8 Декабря

Тротуар проникал сквозь подошвы. Ноябрьский ветер расшвыривал полы пальто и трепал волосы. Под ногами шелестела сухая листва.

Я брел по пустынным улицам ночного города, опустив голову и нашептывая до боли знакомые строки стихов. Я пытался напевать их, но петь не получалось: в горле стоял большой терпкий и колючий комок существования наедине с самим собой. Этой ночью я остался по-настоящему одинок.

Улицы, которые я пресекал, были совсем темными. А когда на них попадались светящий фонари, то это лишь раздражало: хотелось побыть в мрачном, давящем одиночестве. А свет был этому помехой.

Но чем ближе я приближался к месту паломничества, тем больше людей попадалось мне на пути. Они так же безразлично брели по тротуару, словно их совсем не волновало (а может, они даже не осознавали?), существуют они или их уже нет. Был только какой-то подсознательный инстинкт стремиться туда, где еще можно было почувствовать тепло Его плоти.

Я не слышал их шагов, я не видел их лиц - только трепещущие огоньки в руках обращали на них внимание. И совсем бессознательно я понимал, что это были свечи.

Остановился машинально, потому что здесь задерживались все. Серая коробка, насквозь пронизанная светом, возвышалась над лицами собравшихся. Я стоял среди всех этих людей и ощущал себя одним из них. Хотя по отдельности никто не ощущал себя здесь собой. Я по-прежнему видел огоньки в их ладонях, слышал тревожное безмолвие, чувствовал пустоту внутри.

Из дверей появился незнакомый человек в белом халате, и сразу вокруг него поднялась непонятная суматоха. Он стал что-то громко говорить, но я не слышал его слов. Они были мне безразличны, к тому же он едва ли мог выразить с помощью набора звуков то, что хотел выразить, и то, что чувствовал я, каждый из собравшихся. Постоянно щелкали вспышки фотоаппаратов, слышались крики и обрывки слов с тех ступенек, где стоял этот человек. Такая суматоха нужна была только жалким репортерам, которые ждали сенсации.

Мы просто стояли и напряженно ждали этого рокового слова, надеялись, что оно так и не прозвучит. Я попытался уйти в себя, чтобы не слышать шума, не слышать страшного приговора жизни. Но это слово прозвучало, когда я был уже глубоко в себе. Оно ворвалось в задремавшее сознание нитью майских жуков и пронзило насквозь морщины тонких оболочек эмоций.

В то же мгновение я услышал нервный выдох и эхо жестокого "…мертв…", отражавшегося от суматошных прохожих, назойливых автомобилей и полиэтиленового неба. Повсюду послышались несмелые всхлипывания тех, чьи эмоции искали выхода в сумрак декабрьской ночи, ночи, которую навсегда запомнят складки странствующих облаков и стайки белых голубей, врывающиеся перед каждым закатом в лазурную тишину свободы…