Черный Бархат

Чудеса происходят на рассвете…

- Кто завалил мой стол всем этим хламом?! Что это за бумаги?! Кто разбросал здесь все эти карандаши?! Почему на моем столе стоит пустая бутылка от шампанского?!!

Бриллиантов стоял посреди своего кабинета и шокированными глазами смотрел на свой рабочий стол. В руке он держал чашку горячего кофе, о которой мечтал все утро. Когда около получаса назад Бриллиантов ехал в переполненном вагоне метро, он уже предвкушал торжественность утренней церемонии поглощения кофе. Он пил черный напиток у себя в офисе каждое утро уже много лет подряд, но до сих пор не утратил остроту восприятия ритуала.

Сделав несколько неуверенных шагов к столу, подавляя на своем лице бешенство чувств, он остановился вновь. Прищурился. Потер глаза. Снова всмотрелся. Его брови опустились вниз, губы сжались.

- А это что за сюрприз? - осторожно спросил он.

На офисном столе стояла небольшая коробочка из черного бархата. Бриллиантов потому и не заметил ее, что она совершенно сливалась с цветом рабочего места. Он просто не мог оторвать от нее взгляда, ощущая бархатную энергетику. Бриллиантов ненавидел, когда кто-либо покушался на предсказуемость его кабинета. Тем более он не любил таких сюрпризов.

Нащупав боковым зрением стопку бумаг на полке, Бриллиантов вытянул первый попавшийся под руку лист, положил его на край стола и сверху поставил горячую кружку с кофе. Отступил на шаг, прищурился, потер руки. Снова приблизился к столу и несколькими уверенными движениями смахнул с поверхности все посторонние предметы, кроме кружки и чужеродного предмета.

Руки Бриллиантова вспотели от волнения, но медлить он уже не мог: аккуратно прикоснулся к крышке коробочки и вдруг отдернул руки - пальцы притягивались непонятного происхождения энергией. И все же любопытство оказалось сильнее страха. Резким движением Бриллиантов сорвал крышку.



- Хватит пялиться в эту дурацкую черную коробку! - послышался из кухни недовольный сонный голос жены. - Ты что так и не ложился ночью? Что за черт!

Заскрипела и хлопнула дверца холодильника.

- Пельмени на завтрак будешь?

Из гостиной не проникало ни звука.

- Что же ты молчишь? О, Давилов, пусть будет проклят тот день, когда ты начал работать на цементном заводе! В доме ни копейки, а ты все глаз не отрываешь от этого идиотского ящика!

Ее голос еще повозмущался, а потом суетливо забегали шаги по линолеуму. Похоже, она нашла кастрюлю, и так как на миг все затихло, то, пожалуй, никак не могла дотянуться до нее. Однако вскоре из кухни донесся грохот алюминиевой посуды, звук бьющегося стекла и ласковый шепот дождика из осколков. Вслед за первым, расплескавшимся по полу, в стену полетел и второй стакан.

- Ну-ну, Давилов! Растекайся и дальше в своем кресле! Жрать будешь готовить сам! Мне надоело!

Раздосадованная молчанием мужа, она отшвырнула в сторону фартук и уверенно зашагала в гостиную. Подбирая в голове самые тяжелые выражения, повернула за угол, прошла по узкому коридору и распахнула дверь в комнату.

- На-до-е…

Каменное лицо разбилось о спертую атмосферу комнаты и осыпалось на плечи. Руки захлебнулись: сначала мелкой дрожью, потом зашлись в истерике. Она упала на пол и исступленно стала грызть ковер ногтями. Волосы размазались по лицу и превратились в коричневую кашу. Из груди вырвался гнилой хрип. Он сорвался с вмиг почерневших зубов и покатился к креслу, в котором сидел Давилов.

