Часть вторая
«Вот она – жизнь,
Мечтаемая от дней Фурье,
Роберта Оуэна
и Сен-Симона…»
(Вл. Маяковский)
Глава первая
Низко летевший над землёй самолёт сел неожиданно, не прицеливаясь пошёл на посадку и вскоре запрыгал на неровностях полевого аэродрома. Аэродрома как такового, пожалуй, и не было вовсе – почти не отличавшаяся от окружающего и ничем не отмеченная площадка на жидком по весне травяном поле между полоской леса и дорогой, от которой, покачиваясь на ухабах, уже катил к вышедшим из биплана пассажирам небольшой автобус.
Непонятно даже, куда прилетели – никаких строений вблизи не было видно ни сейчас, ни при подлёте.
Не оглядываясь на тут же взлетевший после короткого разбега самолёт, пассажиры устремились в развернувшийся к ним дверьми пустой автобус, уже на ходу занимая свободные места. Автобус осторожно выехал на узкую бетонку и, не успев разогнаться на ней как следует, остановился перед закрытым шлагбаумом у приземистой будки контрольно-пропускного пункта. Вот неожиданность, о которой нас и не предупреждали даже!
Молчаливые пассажиры вышли, оставив в салоне вещи, и мы последовали за ними, прихватив на всякий случай, из предосторожности, свои чемоданы. Завозились и в очереди к проходной будке оказались последними. Вошли и подали через барьер взглянувшему на нас внимательно дежурному ефрейтору внутренних войск паспорта и на удивление быстро по каким-то документам, которые он извлёк, получили разрешение на проход. Выйдя через вертушку, однако, мы увидели, что не дождавшийся нас автобус уже катил прочь по уходившей вдаль бетонке.
- В какую даль и глушь мы попали! – вздохнул Виктор, и глаза его сузились от обиды за такой поворот судьбы.
Стало тоскливо от непредвиденности и непонятности происходящего, от вида отходящей по обе стороны от КПП густой колючей проволоки в несколько рядов с вспаханной контрольно-следовой полосой между ними, по которой неспешно прогуливались и что-то поклёвывали непуганые вороны, безбрежного пустого пространства с виднеющейся вдали грядой невысоких пологих гор. Сюда мы вошли, а есть ли дорога обратно? Вот в чём, оказывается, скрыт смысл подписанного нами заявления о готовности работать «в районе Урала», без уточняющих подробностей, и что такое «хозяйство Дубицкого», в которое мы направлены. Уж не к «зэкам» ли?
- Пешком пойдём? – нервно приглаживая свои русые волосы, спросил меня насупившийся Виктор.
Я взглянул на его всё ещё бледное после тяжело перенесённого перелёта лицо и не стал возражать. Чемодан у него меньше и легче моего, набитого запасёнными книгами, но делать нечего, и мы пошли в сторону, в которую укатил не дождавшийся нас автобус.
И за первым бугорком, до которого мы дошли быстро, не видно было строений – только уходящая вдаль, в окружающий лес, узкая бетонка. Но не возвращаться же на КПП для того, чтобы спросить, что делать! Мы пошли дальше, всё чаще перекидывая с руки на руку чемоданы, а потом закинули их и на плечи, но легче не стало. Временами из-за облаков выходило солнце и становилось жарко, настроение всё более портилось, и, как бывает в подобных случаях, вспоминалось самое худшее в жизни, прошедшей и настоящей.
Дорога свернула налево, пересекла железнодорожный путь и пошла дальше, пересекла путь ещё раз, уже повернула направо, а впереди ничего, кроме леса и бетонки, всё ещё не было видно. Вдруг мы услыхали шум мотора приближающегося сзади транспорта, на который даже не оглянулись в нашем унылом состоянии. Это оказался автобус, такой же маленький, как и бывший на аэродроме. Обогнав нас, он притормозил и свернул на обочину, открыв задние дверцы, в которые мы проворно вскочили.
- Вам куда? – трогаясь, спросил водитель, совсем ещё молодой парень.
- В отдел кадров.
