Вот сейчас тишина будет взорвана,
И накроет почти полстраны,
Как крыло исполинского ворона,
Беспросветная темень войны…
Ю.Павлов
Глава первая
В тот воскресный летний день Василий поднялся на рассвете, намереваясь отправиться за город натаскивать шаловливого щенка Дружка, чтоб к началу охотничьего сезона иметь под-готовленную собаку. Не успел он ещё одеться, как вдруг резко зазвонил телефон – по выдавае-мым телефонисткой один за другим нервным длинным звонкам на вызов абонента в столь ран-ний час выходного дня стало понятно, что произошло что-то серьёзное.
- Слушаю! – стараясь говорить негромко, чтоб не разбудить жену и маленьких детей, отве-тил он.
- Василий Константинович! – раздался тревожный голос телефонистки. – Начальник Управления приказал немедленно прибыть в узел связи.
Через пятнадцать минут встревоженный Василий взбежал по невысоким ступенькам в зда-ние узла. Прежде чем пройти в свой кабинет, он заглянул к дежурным телефонисткам – нет ли ещё каких-либо новостей.
- Немцы бомбили Житомир и Киев!
- Откуда вы такое взяли? – посмотрел он строго на взволнованных и слегка бледных после ночной смены телефонисток; то что междугородние телефонисты обмениваются между собой новостями, быстро и хорошо обо всём информированны, он знал и нисколько не сомневался в правдивости их сообщения, но всё же хотел проверить – уж не провокация ли, о возможности которой в последнее время всегда предупреждали, призывая к бдительности. – Откуда знаете?
- Из Винницы сообщили!
Звонком из областного Управления вскоре подтвердили – началась война с Германией и вступает в действие мобилизационный план, в соответствии с которым Василий выставил воо-ружённую охрану узла – дежурившего ездового почты Остапчука с винтовкой. Ещё включил ра-дио, но пока никаких сообщений о войне не было, что-то неопределённое бренчали на рояле и скрипке.
Через некоторое время возле охранника возник какой-то шум; выйдя, Василий увидел не-высокого человека с нашивками комбрига на петлицах, сдерживаемого несколько смущённым противостоянием с таким высоким чином, но добросовестно выполнявшим обязанности часово-го Остапчуком.
- В чём дело? – набросился на Василия возмущённый комбриг. – Вы что, ; кивнул он в сторону охранника, с появлением начальника отступившего от него, ; с ума здесь посходили? Я с поезда на короткое время сошёл и попасть к вам на переговорный пункт не могу.
- А Вы что, не знаете?… ; спросил Василий, препровождая в свой кабинет сдвинувшего на бритый затылок фуражку комбрига, оказавшегося здесь, по-видимому, проездом из отпуска. – Война началась.
- Что?! – недоумённо и подозрительно оглянулся тот, сдвигая на затылок фуражку и при-саживаясь без приглашения.
Тут по радио послышался голос диктора центральной радиостудии страны Левитана:
- Внимание, говорит Москва! – Василий добавил громкость. – Передаём сообщение прави-тельства СССР. Граждане Советского Союза! Сегодня, в четыре часа утра без предъявления ка-ких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны германские войска напали на нашу страну… ; Эти произнесённые медленнее обычного тревожные слова не укладывались в голове, несмотря на простоту их и ясность – началась большая война. ; … Атаковали наши гра-ницы во многих местах и подвергли бомбёжке со своих самолётов наши города… ; Василий, забыв про посетителя, застыл у репродуктора. ; … На всём протяжении границы от Баренцева до Чёрного моря идут ожесточённые бои…
Лицо комбрига вытянулось, и он, забыв попрощаться, покинул кабинет и поспешил к во-кзалу.
В это время раздались взрывы со стороны товарной станции – враг не мог оставить без внимания крупный железнодорожный узел, - и через некоторое время позвонила очень обеспо-коенная Мария:
- Ходили смотреть. Видела, как бомбы падают…
- Вам что – жить надоело? – прикрикнул он…
Казалось, было то совсем недавно. К полыхавшим уже повсюду в мире войнам привыкли, прихода войны многие ждали, хотя и не так быстро, так что особенно волноваться не следовало, даже если бомбили некоторые города в глубине страны - могучая Красная Армия должна была очень быстро проучить как следует агрессора и вышвырнуть его вон.
Но потом события стали развиваться совершенно непонятным образом – Красная Армия отступала, оставляя один город за другим, даже такие крупные, как Минск, столица Белоруссии, о чём узнавали не сразу. Ходили слухи, за распространение которых презирали, строго карали, но всё же люди прислушивались, что наши понесли в первый же день войны большие потери и теперь нечем противостоять лавине проникающих глубоко в тыл танков и самолетов врага. Это подтверждалось тем, что немцы с некоторых пор всё чаще напоминали о себе и жмеринчанам бомбёжкой переполненного войсками и военной техникой железнодорожного узла; горожане с тревогой слушали, как размеренно рвались бомбы в районе товарной станции, как нервно и бес-помощно ; то поодиночке, то все сразу, – отстреливались расположенные там немногочислен-ные зенитные орудия.
Потом Василия вызвали в райком партии, где озабоченный и задёрганный инструктор спросил его:
- Жена, дети… Кто там у тебя из родственников ещё есть? Отец и мать? Младший брат и сестра? Эвакуировать надо ; немцы с семьями совпартработников расправляются. Во Львове, как только вошли, резню самую настоящую устроили. На балконах домов людей вешали! Так что оставаться родственникам здесь никак нельзя. Ещё сестра одна здесь? – Василий назвал приехавшую из Молдавии с детьми в отпуск Ольгу. – Вот тебе на всех посадочные талоны – и быстро отправляй их отсюда. Только без паники! Что с собой брать можно? Только самое необ-ходимое.
Сначала уехали Мария с Ольгой и детьми, следом за ними отец с матерью, Петром и Ли-зой. Взяли немного одежды, одеяла, горшки для маленьких детей… По чемодану и что влезло туда, всё остальное оставалось дома с Василием, так что особенно не переживали, надеясь на быстрое возвращение.
Но немцы приближались, город покинул располагавшийся в нём штаб дивизии. Вдруг из райкома дали приказ – уничтожить аппаратуру связи.
- Не могу! – ответил Василий. – Через нас проходят связи войсковых частей, нельзя их об-рывать.
- Если так, то на вас распоряжение о ликвидации материальной части пока не распростра-няется. С трудящимися рассчитались полностью?
- Да! Всем выдали трудовые книжки, зарплату и выходное пособие.
Это был последний разговор с райкомом. Власть в городе перешла к военному коменданту, и в узле связи появился его представитель, ровесник Василия и коллега ; недавно призванный в армию связист.
- Как там дела на фронте? – поинтересовался у него Василий; что немцы близко, он уже знал – выходившие на устранение обрывов связи монтеры докладывали, что провода оборваны взрывами бомб и снарядов.
- Неважные! Танковая группа немцев прорвалась у Проскурова и здорово потеснила нашу 12-ю армию. И у 18-й на Днестре дела ещё хуже. Но на помощь, говорят, из тыла целая дивизия подходит.
Ждали и надеялись, как вдруг последовал звонок из пригородного села Станиславчика:
- Здесь немцы! – раздался взволнованный голос начальника почтового отделения, и связь прекратилась.
Немцы в семи километрах и юго-восточнее города, почти в тылу? В это невозможно было поверить! Ведь до сих пор оставалась какая-то надежда на контрудар наших сил и поворот со-бытий.
Представителя комендатуры в это время поблизости не оказалось, и Василий позвонил са-мому коменданту.
- Да! – подтвердил тот возбуждённо и скороговоркой добавил: ; Немедленно ликвиди-руйте узел!
- Рыжавский! – Василий бросил трубку и выскочил в коридор, где, увидев своего замести-теля, крикнул: ; Быстрее запрягайте подводы! Узел ликвидируем!
Затем он вбежал в аппаратную и бросил побледневшему дежурному технику:
- Выключай аппаратуру! Эвакуируемся!
Василий схватил приготовленный для этого случая железный стержень, открыл панель приборной стойки и, вздохнув и слегка зажмурившись, с размаху ударил по стеклянным колбам радиоламп, стараясь одним движением зацепить как можно большее их число.
Когда Василий выскочил во двор, гружёные мешками с документацией повозки были уже запряжены застоявшимися из-за отсутствия перевозок в последние дни лошадьми. Вот уж сейчас им придётся потрудиться!
- Где Ширинчук? – спросил Василий у стоявшего при головной повозке Рыжавского, не находя среди всех инспектора спецсвязи и ещё нескольких человек.
- Уже выехали! – ответил тот, кивнув в сторону открытых ворот.
- Куда? На Жуковцы?
- Да! Согласно плану.
- Так нельзя же туда! Если полчаса назад немцы были в Станиславчике, то сейчас должны быть уже и в Жуковцах, - сделал заключение Василий и дал команду: - Едем в обход, на Сидаву! Я – на последней подводе.
Стегнули лошадей, и повозки двинулись почти вплотную одна за другой в ворота; обоз за-грохотал железными ободами колёс по мостовой. Василий увидел лохматого Дружка, которого брал с собой на работу, чтоб не оставлять одного дома, где и сам бывал после отъезда родных редко.
- Дружок, ко мне!
Последним он вскочил сзади на замыкавшую обоз повозку, сел на набитый бумагами ме-шок, свесил ноги назад и закурил. Оглянулся на растянувшиеся по улице упряжки. Всё, в Жме-ринке нет ни родных, ни работы, дом оставлен без присмотра и, к досаде, в нём остались неко-торые документы, диплом об образовании, охотничье ружьё… Неизвестно, на какое время он покидает город и что ждёт его впереди. Только бы не угодить к немцам!
Его взгляд остановился на сгорбленной спине ездового, изредка помахивающего кнутом. А он куда едет? От престарелой матери, больной жены и троих детей? Захудаленького, но дома какого-то, хозяйства…
- Остапчук, стой, ; окликнул его Василий.
- Тпрруу! – натянул вожжи тот, останавливая лошадей. – Шо такое?
- Куда тебе, Остапчук, с нами ехать? – Василий соскочил с повозки и прошел к месту ездо-вого. – Иди-ка ты лучше домой!
- Як так? – морщинистое лицо Остапчука вытянулось в удивлении. – А як же вы?
- Да уж как-нибудь! Не беспокойся, мы тебя рассчитали, и у тебя всё в порядке, - успокоил он ездового, боявшегося вот так вдруг оставить свою работу. ; Так что давай мне кнут и иди домой. Счастливо тебе оставаться!
