхнем углу.