- Так там уже, наверное, и не работают! – взглянул он на нас. – Суббота как-никак, короткий рабочий день.
- Тогда … в гостиницу.
Автобус покатил по уходящей всё дальше в лес бетонке, по которой мы собрались тащиться пешком, и через некоторое время, повернув на перекрёстке налево, а потом по светофору направо, въехал в окружённую близко подступавшими четырёхэтажными одинаковыми домами узкую улицу. Быстро проехав квартала два этого маленького городка, автобус остановился на бульваре, у стоявшего на возвышении кинотеатра с названием «КОСМОС».
- Вот гостиница! – кивнул водитель на массивный пятиэтажный дом со сплошным рядом окон и открыл нам переднюю дверь.
- Спасибо!
- Не за что!
Мы вышли и замерли – перед нами короткий и широкий бульвар с видом на клин синеющей водной поверхности среди зелени расступившихся могучих сосен с едва заметной чёрточкой противоположного берега.
Перейдя дорогу в сторону приземистого кинотеатра на возвышении, мы вошли в расположенную на втором этаже общежития гостиницу. Денег у нас после затянувшегося оформления в министерстве и пребывания из-за этого в столице не было почти совсем, но деваться некуда, будем спать в креслах холла до понедельника.
В пустынном устланном ковром коридоре нас радушно встретила дежурная гостиницы, приятная женщина средних лет, и дружелюбно рассматривая нас и не спрашивая денег, предложила номер на двоих, с чем мы мгновенно согласились; удивились, правда, – привыкли добывать с трудом койку в многоместных номерах-ночлежках столичных отелей у неприступных ведьм-администраторш, а тут такое гостеприимство. Устроившись в номере с видом на замкнутый двор в окружении леса, где рычал бульдозер, расчищая строительную площадку, мы с облегчением вздохнули, но призадумались – денег нет, а есть охота. Обшарили все карманы и нашли только мелочь – хватит разве что на буханку хлеба и пачку сахара. За чем и пошли в ближайший магазин, который заметили в полуподвальном помещении у бульвара с очаровавшим нас видом на синюю водную гладь.
- Пойдём на озеро! – предложил Виктор, когда, взяв хлеб и сахар, мы вышли из магазина; не терпелось взглянуть на дивный пейзаж.
Пройдя короткий пустынный бульвар, мы приблизились к озеру и взошли на выступающий каменистый мыс, откуда хорошо просматривалось во все стороны обширное водное пространство с застывшими кое-где точками лодок, – и отсюда едва виден был пологий противоположный берег.
- Вот это да!
Чуть сзади слева располагался деревянный летний кинотеатр, откуда-то справа доносилась музыка. Пройдя по лесным тропкам через прибрежный лес, вдоль сплошь заставленного лодками берега, мы вышли к заполненному людьми небольшому стадиону. Народ там собрался молодой и, похоже, пьяненький, в основном мужчины. Никто не слушал затейника – ведущего какого-то местного праздника, с мегафоном в руках, – все стояли группками и разговаривали меж собой. Мы пошли дальше вдоль похожего на пляж пологого песчаного берега, и тут мне пришла мысль искупаться. А почему бы и нет – по-летнему светит солнце, тепло, сезон купания уже открыл перед отъездом, на далёком отсюда Днестре… Я стал раздеваться, и возле нас начал собираться народ.
Почему собирались вокруг, стало понятно, когда я ступил в прозрачную воду – она обожгла холодом ноги. Брр! Я оглянулся, но, увидев зрителей, решил, что отступление на виду у всех равносильно позору, и двинулся вперёд, преодолевая сковывающую мышцы и дыхание прохладу, загребая студёную воду на одном вдохе, стремясь согреться интенсивным движением. Преодолев, чтоб не опозориться, расстояние, приемлемое для того, чтоб возвращение не показалось бегством, я развернулся и столь же резво устремился к берегу, с облегчением выскочил из ледяной воды. Откуда же было знать, что здесь это первый в нынешнем мае солнечный и тёплый день, и лишь недавно сошёл окончательно с озера лёд.
