Траббектун собака точка ру

Я стоял на краю крыши этого, совершено чужого мне дома. Погода была просто великолепна. Звёздочки падали с интервалом, секунд в десять. Всё это было красиво, и даже забавно. Всё это было красиво, и я бы радовался, если бы не одно но! С этой крыши за три последних месяца, сбросилось семь человек. Детишек, от двенадцати до четырнадцати лет. Я не думаю, что смог разобраться с этой проблемой, понять её. Не думаю. Если я принёс на крышу, все свои заметки за это время. И тепреь безучастно смотрю, на то, как их уносит ветром. Поднимает в воздух, кружит, кружит, раскидывая над городом, будто выпал снег, и даже если кто-то подымет листок, и прочтёт, поймёт или не поймёт, мне наплевать. Кто об этом мог подумать, ещё неделю назад.
В принципе, я не хотел этой командировки. Не люблю я, всяких явлений непонятных. А когда детишки с крыш сигают - это уж не моё, точно! А тут, чёрт дёрнул! Согласился, дурак!
Вы думаете просто, распрашивать, можно сказать, выпытывать подробности у родителей, которые потеряли своих детей?

- Я из газеты, можно у вас узнать…
- Пошёл к чёрту!
- Вы, поймите, я ничего плохого вам не хочу, я просто хочу знать….
- Собаку спущу!

Как тут, можно работать? Ехать! Уехать, к чёрту! К богу, к матери такой! Вот городок! У них здесь дети, как листья осенью с деревьев падают. Не один! И даже ни два! А они? И зачем здесь я?
Надо было сразу уехать. Даже не открывая чемодана. Не вынимая блокнот. Если бы не одно но. Девчонка.
После того как меня послали в очередной раз, а я в очередной раз решил, что пора уезжать из этой богом забытой дыры. Ко мне подошла девочка лет тринадцати - четырнадцати.
- Это ты узнать про пацанов хочешь, которые улетели?
- Каких пацанов? Куда улетели? - я сразу и не понял, о чём она. Мысли были совсем о другом: о билете, чемодане, доме, жене и о главном редакторе, чёрт бы его побрал!
- Ты не придуряйся! О тех, кто с крыш прыгают. Так хочешь знать? Кроме меня, тебе всё равно, никто ничего не расскажет. А знаешь почему?
- Почему?
- Дай сигарету. Потому что, они ничего не знают!
Я достал из кармана смятую пачку.
- Кто они?
- Взрослые! Подкурить дай!
- Пожайлуста, спасибо, вы, а не ты.
Девчонка с удивлением посмотрела на меня.
- Что, вы, мы?
- Тебя в школе таким словам не учили, как спасибо, пожайлуста? Взрослых на вы, называть?
Девчонка ещё с большим удивлением обвела меня взглядом. После чего, громко расхохоталась.
- Ну, ты дядя дал! Ты что, учитель? Приехал хорошему тону местных босяков учить? Я тебе дело предлагаю, а ты! Ой, умру сейчас!
Девчонка всё никак не могла успокоиться. Приступ смеха душил её всё сильнее. Она согнулась и стала бить ладошками по своим худеньким коленкам. Так продолжалось минут пять. Мне стало казаться, что это никогда не закончится. На конец-то смех стих. Её тело, ещё какое то время продолжало содрогаться. Когда, всё это безумие закончилось, девочка подняла голову, лицо было мокрое от слёз. Её глаза смотрели на меня, очень серьёзно. Я подумал, что слёзы на её лице, совсем не похожи на слёзы радости. Она молча, не отрываясь, смотрела мне прямо в глаза. У меня появилось такое чувство, что своим взглядом, она прожигает насквозь моё тело, мой разум. Заглядывает в самые потаённые уголки моего сознания, в те места, о которых я сам даже не догадывался. И ищет в них что-то, известное только ей. У меня по коже забегали противные мураши, между лопатками появилась маленькая и очень холодная змейка, которая постепенно стала сползать к пояснице. Становясь при этом, всё больше и больше. В какой-то момент я понял, что это - не змея, а струйка пота. Я не мог ни отвести взгляд, ни пошевелиться. Сколько прошло времени - секунда или вечность, не знаю. Время просто остановилось.
Она улыбнулась краешком губ, наверное, найдя во мне, то, что ей было нужно. Отвела глаза в сторону и тихо сказала:
- Извините, пожалуйста. Пойдём со мной, если не страшно.
Мне было не просто страшно, чёрт возьми! Меня сковал ужас! Но я чувствовал, что всё равно пойду, за этой девчонкой.
Его в маленьком городе видели все. И не видел никто. Только дети его видели понастоящему, только они его чувствовали. Он ходил по городу в чёрном плаще и чёрной надвинутой на глаза шляпе. Он никогда, ни с кем не разговаривал. Даже милиция его не замечала. Может, они его просто не видели. Может, и другие взрослые его тоже не видели. Но все в этом городе знали, что он есть. Не задумываясь, кто он. Он так долго жил среди них, что о нём давно забыли. Был, есть, ну и ладно.
- Куда мы идём? - Спросил я.
Девчонка молчала.
Я продолжил.
- Если ты меня позвала, а я согласился, скажи хоть, как тебя зовут?
- Ляля.
Больше, за всю дорогу я не услышал от неё ни слова.

