Последняя гвоздика

А.С. посвящается.
Света, это пройдет…

     Был хмурый осенний вечер. Темнело рано. Накрапывал мерзкий дождик, люди сосредоточенно глядели себе под ноги, прикрывая уставшие за день лица зонтами. Из проехавшей мимо машины донесся обрывок заезженной песенки. Лера шла вдоль ряда магазинчиков и баров, жадно хватая ртом коктейль из сырого ноябрьского воздуха, гари, чужих духов и невесть откуда взявшейся корицы. Через двадцать минут она встретится с Хмельницким в том испанском ресторанчике  с совершенно неудобоваримым названием. Как ни странно, ей совершенно не хотелось идти на встречу, которую ждала целых две недели. В голову лезли разные посторонние мысли. О незаконченной контрольной по логике. О сгоревшей утром сковородке. О забытом в аудитории зонтике. О затяжке на последней паре колгот. Почему-то именно затяжка на правой ноге заняла все ее сознание. Лера шла и думала о том, что сейчас она сделает широкий шаг, и эта полосочка расползется, и превратится в такую огромную дыыы…

- Дура, куда прешься? Жить надоело? - словно из-под земли раздавшийся голос вернул девушку к реальности. Она тряхнула головой, прогоняя остатки наваждения, и обнаружила, что стоит прямо посреди проезжей части. Пугливо озираясь, торопливо перебежала дорогу. Подошла к двери того самого, решительно толкнула ее и вошла внутрь. Села за самый дальний столик. Через пять минут должен прийти Хмельницкий.

    Он появился через двадцать минут – как всегда, с опозданием.

«Как же он плохо выглядит», - с удивлением отметила про себя Лера. Словно впервые она увидела его уставшее лицо, вылинявшие глаза, всклоченные черные волосы, старое пятно на воротнике его любимой куртки. Она апатично разглядывала с головы до пят объект своего трехлетнего немого поклонения, силясь понять, что же в нем не так. Остановила  взгляд на его  руках. Дело было не в неровно стриженых ногтях. 

    В руках были ЦВЕТЫ.

    Он ни разу не дарил ей цветов.

- Зачем тебе эти трупы?- искренне недоумевал Хмельницкий, глядя на то, как Лерочка с завистью сворачивала шею вслед проходящим мимо парочкам с охапками шикарных  растений. – Выкидывать целое состояние на две минуты твоего щенячьего восторга, двадцать минут возни с вазами, водой, ножами и сахаром, три дня гниения – ради чего? Лучше потратить деньги на что-нибудь более рациональное.

     В руках были цветы. Жуткого вида пять унылых красных гвоздик.

- Вот…Решил тут…По дороге…Купил…Три года, как-никак, - тупо заулыбался Хмельницкий, переминаясь с ноги на ногу; протянул букет и начал суетливо раздеваться, неуклюже приглаживать взъерошенные волосы.

«Боже, он ведь прекрасно знает, как я не люблю гвоздики», - подумала Лера, с отвращением глядя на букет. Она вспомнила, как давно, еще в самом начале их знакомства, они прогуливались по улице и остановились около цветочных ларьков. Лера ткнула в сторону гвоздик пухленьким пальчиком, брезгливо сморщив нос.

- Фу, какой ужас. Ненавижу гвоздики. Сразу вспоминаю дедушкины похороны и книжки про счастливое пионерское детство. И кто только придумал эти цветы? Уж лучше мимозы.

- Не волнуйся, - рассмеялся Хмельницкий, легонько щелкнул ее по лбу. – От меня ты их точно не получишь.

      Как выяснилось позже, не только их.

       Лера снова нырнула в пруд прошлого. Она вспоминала первый год их …отношений, что ли? Они познакомились, когда Лерочка,  будучи еще школьницей, тайком вырвалась на дискотеку, где работал Он. Тогда она чувствовала себя на седьмом небе от счастья, гордилась тем, что ей симпатизирует ужасно большой (по ее меркам) человек с такой интересной работой и кучей взрослых забот, болячек и подружек. Часами она сидела с телефонной трубкой у окна, пытаясь не пропустить, когда же ее ненаглядный выйдет из здания ночного клуба напротив, где он был арт-директором, в сопровождении какой-нибудь новой танцовщицы или группы молчаливых мужчин. Всего у него было вдоволь, кроме времени. Сколько раз она набирала его номер для того, чтоб услышать: «Позвони позже. Извини. Занят». Он никогда не называл ее по имени, лишь в редкий случаях, когда сам звонил ей сам, да и то – чаще всего для того, чтоб коротко сообщить: «Встретимся позже. Извини. Занят».

-…А я считаю, что это просто безумие – такие условия. Никогда не соглашусь…Эй, да ты меня совсем не слушаешь, - разочарованно протянул Хмельницкий. – Ты уже придумала, что ты будешь есть?

     Лера сидела с совершенно отсутствующим видом и катала по столу бумажный шарик, скомканный из салфетки. Второй раз за вечер чужой голос выводил ее из состояния оцепенения.
-   Спасибо, Игорь, я ничего не хочу.

- Так нельзя. Съешь хоть что-нибудь. Выпей чаю или соку, ну, я не знаю, - вдруг рассердился Хмельницкий. – Ты похудела, осунулась. На тебе лица нет – что происходит?

-  Ничего. Какая разница? - коротко ответила она, отвела взгляд и безразлично уставилась в окно, подперев подбородок рукой.

- В конце концов, я имею право знать! – злился Игорь. - Неужели я произвожу такое впечатление, будто мне безразлично, что происходит с человеком, которого я лю…ммм…с близким человеком?

    Лера опять  перевела взгляд на Хмельницкого. Она задумчиво рассматривала того, кому она отдала три года своей маленькой жизни. Уже немолодой мужчина в дурацкой кожаной куртке с пятном на воротнике, запавшие небритые щеки, красные круги под глазами…Внезапно на нее накатила волна удушливой смеси сигаретного дыма и другой женщины. Раньше она мирилась с тяжелым ароматом дорогого табака, а чужих мускусных нот попросту не хотела замечать. Теперь же она чувствовала эти запахи, усиленные в десятки, сотни раз. К ним присоединился бензин, терпкий пот и едва уловимый горьковатый гвоздичный вкус. Леру затошнило.

- Как противно, - стиснув зубы, пробормотала она.

- Что такое? Что противно? Что с тобой? Ты так побледнела…Что еще за глупости? – заволновался Хмельницкий.

- Вот именно – глупости.

    Лера вскочила со стула, схватила пальто и сумку, абсолютно не понимая, что она делает, вырвала из горлышка вазы несчастные цветы, разлила воду по столу, и опрометью кинулась к выходу.

Он почти бежала по улице. На ходу натягивая пальто, ломая стебли гвоздик, пытаясь просунуть руку в рукав вместе с остатками уродливого букета.

- Как противно… противно. Противно-противно-противно-противно, - слово заведенная, повторяла она, каждое «противно» припечатывая каблуком со сбитой набойкой. Лера стремительно неслась на красный свет, боясь оглянуться назад, будто она – жена Лота, бежавшая из Содома. Она остановилась около входа в метро. Ее рвало.

- Противно, противно…- шептала она, всхлипывая. Лера достала салфетку, вытерла лицо и медленно побрела в стороны парка. И люди еще долго смотрели вслед девушке в порванном чулке, идущей, покачиваясь из стороны в сторону, оставляя за собой след из бордово-красных лепестков, сжимая в руке одну поломанную гвоздику.