А уже, глядя на пример, со смехом и возгласами раздевались и шагали в ледяную воду другие.
***
Разбуженные в понедельник утром каким-то общим оживлением – шумом автобусов, громкими разговорами появившихся в коридорах гостиницы уборщиц, – мы отправились в расположенный рядом, на первом этаже жилого дома за кинотеатром, отдел кадров предприятия. Назвались человеку за окошком и подали ему свои паспорта, взяв которые, он попросил подождать. Помещение было тесным, и мы вышли во двор, подошли к кинотеатру. Оживлённая улица у автобусной остановки, где только что один за другим подъезжали и разворачивались, забирая людей, новенькие автобусы без надписей, с приставленными к ветровым окнам номерами маршрутов без каких-либо пояснений, очень быстро опустела совершенно.
Мы вернулись в отдел кадров, где подождали ещё, и через некоторое время туда вошли два энергичных человека, лет тридцати оба, одинаково среднего роста, один из которых был почти совершенно лысым, другой круглоголовый, черноволосый и в очках, и в упор уставились на нас. Стало ясно, что явились они по наши души.
- Дмитраков!
- Балюков! – почти одновременно представились они и спросили – откуда мы.
Мы назвались, и они стали расспрашивать, что изучали, какие имеем наклонности и интересы в выборе специальности. Дмитраков в это время говорил с Виктором что-то об испытателях, а человек в очках, который представился Балюковым, спросил, хочу ли я быть конструктором. Предложение это мне очень понравилось – стать созидателем новой техники можно было только мечтать! Нас было двое, пришедших тоже двое, так что один из нас уже почти стал конструктором, другой испытателем, не очень ещё представляя, что такое то и другое; хотелось бы расспросить, но уже понимали, что здесь много спрашивать не принято. Наши «покупатели» удалились, кадровик занялся оформлением, выдал нам записки в бюро пропусков и на общежитие.
- У нас нет денег совсем! – осмелился сказать ему Виктор.
- Нет вовсе! – поддержал и я.
Человек за окошком, не задумываясь, выписал ещё что-то и велел зайти в кассу после одиннадцати – получить аванс.
Окрыленные, мы помчались по указанным адресам. Сначала в режимный орган, где набралась целая группа откуда-то взявшихся таких же, как мы, новичков, и всех нас проинструктировали, как вести себя на строго режимном объекте, на который попали – в переписке с родственниками ничего не упоминать о работе, ссылаться на легенду о жизни в Челябинске: телефонные переговоры, при необходимости, вести только из какого-то соседнего населённого пункта Касли, в контакты с иностранцами не вступать ни в коем случае… Выезд из города по пропускам, когда их получим, с обязательным возвращением в тот же день до 23-00… И так далее, и много другого, что сразу усвоить или запомнить было невозможно, как совершенно новое и неожиданное.
После инструктажа в расположенном также в квартире одного из жилых домов жилищно-коммунальном управлении мы получили направление в общежитие, несколько нас огорчившее – из столь уже понравившегося нам городка нас отправляли в какой-то посёлок. Несколько улучшила настроение столовая, куда мы подались, как только получили аванс – здесь всё было очень вкусно, сытно и дёшево.
Наевшись доотвала, рассчитались с гостиницей и, взяв вещи, подались на автобус. Через лес с той стороны, откуда прибыли, мы въехали в посёлок с одинаковыми деревянными двухэтажными домами вдоль улицы. Вышли, как было сказано, на первой остановке, пошли вдоль крайней улицы его, называвшейся Южной. Наседали и кусались комары, и стало ясно, что это самая настоящая глухомань, в которую мы так неосмотрительно вляпались.
Квартира отведённого нам общежития оказалась на первом этаже крайнего дома; одна комната, дальняя и меньшая, была уже занята тремя застеленными низкими кроватями, наша, проходная и более просторная, пустовала. Мы осмотрели квартиру – большая кухня с газом, ванная, туалет… Чисто и аккуратно для общежитий.
- Ты где расположишься? – спросил Виктор.
- У входа.
- Тогда я у окна.