Мы долго шли по пустыному городу. Кружа по каким-то узким и грязным улочкам. Я совсем потерял орентацию, хотя на улице было ещё светло. Дома становились всё ниже. Улицы всё уже и грязнее. Мы подошли, к какому-то полуразрушеному дому, с выбитыми окнами, когда уже совсем стемнело.
Да…. Этот дом, произвёл на меня самое гнетущее впечатление. Это не было тем местом, где бы я, мечтал побывать. Разбитые окна, хлопали остатками покорёженных рам. Дверь, перекосившись, висела на одной петле. Листовка, криво прилепленая на двери: "Замараев - наш мэр!". Стены, разрисованные похабщиной.
В доме раздался жуткий грохот. Из окон взметнулись столбы пыли. "Наверное, обвалился потолок, теперь тут точно делать нечего"- с облегчением подумал я.
На девочку Лялю, весь этот шум не произвёл никакого впечетления. Она взяла меня за руку.
- Пойдём.
- Куда пойдём? - спросил я.
- Туда - Ляля указала рукой в сторону дома.
- У тебя что совсем крыша съехала? Как у этой развалины? Нет, я во внутрь не пойду! У меня каски нет! Даже в каске, всё равно не пошёл бы! Если так сильно хочется, иди Ляля, иди. Пусть тебе на голову бревно или кирпич свалится, может поумнеешь, а я тебя здесь подожду.
- Мы вместе пойдём, и ничего не свалится, он так решил, он тебя ждёт - Ляля крепче сжала мою руку.
Ладонь словно опустили в чан с кипящим масло. Выдернуть руку и убежать, не было никакой возможности. Руки и ноги просто не слушались меня. Моя рука всё глубже и глубже опускалась в чан. Боль и жар становились нестерпимыми. Уже всё тело в этом проклятом масле. Я чувствовал как моё тело покрывается пузырями, которые лопаются, обнажая мясо, которое тут уже обугливается, снова появляются и снова лопаются. Ещё чуть-чуть оно достигнет головы и всё. Сначала обуглится нос, потом закипят мозги, лопнут глаза, голова взорвётся, как яйцо в микроволновой печи. Всё п…ец …
…меня, голого кинули на огромный кусок льда. Тело с шипением быстро, даже очень быстро, остывало. Пузыри больше не появлялись. С минуту, я был на верху блаженства. А может не минуту, кто знает? Блаженство на льду быстро проходит. Секунды - щёлк, щёлк и всё. Жар прошёл. Колотить начинает. Дрожь, что ли? Или как? Это уже не дрожь, а это оно, всё больше и больше! Бам! Бам! На части, на осколочки! Бам! Бах! По полу рассыпался! Одни ледышки, кусочки ледяные! Именно! Ледяные! Брр! Уж лучше гореть, чем так на запчасти, как леденец! Ой! Холодно! Ой! Зараза! Ой! Ой!
- Хватит! Хватит Ляля! Я иду! Я бегом бегу! Умоляю хватит! Прекрати! Иду! Если смогу. Ляля! Не я ли тебя слушал, на твои рассказы повёлся? А сигаретами угощал? Прекрати! А то…. Больно как!
- Мы пойдём вместе.- Ляля направилась к дверям, не отпуская моей руки.
Я поплёлся за ней.
Абсурд! Перекошеная дверь. Скрип, скрип. Листовочка: ""Замараев - наш мэр!"". А на стенах такое, что и читать не хочется. И я, взрослый дядька, за ручку с малолеткой, в заброшеный дом. Если кто бы увидел, это был бы другой роман. Криминальный!
Видит бог не хотел! Заставили!
Лесенки, ступенечки и всё вниз, да во тьму. Не хотел, заставили! Коридоры склизкие, тунели страшные. Я послушно шёл, вслед за Лялькой. Иногда наступая с хрустом на какую-то косточку, иногда отфутболивая что-то круглое. Черепа? Может. Мне было всё равно, хотя косточки поподались чаще. Так и шли. Топ, хрусть! Топ,топ, хрусть! Молча.
Обхохотаться и не жить! Пришли! Комнатка три на четыре. А может четыре на пять? Не мерял. Стены чёрные, потолок чернее. А вокруг всё мерцает и блымает: мониторы, мониторы, мониторы, а рядом с ними дети, детки, маленькие такие. Младше Ляльки. Носики насуплены, бровки нахмурены - серьёзные. Пальчки по клавишам, так и тарахтят. Дело до нас, тут никому нет.
- И что дальше? И стоило меня так мучать? А, Ляль?
Мне стало очень обидно.
- Ну и что? За что? Кто ждёт? Когда? Выведи меня отсюда! Играются дети и на здоровье! Я причём? У меня утром поезд.
