В обнимку

рассказ


Дело в том, что нам с Маринкой негде… Негде любить друг друга. Уже месяц, как наши с ней отношения перешли из фазы платонической в фазу телесную. Но вот беда, негде! На улице стоит двадцатиградусный мороз, такой, что даже звезды в небе кажутся кусочками льда. Огромный город запечатал двери подъездов, чердаки и подвалы. Это проводится кампания по борьбе с терроризмом. Дома у меня – целый зоопарк: собака, две несовершеннолетние сестры, мать и бабуля-пенсионнерка. У Маринки – контуженый брат, вернувшийся недавно из Чечни. Он вечно сидит дома, потому что нигде пока не может устроиться. Мои друзья и ее подруги – такие же бесквартирные студенты. Словом, негде!
Но мы не отчаиваемся. Идем по улице. Наматываем круги по микрорайону. Я отогреваю  в кармане своего пальто ее ледяную ладошку. Говорим о чем угодно. О снах. Оказывается, мы видим одни и те же сны! Вот заиндевелая пятиэтажка, дверь подъезда, кажется, открыта. Взбираемся наверх. Под самую крышу. Здесь темно. Все лампы разбиты или перегорели. Прижимаю ее к себе. Зарываюсь в ее волосы. Расстегиваю Маринкину шубку. Рука скользит под свитер. Теплая кожа. Тугая лямка (а как еще ее назвать?) на ее спине, пальцы двигаются вдоль нее, проникают под кружевную чашечку. Господи, и как это женщины носят?!
         -У тебя руки холодные. – Шепчет Маринка.
Кто-то поднимается по лестнице. Шаги все ближе. Нет, я так не могу. Хлопает дверь, все стихает, но ненадолго. Черт, не дом, а проходной двор какой-то!
Вечеринка у друзей. На Маринке – шерстяное платье в обтяжку. Именно такой я ее видел однажды во сне. Уединяемся в ванной комнате. Мы слегка пьяны. На двери изнутри нет даже шпингалета. А на полочке перед зеркалом – вполне настоящая опасная бритва. В разложенном виде. С батареи свисают чьи-то черные сморщенные носки, словно обгорелые трупики нетопырей-камикадзе. Кто-то рывком распахивает дверь. Видит нас, извиняется. Маринка начинает смеяться.
Но иногда нам все-таки удается. Везет. Как в этот раз. Морозный февральский день. Аудитория института, в котором мы с Маринкой учимся. У нее – «окно» между парами, я же попросту сбежал с лекции по философии.
-Слушай! – Говорит вдруг Маринка. – Слышишь?
-Что? – Я ничего особенного не слышу.
-Тихо как!
И, в самом деле, на этаже подозрительно тихо. Тихо и пусто. Сейчас – пятиминутный перерыв, но почему-то никто не распахивает ногой двери аудиторий, не спешит курить на лестницу. Странно. Мы с Маринкой идем по этажу. Такое ощущение, будто мы находимся в совместном сне. Есть в этом даже нечто апокалиптическое. Как последние люди на Земле. Институт кажется давно заброшенным строением в вымершем и вымерзшем городе. Подходим к лестнице.
Сквозь панорамное окно виден институтский двор, до отказа набитый народом. Похоже на студенческий митинг в защиту пушных зверьков. Над толпой поднимается облако пара и сигаретного дыма. У главного входа – милицейский кордон. С дубинками, автоматами и собаками. Вот оно что! Я смотрю на Маринку. Боже, какие у нее глаза! Ради этих глаз я готов на все. Ну, или почти на все.
-Опять «телефонную» бомбу ищут. – Говорит она. – Пойдем на улицу, пока нас отсюда пинками не вышвырнули.
-Нет! - Я хватаю ее за руку. – Не пойдем!
-???
Я увлекаю ее по лестнице наверх. Снизу уже доносится тяжелая поступь стражей порядка. Мы бежим по этажам. Вот то, что нужно. Маленькая аудитория для занятий иностранными языками. Бросаем рюкзаки на стулья. Маринка скидывает шубку, садится на стол, зажав ладони коленками. Я закрываю дверь и подпираю ее изнутри партой. Приближаюсь к Маринке.
-А если это на самом деле - бомба? – Маринка слегка отстраняется. – Самая что ни на есть настоящая?
-Тогда мы вместе умрем под обломками института. – Отвечаю я. – Ты боишься?
-Немножко…
-Не бойся.
Эрос и Танатос ходят в обнимку.


март, 1997 г.