Василий подождал, пока Остапчук, всё ещё растерянно повторяющий своё “Як же так?”, дрожащими руками извлекал из-под мешков взятые в дорогу нехитрые вещички, после чего сел на его место, взмахнул кнутом.
- Прощевайте! – кивнул ему головой Остапчук.
- До свидания! – поправил его Василий. ; Ещё свидимся и будем восстанавливать почту вместе. – Но-о! – стегнул он коней и оглянулся – не отстаёт ли Дружок.
***
Расположенная под Рава-Русской стрелковая дивизия Микушева была поднята по тревоге в третьем часу ночи. Бойцы быстро покинули казармы и рассредоточились в окрестности городка, где уже проводили учения по перехвату перешедших границу банд недобитых белогвардейцев, и было то совсем недавно, так что для поднятых в такую рань бойцов и даже их командиров была непонятной необходимость повторения маневров.
- Не спится старику! – сказал кто-то не очень довольный прерванным сном о командире дивизии. – Или с женой поругался, из постели выперла.
Бойцы присели на краю отрытых ранее окопов в ожидании дальнейших приказаний, как вдруг послышался нарастающий в вышине гул, и через некоторое время они все увидели в без-облачном небе идущие с запада на большой высоте и уже освещённые восходящим солнцем не-мецкие самолеты; много самолетов, сгруппированных по три, девять, двадцать семь…
- Ого! – удивились бойцы. ; Куда это они?
Но не успели они разгадать, куда направилась воздушная армада, как послышался отда-ленный свист снарядов и с пригорка, на котором они располагались, стало видно, как взорвались враз стены, крыши их казарм.
- Ого!
- Ничего себе учения!
Лица бойцов вытянулись – окажись они спящими там, всем им была бы уже крышка. Про-исходили удивительные, но пока ещё непонятные события.
Через некоторое время донеслась интенсивная стрельба со стороны находившейся кило-метрах в десяти-двенадцати пограничной заставы. И вернувшиеся после небольшого совещания командиры дали объяснение – немцы в большом количестве перешли границу. Что тоже было непонятно – ведь только вчера политрук говорил бойцам, что дружба с немцами так же крепка, как и полгода назад, когда они устроили совместный парад в польском городишке Ярославе в честь победы над общим врагом, что говорившие о предстоящем нападении немцев перебежчи-ки разоблачены как провокаторы. Совместное большое учение, что ли?
- Приготовиться к бою! – прозвучала команда взводного; интонация, как отметил опус-тившийся в окоп Анатолий, явно отличалась от той, что слышалась на учениях.
С запада послышался отдалённый и нарастающий приземлённый какой-то рокот моторов.
- Танки! – крикнул кто-то, показывая на горизонт. – Немецкие танки!
И точно – через некоторое время все уже видели неторопливо ползущих чёрных жучков, которые вскоре увеличились до вполне различимых гусеничных машин с хоботками-пушками, как будто что-то вынюхивающих на открытом пространстве между перелесками.
«Вот тебе раз! – подумал, сжимая винтовку, Анатолий. – А чем же мы будем от них защи-щаться?»
Но в это время впереди как будто хлестнуло несколько раз бичом на коротком расстоянии и все увидели, как внезапно остановился и задымился один танк, потом другой. Остановились и следовавшие за ними танки, куда-то выстрелили и развернулись в сторону, в обход. Но в это время ещё раз щелкнули два бича невидимых пушек, хотя уже было ориентировочно известно место возникновения звуков, и ещё два танка задымились. Бойцы были приятно поражены чёт-кой и меткой работой замаскированных артиллеристов и воодушевлены – им захотелось пока-зать и своё умение.
Оставшиеся целыми и находившиеся в отдалении три танка поспешно укатили за лесок, и теперь стали видны и артиллеристы, которые быстро меняли позицию, перетаскивая свои при-земистые пушки.
За этими захватывающими событиями бойцы как-то забыли про пограничную заставу, в районе которой бой, похоже, разгорался с нарастающей силой и куда на помощь они и были вскоре направлены. Но дойти до заставы, как ни спешили, им не удалось – встретилась пехота противника, явно превосходящая их силы и пришлось, понеся первые потери, отступить, но не-надолго. Подошли ещё наши, от которых узнали, что произошёл не пограничный инцидент ло-кального масштаба, а началась война на протяжении всей западной границы, и после двух дней жаркого боя совместными усилиями немцев вытеснили прочь; погранзастава к этому времени, правда, была разгромлена, сожжена, и все её защитники героически погибли.
А потом пришлось снова отступать, потому что, как говорили, немцы прошли слева и справа и могут их окружить. Так оно и произошло впоследствии и, когда все патроны кончились и нечем было стрелять, и некуда было отступать, Анатолий вместе с другими уцелевшими го-лодными, потрёпанными и обросшими попавшими в окружение бойцами поднял руки вверх. Это был унизительный момент и страшный – вдруг расстреляют прямо на месте. Кто-то, правда, сказал успокоительно, что так немцы расстреливают только коммунистов и комиссаров.
Пленных, среди которых было много и легко раненых, свели в одну очень большую колон-ну, охраняемую всего лишь несколькими идущими в некотором отдалении по бокам автоматчи-ками. Их шествие снимали поставленной на треногу у возвышения кинокамерой; проходя мимо, Анатолий опустил голову и отвернулся – очень не хотелось в таком виде попадать в хронику. Недалеко от какого-то селения их остановили в степи, ничего не сказав и не предложив. Так они сидели молча в ожидании решения своей участи под палящим солнцем без воды и пищи, многие и без головных уборов. Потом где-то с краю началось шевеление, и прошёл слух – вызывают, спрашивают откуда, и, если с близких мест, то отпускают. Это был шанс! Анатолий вспомнил несколько названий близлежащих селений – Магеров, Монастырец… Но потом решил, что мо-гут что-то спросить про эти села, а он ничего про них не знает, так что лучше назвать что-нибудь подальше, но не так далеко, чтоб не отпустили. Волнение его по мере приближения на допрос нарастало, но всё прошло благополучно и одетый в форму немецкого пехотного офицера рус-ский, как он понял по произношению, небрежно и с ошибкой записал его фамилию и отпустил на все четыре стороны.
Теперь он был предоставлен сам себе, как и быстро расходившиеся от этого места осталь-ные пленные, уже в отдалении собиравшиеся в отдельные мелкие группки. С двумя напарника-ми, тоже не имевшими, как понял Анатолий, никакого отношения к ближайшим сёлам, он на-правился на восток. Неизвестно, где была сейчас наша армия, им попадались только следы её разгрома – сожжённые обозы, машины и танки, развороченные дзоты и орудия, заброшенные окопы. На всякий случай шли лесами, избегая встречи с немцами и выяснения, кто они и куда идут. По дороге собирали на полях, которые приходилось пересекать, колоски неубранной пше-ницы; собирали и жевали зёрна на ходу, чтоб не задерживаться. Пару раз рискнули зайти в сёла, и жители их, узнав откуда они родом на самом деле и признав их земляками, сочувствовали и давали немного хлеба.
Так Анатолий за три недели дошёл до Жмеринки. Дом оказался пуст и разграблен, от сосе-дей он узнал, что все родные эвакуировались. Его появление в доме не осталось незамеченным – на другой же день с уверенным хозяйским видом к нему зашёл живший рядом, на «Кавказе», Гурко, повязка полицейского на рукаве которого говорила о его принадлежности к новой власти.
- Надо зарегистрироваться в Управе! – сказал непрошеный гость, оглядывая пустой дом.
- Зачем? ; спросил Анатолий, глядя на преобразившегося с властью этого ничем ранее не приметного человека, его круглое тёмное лицо с крупным носом, пустые глаза.
- Как зачем? Порядок такой! В депо на работу направят. Машинисты нужны!
- Немцев возить?
- А кого же ещё?
- Наши придут – по головке не погладят за такое.
- Ха! Наши! Немцы вот-вот Москву возьмут и Сталина за кое-что подвесят. И правильно сделают – довёл с жидами и коммунистами страну до такого позора.
- А если не пойду в машинисты? – спросил ещё Анатолий.
- Тогда не знаю! С голоду сдохнешь. Могут и посадить куда. Брат твой – коммуняка ведь? Могут и это вспомнить. Так что тебе лучше не ерепениться, едрена вошь.
Делать нечего, на другой день извлёк Анатолий свои промасленные и пропитанные уголь-ной пылью штаны и пиджак – единственную сохранившуюся дома одежду – и пошёл в Управу. По дороге, сразу за проездом, вдруг встретил свою давнюю знакомую – медсестру Аню Токар-чук, выглядевшую так, как будто и не было войны ; в лёгком ситцевом платье и с игривым на-строением.
- Ты куда? – спросил её. – Или откуда?
- Дом решила навестить! А вообще – я в районной больнице. Только её перевели в Потоки, в здание школы. Когда бомбёжки начались, опасно стало ; больница рядом со станцией ; и Русев решил её туда перевести. Ой, что было здесь! – оглянувшись с опаской и приблизившись к нему, рассказывала Аня. – Перед приходом немцев наших раненых в больнице очень много ос-тавалось. Даже когда немцы пришли, Русев всех их, истощённых, туда подбирал, на ноги ставил и отправлял кого куда. Приходят немцы, спрашивают его – тут вчера человек лежал, где он? Умер, отвечает Русев. Многих тогда спас! А сейчас отпустил меня на день домой. Ну, а ты как? Откуда?
- Из плена выпустили. Пешком пришёл – от самой границы топал! – и спросил, тоже огля-нувшись: - А где же наши?
- Далеко! Под Смоленском и Киевом.
- Ого, куда драпанули! А я иду в Управу регистрироваться. Что это за власть такая объяви-лась?
- Отребье всякое собралось – прислужники фашистские! Колхозы разгонять принялись… Говорят, немцы собираются румынам нас передать. Будет какая-то Транснистрия до Буга.
- Если там меня не арестуют, то в депо пошлют работать, по-видимому.
- Пошлют! Им железнодорожники, я слыхала, очень нужны.
***
Подцепленный к пассажирскому поезду вагон с эвакуированными жмеринчанами – поза-ботились свои железнодорожники ; почти без остановок прибыл в Киев, благополучно избежав бомбардировок. Им повезло, и они лишь стали очевидцами последствий налётов вражеской авиации на следовавшие перед ними пассажирские поезда, обгоревшие покорёженные остовы вагонов которых были сейчас сброшены на изрытые воронками обочины путей; о трагической судьбе ехавших там женщин и детей рассказывали ужасные истории, которым все внимали, хотя непонятно, откуда могли быть известны такие страшные подробности.