У Ляльки лицо такое светлое стало, довольное. Улыбается. Глазки хитрющие. Зубки блестящие. Носком сапога, камешек в стенку запулила. Шлёп! Хоть бы кто нибудь, обернулся! Руку мою отпустила. Стою по среди комнаты как дурак, с ноги на ногу переминаюсь. Делать-то что?
- Лялька, если ты меня сюда привела, камешками в футбол играть, так это не смешно. Хорош скалиться!
Лялька уселась на пол у моих ног. Стала раскачиваться из стороны в сторону. Впрямь маятник какой-то, или чукча у костра, водки опившись. Затянула заунывным голосом: О-ля, О-ха,ха. Траббектун, траб-баб, ой баб, ой мал перемал. Дети которые ещё минуту назад не обращая на нас никакого внимания, окружили Лялю. Я оказался внутри этого круга. Уверен, они меня не видят. Не то слово, как жутко, смотреть на детей, которые стоят во круг, буквально в метре и не видят тебя. Их глаза, глаза слепцов. В них нет ничего. Они пусты. О-ля, О-ха,ха…
Дети стали качаться, точно также как Лялька. При этом ещё притоптывая ногами. Лялька всё выла, дети качались, а я стоял всередине этого круга. Лялька качалась всё быстрее, дети топали всё громче и чаще. Вдруг в какой то миг всё остановилось. Тишина. И только я вздохнул свободней, Лялька как заорёт: Ой! Мал перемал! Дети вслед: Траббектун! Траббектун! Лялька поднялась, взяв в который раз меня за руку и повела за собой. Дети раступаясь образовали перед нами, узкий, живой коридор. Который топал ногами и глухо бубнил: Траббектун, траббектун…
- Вот он! Он ждёт тебя!- радостно сказала Ляля.
- Кто он? Компьютер? - Кроме мерцавшего монитора и клавиатуры, я ничего перед собой не видел.
- Ты что смеёшся надо мной? С меня хватит, ваших дурацких шуток! Выведи меня отсюда!
- Слышишь? Хватит! Или ты меня выводишь отсюда, немедленно! Или я разнесу ваш кружок, юных хакеров! Вам не за компютерами сидеть, вам в дурдоме лечиться надо!
Я схватил Ляльку за плечо, и стал трясти. Лялька посмотрела на меня так, как будто это по мне, дурдом плачет. Я вдруг понял, что мне не выбраться из этого чёртового подвала, и понёс откровеную чушь.
- Ну-ка, пошли отсюда! А мать твоя знает, что ты ночами по подвалам шастаешь? Я к тебе в школу пойду! И в милицию! В администрацию! Я вас быстро всех разгоню! Не имеете права!
Лялька погладила меня по руке, и стала объяснять мне как малому детю, ласковым голосом.
- Ты не можешь просто взять, и уйти. Если ты пойдёшь,они тебя убъют.
- Кто, они? - Я оглянулся, детей окруживших нас, было намного больше, чем казалось вначале. Их лица не выражали никаких чувств. Зомби! Самые настоящие маленькие зомби! Эти точно прибьют! Таких школой и милицией не испугаешь. Разом навалятся, в миг на кусочки разорвут. Я поверил Ляле и как-то сразу сник.
Лялька продолжала.
- Ты не бойся, они не тронут. Сейчас сядешь к компьютеру, сыграешь с ним, всё просто. Он тебя выбрал, ты должен с ним сыграть. Потом уйдёшь.
- Я никому ничего не должен. - пробурчал я, усаживаясь перед монитором.
- Нажми "энтер" - сказала Ляля.
- Знаю!- когда ничего не знаешь - жми "энтер", закон любого компьютера.
Нажал…
Экран на секунду потух. Тишина. Слышно только дыхание толпы подростков, столпившися за моей спиной. Лялька положила руки мне на плечи. Вроде как, подбодрила, или чтоб не убежал?
Убежишь тут!
На экран медленно выползала буква Т, за ней Р, а дальше … ну догадались, что было дальше. Да! Траббектун. За спиной раздался вздох облегчения.
- Траббектун, траббектун - забубунили дети.
- Он тебя принял. Я знала. Нажми на "энтер". Удачи! - шепнула на ухо Ляля.
- Не нажму! Ты сначала этих придурков угомони и пусть не стоят за спиной, а то бубнят, бубнят, дышут тут! Не нажму! Слышишь? Если хочешь, сама жми! А так, хоть стреляй!
- Ой! Мал перемал! - Крикнула Лялька.
Малыши как роботы забубнили - Мал перемал, мал перемал.- И стали расходиться. Кто к компьютерам, а кто по тёмным углам разбрёлся. Через минуту за спиной никого, только Лялька за плечи обнимает и на ухо шепчет.
- Нажми "энтер"!
Нажал…

