Мысли На Подоконнике

За окном висели хромые гирлянды биссектрис. После вчерашнего заката в артериях еще застревали снежинки. Колючие и холодные, они оставляли шрамы. Снег расплескался через края облаков и рассыпался в складки неоновых мостовых. Город спал, но этот сон нельзя назвать ни младенческим, ни старческим. Скорее это было тревожное забытье, сотканное из абстрактных воспоминаний и вспыльчивых иллюзий. Глоток за глотком город впитывал в свой асфальтированный каркас холод ночи.

Я спал на подоконнике. Январская вьюга просачивалась сквозь щели в окне. От этого мерзли пальцы и губы покрывались инеем. Наверное, стоило бы перебраться в постель и забыться до утра. Но мне так хотелось этой боли от пронизывающего холода, который вызывал сильный озноб во всем теле. Казалось, внутри не осталось ни капельки тепла. Ледяной космос словно впитывался в плоть.

Этот мир сегодня стал совершенно чуждым. Страшно осознавать, что шесть миллиардов людей абсолютно безучастны к тебе, даже к себе, к каждому. Они просто существуют, подчиняясь единственному инстинкту самосохранения, живут, чтобы жить, - жить вопреки всем законам бытия; жить, даже если для этого нет никакого смысла. Просто банально прозябать от затмения к затмению, от безмолвия к безмолвию и видеть смысл этого псевдосуществования в получении удовольствия, в страхе перед смертью.

Наверное, я схожу с ума. Придумал себе сюрреалистический мир, составленный из полифонической мозаики противоречивых понятий и категорий, и подвесил себя за пуповину геополитического ребенка Сальвадора Дали. На обед я ем поджаренный до корочки бекон и при этом не рисую в голове шокирующие картины концентрационных лагерей, где тонны человеческого мяса - потому что людьми это назвать уже невозможно - отправляются в кровоточащую мясорубку. Вместо этого украдкой пробираюсь в прямую кишку радужного сновидения атомного "гриба", который в этот момент в скомканном виде покоится в сердцевине боеголовки, и галлюцинирую вместе с ним. Вслед за успокоением рано или поздно наступит атомное лето, когда седые волосы Эйнштейна перетянут жилистую шею Голгофы, а ее колебания, вызванные спонтанными конвульсиями, разбросают по кладбищам ржавые перпендикуляры православных крестов.

Сладостный сон поедает бледные очертания моих ногтей на подоконнике. И сейчас, даже в забытьи ночи, я думаю только об одном: быстрее бы пришло твое письмо…