Философский камень. Текст 6. Президент

Президент шел в валенках и тулупе по заснеженной аллее, помеченной печатью дикого дизайна. Небо зависло серой пеленой. Шел угрюмо сгорбившись, чего никогда не позволял себе. День выдался тяжелый и напряжение, вцепившееся в мозг и сердце, парализовало мышцы.
Он просил, чтобы этот участок сада не доводили бы до состояния культурного шедевра, поэтому, услужливые дворники, зная, что усердие поправляемо, но не наказуемо, постоянно оформляли аллеи в стиле небрежного пейзажа, что, видимо, требовало немалых творческих усилий и сомнений не вдохновленного вкуса.
Инерция ума калейдоскопом прокручивала принятые решения, и страшная мысль о том, что он не знает формулу ответственности, угнетала его. "Что есть правильно?" - в который раз в бессильной ярости спрашивал он себя, и беспомощно искал ответ. Кто поможет? К кому обратиться? Его ближайший круг сподвижников был озабочен лишь одним – игрой в элиту, игрой в вершителей истории, будто они знают её сокровенные цели. Он усмехнулся. На самом деле их ответственность в - отлучении от него, его же - в бездонной пропасти, покрытой мраком. Эта разница отодвинула от него всех, образовав вокруг пустоту. Там, в центе её одинокий человек, беззащитный и ранимый, оставлен всеми для ударов беспощадных проблем, наваждением летящих со всех сторон и толкающих в раскрытую пасть бездны. Сподвижники туда же его и толкают.
Его взгляд привлекла стая ворон, терзающих неведомо откуда взявшуюся дохлую крысу. Эта картина поразила его предчувствием отдаленной аллегории. Он остановился. Невдалеке стояла запорошенная летняя скамейка. Подойдя, тяжко сел на неё и незряче стал смотреть на дикое пиршество.
Сердце болело занудно и неотвратимо. До тошноты. До дрожи. Недавняя операция на нем оказалась неудачной. В том смысле, что она хоть стала меньшим из зол, но большим, чем предполагал. И настолько, что вкрадывались сомнения об оправданности её. Что есть смерть, как не спасение? Президент молчал об этом, молчал о боли, потому что даже физическая мука израненного старика не признавалась его личной бедой и не имела права на существование. Он знал точно, что пошатнись его здоровье или воля, и на арене политического балансирования, предельно неустойчивого, а если быть честнее - давно проигранного, всё созданное им рухнет.
Боль утихала, когда он принимал лекарство, но вечерами она непременно рваными когтями впивалась в него. И он снова и снова вступал в единоборство с ней. Человек огромного мужества, редкой целеустремленности и честолюбия, Президент лишил себя права на поражение. По-стариковски прибегал к лукавству в своем дружелюбии к боли. Сорвавшись в ярость, силой рвал её и, обессиленный, сдавался процедурам и врачам, ненавидя себя и их за это.
Нарастало ощущение западни. Противостояла ему только уверенность, предпосланная абсолютным знанием в исторической неизбежности избранного пути, в предначертанности судьбой страны именно ему роли праведника и мученика. Однако, постоянно находясь в окружении людей и событий, он, обманывая их жизнеутверждающей волей, периодически погружался в пучину бездонного своего одиночества. А там таились, поджидая его, липкие, отвратительные чудовища - сомнение и неуверенность, питаемые жутким страхом.
В такие минуты его брал в свои руки сидящий в нем маленький сибирский мальчик, еще не ведавший страстей и упреков, чтобы напомнить ему о причинной сути своей, да так жестко брал, что бездне, казалось, уже не затянуть его.
Этот маленький мальчик готовил взрослого человека к встрече с собой, когда в последние мгновения жизни он должен будет отчитаться перед ним в оправдание рождения его, как будто перед богом о созданном или уничтоженном, о благе или зле, привнесенных им в этот мир. Президент не верил в бога, вернее в его рациональную роль в организации жизни на земле. Он верил в ум, руки людей, в их способность творить чудеса для облегчения собственной жизни и далее организовать прорыв в развитие её качества. Имеется обоснованная и апробированная теория. Живут же другие страны лучше нас! Ему было всё ясно. Была ясна конечная цель. Остается лишь организовать старт и нужные условия, а потом будет видно.
Им овладел азарт спортсмена со сводящей с ума жаждой победы, кидающего любые жертвы на её алтарь. Он утонул в своей страсти, бессильный что-либо поделать с этим наваждением. Тело застыло, потеряв гибкость. Страна превратилась в дикую лошадь, истязаемую одержимым наездником.
Народ большинством избрал его Президентом, он доверил ему жезл поводыря. За бескомпромиссную решительность и властную жесткость в час смещения перестраивающейся и сознательно демонополизирующейся власти коммунистов. Они упустили политический контроль над ситуацией. Допустили роковую раздробленность идеи и центра. Две ошибки Генерального секретаря обусловили их поражение. Первая заключалась в романтичном, а точнее, в авантюрном походе к тяжелейшей проблеме, в отсутствии крепко сколоченной стратегии и идеологического предварения. Вторая - в переоценке культуры народа и недооценке растления и ретроградства армии чиновников, жаждавших разрыва обветшалых пут в стремлении захвата власти и национального богатства.