Молча стали раскладывать свои вещи в тумбочки, встроенный шкаф, полупустые чемоданы затолкали под кровати. Сели и задумались.
- Пойдём прогуляемся, – предложил наконец Виктор. – Осмотримся кругом.
- Чего смотреть – и так всё увидели!
- Как хочешь, а я пойду! – сказал он и ушёл.
Я ещё посидел немного, потом вытащил чистый лист тетради и собрался писать письмо родителям. Они, конечно, с нетерпением ждут сообщений о том, куда мы попали, где и как устроились, а написать ничего, кроме «жив-здоров» и прибыл на место назначения, похвастаться, что установили зарплату в сто тридцать рублей, оказывается, даже нельзя, разве что привести строки песни: «В этот край таёжный только самолётом можно долететь». Я так ничего почти не придумал написать, сидел с несколькими начатыми ничего незначащими строками, когда вернулся Виктор с полной продуктов авоськой.
- Чего только нет там в магазине! – сказал он с восхищением. – Даже чешское пиво двух или трёх сортов. Яблоки китайские…
- Чего же пиво не взял? В честь приезда. Очередь?
- Какая очередь! Никого там нет – одни женщины с колясками и беременные. На работе все! Да и не пью я, ты же знаешь, пиво совсем. – И добавил: - А отсюда, оказывается, недалеко до города – тропу через лес мне показали.
К вечеру пришли остальные жильцы, сразу все трое. Простые ребята, и по выражению лиц, и по одежде, и по разговорам – заводчане, как мы поняли. Познакомились, но говорили мало – они сразу отправились в кухню готовить себе ужин.
Во дворе послышались удары по мячу. Я распахнул окно и выглянул – на волейбольной площадке без сетки несколько человек начали играть в кругу. Я заторопился на выход.
- Закрывайте окно – комары налетят! – послышалось уже вослед.
***
Втиснувшись прохладным следующим утром в довольно плотно забитый автобус с непривычно кратким номером и без наименования маршрута, как здесь принято, мы с Виктором вышли у проходной на промышленную площадку, от которой в обе стороны шли плотные ряды колючей проволоки с вспаханной полосой земли между ними. Подождали, пока выпишут разовые пропуска, после чего подошли к солдату. Внимательно сверив наши лица с фотографиями в паспортах и паспорта с пропусками, несмотря на то, что получил их только что из рук работницы бюро, он пропустил нас к стоявшим за проходной в ряд трём одинаковым массивным трёхэтажным зданиям – нам следовало идти в крайнее слева. На входе там тоже стоял солдат и также долго и тщательно изучал нас и наши документы. Наконец мы прошли в сумрачное здание и поднялись по широкой лестнице на третий этаж, где расстались – каждый пошёл, как велено было, к своим вчерашним «покупателям».
Балюкова я застал в присутствии ещё одного человека его же возраста, который представился Горячевым; судя по обращению к нему по поводу устройства моего рабочего места, тот был здесь начальником и, не тратя времени на разговор со мной, сказал:
- Валентин, своди и представь его Бабанину!
Вдвоём с Балюковым мы спустились на второй этаж, зашли в приемную какого-то ещё более высокого начальника, где уже находилось несколько таких же молодых специалистов. Минут через пять сухая и строгая секретарша впустила нас в кабинет, где за большим столом сидел круглолицый начальник, постарше возрастом всех тех, которых я уже здесь видел. Он указал нам на длинный приставной стол – сопровождающие сели где-то за нашей спиной, – и сразу же стал давать строгие наставления: на работу не опаздывать, режим не нарушать, и так далее. Такой тон не располагал к взаимности, и на вопрос о том, есть ли у нас какие-то неясности и проблемы, все промолчали и с облегчением покинули сей кабинет.
Балюков повёл меня в одну из рабочих комнат со строгим предупреждением на двери «Без разрешения не входить», однако там, как я понял, не нашлось свободного стола. Потом в другую, тоже с предупреждением – такие надписи имелись на всех дверях без исключения, где оставил на время. Здесь я успел уже назваться сотрудникам и ответить на некоторые их вопросы о себе, как Балюков вернулся и увёл меня дальше. Мы прошли по длинному сумрачному коридору и вошли в большую и светлую угловую комнату, сплошь заставленную двумя рядами возвышающихся кульманов – такое я видел только в кинофильмах о конструкторах. Вот здорово!
