Галатей иванович

    Семнадцатое мытарство – это тот потусторонний кордон, на котором невидимые летописцы человеческой жизни вопрошают новопреставленного о сексуальный грехах. И редкая душа проходит эту таможню без препятствий.
    В лучшем случае блудник лишается сияющих эфирных одежд и является в мир иной голым, нищим и опаленным, словно погорелец после пожара.
    Беспощадная мать Фомаида знала эту тайну, и поэтому исповедь по блудным делам проводила с особой въедливостью. Она так скурпулезно выпытывала у своих послушниц детали явных или мнимых половых извращений, содеянных ими в миру, что многим казалось, будто она смакует их.
    Она назначала за аборты самые жестокие эпитимьи, и духовные дщери строгой игуменьи не без оснований называли ее за глаза «мать Фемида».
    Но никто не знал, какой горький жизненный опыт побуждал их наставницу к такому образу действий, и только молчаливая келейница иногда слышала, как грозный прокурор в черной ризе плачет по ночам, умоляя Господа избавить ее, недостойную, от непосильной учительской ноши:
- Ибо нет среди этих девочек такой грешницы, как я, - шептала она, склоняясь перед иконой.
    Сущая правда была в этих словах, не простое смиренье.
    В юности она не помышляла о духовной карьере, и уже на первом курсе медицинского института знала, что станет акушером-гинекологом. А когда на пятом курсе Фаина впервые вошла в родильный зал и пережила там потрясение от чуда явления в мир нового человека – слезы брызнули из ее глаз при первом крике младенца – она дала себе слово, что никогда, ни при каких обстоятельствах не изменит делу служения таинству Жизни.
    Она с отличием закончила медицинский институт, поехала по направлению на работу в сельскую участковую больницу, а через два года, пройдя специализацию, приступила к желанной работе в областном родильном доме.
    Времени для личной жизни у Фаины не оставалось. Часто она просыпалась среди ночи в тревоге за какую-нибудь Наташу из отделения патологии беременности, а утром с радостью спешила на работу.
    Приходилось ей работать и в абортарии, и это был тот раздел ее профессиональной деятельности, на котором она выматывалась больше всего: оставалось – и надолго – темное, тягостное чувство, которое не снимали ни сон, ни любимый ею черный кофе.
    И вот, на втором десятке ее трудового стажа ее стали посещать странные сны. Они повторялись едва ли не каждую ночь, и их фабула была однозначной: она видела себя стоящей по колено в грязной воде, в которой плавали какие-то мелкие какашки – меконий-не меконий – но что-то в том же роде. И лишь приглядевшись, Фаина Петровна замечала, что стоит в луже темной крови, точнее, не крови даже, а смеси из крови и абортной массы – того невообразимого мясного фарша, который гинекологи называют на своем профессиональном сленге «выскребками».
    Эти сновидения жалили душу высоконравственной Фаины, она страдала, баюкая совесть соображениями служебного долга. Ей было известно, что чувство вины является пусковым механизмом любой болезни – от прыща до рака – и всячески изживала его из своей души.
    Она использовала аутотренинг, медитацию, снотворные и седативные средства, но мерзкие сны просачивались и сквозь этот заслон, загоняя Фаину в темный угол депрессии.
    Чувство ложной вины отступило на задний план, когда в общественном строе страны произошли перемены и ее пригласили на должность главного врача одной узкоспециализированной клиники.
    К тому времени Фаина Петровна успела закончить ординатуру и защитить диссертацию по одному из спорных разделов патологии беременности, и, помимо того, ей удалось отточить свое хирургическое мастерство до степени мастера-виртуоза.
    И однажды она сотворила чудо, которое было связано с превращением неуклюжего трансвестита в очаровательную женщину, такую прекрасную, такую привлекательную, что ей могли позавидовать миллионы русских матрон, обремененных детьми и лишней массой тела…
    Это была ее Галатея, точнее, ее Галатей Иванович, ее гордость и утешение…
    А утешилась Фаина лишь после того, как передала свои функции по производству абортов многочисленному штату практикующих врачей, среди которых она сделала своеобразный отбор в первые же дни своего правления.
    …Она проникла в абортарий в толпе студентов, восхищенные взгляды которых весьма ободряли и подстегивали молодого врача Бориса Игоревича Нерепу.
    Он находил особый шарм в остротах под аккомпанемент диких воплей абортниц: операции производились в то время без анестезии.