Его тело было наклонено вперед, прямо к табуретке, на которой стояла бархатная черная коробочка, до краев наполненная застывшим цементом. Не далее как этой ночью Давилов опустил в еще мягкую жижу голову и ощущал, как она затекает в ушные раковины, забивает ноздри, ослепляет глаза. Он настороженно ждал, пока цемент стал застывать. С каждой минутой давление все увеличивалось. Вскоре Давилов услышал, как затрещали кости черепной коробки, почувствовал, как где-то глубоко в голове стали лопаться сосуды. Он был в сознании еще несколько минут и все это время ощущал на языке железный вкус крови, которая уже давно заполнила все пространство головы и теперь бурными фонтанами рвалась наружу. Она душила Давилова, застревала в глотке. Потом все пропало, провалилось в черный бархат пустоты.


- Ну и ночка сегодня!

Подушкин стоял по колено в луже, с ног до головы завернутый в целлофановый плащ.

- Посмотри, вверху ни звездочки, словно ливень посмывал их с неба. К черту! Сколько там уже натикало?

- Пять десять.

- Ладно, мне пора ехать. Кстати, я ведь позавчера поставил себе новую подушку безопасности. Представляешь: пригнал машину на техосмотр, а они мне заявляют, что моя никуда не годится. Ну и ладно. Выковыряли старую, а вместо нее в руль запихнули такую черную коробочку с новой подушкой внутри. Вот как. Теперь мне нечего бояться. Все совершенно надежно. Это невероятное чувство: за рулем и в полной безопасности. Все, пока.

Они пожали друг другу руки. Подушкин сорвал с себя целлофан, вскочил в салон авто и захлопнул за собой дверцу. Уже находясь в тепле, он снова помахал на прощание, погладил руль любимой машины и только после этого завел ее. Подушкин удобно развалился в сидении, настроил радио на интересную волну и стал ожидать, пока прогреется двигатель. Его приятель тем временем отворил калитку, и спустя несколько минут через нее машина легко выпорхнула в холодную пустынность улицы.

Подушкин чувствовал себя, как дома. Он не спешил набирать скорость. Улица была густо забита домами, поэтому он монотонно рассматривал черные громадины построек. И все же нога опытного автомобилиста ерзала на педали газа. Близко приблизившись к перекрестку он вдавил рычаг и ворвался в пересечение улиц. По роковому стечению обстоятельств в перекресток ввалился и грузовик для уборки мусора. Скрежет железа разорвал теплый свет полусонных фонарей. Подушкина швырнуло вправо, потом отбросило обратно в сиденье. Крышка отскочила от руля, и окровавленным сознанием Подушкин осязал бархатную бездну черной коробочки. Глаза подавились осколками ужаса. Подушкин пошатнулся и провалился в маленькую бесконечность.


Господи, что за сумасшедший день! Люди, белые стены, люди, палаты, люди, юпитер, скальпель, пинцеты, зажимы. А потом этот бесконечный красный свет на перекрестке, грязная лужа, затерявшиеся в сумочке ключи. Да, похоже, именно так приходит старость: начинают утомлять даже мелочи. Нет, положительно нужно что-то с этим делать. Так, что сегодня за день недели? Так-так-так… Кажется, пятница. Да ведь сегодня должен позвонить он!

Поворот ключа в замочной скважине - и вот она, наконец, дома. Прямо с порога под ноги бросается телефонный звонок: он задорно лает и весело виляет хвостом. Она швыряет на пол зонтик, сумочку, срывает туфли и на цыпочках, потому что холодно в пятки, бежит к аппарату. Хватает трубку - а там уже длинный гудок.

Ах, как досадно. Ведь это мог быть он. Вот так всегда. Ждешь, ждешь чего-то долго, напряженно, а оно промелькнет совсем рядом, и ты не поймешь или даже никогда не осознаешь, что это и был твой самый главный звоночек. Маленькой серебряной ложечкой будешь есть с блюдечка осеннее вдохновение, а потом появится он, изрыдается рифмами и подавится безысходностью. Конечно, ты не виновата, но ведь он тоже живой, ему ведь тоже хочется тепла. Постарайся его понять.