- Лев Александрович, принимайте пополнение! – обратился Балюков к поднявшемуся из-за стола навстречу нам грузному мужчине лет сорока, с тронутыми сединой приглаженными волосами.
- С удовольствием, Валентин Васильевич! – радушно ответил тот.
- Кульман свободный найдётся?
- Да, как раз один свободный стоит, – кивнул мужчина.
- Вот и хорошо! – заключил Балюков и добавил мне: – Будете работать здесь.
- Кревин! – представился мужчина, когда Балюков ушёл, и попросил присесть за его заставленный чертежами стол, бегло спросил, где и что я закончил и чему обучался, после чего провёл к стоявшему в углу кульману.
- Вася, проведи и покажи, пожалуйста, что, где и как нужно оформить для работы, – попросил он стоявшего за соседним кульманом сотрудника моего возраста и оставил нас.
- Лукашов! – протянул мне руку Вася.
Лукашов не только провёл меня по коридорам, показав архив, библиотеку, режимный отдел, где везде на меня завели учётные карточки, но и рассказал немного о городе – мал он и скучен, много мужских общежитий и всего лишь два женских. Неплохой кинотеатр, но фильмы крутят старые. Спортом заниматься можно, но тоже не развернёшься – нет спортзала, одно футбольное избитое поле, нет даже ледяной беговой дорожки зимой. Так что многие в свободное время просто пьянствуют от нечего делать.
Так я оказался в довольно большой конструкторской группе, рядом с техником Васей Лукашовым, который, продолжая вводить в курс дел, знакомил меня с обширной нормативной документацией. Дальше в ряд у окон, за наискосок к свету поставленными кульманами – наши ровесники: техники – пухленький и медлительный круглолицый Абрамов, постоянно выбегавший перекурить сухой и длинный Виноградов, без промедления следовавший за ним туда же тощенький Грехов. А в ряду по центру помещения – Ярославцева и Зырянова, молоденькие и привлекательные, и чуть дальше те, кто постарше нас всех – инженеры Степанов и Смирнова, старший инженер Ершов, тут же втянувший меня в руководимую им редакцию стенгазеты.
Оставшееся до обеда время я провёл в библиотеке, просматривая её каталоги, и, вернувшись, удивился прыти, с которой в какой-то момент сотрудники двинулись в столовую. Причина стала ясна после того, когда я, пройдя в обратном порядке всех часовых, явился туда вслед за ними – начиная с первого этажа, почти от раздевалки, стояла длинная очередь, за которой наблюдали дружинники с повязками, не позволяя пришедшим пристраиваться к знакомым впереди. Многие скрашивали ожидание чтением газет и книг, и я сожалел, что ничего не взял с собой – на всякий случай в кармане нужно всегда иметь с собой чтиво. Лишь простояв минут сорок, поднялся по ступенькам наверх, в просторный, светлый и чистый зал со множеством столов на четыре места при салфетках и полных хлебницах, дошёл до раздачи с замечательным набором вкусных – как в ресторане! – и притом дешёвых блюд. Едва, правда, успел за отведённый на обед час вернуться в рабочую комнату, где тех, кто опоздал даже на несколько минут, уже распекал Кревин:
- Нечего ссылаться на столовую! Ездите в город, как я, если здесь не успеваете.
- Так вы же домой ездите.
- В городе тоже столовая имеется!
После работы, постояв в очереди и с трудом втиснувшись в автобус, я приехал в городок; больше стояли на остановке, чем ехали. В массивном трёхэтажном здании горсовета, за кинотеатром, на краю города, стал на комсомольский учёт, заглянул в расположенный в подвальном помещении гостиницы читальный зал. Прежде чем ехать в посёлок, решил пройтись по улицам.