- Вот они какие – фашисты! – говорили все и вспоминали давнишние репортажи о бомбар-дировках далёкого республиканского Мадрида, что воспринималось с состраданием к испанцам, но для советских людей считалось невозможным.
В Киеве женщины пересели в сформировавшийся состав забытых со времен гражданской войны теплушек с эвакуированными, и по дороге Ольга предложила Марии сойти в Павлограде, остановиться у родственников мужа:
- Что мы будем ехать неизвестно куда? Война скоро кончится, хлопотно будет возвращать-ся издалёка.
Теперь ехали не так быстро, подолгу простаивая на станциях. Стояло жаркое лето, но в продуваемых вагонах было даже прохладно, особенно ночью. Страдали они в основном оттого, что нечего было есть. У Ольги уже совсем не оставалось денег, у запасливой Марии имелось че-тыреста рублей, однако на маленьких базарчиках при станциях, когда пришла в движение вся страна, стало пусто. Так что однажды на рассвете, когда поезд в очередной раз остановился, Ма-рия решилась на отчаянный шаг ; пойти в село, которое виднелось километрах в трёх от стан-ции. Оглядываясь – хоть бы поезд не ушёл без неё! ; она почти бегом вошла в село и постучала в ближайшую хату.
- Можно ли у вас купить хлеб и молоко? – спросила она выглянувшую хозяйку.
- Та нет уже у нас ничего! – ответила та. – Всё уже вчера раскупили.
- У нас маленькие дети! – стала уговаривать её Мария.
- О, господи! – перекрестилась хозяйка. – Немного молока могу продать и… семечки разве что. А хлеба, ей богу, нема.
- Давайте и то, и другое! – заторопилась Мария, тревожно оглядываясь в сторону станции.
Быстро рассчитавшись с хозяйкой, Мария заторопилась назад. Где перебегая, а где быст-рой ходьбой, она уже преодолела больше чем половину пути, как увидела, что поезд тронулся. Она побежала изо всех сил, видя, как состав постепенно набирает скорость. Она побежала ещё быстрее, стараясь не упасть и не уронить столь ценную покупку. Стало ясно, что к своему ваго-ну она точно не успеет, оставалось бежать наперерез, так, чтоб зацепиться хотя бы за последний вагон, с женщиной-кондуктором, которая уже заметила отчаянно бегущую Марию, но ничего сделать не могла – остановка поезда в военное время была чревата серьезными последствиями. А Мария, тяжело дыша, перескакивая через рельсы, уже пересекала разделявшие их соседние железнодорожные пути. Кондуктор сошла на нижнюю ступеньку и, наклонившись, протянула руку навстречу Марии, захватила её запястье и потянула к себе, облегчив и ускорив её бег. Дру-гой рукой Мария уже зацепилась за перила, и тогда кондуктор, помогая, вначале забрала у неё торбу с покупками, а потом помогла подняться на ступеньки.
- Что же ты так, милая? – пожурила она всё ещё тяжело дышавшую Марию. – Так ведь и отстать можно.
- Детям же… что-то надо… достать!
Поезд уже шёл достаточно быстро, но у Марии пока не было сил подняться выше; она по-смотрела вперед, в сторону их вагона, и увидела, что высунувшаяся из двери Ольга участливо наблюдает за ней. Мария помахала ей рукой – мол, всё в порядке и на ближайшей остановке она перейдёт в свой вагон.
Так они добрались, наконец, в тихий по-мирному и зелёный Павлоград, где Мария позна-комилась и даже подружилась с жившей с двумя детьми в своём доме Женей, сестрой Шуры, простой и доброй женщиной-портнихой, лишь ростом и плотной фигурой похожей на своего брата. Через некоторое время неожиданно появился эвакуировавшийся из Молдавии и сам Шу-ра, который обрадовался, увидев здесь женщин с детьми, и даже подарил им обеим чулки. Прав-да, на другой день он спросил жену – как и зачем здесь оказалась Мария? Да так получилось, что та услыхала и обидевшись, со слезами на глазах одела мальчиков, взяла чемодан и вышла из до-ма, пошла вместе с ними куда глаза глядят. Следом за ней бросилась Ольга:
- Ты не так поняла… Вернись, куда ты? Ну, извини! Пошли домой.
Идти Марии с малыми детьми, меньший из которых едва поспевал за ней, действительно было больше некуда, и она вернулась.
Вскоре Шуру, который, как и большинство мужчин, просился на фронт, направили, одна-ко, дальше в тыл, вслед за ним собралась отъезжать и Ольга с детьми.
- Немцы захватили почти всю Белоруссию и Правобережную Украину, только у Ленингра-да, Киева и Одессы их ещё удерживают. Говорят, что фашисты даже кое-где перешли Днепр, так что скоро будут здесь. Уезжайте тоже! ; подсказала Марии Женя.
Женщины стали собираться в дорогу вместе, но буквально накануне их отъезда пришло письмо от Константина Еремеевича из Чкаловской области, где обосновались эвакуированные железнодорожные служащие из Жмеринки. Как далеко они забрались – в Оренбургские степи! Но сейчас это была единственная, да ещё семейная, опорная точка в огромной стране, и Мария решила ехать к ним.
***
Уже когда почтовый обоз шёл на Сидаву, было видно, как вдали, параллельным курсом на восток, к Щучинцам, пылили немецкие танки. Стало ясно, что ушедшие первыми на Жуковцы почтовики угодили к немцам, и теперь надо было, нещадно настёгивая бедных лошадей, поста-раться избежать той же участи. Похоже, им это удалось, и уже в наступившей темноте к исходу того же дня они были под Уманью, в небольшом селении Гайсин, где расположились на отдых у невзрачной почты, размещённой в обычной сельской хате под соломенной крышей на пересе-ченной огромным оврагом центральной улице.
На следующий день они сдали основную часть почты, за самих же почтовых работников взялся местный военкомат, объявив их мобилизованными; лишь один Василий на упряжке из двух коней с архивом и другими документами узла последовал дальше на восток, в сторону Ки-ровограда. Мимо кладбища с громадой каменной церкви по одну сторону дороги, сложенной из потемневшего от времени красного кирпича бывшей гимназии – по другую, он выехал на пыль-ную и прямую, уходящую вдаль дорогу. Не здесь ли когда-то проходил знаменитый торговый Чёрный шлях? Влился в бескрайний поток озабоченных и молчаливых, как при большой беде, беженцев, которые передвигались частью на грузовых машинах, больше на измученных лоша-дях, а в основном пешком. Навстречу им двигались армейские части – много живой силы и тех-ники, на которых беженцы смотрели с надеждой и не понимали, почему такая мощь всё ещё не может остановить и разгромить врага.
Постоянно донимала авиация – фашистские стервятники не давали прохода, особенно у паромной переправы через Днепр, а наших прославленных «соколов» не было видно вообще, как будто они никогда и не существовали вовсе; Василий почему-то вспомнил прочитанные не-задолго до войны в газете строки о готовности наших лётчиков «развеять в прах любого врага». И погода, как назло, стояла солнечная и ясная.
Переправа под угрозой налёта авиации на едва ползущем через широкую реку перегру-женном пароме вызывала у не умеющего плавать Василия весьма неприятное трепетное чувство. Самолёты налетели, однако, сразу после переправы; люди бросились врассыпную к ближайшим кустам и даже в воду, бомбы падали на одуревших лошадей и на сцепившиеся в сутолоке повоз-ки, вздымая перемешанные с белым песком щепки и окровавленные части конских тел. Оскол-ками убило одну лошадь из упряжки, и Василий, оставив подбитый возок с документами, кото-рые хотел поджечь, но не смог – кругом плотно стояли переломанные повозки – утопил мешки в реке и без промедления, не дожидаясь следующего налёта, отправился дальше верхом на остав-шейся лошади.
Двигаясь теперь уже гораздо быстрее, Василий вскоре прибыл в Полтаву, в областное Управление связи, где его тут же определили начальником районного узла в приднепровский Глобин, но оформить туда не успели – стало ясно, что и этот город вот-вот будет сдан. Тогда его отправили в эвакуированное и находившееся в Харькове Министерство связи, где вознамери-лись было направить работать ещё дальше в тыл, но он заупрямился и, решив взять судьбу в свои руки, попросился на фронт и попал в как раз формируемую военно-почтовую базу началь-ником транспорта. Так он надел военную форму офицера связи.
Всё это время Василий думал о том, что могло случиться с его семьей, строя разные пред-положения, и уже с Харькова начал её розыск – переписку с эвакуационными комитетами. По-бывав среди эвакуированных, представляя многотысячный их поток в творившемся хаосе от-ступления и сдачи городов, потери связей и документов, он, конечно, не очень надеялся на бы-стрый благоприятный исход поиска.
Одно из писем Василий отправил в Москву, в союзное Министерство связи. Случилось так, что после приезда в Чкаловскую область туда же – а куда же ещё она могла придумать на-писать? - отправила письмо-запрос и Мария. Их письма были написаны в разное время, прошли к адресату разный путь, но волею случая оказались там почти одновременно. С небольшим ин-тервалом времени, так что не успели стереться бесследно в перегруженной потоком информации человеческой памяти, они попали на стол одному и тому же служащему, оказавшемуся небез-различным к судьбам людей. И вскоре Василий держал и много раз перечитывал написанное химическим карандашом письмо от жены, где она подробно описывала свой путь в Павлоград и далее к его родителям. Василий тут же отправил Марии имевшиеся у него деньги и аттестат на довольствие, а следом послал и письмо о своих приключениях. О том, как удачно избежал плена под Жуковцами и случайно выскользнул, как потом оказалось, из большого окружения под Уманью, что случилось на переправе через Днепр, что где-то ещё до того отстал и потерялся их пёсик Дружок.
Произошло это отрадное для Василия событие уже наступившей осенью, после непрерыв-ных тревожных и тягостных для всех тяжёлых первых дней войны, неожиданной и горестной военной катастрофы под Киевом, когда следом был сдан и Харьков, и оставлен Крым, а военно-почтовая база находилась в составе формируемых новых армий под Лисками.
То, что Василий нашёл свою семью в полном составе живыми и здоровыми, да ещё и вме-сте, окрыляло его и сводило на нет те мелкие неприятности, которые у него возникли с новым своим начальником, сорокалетним капитаном Филипповым. Завёл себе тот, хоть и не ахти какой был внешне, узколицый, с неровными зубами и как будто приклеенным ко лбу чубом, среди ра-ботниц почты ППЖ ; так называли склонные к сокращённым обозначениям военные времен-ных подруг, «почтово-полевых жён», ; а оставшейся в тылу законной супруге написал слезли-вое письмо о том, как он мучается и страдает душевно и физически в ужасных условиях войны. И назвал в этом послании почему-то Василия, на имя которого вскоре пришло встревоженное письмо жены – сообщите, мол, честно и открыто, как бы не была страшной реальность, о со-стоянии здоровья её дорогого мужа, который, быть может, получил тяжёлое ранение и героиче-ски скрывает от неё свои увечья.