…я никогда, не помнил себя в таком нежном возрасте. Такой маленький, маленький лопоухий мальчик, на ножках сандалики, в руках лопатка, а вокруг песок. Я так увлечён, что высунул язык. Копаю, засыпаю. Снова копаю, снова засыпаю. Светит солнышко. Лопатка в руках, язык совсем высох, облизнулся. Весело! Засыпать, оно всегда весело. А как смешно, голова, которую засыпаешь, глазами лупает, рот раскрывает, - кажется вот, вот что-то крикне, а нет! Я ей песка прямо в рот. Плюётся, весело! Смотришь, и нет уже головы той. Холмик из песка. И только давай прыгать на холмике том. Тут мама подходит.
- Папу не видел? - Улыбается.
И я прыгаю, смеюсь. Так смешно, что ничего сказать не могу. Берёт меня мама за руку, идём папу искать. А я знаю, что не найдём, и от этого ещё веселее становится. С мамой за руку. Светит солнышко. На холмике сандалик. Весело, хохочу…
холодный пот по спине, руки дрожат. Ну и игра, мать её! Не было этого! Сама! Сами того! И компьютер тоже больной! Вас всех лечить надо!
- Не было, не было.- Ляля гладила меня по плечам.- А ты молодец! Первый уровень, как по маслу! Ты выйграешь! Обязательно! Не трясись - какой нежный! Дальше, дальше! Нажми на "энтер".
- Не нажму! Мать, перемать! Веди, всех своих уродов! Уроды! Вставай из углов, ваша родина зовёт! Хара Кришна! Но пасаран! Мать вашу! Бе-бе-бе! Ду-ду-ду! Убейте меня! Если получится. Вы! Вы…..- на этом моё красноречие закончилось. На меня, никто не обращал, никакого внимания. - Эй! Вы, эй! Не ваш я! Давай, давай! Что, черти! Слабо?
- Ты что так, а? Разошёлся? Как маленький, дитё прямо! - Лялька шептала, - зачем так? Я ведь с тобой, рядом. А на них, на тех, ты не смотри!
Лялька шептала, зашёптывала: Ой, ты! Переди! Уйди, переди! Зачем переди? Мал, перемал! Преди мал! Преди перемал!
- Ой мал, перемал.- Тьфу! Чертовщина какая то! Самому противно. Правда, орать и крушить, совсем перехотелось. - Пермал, ой мал! - Смешно, да? А руку не поднять. Ногой не пошевелить. Сижу. Истуканчик. Только головой качаю. Туда-сюда. Раз-два, раз-два. Вправо-влево, вправо-влево.
Лялька руку, которая не двигается, подымает и по клавишам ею, клац!…