Она подходит к письменному столу, небрежно бросает на него огненно красный шарф, берет ручку и открывает записную книжку. Долго листает исписанные вдоль и поперек страницы, и отчаявшись найти хотя бы одну пустую, на первом попавшемся островке белого ожидания набрасывает:

Если запахи что-нибудь значат,
Когда ласково сердце смеется

Нет, что-то не так. Ладно, вечером вернусь к этим строчкам. Как хорошо, что камин еще не совсем погас. Надо только раздразнить его немного, и он потянет застенчивые языки пламени к ее силуэту. Ах, какой он замечательный. Ей всегда очень уютно с ним. Казалось бы такая чудовищная серая громадина, порезанная трещинами одиночества, покусанная коварством хрупких ладоней, а ведь нежная, надежная. Никогда не заплачет, никогда не вздрогнет, даже если полоснуть по горлу многоточием заморозков. Вытерпит, выкарабкается, задышит.

Господи, совсем ведь забыла! Она бросилась::7 в коридор, подняла с пола сумочку, рванула молнию и аккуратно достала маленькую черную коробочку. Хорошо, что она не помялась, не сломалась. В атмосфере квартиры чего-то явно не хватало. Возвратившись в гостиную, она включила музыкальный центр, и лишь комната наполнилась пассажами любимого рояля цвета желтой кирпичной дороги, ее лицо расплылось в улыбке. Ведь ради таких моментов стоит жить.

Она закрыла глаза и, все еще улыбаясь и сжимая в объятиях организм из черного бархата, стала медленно раскачиваться в такт музыке. Теплые потоки воздуха окутали ее хрупкое тело и закружили в танце, визуально раздвигая время и пространство. Она подхватила свою тень и, словно шарфом, обвила ею шею. Мимо проносились циферблаты, потерявшие рассудок в бешеном вихре вальса. Она будто бы вращалась в центре огромного прозрачного цилиндра, по стенкам которого размазалось изображение комнаты. Ах, как хорошо!

Так могло продолжаться вечно, если бы неожиданно не оборвалась музыка. Она остановилась, перевела дыхание. Легкая шелковая тень соскользнула с шеи, пробежала по плечам и упала на пол. Все это время черная коробочка была в ее руках. Что же внутри? Этот вопрос мучил ее весь день. Она взяла коробочку в одну руку, другую приблизила к крышке. Еще мгновение - и тайна черного бархата выпорхнет из заточения. Сейчас, еще одну секунду.

Она отступила на шаг, и ее тень, оказавшись внутри огнедышащего камина, мимолетно воспламенилась. В гостиной запахло дымом. Она обернулась, но было слишком поздно. Словно фитиль, тень быстро догорала, разбрасывая по комнате пламенные сердца искр, неумолимо приближая к ее стопам хладнокровное, жестокое пламя. Оно совершенно преобразилось с момента, когда вырвалось из камина: ни одной жалостной интонации, ни одной сострадательной усмешки.

Она вспыхнула молниеносно: огонь пробежал по ногам, окутал тело и сквозь маленький шрам обиды на груди ворвался в душу. Оставляя ожоги, окаймленные нитями запекшейся крови, пламя разъедало ее оболочки. Душа, высушенная болью и усталостью, полыхала ярче Солнца. По линиям воспаленных нервов огонь распространился по всему телу.

Ночь до самого утра развлекалась и грелась на углях ее костра…


Черный зал невероятных размеров, пропитанный запахом свежей черной краски. Черная тишина монотонно скользит по стенам. Повсюду разбросана черная мебель, покрытая слоем черной пыли. В центре зала стоит небольшой зеркальный столик из черного стекла, по середине которого - маленькая черная бархатная коробочка. Из кромешной тьмы, которая царит в помещении, появляются руки в черных перчатках. Они приподнимают крышку из черного бархата. Черное пространство космоса вращается внутри по спирали: Солнце, девять планет и мириады звезд.