Сообщать правду о своем загулявшем начальнике было ни к чему, а врать не хотелось, и Василий от ответа воздержался, передав письмо Филиппову. Тот помял свой вытянутый нос, на-хмурил брови от недовольства тем, скорее всего, что появился не одобряющий его любовные похождения нежелательный свидетель.
- Плюнь ты на этого дурака и не переживай! – посоветовал Василию Абакумов, услыхав об этой истории.
Абакумов из Житомира, с которым Василий жил вместе в бараках и подружился, хороший старик и честный человек. Недавно в честь приближавшихся Октябрьских праздников пришли в подарок фронту от тыла посылки, и при проверке в одной из них обнаружили запрещённые к пересылке четвертинки водки, по заведенному правилу участь которой должна была решаться начальством, и, стало быть, лишь на следующий день.
- Это мне! – упреждая завтрашний день, сказал политрук Хохряков, мордастый здоровяк, рассовывая одну за другой четвертинки в карманы своей растопырившейся шинели. – А это вам! – вручил он по паре оных Абакумову и Василию, и удалился – не терпелось, надо полагать, бы-стрее выпить в честь праздника.
Рассортировав остальные посылки, те взяли выделенные им четвертинки и отправились на место своего квартирования, в некогда заброшенный, а теперь вновь используемый барак. На-строение у обоих было не то что праздничным, а отвратительнейшим – посылки для фронта присланы из голодающего тыла, а тут так вольно ими распоряжаются. Василий открыл ободран-ную дверь их двухместной клетушки, включил свет. И тут он увидел на полу, в самой середине комнатушки с любопытством уставившуюся на него огромную крысу. Он придержал рукой идущего следом за собой тщедушного Абакумова, сделал осторожный, чтоб не спугнуть непро-шеную гостью, шаг вперёд левой ногой, занеся для удара правую, намереваясь отвести душу - что есть силы врезать по крысиной наглой башке. Сапог описал дугу в воздухе, но безрезультат-но – крыса исчезла мгновенно.
- Обнаглели, сволочи! – выругался Василий, поправляя едва не слетевший сапог, и вдруг предложил: - Пойдём и положим эту водку обратно.
- Пойдём! – охотно согласился Абакумов.
Они вернулись на базу, положили бутылки обратно в распечатанный ящик, после чего с душевным облегчением вернулись в барак. Заварили чай, вскрыли консервную банку и сели за стол ужинать. Вдруг без стука открылась дверь, и вошёл пошатываясь пьяный Хохряков; лицо его раскраснелось от морозца и выпитой водки. Увидев хозяев трезвыми, он даже обрадовался:
- Водка ещё есть?
- Нет! Мы отнесли её обратно, ; сказал Василий.
- Обратно? – выпучил водянистые глаза Хохряков.
- Да, обратно! – подтвердил Абакумов.
- Вот дурни! – разочарованно воскликнул Хохряков.
И тут не выдержал Абакумов, вскочил, маленький и взъерошенный, да таким отборнейшим матом обрушился на Хохрякова, что тот выскочил как ошпаренный.
- Ну, Нестерович, ты даёшь! – Василий не ожидал услыхать от тихого и скромного сослу-живца столь изощрённой комбинации матёрных выражений и рассмеялся.
***
386-я стрелковая дивизия высаживалась в Севастополе ночью. Долгожданный прибли-жающийся и невидимый во тьме берег, неровный контур которого обозначался вспыхивающими вдали зарницами взрывов и внезапно разрезавшими небо лучами прожекторов, вдруг возник со-всем близко справа и слева и прикрыл корабли от изматывающего шторма, из-за которого сюда удалось добраться лишь со второго выхода в море. Непрерывная качка, свирепствующий на от-крытом морском пространстве пронизывающий холодный встречный ветер несколько притупил энтузиазм бойцов наскоро сформированной и плохо вооружённой дивизии; сейчас все желали лишь одного – быстрее сойти на сушу, пусть даже в самое пекло.
За легко узнаваемым и в темноте даже впервые попавшим в морскую крепость Константи-новским равелином вода стала почти совсем спокойной. Сухогруз «Красная Кубань», на кото-ром плыли зенитчики, сбавил ход и повернул направо, в ещё более спокойную бухту с засне-женными крутыми склонами близко подступающих берегов, и стал причаливать, нацеливаясь левым бортом к пристани. Отсюда не было видно светящегося горизонта, но, особенно когда за-тихла судовая машина, отчетливо слышалась артиллерийская канонада, а лежащий на боку у входа в бухту полузатопленный огромный крейсер напоминал о жестокости и масштабах боевых сражений.
Сухогруз должен был быстро перегрузиться и затемно уйти в море, так что к высадке все были готовы заранее, и, как только были приставлены трапы и дана неожиданно громко прозву-чавшая команда, бойцы первых рядов буквально ссыпались на берег, освобождая пространство для следующих за ними.
Девятнадцатилетний младший лейтенант Владимир, выпускник Бакинского училища зе-нитной артиллерии, посторонившись пропустил вперёд свой огневой взвод и, убедившись, что прошли все, последовал за ними. На берегу они перестроились уже на ходу и вместе с другими зенитчиками последовали за командиром батареи Бельским и каким-то сопровождающим его человеком в город. Спотыкаясь в темноте, они поднялись по склону мимо полуразрушенного здания, обошли, скользя по обочине, разбитый и обгоревший трамвайный вагон и пошли вверх по неровной улице. Владимир с любопытством оглядывал эту идущую вверх улицу и невысокие дома по обеим её сторонам, пытаясь угадать в них свидетелей легендарной обороны прошлого века, но и улица, и дома были более характерны для небольшого и вполне заурядного тихого южного городка, чем для столь знаменитого бастиона. В жизни необычное чаще всего скрывает-ся за видимостью, обликом ординарного!
«Интересно, где будет наша батарея? – забыв о старине, задался вопросом Владимир. – Защищать корабли в порту? На далекой отсюда передовой? И где орудия? Сказали, что они должны быть уже здесь».
Вновь прибывших разместили в казармах зенитной школы, где они должны были передох-нуть до утра. Владимир прилёг на жесткие нары, подсунув под голову вещмешок и накрывшись шинелью. Спать не хотелось, и он, закрыв глаза и всё ещё чувствуя покачивание, стал прислу-шиваться к городу и неспешно обдумывать то, что теперь он на войне, о которой до сих пор все они, прибывшие сюда, хоть и готовились, но только слыхали, читали и рассуждали. Такое зна-чительное событие в его судьбе как вступление в эту войну происходило сейчас, в эту тёмную ночь, под звуки далёкой канонады, в затемнённой для светомаскировки просторной комнате-классе, рядом с его товарищами, почему-то безразличными к важности такого момента в жизни и озабоченными больше решением мелких бытовых проблем, а сейчас с безразличием ко всему крепко спящими. Петя Малышев, его друг и поэт почти что, дрыхнет уже вовсю на соседней койке, вместо того, чтоб шевелить мозгами и попытаться отразить этот миг в рифме.
Продумать и прочувствовать до конца всю значимость происходящего Владимиру не уда-лось, так как он и сам вскоре нечаянно уснул ; сказался перенесённый изматывающий шторм. Наутро, построив прибывших зенитчиков в коридоре школы, комиссар батареи старший лейте-нант Терехов зачитал им обращение Военного совета к краснофлотцам, красноармейцам, коман-дирам и политработникам.
- Дадим мощный отпор врагу! Не допустим фашистов к родному городу! Ни шагу назад!…
Такое содержание обращения несколько удивило – почему после того, когда гитлеровцы разгромлены под Москвой, выброшены из Ростова, мирятся с их пребыванием здесь, на подсту-пах к легендарному Севастополю и говорят только об обороне? Но терпеть врага на его подсту-пах, видно, придётся недолго, если прибывают новые дивизии, среди которых и они.
- Артиллеристы береговой и зенитной артиллерии! – продолжал читать обращение Тере-хов, сделав ударение на слове «зенитной». ; Ваш огонь должен быть метким и сокрушитель-ным. Бейте без промаха по фашистским гадам!
А во дворе школы, с трудом разворачиваясь в тесном пространстве, урчали моторами гру-зовики с расположенными поперёк кузовов дощатыми скамейками. Это приехали за ними с пе-редовой.
***
Переехать жить на хутор Дмитриевка Константин предложил почти сразу после приезда на станцию Чёрный Отрог, не без оснований предполагая, что во время войны неизбежен голод и лучше держаться поближе к земле. Потеснив хозяйку одного из довольно больших домов Пра-сковью Ивановну, вдову с четырьмя детьми-подростками, их поселили в одной из двух просто-рных комнат; туда же вселилась и приехавшая вскоре с мальчиками Мария. Конечно, для семе-рых было тесновато; Мария со старшим сынишкой расположилась прямо у входа, на разложен-ных взамен кровати в ряд ящиках, младший спал у окна на единственной имевшейся в комнате кровати с двенадцатилетней Лизой, считавшейся его тётей. Ещё теснее стало в этой комнате по-сле приезда Ольги с двумя детьми после того, как её муж всё же ушёл в армию добровольцем.
Впрочем, все эти житейские проблемы казались мелочью в сравнении с главным – они уцелели, собрались все вместе, устроились на работу в колхоз и имели относительно нормальное обеспечение – в месяц по восемь килограм хлеба, буханка которого стоила на базаре уже триста рублей. Дедушка Константин работал на конюшне и почти не бывал дома, Марию пригласили счетоводом в контору, в одной из колхозных бригад работала Ольга. Даже подросший Пётр вна-чале работал пастушком, пока не поехал учиться в Орское ремесленное училище.
Непривычно суровой была в этих местах зима – тридцатиградусные, а то и б;льшие моро-зы с ветром ; говорили, что бывают и под пятьдесят, глубокие снега. Вначале простудился старший сынишка Марии маленький Вовочка, и приехавший фельдшер, который обслуживал несколько ближайших хуторов, определив мастоидит, не мог ничего иного посоветовать Марии, кроме как незамедлительно ехать в Чкалов и делать операцию, что было невыполнимым. Тогда за дело взялась хозяйка и посоветовала запарить пшеничные отруби и прогревать больное место. Слава богу, обошлось - нарыв прорвало наружу. Но тут, отправившись однажды по морозу на базар к станции, проморозила одетые лишь в чулочки и туфельки ноги и слегла с лихорадкой сама Мария. Так болезненно проходила акклиматизация южан в суровых уральских степях.