… хорошо! Харчей дали! На неделю однако хватит.
- Говори, карга старая! Говори, как сына божьего обхаела? Как в нашей вере православной, разуверилась? Бога не чтишь? Царь-батюшка, не указ? На дыбу её!
Хорошо на службе у царя, Иоана Васильевича, не забывает. И харчей, и водки за службу верную поднесёт.
- Говори, кто тебя надоумил, на царя ворожить! Со свету сжить, а? Кто! Молчишь? Да я тебя, ведьма проклятая! Живой закопаю! Выше её, выше! Не жалеть! Только так чтоб не подохла, поганцы!
Кости захрустели, голова дёрнулась и повисла. Волосы седые, огнём опаленые, расыпались по лицу. Ни крика, ни стона.
- Это вы что наделали? Это как понимать! Что, кончилась ведьма? Что царю докладать буду? Про пособников не выпытали, секретов ведьминых не узнали, и что? Только бабу замучили, а была она ведьмой или нет, теперь никто и не знает? Да? Мне к царю на ужин, и что я ему скажу! У-у-у, сучьи хвосты! Псы безголовые! - И так мне горько стало. Слёзы по лицу потекли, и так себя жалко стало, что схватил саблю и давай енту ведьму кромсать. Холопы по углам попрятались, от греха подальше, чтоб не зацепил, не дай бог. Кромсаю, кромсаю на кусочки, на меленькие. Аж в раж вошёл, сам приговариваю - Ах ты, стерва старая! Не допущу, царя извести! Я ж тебя в капусту! Я ж тебя собакам скормлю! Не позволю, на кормилца ворожить, дай бог ему долгие лета!
Как рука устала, очнулся: смерды по углам, ведьма по кускам. Сам весь в крови, забрызгался. Руки дрожат, волосы дыбом. Отдышаться никак не могу. Всё сам. Холопы из углов глазами зыркают, выходить боятся. Саблю на земь бросил, устал.
- У-у-у племя сучье! Выходь, не бойся! Приберите тут, мясо бабье собакам, злее будут, а меня переодеть в чистое, а то с вами заляпался. К царю иду, с докладом! Не боись! Не трону! Сегодня. - Расмеялся шутке. - Но водки лишу! За то что, ведьму так рано удавили. Выходь! Быстро!
Хорошо в пыточной служить. Харчей дают и монет когда - никогда подкинут.
- Быстрей меня в чистое передевай! За вас охломонов идти, докладать! Да сапог протри! Видишь кровь на нём ведьмина! Что? Не стираеться? Три! А то я тебя самого сотру!
Пошто меня Иоан Васильевич держит? За верность, за преданость собачью. Я же как, если что, если кто супротив, так порву, на куски порубаю, съем, чтоб без следа и могилы. Для меня, царь, отец родной. Да я за него, да завсегда…
- Здоров, мил человек. Ну как дела в нашем пыточном приказе? Много ли душ загубил?
- Государь, всё как вы велели, ведьм не убивать, а жечь. Но так получилось, сдохла, собака! Винюсь господин! Не доглядел, прости господи!- я упал на колени, надо будет, на пузе проползу!
Иоан как услышал:
- Ты это, давай! На пузе греби, и на обед попадёшь. - Расмеялся. - У меня для таких, как ты, сурьпрыз. Сегодня блюдо под заказ, сладкое! Вставай, вставай, не боись пёс! Собрал псов, другого пса смердячего жрать. Проходи во двор, там ждут.