Однако, в истории ошибок не бывает. Ошибки не произошло, но нет оправдания для смертного человека, посягнувшего на перелом общественных отношений без предварительной подготовки общественного сознания.
А оно поражали убожеством. Революция, которая казалась народной, и истинно - это было так - растущий организм рвал рубашки и требовал новой пищи, оказалась революцией жадных чиновников. Они, бывшие руководители и члены партии, очернили коммунистическую идеологию, умело переложив на неё ответственность за собственную подлость. И теперь составили основную силу реформ. Их мораль, мораль подлецов и маргиналов стала ведущей. Организм покрылся растущими проникающими язвами.
Не было у страны больше ничего. Страна рассыпалась и гнила.
Глядя на терзаемый вороньем труп крысы, усталый человек мучительно искал ответ на упрямый вопрос: Что есть правильное? В сражениях им не задаются. Есть враг и его надо бить. Но что сейчас враг? И к тому же невозможно бесконечно интеллектуальные задачи подменять политической дракой, непритязательной ни по уму, ни по морали. Куда идти, какими шагами?
Ему предстояло понять: куда ведет диалектика развития человечество, Россию, и какая роль историей отводится ему в этом процессе. Чтобы он ни делал, всё давало страшный результат. Всё служило образованию нечистоплотных нуворишей и погружению народа в мрак и кровь. Что происходит? Уйти, забыться, умереть. Хорошо бы, но нет, никогда. Это означало бы капитуляцию. Что еще возможно сделать? Только не паниковать. Объявить амнистию ворам, что себе денег наворовали? Диалектика. Ведь когда каждый обогащается, обогащается весь народ! Чушь собачья! А может они перестанут воровать и построят народу счастливую жизнь? Подлец составит счастье для народа? Голова идет кругом. Всё отдавало беспрецедентной авантюрой, особенно для сибирского мужика, по жизни знающего, что только коллективным трудом народ России выживал в её суровых условиях. Одиноко шляющиеся рыцари в ней вымерли б давно. Ему оставался последний рубеж - розыгрыш амбиций в политическом пасьянсе. Противопоставлял одних другим, разбрасывал, собирал. Вел огонь из всех калибров, вызывая встречный. Но проку не было никакого.
Он метался, словно слепой ночью, гонимый сзади. Шагая интуицией и страстью, покинутый озареньем, обнимался с президентами чуждых стран и отталкивал их, зная, что они-то точно вороньё для умирающей страны. Но пока поддерживали её пульс. Им было крайне важно, чтобы непостижимая их узкому уму Россия, заняла бы отведенное ей место в хвосте их колонны для сброса мусора и выкачки ресурсов. И выбросила бы из головы ту дурь Российскую, которую веками пестовала её история. Безрассудную удаль, глубину проникновенных чувств, осязаемость души, жертвенную безоглядность, ушедшие из элиты и хранимые ныне в человеческих недрах, - вот это всё они затеяли выкупить за доллары, навязав стране свою идеологию и своего сатанинского бога - капитал.
Должен ли он, как агнца божия, душу Российскую отдать им на заклание? В чем состоит историческое предназначение России?
Он не знал. И чувствовал, что ситуация ускользает из его, казалось бы, крепких рук. Чувствовал, что он уже не понимает ни людей, ни логики исторических событий, угадывая начало новых виражей диалектики, рвущей в клочья ясный курс. Он приближался к полосе сомнений в существовании вообще какой-либо положительной роли личности в истории, которая всегда умнее этой личности и будет противостоять попыткам скроить ее по своему вкусу, а, поддавшись, будет долго мстить за это. Приближался к осознанию степени высочайших требований современности к эрудиции и таланту человека его поста. Цели, желания и воли мало. Существовало нечто такое,  чего он был абсолютно лишен. Даже не догадывался - чего. Всё было отвратительно. Грани между героем, жертвой и преступником потеряли четкие очертания. Любой герой, схвативший власть – преступник, а значит, и жертва собственного уродства. Наказание неотвратимо. Бездна раскрывала пасть. Он упирался, отползал, а все толкали и толкали его в неё. Шипели: «Ты же к этому стремился!»
Любой герой преступник? Тогда и любой правитель преступник! Почему так? Потому что он не бог, он не всё знает и не может вести верным путем. Не сейчас, так через тысячи лет народ, если он останется, вынесет ему вердикт и тот вердикт будет страшен. Первым обвинением будет присвоение маленьким человеком с нездоровым честолюбием роли бога. А как же быть с выполнением воли народа? Ведь глас народа – глас бога! Неужели в этом преступное самомнение самого народа? Что есть правильное?
Президент сошел с ума. У него не было другого выхода. Он не хотел, не мог далее возглавлять падение безнравственной страны в пропасть, а вытащить её за хвост обратно он по-человечески не мог. Судьбу надо было как-то обмануть. И тем спастись от пасти.
Он уже не понимал, что там внутри болит у него. Он уже ничего не понимал.
Сердце озябло и мгла упала вниз. Надо писать отречение.