На Дмитриевских хуторах образовалась целая колония эвакуированных жмеринчан, в ос-новном женщины и дети, среди которых находились и бывшие соседи – жившие там через доро-гу Сафроновы, Грабовские. Они часто навещали друг друга, обмениваясь новостями. Радио здесь не было, новости узнавали из газет, которые читали вместе.
Героические защитники голодного блокадного Ленинграда отражают все попытки врага захватить город. Зверства фашистов на захваченных территориях…
- Смотрите, что изверги с Зоей Космодемьянской сделали! Убивать их всех, гадов, надо!
Партизанское движение народных мстителей набирает силу в Белоруссии, Брянской облас-ти. Защитники отечества проявляют на фронтах невиданный героизм. Японцы атаковали военно-морскую базу США Пёрл-Харборн…
Война с немцами затягивалась, обещая ещё большие потери и страдания, обезумевший мир людей увеличивал масштабы бойни.
Эвакуированные всячески поддерживали друг друга, помогали и облегчали боль утрат, и, тоскуя по далёкой оставленной родине, собравшись вечерами вместе, пели украинские песни. В эту лихую годину все очень хотели знать наперёд судьбу своих разбросанных войной родных, для чего дружно или порознь ходили к одной эвакуированной из-под Гомеля женщине-гадалке, ничего не бравшей за свои предсказания и, впрочем, не обещавшей их точного исполнения. Эта интеллигентного вида женщина средних лет с крашеными волосами и подведенными глазами, в накинутом на плечи большом цветастом платке, привычным ловким движением разложила вее-ром в три ряда карты и оценив их сочетание, заглянув в отложенный в сторону «сюрприз», ска-зала Марии:
- Не беспокойтесь, никто у вас не умрёт, а муж вернётся.
Марии очень хотелось, чтоб было именно так. Недавно нашёлся Василий, и теперь очень часто от него приходили помеченные прохождением военной цензуры тёплые письма. Внезапно объявился и чудом разыскавший её Володя, приславший даже деньги. Брат сообщил также о том, что жена его с детьми с началом войны успела выехать в Мариуполь и там оказались в ок-купации, а вот Ваня в первые же дни войны был призван в армию и – как в воду канул.
Мужчин на хуторах почти не было. Разве что деды Константин и Пахом, из местных, да разъезжавший повсюду верхом на коне председатель колхоза Бойко, молодой и высокий, но с отвисшей плетью рукой, повреждённой при падении с коня в детстве, проявлявший не по воз-расту заботливое отношение к хуторянам коренным и приехавшим. Ради них он иногда шёл и на маленький подлог – например, однажды ещё осенью велел Марии составить ведомость на выда-чу подсолнуха, чтоб приехавшие почти безо всего люди могли его продать и купить одежду к зиме, а после эту ведомость наказал уничтожить.
Время от времени на хутор заявлялся и приезжавший из области заготовитель, не преми-нувший сказать Марии прозрачный комплимент:
- Такая женщина, как вы, должна украшать большой город, а не хутор!
Женщины, мужья которых были на фронте и рисковали жизнью, на этого здорового лос-нящегося мужчину смотрели с нескрываемым презрением, произнося ему вслед:
- Хорошо, мерзавец, устроился! Подальше от фронта, на продуктах и среди баб.
***
Весна в Крыму начиналась среди зимы. Давно уже без следа сошёл снег и местами проби-лась трава, сияло и основательно пригревало солнце, и вдали, среди зелёных лесистых склонов гор, виднелась резко выделявшимся клином синева моря. Не узнать того штормового и враж-дебного человеку моря, по которому они приплыли сюда три месяца назад, надеясь своим уча-стием не только остановить врага у стен города-героя, но и разгромить его. Но вот уже эти три месяца стоят они неподвижно лицом к лицу с фашистами на Сапун-горе, лишь обороняясь. По-сле ожесточённых и кровопролитных зимних сражений на всех фронтах наступило затишье; ве-роломные захватчики не достигли желаемой победы и, получив ощутимые ответные удары, вы-дохлись, а защитники родины, видать, после огромных потерь начала войны всё ещё не могли прийти в себя. И те, и другие готовились к новым жестоким схваткам.
Меж тем, осаждавшие Севастополь фашисты не оставляли город и его защитников в покое, задавая работу и зенитчикам. Владимир со своими товарищами учились воевать, всё более уме-ло управляясь со своими 37-миллиметровыми автоматическими орудиями образца 39-го года, способными посылать в цель один за другим сразу пять снарядов. Ответственное дело – коман-довать боевым взводом, в котором все люди старше по возрасту и самые разные. Сказалось то, что дивизия формировалась под Тбилиси, и в основном в неё вошли представители кавказской национальности – черноволосые и носатые кавказцы, за редким исключением говорившие без явно выраженного приятного акцента. Были, конечно, и русские, и вездесущие украинцы, сразу после прибытия принявшиеся за основательное обустройство предоставленных зенитчикам блиндажей. Взвод и батарея представляли собой собрание случайно оказавшихся вместе людей разного возраста из разных мест, одетых в выгоревшую и несуразно сидевшую порой, несмотря на все старания, солдатскую униформу, которая неспособна была нивелировать их неповтори-мый гражданский облик. Они бежали стремглав по тревоге и стреляли, беспрекословно подчи-нялись своему молодому командиру, падали раненные осколками разорвавшихся бомб и снаря-дов, и погибали или исчезали навсегда, направленные в госпитали Большой Земли, а между тем меняли табак на сахар и наоборот, стараясь не прогадать, уклонялись в меру возможности от на-рядов и караулов, разыгрывали и подшучивали друг над другом, с лёгкой иронией относились ко всему окружающему. Спорили, даже поругивались, жаловались друг на друга своим товарищам и неузнаваемо преображались в бою.
Фрицы, как с некоторых пор повсюду стали несколько снисходительно называть гитлеров-цев, поначалу донимали зенитчиков Сапун-горы не сильно – их авиация предпочитала порт и другие объекты в городе, куда «юнкерсы» и «хейнкели» пролетали, минуя передовую, на боль-шой высоте; сидя наготове у орудий и наблюдая за ними, зенитчики досадовали, что не могут преградить им путь. В феврале, однако, фашисты проявили больший интерес к передовой линии обороны – казалось, что начинается очередной штурм осаждённого Севастополя. Именно в это время взвод Владимира открыл свой боевой счёт, подбив пикирующий «юнкерс», да так удачно, что тот просто развалился в воздухе, не достигнув земли.
Затем снова наступило относительное затишье, когда зенитчиков донимали только снаря-ды и мины, заставлявшие постоянно менять позицию, отрывать в каменистом неуступчивом грунте новые укрытия. Начиналась своеобразная военная игра – появлялась барражировавшая в отдалении и разыскивающая их замаскированные позиции назойливая разведывательная «рама»; стоило пальнуть по ней, чтоб отпугнуть, как тут же на это место обрушивался скорректирован-ный ею артиллерийский шквал. Против такого приёма батарея вскоре нашла противодействие, оставляя отдельно стоящее орудие с заранее подготовленной для быстрой эвакуации дорогой. Отогнав разведчика, за отведенные до падения первых снарядов минуты зенитчики с редким проворством отводили зенитку в тыл, весело наблюдая затем, как фашисты упорно долбили ос-тавленное ими место.
- Давай, давай! – взмахивал сразу двумя руками усатый экспансивный сержант и бывший учитель Арцаидзе. – Как сказала бы в таком случае моя бабушка Арго …
- Что твоя бабушка! – спокойно перебивал его постоянный оппонент Мехашвили, младший по званию, но старший по возрасту. – Ты бы послушал моего дедушку Махо…
Между ними начиналась затяжная и безобидная словесная дуэль, содержание которой мно-го раз повторялось, но всякий раз воспроизводилось по-новому.
«Вот такая она – война!» – думал Владимир, глядя на окружающее пространство и толку-щихся у блиндажей людей. Он присел к брустверу, откинулся, прислонившись спиной к острым нагретым камням, запрокинул голову, подставляя лицо солнцу, и прикрыл веки.
- Товарищ комвзвода! – прервал его мысли ординарец командира батареи. – Приказано прибыть!
Владимир нехотя поднялся, отряхнул и заправил гимнастерку, подтянул ремень.
- Давай съезди на встречу с трудящимися тыла, ; предложил ему комиссар батареи Тере-хов, стоявший с каким-то военным у входа в блиндаж командира.
- В Севастополь? – оживился Владимир, давно мечтавший ещё раз попасть в город, да так, чтоб днём и было хоть немного времени для осмотра его исторических достопримечательностей; какая роль отведена ему на встрече с трудящимися, сейчас его интересовало меньше. – Есть!
- Пять минут на подготовку! – оглядел Владимира комиссар.
- Есть пять минут!
- Машина ждёт там, – указал за каменистый бугор военный.
Через несколько минут Владимир подошёл к открытому грузовику, возле которого уже стояли и курили собравшиеся представители различных частей и родов войск.
- Брызгунов! – обратился организующий поездку военный к высокому и плотному старше-му лейтенанту морской пехоты. – От вас все?
- Все, товарищ майор!
- Тогда поехали!
Посланцы фронта бросили папиросы и живо вскочили со всех сторон в кузов, уже на ходу усаживаясь на расставленные поперёк, от борта к борту, доски.
- А здорово ваши вчера «раму» долбанули! – повернулся к Владимиру назвавшийся Брыз-гуновым старший лейтенант, сидевший к нему спиной чуть справа.
Вчера их батарея действительно сбила назойливого разведчика; это была длительная про-думанная операция по вводу противника в заблуждение и возбуждению у него безрассудного охотничьего азарта. До сих пор посмеиваются над расчётом, который, как всегда открыв «по ра-ме» пальбу, должен был потом как можно быстрее ретироваться, что они и сделали с вполне объяснимым проворством, хотя привычного обстрела не последовало – разведчику захотелось получше рассмотреть что же происходит внизу на самом деле и тут его сшиб другой хорошо за-маскированный расчёт.
Владимир с уважением посмотрел на уже отвернувшегося, так и не дождавшись ответа, тридцатилетнего черноволосого старшего лейтенанта, на его мощную, растянувшую тесный чёрный китель спину – одним своим видом этот человек внушал веру в наши силы. О бригаде морской пехоты ходили легенды. С такими защитниками не взять немцам Севастополь!