Я и прошёл. А там, там Васька Потугин из соседнего приказа к столбу привязаный стоит, вокруг столба столы накрыты. Многие тут из опричников сидят. Молча. Вошёл, все на меня смотрят. Как-то так, с прищуром, можно сказать с интересом, вроде раньше не видали, псы. Ну и что, сел за стол, руки на коленях сложил, царя жду.
- Вставай! Что расселся. Вставай, тебе говорю, пёс!
- Мне? - смотрит на меня, глазами зыркает, Иоан Васильевич, сто лет жизни ему.
- Тебе, тебе! Счас сурпрыз есть будем. Ты - первый. Тебе не привыкать, коль из пыточной. Другим примером будешь. Ножик со стола возьми. Острый? То-то! Ваську видишь к столбу привязанного? Его есть и будете! Услышал гад, вишь - затрепыхался. Ты как из пыточной, первый. Ножиком кусочек резанул, а там хошь в соль, хошь в рассолы разные, но чтоб живой у столба орал! Наказ таков! Мука ему та за то, что предал меня - царя своего! А вам - наука! Ну! Давай, давай, тебе ли привыкать, давно небось к человечине привык? Ну! Рядом с Васькой, стоять будешь!
Схватился за ножик. Кому охота рядом с Васькой на столбе трепыхаться, чтоб тебя живого на куски резали, и тобой тут же, на твоих глазах, водочку закусывали. Хоть в перце, хоть в соли или рассоле каком.
Подошёл к Ваське, а тот глазами лупает, извивается весь, как вошь на сковороде. Пищит тонким голосом что-то. Понимает. Конец это. У Иоана Васильевича не пошуткуешь на столбе. Ну а как подошёл, жутко стало, хоть из пыточной. Глаза зажмурил, знал Ваську Потугина, хороший холоп…, был. Ножиком не глядя, хоп! А зря! Смотреть надо было. Васька то сразу и затих, помер. Ножик то острый был, в вену и …
Иоан тут и осерчал. Праздника не получилось. Ногами затопал, в крик ударился, меня к столбу и привязали, чтоб праздник не портить. Да я и не сопротивлялся, понимал - виноват.
Когда первый из гостей с ножом подошёл, зажмурился, зубы сцепил, чтоб не кричать. По что праздиник портить, сам виноват. Губы до крови прокусил, отрезали что-то, с руки, а ли от туловища, от боли не пойму, но не кричу, может помилует? Мутно, от боли перед глазами плывёт всё. Сквозь пелену кровавую вижу, второй с ножиком, третий…. Нет, не помилуют. А первый уже кусок в соль макает, закусывает гад, мною. Четвёртый, пятый, шестой…. Ой господи, ой не утерплю. А-а-а! Мамочка! Больно то как! А-а-а!!!
- А-а-а! О-о-о!!! О господи, как больно! На дыбу! На плаху! Не могу! Хватит!
Ушат воды на голову. Холодная. Трясёт. Типает. Где руки? Где ноги? На месте. Слава богу! Нет!- Кричу - Нет! Не дамся! Чтоб меня на куски разбирать. Да под водку! Снова вода, холооодддная. А сердце просто из груди рвётся. Глаза открыть страшно. Может, нет меня? Может не я это, а скелет обглоданый? Бррр! Упал со стула, руки гребут по полу, в кровь ногти, в кровь пальцы. Не я-я! Не меня! Ой, снова вода холооодная.

