Слово

Теперь, когда “долгожданное“ мое сочинение, набранное сухим академическим слогом, помещено в файл объемом в несколько сотен тысяч знаков и практически готово к доставке, я испытываю смешанные чувства. Поистине, достойно удивления, что такие компании, как “American Edition House”, “Globe”, “Mots et Ordinateurs“ - компании, обладающие широкой сетью подписчиков, - согласились приобрести права на эти мемуары! Ведь текст этот - да простят меня главные редакторы - не сулит им ни дивидендов от участия в распространении “самого страстного” произведения века, ни тем более прогнозируемого некоторыми критиками коммерческого успеха... Не хотел бы заострять внимание на своем сугубо личном пессимистическом его восприятии и тем более – на неуверенности в творческих силах. Проблема гораздо шире.
Безотчетная тоска, фатализм, ретроградное в чем-то восхищение предшественниками и, наконец, лексическое бессилие – все это свойственно, хотя и в разной мере, нынешним литераторам. Разумеется, эти качества и переживания имеют одну природу: не будь искусство слова продуктом эпохи, не были бы ему присущи и ее недостатки, ее изъяны, ее болезни. Использовать те мощные языковые средства, которые были к услугам hommes de lettres девятнадцатого или хотя бы прошлого столетия; находиться с читателями в неразрывной, сотканной из тонкой ткани слов, связи; быть способным обращаться к ним в полной уверенности, что они поймут тебя – теперь можно лишь мечтать об этом! Скупая описательная манера современных авторов – воплотись эта мечта – несомненно, приобрела бы краски, тона, оттенки, способные привлечь не только товарищей по перу - пардон, по клавиатуре - но и зажечь страстью миллионные аудитории; дать людям ощутить высшего рода блаженство, обострить их притупленные чувства до предела, подарить им счастливую возможность пронзительной радости, тонкого сопереживания, всеохватывающей скорби и вечной, пусть даже несчастной, пусть безответной, но - лю... Впрочем, я увлекаюсь; читатели, надеюсь, простят мне излишнюю эмоциональность и неуместно замысловатую терминологию; я всего лишь навсего книжный червь (книга - см. Intercom, rrr. serv& 12).
Цель этого эссе - совсем не в том, чтобы увязнуть в рассуждениях по поводу невозможного: не хватит слов. Обеднение мирового языка или, лучше сказать, глубинные изменения в понятиях являются, по моему убеждению, вопиющей проблемой нашего века. По роду деятельности мне часто приходится иметь дело с сайтами в Intercom, ttt. serv& 345 (древний коллега обозначил бы этот ресурс как “Толковые словари”), где находятся работы Даля (1866), Ожегова (1949), Корвитской (2013), Сандерфельд (2056) и ряд других, - так вот, копаясь в этом кладезе лексики по шесть часов в день, я обнаружил чрезвычайно интересный феномен. Известно, что развитие литературы - слепок с развития цивилизации, а слова составляют, так сказать, сырье литературного производства. Нет никакого сомнения в том, что причиной необратимого огрубления чувств, свойственному нашему времени, послужил не пресловутый научно-технический прогресс, не исчезновение библиотек (жалеть, наверное, стоит лишь Александрийскую) - этой самой причиной послужила мутация значений многих слов, а затем и полное исчезновение последних. Прав был революционер-футурист, предостерегающий на заре двадцатого века: “Слова у нас, до важного самого, в привычку входят, ветшают, как платье...” Взгляните на любое из слов, обозначающих чувства, слов, которыми пользовались писатели прошлых эпох! После них в толковом словаре, то бишь в сайте, стоит примечание: (устар., теперь ирон.)
Бессмысленно пускаться в метафизические споры о том, что мутировало раньше – слова или понятия, ими обозначаемые (редакторы, скорее всего, вырежут это лирическое отступление), но что остается нам, если самое главное, самое заветное слово… Нет нужды, впрочем, произносить и его - дабы не вызвать у вас недоумения. Хотя – отметить это важно – данное слово или, вернее, образованный от него глагол включал в себя следующие, быть может, вам ничего не говорящие понятия: “боготворить”, “благоговеть”, “вожделеть”, “страдать”, “упиваться”, “надеяться”, “испытывать счастье единения”... Да, оно одно вмещало в себя рождающиеся и обрушивающиеся надежды, трепет сердца, робкие прикосновения, срывающееся с губ признание, жар страсти, ад и рай, победу над смертью! Это невероятно, но это так. Я могу это засвидетельствовать, потому что юность моя принадлежит тому, безвозвратно ушедшему от нас, веку. И все же, каким бы парадоксальным не казалось это обстоятельство, оптимизм, с которым я склонен смотреть в будущее, связан именно с этим - прекрасным и почти позабытым - словом.
Оно не исчезло совсем. Оно сохранилось, как девственный островок в безбрежном океане, как редкий горный цветок, как оброненная в пыли жемчужина. Оно присутствует в одном из идиоматических выражений. Позволю себе обратиться к корпоративным домам с просьбой не купировать следующих строк.
Вчера, когда я работал над курсом лекций, у меня дома раздался звонок; это была моя студентка, Виолетта. Передаю ее слова, как запомнил их в рассеянном состоянии, сопутствующем вышеизложенным размышлениям:
- Это вы, профессор? У меня к вам предложение. Я нахожу, что вы привлекательны. Мы могли бы неплохо провести время. Предлагаю вам стать моим партнером. Никаких контрактов. Только секс.
Телом я не молод, но душой… Ничего особенного, в общем-то, не было в последующих физических упражнениях – которые, надо сказать, до некоторой степени являются символом времени, - однако это позволило мне избавиться от тяжких мыслей. Ибо как бы то ни было – мы занимались ЛЮБОВЬЮ.