***
Военно-почтовая база находилась в тылу на довольно далеко отстоявшем от столицы юж-ном участке Московской зоны обороны, и единственной неприятностью, которую им причинял находившийся в сотне километров враг, и довольно регулярно, являлись частые авиационные налёты. Постоянные бомбардировки выработали и натренировали соответствующий механизм самозащиты; даже сидя в кинозале, Василий на фоне размеренного стрекота стоявшего прямо в зале киноаппарата и несколько искажённого звукового сопровождения переносной установки, громких комментариев зрителей и прочих шумов вдруг улавливал доносившийся совсем с дру-гой стороны пока ещё едва слышимый и нараставший монотонный звук совсем иного происхо-ждения.
- Пошли отсюда! – встал и предложил он Абакумову и сидевшему рядом с ним другому сослуживцу, Зотову.
- Да ты что! – попытались остановить его те ; шёл новый фильм с участием популярного киноактера Марка Бернеса.
- Пошли, пошли! – поколебавшись, настаивал Василий, поднимаясь, и стал протискиваться между хаотически сдвинутыми рядами к выходу.
Выйдя из клуба, он оглянулся – с некоторой задержкой Зотов и медлительный Абакумов следовали за ним. Если вспомнить, что недавно при ночном налёте они все спросонья очень не-хотя вышли из дома, в котором остановились, и намеревались было, чтоб далеко не ходить, пе-ресидеть под крыльцом, но Василий настоял уйти к находившейся невдалеке за городом реке, и вернулись они к развороченному прямым попаданием тому самому крыльцу, то станет понят-ным, почему с некоторых пор сослуживцы безропотно следовали за ним, даже когда он и объяс-нить об опасности, которую как будто чувствовал, толком не мог.
Теперь уже зудящий звук приближавшихся с запада бомбардировщиков был слышен дос-таточно отчётливо.
- Побежали! – махнул рукой сослуживцам Василий и подался бегом в направлении неви-димой в темноте окраины города, досадуя на себя за то, что не сразу решился покинуть зал и те-перь они могут не успеть добежать до безопасного места.
Они уже были достаточно далеко, когда раздался сигнал воздушной тревоги и гораздо бы-стрее, чем они ожидали, стали бухать, всё более приближаясь, сбрасываемые на город бомбы; пришлось вбежать в подъезд ближайшего дома, где уже было тесно от укрывшихся там людей. А бомбы уже протяжно завывали над головой и рвались совсем рядом, сотрясая землю и стены здания.
«Наша!» – по звуку определил Василий и как можно плотнее притиснулся к спинам стояв-ших справа от входа; слева места уже не было вовсе. – «Точно наша!» – почувствовал он и сжавшись прикрыл затылок руками.
Бомба ахнуло рядом, встряхнув каменный дом так, что со всех сторон посыпалась штука-турка. Стоявшие слева закричали, и оглянувшийся в их сторону Василий увидел, что почти все они лежат, скошенные осколками. Среди них, кажется, должен был быть и бежавший следом за ним Зотов. Да, в сполохах света было видно, что он лежал, но был жив.
- Ноги!.. - произнес Зотов наклонившемуся к нему Василию, который одной рукой ощупы-вал товарища, а другой шарил по засыпанному штукатуркой полу и между чьих-то сапог в поис-ках слетевшей и затерявшейся своей пилотки.
- Абакумов! – крикнул Василий, подхватывая Зотова подмышки с тем, чтоб вытащить на-ружу; налёт закончился, и на улице уже стояла вызванная кем-то санитарная машина. – Где ты? Помогай!
Они загрузили стонущего товарища в кузов, после чего Василий, чувствуя, что с его голо-вой что-то не в порядке, стал её ощупывать. Кожа казалась странно шероховатой – как плохо оштукатуренная стенка.
- Посмотри, что у меня! – наклонил и подставил он голову Абакумову.
Тот пригляделся и ощупал рукой:
- Ты весь белый! Штукатуркой обсыпан.
Дома Василий долго отмывал голову и потом ещё не один день ногтями выковыривал из кожи маленькие кусочки известки.
На следующий день Василий подробно написал об этом происшествии Марии, выразил и удовлетворение её сообщением о том, где сейчас находятся его младшие братья, ; Владимир в Севастополе, Костя колесит машинистом паровоза где-то под Сталинградом; сейчас неясна была судьба только Анатолия. Накануне Василий уже отправил жене письмо, но вот сегодня решался вопрос кому же из их базы ехать в состав армий, начавших успешное наступление на Юго-Западном фронте, где уже был освобождён Харьков, и он тоже мог в скором времени, так что и писать некогда будет, отправиться туда.
Под Харьков выпала доля ехать другим их товарищам, чем-то похожими друг на друга Гуськову и Храмцову, что те делали очень неохотно и прощались с тяжелым предчувствием, хо-тя казалось, именно там начался, наконец, поворот в войне и можно стать участниками и героя-ми этого исторического события. А оставшиеся навестили в госпитале тяжело, как оказалось, раненого и подавленного психологически Зотова, у которого ампутировали сразу обе сильно из-решечённые осколками ноги.
***
Севастопольцы с тревогой следили за тем, как после совершенно неожиданного разгрома наших трёх хорошо оснащённых армий на узком перешейке под Керчью и провала наступления под Харьковом Красная Армия снова отступала, как и летом первого года войны оставляя врагу огромные пространства уже в глубине страны ; за Доном, на Кубани и Кавказе. Теперь они ос-тавались в глубоком тылу и понимали, что приближается время принимать удар на себя.
Третий штурм города-крепости начался ранним утром 28 мая мощным налётом немецкой авиации. В пять утра поднятые по тревоге огневые расчёты зенитчиков заняли места у орудий и поразились, увидев в небе скопление вражеских самолётов, выстроенных строго по закону деле-ния и умножения на три; на большой высоте они прошли над передовой на город и порт, и вско-ре размеренный и, казалось, заполнивший всё пространство гул моторов дополнился донесшейся оттуда канонадой взрывов и стрельбы, из невидимого за холмами города в голубое небо потя-нулся чёрный дым. А самолёты всё шли и шли туда, одна эскадрилья за другой час за часом, од-ни сменяя других, и, видя эту обстоятельно подготовленную крупномасштабную работу против-ника, все понимали, что затевается очень серьёзная схватка, в которой их пока что оставляют сторонними наблюдателями. У кого-то не выдерживали нервы, и на передовой по самолётам даже открывали совершенно бесполезный ружейно-пулеметный огонь, поэтому издали специ-альный приказ – без команды и надобности не стрелять.
Начатый ранним утром воздушный налёт прекратился ровно в двадцать один час – хоть проверяй часы ; и точно в пять утра следующего дня возобновился. Так продолжалось пять из-матывающих нервы дней. А на шестой вражеская авиация, поддержанная мощным артиллерий-ским и минометным огнем, обрушилась уже на передовую линию обороны. Сотрясаемая непре-рывными взрывами земля как будто поднялась вся в горелый воздух и осыпалась вниз, переме-шанная камнями, осколками, щепками. Едкий дым и вездесущая пыль закрывали зенитчикам обзор воздушного пространства, затрудняли ориентировку и прицельную стрельбу, а то про-странство, что урывками открывалось взору, уже невозможно было узнать.
- Азимут сто тридцать, высота шестьдесят два!.. ; старался перекричать грохот Владимир, увидев, что «юнкерсы» подходят к одной точке на самом краю их сектора, на которой как бы зависают и один за другим сваливаются оттуда в пикирование, долбя намеченную ими цель. Но он не слыхал сам себя; звук доходил откуда-то изнутри, непохожий на привычный, как это бы-вает в кошмарном сне. Он крикнул ещё громче и посмотрел на наводчика ближайшего орудия Клыкова – не отрываясь от целеуказателя, тот тоже орал что-то неслышимое, может, просто ру-гался, но, похоже, верно оценил манёвр самолётов, ствол зенитки быстро описал дугу, поднима-ясь вверх, резко остановился и задёргался, выплёвывая один за другим пять своих снарядов.
В промежутках пространства между сносимой ветром дымовой завесой было видно, как один стервятник сильно тряхнуло, вместо пикирования он пошел вниз плашмя, задымился, сде-лал неуклюжую «бочку» и, ускоряясь к земле, исчез из вида. Никто из зенитчиков на этот раз не кричал «Ура!», как было раньше, орудие быстро поворачивалось к другой цели, и бежал к нему, пригнувшись от тяжести и страха, спотыкаясь, заряжающий с ящиком для снарядов.
С пунктуальной точностью в заведенный час вечера налёт прекратился. Некоторое время ещё стреляли на передовой, не очень интенсивно. «Неужели там всех перемешали с землёй?» – с тревогой подумал Владимир, оглядывая изрытое воронками и исковерканное до неузнаваемости расположение батареи. Полузасыпанные орудия целы, и люди, за исключением троих раненых, на местах. Тоже отряхиваются и оглядываются, не веря наступившей внезапно тишине. Молод-цы, выстояли; накипела у всех злость на фашистов в прошедшие дни, когда те пролетали мимо.
- Ведь завтра на рассвете, пайдлюки, снова явятся, ; заметил сержант Палиашвили, выко-выривая из ушей набившуюся грязь; он обычно применял другие крепкие выражения, слово «падлюги» было заимствовано им у кого-то только сейчас и произносилось с весьма украсив-шим его звучание грузинским акцентом.
Спотыкаясь в наступающей темноте о встречавшиеся повсюду вывороченные камни раз-ных размеров и набросанные твёрдые комья земли, Владимир отправился к командиру батареи. Здесь, в бревенчатом душном блиндаже с низкими потолками и присыпанным свежей землей полом – от бомбардировки – собрались все офицеры-зенитчики, возбуждённые сражением, в ко-тором выстояли и уцелели, и озабоченные вопросом – в каком состоянии весь оборонительный район.
- Всё в порядке! – успокоил их командир батареи Бельский, сорокапятилетний лысеющий капитан. – Потери на передовой исчисляются единицами, хотя им досталось значительно больше нашего. Вот что значит как следует подготовиться и окопаться! Так что для этого сил не жалеть. После ужина немедленно привести позиции в порядок! Завтра, сами понимаете, день будет не легче.
Бельский привёл данные по сбитым самолётам противника – по всему оборонительному району за эти дни зенитчиками уничтожено всеми средствами восемьдесят стервятников.
- Ого! – воскликнул кто-то. – Сколько же их осталось?
- Нам хватит! – продолжал Бельский. – На счету нашей батареи семь при одном потерян-ном орудии.