- Ты даёшь, журналист! Очнись! Очнись, говорю! Ты это что? Смешно, ей богу, смешно. Пальцами по бетону, что экскаватор, ну ты даёшь! Ты их, пальцы свои, чуть по локти не стёр! Ну, даёшь!
Я смотрел на свои руки, Я СМОТРЕЛ НА СВОИ РУКИ!!! Это мои руки! Мои!!! Что сними хочу, то и делаю! ДЕЛАЮ!!! Хочу по асфальту, хочу по бетону. В кровь! Мои, они!!! Холодно. Вода в душе холодная. Бррр…
Холодно. Где я? А год какой? Руки в крови. Дурацкая улыбка на лице. Я ничего не хочу. Я уже ничего не хочу. Ничего!!! Ни холодного, ни горячего! Колотит. Сильно.
- Лялька! Отпусти, прошу! Почему ко мне так? Так? С меня кожу живьём сдирать? А, Лялька?
Лялька молчит.
- Молчишь? Молчишь! Да я тебя! УДУШУ!!! Ты это что со мной сделала? - Я старался встать, выкарабкиваясь из-под поломаного стула и стола.- Траббектун! Мать вашу!
Поднялся, неверя, что это я. Осмотрелся. Вспомнил.
- Лялька! Ты где? - Вокруг не было ни одной живой души. - Лялька! У, гады, и Ляльку того! Сьели, вампиры чёртовы!
Схватил ножку поломаного стула, оглянулся. Где? Где вы, демоны? А вокруг одни мониторы, мелькают, мерцают, блымают. Темно. Мерцают! Мелькают, сволочи! Задрали! По ближайшему экрану бац! Лялька!!! Ещё бац-бац! Там за углом тоже светится! Лялька, где ты? Ненавижу! За углом тоже, бац, бац! Совсем темно стало. Тихо. Только вода с потолка кап… Кап. Наверное, точно крыша обрушилась. А на улице дождь. Мысли приходят о дожде, воде. Глупость всё!
- Лялька! Ты где?
С потолка всё, кап да кап. Ого! Вот накапало, по колено в воде, а в руках ножка от стула. Руки дрожат.
- Лялька!
- Журналист.
Где это? Откуда? Жива!
- Лялька! Голос подай! Ты где!
Вода, чёрт! Бежать так не удобно. Зря это, мониторы поразбивал, темно - не видно ни хрена! Об стенку башкой! Ой, бля! Больно ведь.
- Лялька!
Выскочил куда-то. Хоть сухо и то хорошо. Остановился. Оглядываться смысла нет - темно. Вот, дурья башка! Зачем всё поразбивал? Руками по стенкам, а стенки мокрые. Сырые такие, скользкие. В голове одно - Ляльку спасать. Иду на ощупь.
- Лялька! - Ещё раз крикну - точно голос сорву.
Сложно это, в подвале, да без света. Головой снова об угол, бах! По-моему кровь потекла. Утерся и дальше, а она всё в глаз норовит. Споткнулся, брюхом об пол, хорошо - не головой. Ей и так досталось. Нет - сегодня не мой день.
Сухо и слава богу. Быстро идти не получается. То об одну стенку стукнусь, то в другую врежусь. А ноги мокрые, противно. Ботинки…, тоже мокрые. Шлёпаю. Между пальцами: хлюп, хлюп - хлюп… Бррр!
Головой уткнулся в какую-то дверь. Руками общупал - деревянная, мокрая только, толкнул. Отворилась. Оттолкнулась! Распахнулась! Ой, зря! Зря то как! Я вошёл, Ляльку искал. Мокрый. В руке ножка от стула. А сам дрожу, холодно и мокро. Осторожно так иду - темно всё же.
- Ой мал! Ой мал, перемал!!!- Заорали. Бросились.
Во попал! Они, эти бешеные, здесь собрались. За ноги вцепились, в разные стороны тянут, мокрые ноги - разорвут как лягушку! Детей бить? А если не бить - разорвут детки!
- Пошли отсюда! Буду бить! Уйди, гад!
Кто-то за ногу схватил зубами, брюки-то новые! Другой на плечи запрыгнул, вот бля! В шею вцепился, гадёныш! Темно! Сколько их ещё, по углам прячется? Хорош! Прости господи!
Как разошёлся палкой той, что в руках. Вправо, ХРЯСЬ! Влево, ХРЯСЬ! Завыли, заверещали сволочи! Ножкой от стула того, что на спине, хрясь, хрясь! За шкирку схватил и поволок. По ступенькам, камням, об углы бля!
- Что сволочь, не достал! На тебе! Об углы, об углы! Хорошо, да?
По ступенькам вверх, по каждой головой - Раз! Два! - Ещё хочешь?- Три! Четыре! Пять….
Во гады, за ноги цепляются!
Выскочил на улицу, того, которого тащил ещё раз об дверь мордой, Хрясь! Чтоб знал, как по спине скакать. Темно. Оглянулся - пусто. Ногой ещё пару раз пнул. Отпустил.
- Папа.
- Чего? Кто папа?
- Па-а-а-а-па…. - прошептал.
- Ты это, чего?- Я подтащил мальчика под фонарь. Сын! Мой сын! Откуда? - Сынок!
- Па…
- Вот, бля! Скорую, на хрен! Скорую!!!
Побежал к автомату, вернулся. Споткнулся, упал, так на животе и подъехал к сыну. За руку схватил, пульс. Нет пульса…
- Скорую, бля!

