Само за себя говорящее я

 Иван разрезал разрез, в него влез,
 теперь его нет ни там, ни здесь.
 
Пешеход продвигался в резервном переулке моей части света размеренно дрожащей поступью, цепляя полами своего мышиного пальто тонкие кислотные цветы, торчащие из како-то зловонной на вид клумбы. Он ей морщился и прятал лицо в кулак. Кто бы и как на него не глядел, все равно не видел. Трафарет его силуэта прыгал по булыжной мостовой, скользил по размокшей каше газона и таял во дворах как утренний туман. Никто, впрочем, и не пытался его замечать, люди с трудом улавливали самих себя в паутине дня, и пока к ним не добралось Большое Окончательное  и не высосало из них жизненный сок, они считали нужным сочиться по кривым длинным желобам улиц, сортироваться перекрестками и видами транспорта, входить и выходить изнутри во вне, пронизывающе кашлять от хронических сквозняков и искренне радоваться своей несостоятельности хоть что-то изменить.
Да, к слову будет сказать, что я не шибко далеко ушел от них, совсем нет. Просто не так ответственно отношусь к происходящему как они, и не дурачу самого себя. Всего-то. Но эта малость, как видно, дает мне удивительную возможность, совсем чуть-чуть замедлить вселенский хронометр, и заметить Его, таящего во дворах как утренний туман.
 Спешно прячась в подъезде с двумя выходами, он в красных шерстяных носках закрашивает тетрадные квадратики синим стержнем и ест снег. Где-то сверху кто-то шепчется и спускается, а это значит что, сейчас - время уходить, отворяя двери в глухой понедельник и бросаться в него с ног до головы, как парашютист в сквозящий квадрат люка.
А там, нажимают кнопки, покручивают винтиками, щелкают тумблерами и клювами вороны, фланируют по лужам и, посмотрев в тебя как в телеэкран, уже знают что ты за птица и поэтому отворачиваются. Но, расталкивая перед собой кусты и пачкаясь в топкой грязи по колено, он продолжает свой наивный полет.
Жизнь бьет газовым ключом по водосточным трубам, дышит в спину завтрашним днем. Его обставили стенами  и вырезали в них окна, вот, сейчас в одном из них – человек-завтрак. Чистое небо, свободный взгляд, яичница, кофе, разогретая в СВЧ гармония. 
Никакая это ни жизнь, а водопроводчик, тарабаня по жести газовым ключом, пытается разбить лед застрявший в трубе и не пропускающий талую воду. Поток прорвал жесть над третьим этажом и, сверкая, льется прямо в форточку. В окне – мальчуган, в зеленых резиновых сапогах забрался на стол и, вертя в руках мамину пудреницу, пускает в водопроводчика солнечного зайца. Тот дымит папиросой, улыбается-матерится и, продолжая неистово тарабанить по трубе, залез в центр, на самую глубину лужи. Ноги промокли, он выдает представление перед голубями и котами.
Но вот к дому подкатывает троллейбус и, собравшиеся в одном месте люди, засовываются во внутрь, туда затягивает и пешехода, и еще меня. Их говор, легко узнаваем, их тела уносит по параллельным и пересекающимся прямым, прямо в эпицентр нагроможденного города. Это место заполненное людьми, где нет верха и низа, где ширина не противопоставляется длине, а возможность способности. Все они небольшими группами, парами и поодиночке устремляются в неизвестную никому плоскость будущего, терпеливо пропуская двухмерность, трехмерность и  четырехмерность настоящего. Эти сверх существа не нуждаются в поиске цели и обоснования своего бытия, они не рождаются как фрезеровочные станки, для которых составляют программы и планы. Их существование здесь, сейчас и есть великая неоспоримая константа- цель.
- Ы, - восклицают в пассажирской сумятице.               
- Ы, - отвечает им их масса.
Троллейбус не самое лучшее место для постижения истин!?
Так может только показаться!
Там, в толчее, я потерял объект преследования и незаметно от самого себя вывалился из своего тела, заметив это только тогда, когда существа брезгливо-участливо обступили что-то на полу. Кто-то даже умудрился спросить у тела, не стало ли ему плохо.
Пространство, в которое были заточены существа, начало как-то киснуть и морщиться в некоторых местах. Все с восхищением как-то позабыли о происходящем с ними и, ясное  дело, испарились, а происходящее, недолго думая, вылетело в приоткрытую форточку и растворилось в оранжевом пятне солнца. В воздухе как-то  заскрипело, время уперлось в сухую почву и троллейбус, покрывшись вековой ржавчиной, рассыпался, устроив в самом сердце чего-то  железные развалины. А вокруг и вправду - сплошная пустота, ничего не видать, только песок под ногами, да и тот какой-то не такой.
Тут я приметил, как со всех сторон этой плоской пустыни идут люди, разные все такие. Одни как будто из глины, другие из соломы, третьи из пуха что ли. Гуторят себе там чего-то, улыбаются и мне подбадривающе так подмигивают, к разломанному троллейбусу идут.               
А над развалинами какая-то взвесь собирается, похожая на пар. Когда все собрались вокруг, я понял, что я совсем не я,  люди ни соломенные, ни глиняные, а просто сгустки воздуха и мир, в котором эти сгустки имеют место быть - совсем не то, что я думал.
Тем временем (или не тем) ржавчина зашевелилась сама собой, поднялась над землей и, собравшись в шар, взвилась в облако. По истечении нескольких секунд, начала опускаться назад, вниз. Это уже был ромбообразный спускаемый аппарат, по своему виду ассоциирующийся с великим началом. Что-то среднее между куском заскорузлого метала и внутренностью механических часов. Он гремел металлическим механизмом, время от времени отрыгивал в атмосферу черный масляный дым и оглушительно скрипел. На почерневшей от гари и копоти поверхности  было нацарапано само за себя говорящее «Я».
Когда ромб утвердился на поверхности, скрип сошел на нет, и из центра явился всевышний. Он отряхивал свое запылившееся мышиное пальто и чихал.
Несомненно, каждый из пришедших в своем глубоком оцепенении пытался увидеть его лицо, чьей сущностью была первопричина, но так же несомненно каждый узнал в нем Его. Вдруг подумалось, что это тот самый мальчугана в резиновых сапогах, пускающий солнечного зайца в водопроводчика или, быть может, сам водопроводчик. 
Старик оставил в покое пальто, протер глаза и, посмотрев на свои красные шерстяные носки, вдохнул жизнь в земной аромат. Отпустив пришедших, наградил душу каждого обликом воина пустоты.