- Почему семь? – удивлённо спросил сидевший с ним рядом комиссар Терехов. – Мы же насчитали девять.
- Я и назвал девять в нашей сводке, но двоих причислили к соседней батарее, – несколько раздражённо объяснил Бельский. – Больше даже поначалу причислили, но я отстоял семь.
- Это Храмов продолжает себе сбитых нами приписывать? – не унимался Терехов. – Стре-лял бы так, как языком мелет.
- Вот ты и скажи в политотделе об этом, ; предложил ему Бельский. – Чего ты сейчас ере-пенишься перед нами? Да и какая, в конце-концов, разница, кто сбил? Главное, что фашиста в землю вогнали.
- А награды за что дают? ; встрял в спор сидевший как всегда где-то сзади всех, у самой стенки, лейтенант Капчук. ; За сбитых! И за тех, коих языком себе приписали.
- Довольно об этом! – нетерпеливым жестом прервал спор Бельский. – Давайте о деле. Снаряды нам, сами понимаете, морем подвозят, очень рискуя при этом. Пути доставки блокиро-ваны, пробиться могут только военные корабли. Так что зря не расходовать. Никакого загради-тельного огня, бить только по целям, и желательно метко. Себя привести в порядок тоже! – строго оглядел он офицеров. – В блиндажах убрать. Понятно?
- Так точно! – подтянулись те.
Командир батареи кивнул Терехову, тот встал и зачитал обращение Военного совета.
- … Каждый из нас на своём посту должен честно выполнять свой долг перед Родиной. Пусть каждый из нас будет героем Севастополя. Пусть наши потомки вспомнят о нас с такой же любовью, как мы вспоминаем легендарных участников первой Севастопольской обороны, ; читал Терехов, приблизившись к подвешенной к потолку керосинке. – Враг в Севастополь не пройдёт!
Послышались глухие взрывы артиллерийских снарядов – начался ночной артналет. Похо-же, что передохнуть защитникам города теперь фашисты не дадут ни днём, ни ночью.
- Довести содержание обращения батарейцам! – свернул бумагу Терехов и добавил: ; По-сле завершения восстановительных работ ; партийное собрание. Проведём на свежем воздухе, - он расстегнул и растянул воротник гимнастёрки. ; Если фашист нас сюда снова не загонит.
***
Несколько недель подряд днём и ночью долбил позиции защитников Севастополя шквал вражеских бомб, снарядов и мин. Зенитчики снаряды уже давно стали получать поштучно – ино-гда по ночам с большим риском их доставали водолазы из затопленных на подступах к порту кораблей. Теперь фашистские стервятники почти беспрепятственно и нагло подолгу обрабаты-вали с воздуха окопы севастопольцев на переднем крае, иногда непрерывно целый день, после чего оставшихся там в живых атаковали пехота и танки. Враг несколько продвинулся и стоял у самого подножия круто вздымавшейся перед ними Сапун-горы, где ещё сдерживали его натиск. По канонаде слышно было, как приближается фронт с севера, какие ожесточенные бои идут и слева, у Инкермана.
И всё же ключом к крепости являлась Сапун-гора, голая и изрытая до неузнаваемости. Ко-гда начался её последний штурм, в огневом взводе Владимира оставалась одна исправная, но умолкшая зенитка; оставшаяся без снарядов батарея была разгромлена, убиты или ранены и от-правлены в тыл большинство людей из её состава. Погиб друг его Петя Малышев, исчез, улетел, испарился в тот миг, когда на место, где он стоял, упала фугасная. Среди ставших привычной повседневностью убийств и потерь эта утрата настолько больно задела душу Владимира, что он стал на некоторое время безразличен и к своей судьбе.
В его взводе оставалось семь человек, измотанных и изодранных, очень уставших и оттого почти безразличных к витающей кругом в поисках новых жертв смерти, когда им дали приказ идти в ряды пехоты, вслед за прибывшими сюда остатками Чапаевской дивизии.
- Отвоевались здесь? – мрачно кивнул на разбитые орудия принимавший их в свое распо-ряжение русоволосый пехотный лейтенант в пробитой осколком помятой фуражке. – Что ж, да-вайте теперь с нами. За мной!
Он привычно, как бы нехотя, пригнулся и сначала пошёл боком вперёд, а потом, по мере приближения к простреливаемой передовой, стал перебегать, припадая к земле, от бугорка к бу-горку или другому естественному укрытию. Зенитчики, слегка растянувшись и стараясь повто-рять его движения, следовали за ним. К привычному для них клекоту и свисту снарядов здесь примешивался визг рикошетирующих пуль, отмечавших строчки пыли на склонах сплошь изры-той каменистой земли. Никого не было видно в этом пронизанном смертью хаосе – ни тех, кто стрелял откуда-то с той стороны, ни тех, кто отстреливался с этой, и неизвестно было – много или мало защитников ещё есть. И только когда совсем рядом вдруг ударил пулемёт, Владимир заметил двух лежавших среди острых камней пехотинцев, пропыленная одежда которых мало отличалась по цвету от окружающих их серо-желтых булыг.
- Занимайте позицию правее! – повернувшись указал лейтенант. – Окапывайтесь, если уда-стся. Понятно?
- Так точно! – полулёжа, козырнул Владимир.
- Окопаетесь ; доложите исполнение! – сказал ещё лейтенант, с некоторым удивлением взглянул на него, и махнул в противоположную сторону: ; Я буду там.
Окопаться как следует привыкшим делать это стоя вертикально зенитчикам, однако, не удалось, потому что, казалось, невозможно было пошевелиться – настолько всё здесь простре-ливалось. Они кое-как вписались в имеющиеся ямки и рытвины и стали смотреть в ту сторону, куда время от времени строчил пулемёт пехотинцев. Владимир решил, что пора навестить лей-тенанта, чтоб доложить результаты их работы; оставив за себя сержанта Палиашвили, переполз за бугорок, где, почувствовав себя в безопасности, приподнялся и пригнувшись побежал в на-правлении, в котором лейтенант ушёл от них. Но где же этот лейтенант мог скрываться – кругом одна земля и рытвины?
Вдруг, как сильным ударом палкой, хлестнуло сзади по обеим ногам выше колен и сбило его с ног. Владимир упал. Он решил было, что это взрывной волной бросило в него чем-то, но сообразил, что рядом ничего не взрывалось. Лёжа он повернулся и посмотрел на левую ногу, увидел, как поверх сапога, проступая из намокшей и потемневшей штанины, стекает кровь. “Ра-нен! – понял он и ещё подумал: – Вот, оказывается, как это происходит!” И другая нога намокла у бедра, хотя двигалась исправно; обе ноги как будто в порядке, но вдруг стало очень больно. И правая рука выше локтя болела, и не от удара при падении, как он подумал вначале, а от ране-ния, потому что взмок рукав гимнастерки. Надо было как можно быстрее дотянуться до отле-тевшей в сторону сумки, достать индивидуальный пакет и перевязаться.
- Ранен? – откуда ни возьмись появился возле него пригнувшийся к земле усатый низко-рослый пехотинец. – Куды ранен?
- Да! – простонал Владимир. ; В ноги. И руку. Где санитары?
- Хто ж их знает, где они? – став на колени, достав и разрывая пакет, произнес пехотинец. – Воюют! Первый раз? – ещё почему-то спросил он.
- Да! – простонал Владимир; сейчас, когда помощь была рядом, он почувствовал себя осо-бенно плохо.
- Я счас!
Пехотинец действовал быстро и уверенно. Распоров ножом одежду, он туго перевязал ра-ны, сначала ноги, потом руку, после чего спросил:
- Идти могёшь?
- Да! – не очень уверенно ответил Владимир. – Помоги только встать.
С помощью пехотинца Владимир приподнялся; c радостью он обнаружил, что двигается достаточно устойчиво.
- Спасибо, товарищ!
- Чего уж! В тыл давай теперь. – Пехотинец поднял и подал его слетевшую фуражку. ; В госпиталь надо. Отвоевался!
«А как же Палиашвили и остальные? Надо бы доложить лейтенанту!» - решил он и, непо-нятно зачем, спросил:
- Где-то здесь лейтенант был. В пробитой фуражке. Где он?
- Был здесь лейтенант какой-то. Так их всех миной накрыло, прямым попаданием. А тебе в госпиталь надо, - подталкивал его пехотинец. – Это я уже точно знаю, всякого насмотрелся и сам был ранен однажды.
Расставшись с помогавшим ему пехотинцем и переместившись немного в тыл, Владимир заметил и других раненых, которые передвигались самостоятельно или с чьей-то помо-щью; двигаясь в том же направлении, он вскоре попал к санитарам, которые спешно укладывали и усаживали раненых в грузовик. В переполненном кузове, среди живых и уже неподвижных, кажется, даже мёртвых тел, на большой скорости, увертываясь от взявшегося откуда-то «мес-сершмитта», с остановками в укрытиях их довезли к штольне, где размещался госпиталь. Здесь Владимира приняли на носилки два молчаливых одетых в халаты санитара, занесли в операци-онную.
- Откуда будешь? – как бы между прочим спросил обрабатывающий его раны военврач – обеспокоенный чем-то щуплый еврей лет сорока.
- Из Жмеринки!
- Что-что? – очень удивился и даже обрадованно взглянул на него врач. – Надо же! Я ведь тоже оттуда! Кац моя фамилия. – Он взглянул в заполненный медсестрой лист: - Так я же семью вашу хорошо знаю! В детской поликлинике работал.
Владимир огорчил Каца тем, что его не помнит – болел редко и не обращался к врачам в последние годы жизни там. Они перебросились несколькими словами об обстановке – Севасто-поль, по-видимому, немцы возьмут, потому что силы защитников тают и, главное, нет боепри-пасов.
- Нам, евреям, тогда крышка! – ещё печально добавил Кац и посоветовал Владимиру при первой же возможности эвакуироваться – по ночам корабли ещё подходят в порт и к Херсонесу.
Сделав перевязку, Владимиру выдали взамен грязной и окровавленной формы обезличен-ную и обесцвеченную множеством стирок чистую солдатскую одежду, положили на накрытую только суконным одеялом кровать и выдали талон на эвакуацию.
- Как стемнеет, надо идти в порт, ; сказал Владимиру сосед по койке, парень его возраста с перебинтованным животом, и представился: – Ивасюк Иван! Из Днепропетровска.
Как заметил Владимир, многие в эти критические дни старались назвать себя даже случай-ным соседям – вдруг кто-то выживет в этой смертельной круговерти и когда-то расскажет и об их участи.
