Варфоломеево утро

               

                Православные, слушайте повесть
                Гор Афонских и русских долин,
                Как вступала босая совесть
                На каленые угли калин…

    В субботнее утро лета тысяча триста двадцать пятого у торцовой стены бревенчатой баньки стоял восьмилетний отрок, по-девичьи повязанный холщовым платочком, и удивленно разглядывал свои морщинистые от пара и теплой воды руки.
- Совсем как у прачки Алены, - подумал мальчик и вдруг заметил, что ноготь указательного пальца, зашибленный месяц назад молотком, наполовину отпал от своего ложа, и из-под него выглядывает новый, блестящий, словно перламутровая пуговка, розовый ноготь.
    В тот самый момент из тайной колыбели, спрятанной меж бревен старенькой баньки, выбралась на свет Божий верткая бархатная бабочка, повела короткими усиками, принюхиваясь к запаху летнего луга, взмахнула крыльями и улетела.
     К ногам мальчика выкатилась тонкая серая скорлупка, похожая на улитку.
    Отрок Варфоломей давно приметил куколку в прослойке лесного мха между бревнами сруба; много дней она пролежала там неподвижно, словно крошечный гробик, и вот произошло чудо: смерть произвела жизнь, и жизнь упорхнула в июньское небо…
- Плачу и рыдаю, егда помышляю смерть,
И вижу во гробе лежащую,
По образу Божию созданную нашу красоту,
Безобразну, бесславну,
Не имущую вида, - вспомнил вдруг Варфоломей слова из панихиды, которую
Совсем недавно пропел сельский священник отец Матфей над плотником Петром.
    Странной болезнью помер плотник Петр: нежданно-негаданно его ноги покрылись багровыми и синими пятнами, а потом и вовсе почернели. Бедняга кричал и корчился от боли, так что страшно было находиться вблизи от его лачуги.
    Батюшка Матфей отслужил о здравии страждущего Акафист великомученику Пантелеймону, и боль отступила.
    Плотник Петр спал более суток, а когда проснулся, обнаружил, что ноги омертвели.
    Священник осмотрел больного, вздохнул, покачал головой и сказал:
- Надобен лекарь.
    Тогда мать Варфоломея, боярыня Мария, приказала запрячь гнедую хромоногую клячу – это было все, чем владел их обедневший древний род – и дня через два из Москвы в Радонеж прибыл лекарь, седой благообразный старик с холщовым мешком за спиной, в котором лежал его нехитрый хирургический инструмент: пила да игла, да еще какие-то предметы, похожие на орудия пытки.
    Вытопили баньку, и лекарь приготовился к ампутации.
    Плотника уже укладывали на носилки, сплетенные из ивовых веток, чтобы доставить в патриархальную операционную, где издревле и детей рожали, и покойников обмывали, когда больной вдруг охнул, побледнел, ухватился за сердце, захрипел… и умер.
- Почему умер дядюшка Петр? – спрашивал отрок у взрослых.
- Господь избавил его от непосильной муки, - ответила боярыня Мария.
- А если бы ему отрезали ноги, он жил бы?
- Нет, дитятко, поздно: болезнь уже перекинулась в тело…
« А вот Пеструшка выжила, - думал отрок, - ее болезнь не перекинулась в тело».
    Пеструшкой звали его любимую курочку, которая зимой отморозила лапки. Наступила весна, отмороженные ножки  у Пеструшки отвалились, и теперь она, созывая цыплят, разгуливала по двору на  куцых и смешных культяшках. Клушка не ведала о своем уродстве и была переполнена блаженным ощущением лета, радости бытия, заботами материнства  и лишь в те минуты, когда ей в поисках съестного приходилось разгребать мусор, беспокойно кудахтала.
    А у дверей сельской церквушки, на самой паперти сидел нищий воин Фома, потерявший ноги в сражении с татарами возле города Рязани. Его болезнь также не успела перекинуться в тело. Когда под ударами тарана рухнула каменная балка, придавив своей тяжестью ноги Фомы, он отрубил секирой ступни и остался жив. Несмотря не увечье, безногий калека побывал во многих святых местах полоненной Руси, куда его завозили то в обозах  с данью, то на запятках барской кареты, а чаще всего в простой крестьянской телеге, следующей с нехитрыми деревенскими дарами в близлежащий монастырь.
    Воин Фома был грамотен и хорошо знал священное писание, к нему обращались люди, когда им надо было сочинить письмо или переписать на бересте, куске пергамента или на листе драгоценной бумаги псалом «Живый в помощи», по обыкновению вручаемый родителями сынам, идущим на битву или в опасное путешествие.
    Все эти страшноватые и загадочные впечатления внешнего мира: отбитый ноготь –
отрубленные ноги – лапки Петрушки – смерть плотника – рождение бабочки – удивительным образом переплетались в сознании мальчика. Они обретали свою взаимосвязь.
    Глазея, он созерцал жизнь не только в ее проявлениях, но и в самой сути.
    По своей природе Варфоломей был тих и немногословен, часто болел, плохо учился. Порой, безмолвно наблюдая что-то, видимое только ему одному, он замирал, как бы выпадая из этого мира.
- Порченный, что ли? – гадала его мамушка Ольга. – Или блаженненький?
    И никто не знал, что мысли отрока, не облеченные в словесную оправу, сообщали ему воистину чудесные знания.
    И в это раннее утро отрок Варфоломей приобрел для себя еще одну жемчужину Премудрости. В переводе с Ангельского языка, на котором размышлял мальчик, это звучало бы следующим образом:
- Когда живое отчуждает от  себя омертвевшие ткани – зашибленный ноготь, огрубевшую кожу или целую конечность – оно делает это, чтобы выжить. Жизнь освобождает себя от смерти. То же самое происходит в конце человеческой жизни, когда живая душа отбрасывает от себя нежизнеспособное тело – на сей раз уже не по частям, а целиком. В отсечении мертвого вопрос гибели или спасения любого живого существа – от бездумной домашней птицы до убеленного сединами старца. Это больно, но надо вовремя отсечь, удалить от себя неживое, иначе смерть перекинется в тело души…
    И пока погруженный в созерцание отрок вбирал в себя это новое знание, над землей прозвучала горестная, протяжная, неведомо откуда пришедшая нота.
    Отрок Варфоломей встрепенулся и подумал: «Хоронят плотника Петра». Но нет, не пришло еще время медных труб и похоронных процессий. Люди были еще настолько чисты и невинны, что даже не пытались превращать своих покойников в чудовищные торты из мертвого мяса и бумажных цветов, сопровождая на кладбище в громе и клацкании металла. Все это  придет позже. А плотника похоронили тихо и мирно под пение заупокойных молитв в простой холщовой одежде на прошлой неделе.
    Звенящую тоскливую ноту издавала сама Земля, точнее, юная христианская Русь. Растлеваемая поветрием жестокости, привнесенным монгольскими завоевателями из дальних языческих степей, в нестерпимых муках отчуждала она от себя омертвевшие куски своей плоти, чтобы выжить и возродиться в новом, пока еще никому не ведомом духовном естестве.
   
                1988г.