- Что, девушка, много в нашем городе самосвалов? – сочувственно спрашивал будущий светоч отечественной гинекологии у пятнадцатилетней преступницы, а та, маленькая и худая, словно бездомный котенок, беззвучно глотала слезы, сжимаясь в кресле до объема презренной кучки переваренной пищи. Увы, она ощущала себя этой мерзкой кучкой, куском дерьма, которое отбросил от себя ее любимый прыщеватый Витек из девятого «Б»!
    Распятая на операционном ложе, она казалась такой жалкой и беспомощной, что даже видавшая виды акушерка Анна Ивановна не выдержала, пожалела дурочку, отлучилась куда-то на пару минут и прикатила в абортарий баллон с закисью азота. При этом Анна Ивановна так грозно зыркнула на доктора, что тот сразу же прикусил язык, посерьезнел и включился в рабочий процесс на максимальной скорости.
    Конвейер заработал в четком ритме – пять-шесть минут – и новая пациентка. А если какая-либо из абортниц теряла во время операции сознание, то ее просто-напросто стаскивали с кресла за волосы и швыряли на кушетку, словно тряпичную куклу. Очухается: ведь живучесть женщины не сравнима ни с какими кошками!
    Фаина Петровна быстро навела порядок в своем рабочем доме: женщин теперь не оскорбляли, операции стали делать только под наркозом, и вскоре в клинику хлынули гигантские потоки абортниц.
    Естественно, что при таком объеме работы неизбежно возникали трудности с утилизацией отходов абортного производства – кремационная печь постоянно выходила из строя – но проблему помог решить Институт фетальных исследований, работавший в области продления жизни: абортную массу стали закупать – и за хорошие деньги – в фармакологические лаборатории.
    Клиника росла и совершенствовалась, и вскоре Фаина Петровна стала одним из самых уважаемых специалистов города.
    Именно в этот счастливый период ее жизни она познакомилась с Иваном Андреевичем Абыколько, который метил – ни много -ни мало – как в президенты.
    Он ухаживал за Фаиной Петровной недолго - где уж в современном-то цейтноте женихаться! – И для Фаины его предложение явилось полной неожиданностью. Нельзя сказать, что жених ей как-то по-особому нравился – нет: просто для нее, сорокалетней деловой женщины, это была вполне подходящая партия. Правда, порой Фаине казалось, что в улыбке жениха проскальзывает нечто, неуловимо роднящее его с доктором Нерепой, но она не позволяла себе подозревать в женихе скрытого гинеколога и гнала эти мысли прочь. Любовь зла, и через пару недель она беззаветно была влюблена в Ивана Андреича.
    Итак, до свадьбы оставалось около месяца, и Фаина Петровна решила наконец-то заняться собой: съездить на курорт, загореть, подтянуть фигуру, чтобы не выглядеть в свадебном платье как боксер в памперсах.
    Однако нелегко давался ей, трудоголичке с огромным стажем, отдых на юге; порой ей казалось, что легче выстоять восемь часов в операционной, чем вылежать полчаса на пляже, и она, не выдержав и половины означенного в путевке срока, без предупреждения возвратилась домой.
    Была глубокая ночь, когда таксист подбросил ее к девятиэтажке, в которой жил Иван Андреевич. Лифт, как всегда, не работал, она долго поднималась на шестой этаж, и каждый ее шаг предварял томительный удар сердца.
    Ее любовный стаж был скудным: несколько мимолетных встреч с вечно занятыми женатыми мужчинами, а романтику сексуальных отношений омрачал профессиональный опыт акушера-гинеколога с его картинами разрывов промежностей, выпадений матки и страшных опухолей яичника – терратом, на которых росли зубы, волосы и ногти…
    И вдруг – это счастье, позднее счастье настоящей любви…
    Фаина, задыхаясь от предвкушения радости скорой встречи, бесшумно открыла своим ключом входную дверь, скинула кроссовки и на цыпочках пробралась в спальню.
    Шок, который она пережила в тот момент, неописуем. Можно было ожидать от малознакомого жениха всего… но только не этого! Можно было заподозрить любимого в тайной связи с кем угодно – от Аллы Пугачевой до Бори Моисеева – но только не с ней… точнее, не с ним!
    В спальне горела лампа под розовым абажуром, на полу были разбросаны в беспорядке вещи, на тумбочке валялись использованные шприцы и несколько пустых ампул. Любовники находились в наркотическом трансе.