Владимир не представлял, как доберётся в порт этот парень с ранением в живот, хотя сосед сказал, что задело осколками у него только поверху, а внутренности целы, и как он сам пойдёт туда, но оставаться в госпитале было делом безнадежным – немцы, как им было известно, ране-ных севастопольцев добивали. Поэтому, когда стемнело и началось общее движение к выходу, Владимир тоже подался туда; один, потому что его новый знакомый Ивасюк задержался на по-следней перевязке. Покинул он штольню вовремя, потому что уже по выходящим следом за ним полоснули из пулемета подошедшие совсем близко немцы. Так что пришлось ползти, и не в сто-рону бухты, где грохотали взрывы и вспыхивали огни, а в более спокойном направлении к бере-гу моря за Херсонесом.
***
С трудом передвигаясь, пересиливая боль и часто отдыхая, Владимир добрался до берего-вой полосы. Он сполз по крутому осыпающемуся склону и устроился под его прикрытием у большого камня. К утру здесь собралось довольно много людей, раненых и здоровых, надеяв-шихся, что за ними сюда подойдут корабли, потому что в простреливаемую главную бухту это им сделать вряд ли уже удастся. Прибывали поодиночке и группами, большинство с оружием. Немцы находились, похоже, уже совсем близко, что подтверждалось недалекой ружейно-пулемётной стрельбой. Появилось несколько энергичных и волевых офицеров, занявшихся фор-мированием из собравшихся бойцов боевых групп; группы получали задание и пригибаясь под-нимались на склон, исчезая за ним. Где-то там, куда они уходили, стрельба усиливалась.
Так прошёл день, ночью снова ходили в атаку и, видать, потеснили немцев, потому что и стрельба, и крики «Ура!» удалились далеко от берега. Утром группы вернулись, но в значитель-но поредевшем составе. Со склона к береговой полосе всё чаще скатывались раненые, иногда зачем-то тащили туда же за собой тела убитых товарищей.
Нещадно жгло поднявшееся солнце, не было еды, но больше мучила жажда; рядом мирно плескалось море воды, но пить было нечего, разве что окунуться в неё с головой прямо в одеж-де, как многие и делали, но Владимир не мог последовать за ними, чтоб солёной водой не разъе-ло раны. Временами он погружался в состояние, когда перемешивались забытьё и явь, и дейст-вительность воспринималась отрывками, иногда теряя свою последовательность и связь. Когда он однажды открыл глаза, то рядом сидели и разговаривали, раскуривая табак, два морских пе-хотинца.
Настала следующая ночь, и снова те, кто видел в эти последние дни гибель почти всех сво-их товарищей и удивлялся тому, что ещё сам жив, кто готов был разделить участь друзей и ос-таться с ними в этой земле, не хотели сдаваться врагу, пошли в атаку:
- За Родину! За Сталина!
Врукопашную, видать, потому что стреляли очень мало, не было патронов. И мало кто вернулся из этой атаки, оказавшейся последней. Когда после холодной ночи настало утро, по находящимся на береговой полосе ударили миномёты. Те, кто ещё отстреливался, залегали на самом склоне или просто стояли на крутых обрывах спиной к морю. Мины шлёпались у самой кромки берега, выбрасывая фонтаны воды, песка и зелёные водоросли. Еще ночью говорили, что за ними могут подойти катера или подводные лодки, но сейчас было очевидно, что в такой об-становке ни один корабль к берегу подойти не сможет. Безнадежность положения, душевные и физические страдания привели к тому, что некоторые стали стреляться. И хотя кругом гуляла смерть, гибли тысячи людей, такой трагический исход поначалу поразил Владимира, но через некоторое время он решил, что, пожалуй, это правильный выбор. Особенно для него, с подби-тыми ногами и рукой. И он потянулся к засунутому глубоко за пояс нагану.
- Дай-ка сюда! – угадав его мысли, требовательно протянул к нему руку оказавшийся ря-дом пожилой моряк с перевязанным плечом.
- Зачем? – не понял Владимир.
- Давай-давай! – настаивал моряк. – Я его лучше против немцев использую.
Владимир отдал наган, и моряк полез к обрыву.
Лишённый возможности действовать даже так, Владимир снова впал в забытьё. Про себя он ещё окончательно не решил, как быть, хотя отдал наган, и в беспамятстве бормотал слова Павки Корчагина: «Спрячь револьвер и никому об этом не рассказывай. Умей жить и тогда, ко-гда жизнь становится невыносимой…».
Пришел он в себя от жёсткого толчка в бок.
- Официр?
Над ним стоял, направив на него куцый «шмайсер», молодой немец в коротких сапогах, с закатанными рукавами гимнастёрки.
- Официр? – ещё раз спросил немец.
Владимир отрицательно покачал головой.
- Ап! – скомандовал, вздёрнув кончик автомата вверх, немец и кивком головы указал на склон берега. – Ап!
Владимир поднялся. У воды, повернувшись спиной к полосе прибоя, и на склоне цепью над ними стояли автоматчики, следившие за происходящим. Другие, как этот молодой немец, ходили среди пленных, подгоняя их наверх, толкая ногами и осматривая тела убитых.
- Строица! – на ломанном русском командовал наверху суетливый немецкий офицер. – Би-стро! Бистро строица!
Поднявшиеся на склон построились длинным неровным рядом. Это было жалкое зрелище – растянутая толпа небритых и подавленных людей в рваной одежде, многие с бинтами, некото-рые босиком.
***
Так Владимир оказался в плену. Сначала севастопольцев повели в город, совершенно раз-рушенный и почти неузнаваемый, пустой и тихий, словно умерший от тяжких ран. Там раненых отделили от остальных и разместили в здании тюрьмы, превращённой в госпиталь для них. Гос-питалем его можно было только назвать, потому что работавшие с ними пленные врачи ничего не имели для лечения. Владимир присматривался, нет ли где Каца, но тщетно – евреев среди них не было вовсе. И совершенно нечего было есть! Хорошо, что сосед Владимира по превращённой в палату камере, севастополец родом, получил от родственников продуктовую передачу и дал ему несколько сваренных в мундире картофелин, но потом, видать, понял опрометчивость тако-го шага в жестоких условиях борьбы за собственное выживание, и отвернулся ото всех. С горе-чью Владимир осознавал, что вычёркивается из жизни не только ужасными условиями, создан-ными победителям для побеждённых, но и бывшими боевыми товарищами, которые менялись сообразно обстановке; cознание последнего было едва ли не самым тяжёлым.
Потом их перевели в Бахчисарайский лагерь – ограниченное колючей проволокой откры-тое пространство на пологом склоне горы с выгоревшей травой, довольно условно разбитое на функциональные зоны, одна из которых считалась госпиталем, и там, как и везде, люди лежали вповалку на земле, днём задыхаясь от жары и жажды, а ночью страдая от холода. И кормили всех одинаково вонючей половой. Пленные здесь настолько ослабли и исхудали, что станови-лось ясным – их хотят уничтожить естественным угасанием, без массовых расстрелов и казней.
Владимир посмотрел на свои костлявые тощие руки, потрогал непривычно тонкие лодыж-ки ног; весил он сейчас едва ли больше пятидесяти килограмм. Это при его росте выше средне-го! Удивительно, что при всех этих лишениях довольно быстро затягивались и заживали раны ; хорошо, что были повреждены лишь мягкие ткани. Он попытался даже встать, но в голове за-кружилось от слабости, и он осторожно, стараясь не упасть, опустился на горячую землю. Неу-жели таковым будет конец его жизни?
Но однажды пленным выдали дополнительный паёк в виде солёной хамсы, посадили в гру-зовики, отвезли на железнодорожную станцию, где загнали в товарные вагоны с зарешеченными колючей проволокой боковыми окошками, проделанным в углу небольшим отверстием в полу для туалета. Поезд пошёл на север. Куда? Этого не мог сказать никто. Но появилась надежда – ведь если их везут куда-то, значит они кому-то и зачем-то нужны и, по крайней мере на этот раз, ускользают от смерти.
Пленные из-за тесноты поочерёдно смотрели в маленькие окна на обожжённую, разворо-ченную войной родную землю, страдая и оттого, что не смогли уберечь её от нашествия врага. По названиям станций определяли свой маршрут – через Днепр на Правобережье, через Пяти-хатки, Смилу, Мироновку… Далее повернули на Запад. Неужели увозят в рабство в Германию? Пленные забеспокоились, и некоторые стали думать о побеге, чувствуя зов родных мест, но не знали как это сделать. А ещё не выздоровевшим раненым и мечтать о подобном не приходилось; оставалось есть подбрасываемую временами в вагон брюкву и ждать уготовленной им участи.
- Казатин, кажись! – объявил стоявший у окошка конопатый пленный. – Точно, он!
Владимир вздрогнул – неужели поедут через Жмеринку, которая отсюда совсем близко? Как дать знать домой о своей судьбе? Он с трудом, удерживаясь здоровой рукой за шершавую стенку, поднялся и переступая через ноги и тела сидевших и лежащих подошёл к окну. Назвать-ся кому-то из железнодорожников и попросить, чтоб передали? Но поезд охраняем, через стан-цию проходят тысячи судеб, они едва ли смогут помочь. Попытаться послать записку?
У одного из пленных он видел огрызок карандаша. Нашёлся и грязный клочок бумаги. То-ропливо, пока поезд не пошёл дальше, Владимир прижал бумажку к стенке и вывел: «Жив По-пал в плен Владимир». Подумал ещё – нельзя ли чего добавить? – но заторопился, обвёл напи-санное отчетливее, сложил записку вдвое, потом ещё, превращая в твердый комок, надписал улицу и номер дома.
Он выглянул в окошко ; теперь нужно было записку как-то передать. Охраняли их не очень строго, мимо относительно свободно ходили осматривающие буксы вагонов железнодо-рожники. Увидев сутулую фигуру прихрамывающего осмотрщика, Владимир подождал, когда тот приблизится, и бросил перед ним записку, сказав не очень громко:
- Я из Жмеринки! Передайте батькам!
Железнодорожник скосился в его сторону, не подавая вида, что услышал, и, пройдя без-различно мимо бумажки, продолжил свою работу как ни в чём не бывало. Потом он вдруг вер-нулся, как будто для того, чтоб получше что-то рассмотреть под вагоном, наклонился и незамет-ным движением поднял записку.
- Спасибо! – тихо произнёс Владимир, но осмотрщик уже уходил дальше, даже и не взглянув в его сторону.
Взорванное время. Ч. 2, гл. 1
© Copyright: Мякушко, 2003
Свидетельство о публикации №203011800044
Свидетельство о публикации №203011800044
Рецензии