- Деньги, денежки вперёд. Едем далеко, чтоб никто не сомневался.
- Дай ему денег, Лялька! Он всё загрузил?
- Да! Всё - мониторы, компютеры, всё.
- Ну, с богом, двинулись!

Я стоял на крыше, этого совершено чужого мне дома. Погода просто великолепна. Звёздочки падали, головой вниз…

- Мама, мамочка, где наш папа?
- Вот разберётся и приедет.
- А с чем разберётся? Когда приедет?
- Ты это что? В командировке папа. Ну-ка, быстро спать! Поздно уже.

- Чавой-то вы с насиженого места? Ночью, в спешке такой?
- Ты это что, болтун такой? Твоё дело болтать или машину вести? Деньги получил? Газуй!

На крыше скользко. То, что записал, так никому и не нужно. И я ненужен. Да и чёрт с ним! Во рту пересохло, всё, пойду схожу. Шееех! Нетрезвой походкой, вниз… внизз… по крыше…. Цеплялся. Пальцами. Пальцы в крови, железо на крыше ребристое, скользкое. Полетел…

Звёздочки всё падали, головою вниз….

- Мамочка! Мне страшно! Спать одному! Он не вернётся! А-а-а! Траббектун! - ребёнок закутался в одеяло с головой.

- Что-что мой мальчик? Сынок? Что ты сказал? Трактун какой-то? Сына? Спи родной! Я тебя обниму! Мало ли что приснится! Спи родной, спи…

- А почему никто третий уровень пройти не может?
- Между вторым и третьим промежутка нет!
- Непонятно.
- На, Лялька, держи сигаретку. А ты - на дорогу смотри! Тебе за что деньги платили? А то всё пялишся, пялишся! Сыграть хочешь? Приедем, сыграешь. Россия она большая. Выйгрыш велик! Правда, Ляля? Что, шофёр, сыграешь?

Только дети его видели понастящему. Он долго жил среди людей, к нему привыкли. Ну жил, ну и что? Привыкли, не замечали. Только… звёздочки падали головою вниз…

05.11.2001