    Но не эти бытовые детали ошеломили наивную пожилую невесту. Ее поразил вид обнаженных гениталий подруги ( или друга?) любвеобильного Ивана Андреевича. Это был ее шедевр, ее первый хирургический опус, ее профессиональная гордость. Она слепила эту божественную вагину из остатков мужской плоти, после того, как были удалены гонады и надвое расщеплен пенис. Это был он, ее Галатей Иванович!
    Фаина Петровна вспомнила вдруг, что она никогда не задумывалась над тем, кто оплатил дорогостоящую операцию по изменению пола Галатея Ивановича.
    И тут ее озарило: быть может, сам Иван Андреевич Абыколько, богатый предприниматель, будущий президент и ее бывший жених?! Как мог, как мог он…бесспорно, прав был доктор Нерепа, когда изрек, что операция по изменению пола есть первый шаг человечества на пути к резиновой бабе…
    Пешком, по безлюдным улицам ночного города добиралась Фаина к месту своего постоянного жительства – роскошной новой квартире в уютном особняке на окраине города. Рассвет уже пробивался из-за горизонта, когда она, обессиленная, упала в постель, и единственным ее желанием было – не просыпаться более никогда.
    Сон охватил ее внезапно.
   …Она оказалась в страшном глухом месте…мрачный сводчатый потолок освещала невидимая тусклая лампа, а очертания стен, потолка и пола терялись где-то во мгле. Сама же Фаина висела где-то вверху, под потолком. Она знала, что может передвигаться, летая в любом направлении, но затаилась почему-то в углу над огромными каменными воротами, ожидая и боясь чего-то.
    И вдруг врата под нею раскрылись и в образовавшийся проем устремился нескончаемый людской поток. Разглядеть кого-либо в этой плотно утрамбованной человеческой массе было трудно, потому что в одном и том же месте находились одновременно десятки, сотни, тысячи человеческих фигур. И все-таки кое-кого она в этой толпе рассмотрела: обжору, подавившегося за столом ножкой Буша, удавленника с веревкой на шее, ревнивца с разорванным сердцем в руках…
    Ужас, панический ужас катился впереди этой бесконечной шеренги мертвецов, которым предстояло – она откуда-то знала это – в одиночку пройти через долину Смертной тени.
    Поток новопреставленных оборвался так же внезапно, как и возник, и сразу же раздались глухие, странно искаженные звуки… Необычной была акустика этого жуткого места: звуки казались схлопнувшимися, деформированными, словно воспринимались они не ушами, а каким-то другим, неизвестным человеку органом слуха. Издалека и словно из глубины картонной коробки послышался отдаленный топот лошадиных копыт.
    И, действительно, кляча, запряженная в телегу, въехала под свод подземного тоннеля, и множество детских голосов отчаянными криками: «Мама! Мама!» -  преобразили и без того мрачное пространство Лимбуса в сущий ад. А когда плач и вопли нерожденных младенцев затихли, Фаину вдруг неодолимо повлекло вниз , она сорвалась с карниза и полетела вслед за телегой. 
    Повозка въехала в грот, к подземному озеру, в которое с рокотом вливался багряный водопад, и молчаливый черный возничий, бормоча непонятные слова, начал сбрасывать лопатой навоз с телеги в черное русло. Приглядевшись, Фаина обнаружила, что на телегу свален не навоз, а гора выскребков, темно-красных, похожих на полуфабрикат печени по-строгановски…
    И едва Фаина взглянула на эту кашу, как зрение ее преобразилось, приблизив изображение выскребков к сетчатке, и ее внутренний микроскоп показал ей множество отрезанных рук и ног в месиве выпущенных кишок и раздавленных абортцангом голов… В ее памяти промелькнули кадры американского фильма  «Безмолвный крик», и ей вспомнилось, как потешались молодые стажеры акушерской клиники после его просмотра, убеждая себя и других, что им показаны были муляжи, изготовленные в Голливудской студии ужасов…
    И в этот самый момент она почувствовала, что вопреки своему желанию падает в озеро, и кровавый поток затягивает ее в огромную воронку… Тут же какое-то особое чувство подсказало ей, что на дне водоворота находится отверстие, выходящее в бункер непонятного агрегата, похожего на утилизатор, который через несколько секунд переработает ее тело в биомассу… Она пыталась сопротивляться, но не смогла, и перед пробуждением почувствовала, как смесь из крови и выскребков заполняет ее рот, легкие и желудок…
    На следующий день Фаина Петровна уволилась из клиники и, не объяснившись ни с кем, куда-то спешно уехала.