Впрочем, что смотреть – всего лишь пять кварталов однотипных четырёх- и пятиэтажных домов на двух улицах, изогнутых по контуру берега озера, поваленный лес и сплошная стройка по окраинам... Во всех дворах между оставленных невырубленными сосен – волейбольные площадки с натянутыми сетками, на которых уже начинали играть. Это интереснее, чем в посёлке, где мяч гоняли в кругу. А на стадионе уже начался футбольный матч.
Когда, посмотрев немного футбол, я шёл со стадиона по более других широкой улице Ленина, что шла от озера на подъём и там упиралась в лес, вдруг услышал доносившийся из подвала одного из домов знакомый лязг железной штанги и грохот помоста. Сердце вздрогнуло, и я стал искать вход, оказавшийся со двора. По крутой бетонной лестнице спустился в довольно глубокий подвал, где в одной комнате занимались борцы, в другой штангисты – несколько сильно различавшихся ростом и весом парней, на которых я уставился с любопытством.
- Заниматься хочешь? – подошёл ко мне один из них, с меня ростом, перепоясанный широким самодельным ремнем, – полусредневес, как я оценил.
- Да, хочу!
- Будем знакомы! – протянул он мне шершавую, пересыпанную магнезией руку и представился: – Сергей Попов! – И спросил, оглядывая мою фигуру: – Занимался уже?
- Да!
- Форма спортивная есть?
- С собой нет. А в какие дни можно приходить тренироваться?
- Хоть каждый день! С шести или семи вечера. Ты где работаешь?
- На девятой площадке! – согласно инструкции дал я уклончивый ответ.
- И я там же работаю. В третьем секторе. А живёшь где?
- В посёлке!
- И я там живу.
- В общежитии?
- Нет, я уже семейный!
Я оглядел тесное помещение, потемневший от времени выщербленный и неровный деревянный помост на две штанги, развешанную на вбитых прямо в стену крючках одежду. Невысокий парень, в очках, с защитными заплатами на коленях и в лыжных ботинках, ладно поднимал на грудь довольно тяжёлый для своего веса «мухача» снаряд.
- Новый большой спортзал строится – скоро переедем, будет просторно, – пояснил Попов.
- А тренер здесь кто?
- Я тренер. Тренер-общественник.
Я присмотрелся к нему повнимательнее – открытый взгляд светлых, чуть углублённых и сдвинутых к переносице глаз, тонкий нос, слипшиеся от пота волосы…
- Много спортсменов тренируется?
- Две секции – одна здесь, другая на двадцать первой площадке.
- На первенстве области выступаете?
- Да! Мы ещё и по линии спортивного общества «Труд-2» соревнуемся. Сейчас неплохие ребята из молодых специалистов приехали – можно будет и за призовое командное место побороться.
***
Приняв Виктора Гопацу после его прихода на площадку, начальник отдела испытательного сектора Дмитраков уже более детально объяснил, чем тот будет заниматься, чего не мог сделать при оформлении в отделе кадров.
- Мы занимаемся лётными испытаниями изделий, – пояснил он, повернувшись за своим столом немного боком, лицом к собеседнику. – Наш отдел – испытаниями изделий по морской тематике, головных частей ракет, которые базируются на подводных лодках. У американских империалистов атомные подлодки с подводным стартом «Поларисов» дежурят в Ледовитом океане в непосредственной близости от наших границ, накрывая практически всю нашу территорию, так что нужно иметь то же поближе к их берегам, иначе этих господ не остановишь.
Слушая знакомые и часто звучавшие по радио слова об историческом противостоянии двух систем – империализма и социализма, столь непривычные в устах обычного собеседника политические обобщения, Виктор решил, что начальник отдела, должно быть, человек ещё и партийный.
- Составляем программы лётных испытаний, сами же по ним и работаем, – негромко продолжал Юрий Лукич. – Контролируем и анализируем телеметрическую информацию о физических факторах, воздействующих на головную часть на траектории, о работе автоматики в этих условиях. Сначала приходится проводить испытания на сухопутных полигонах – работать на старте и финише, потом и на морских. Заниматься телеметрической аппаратурой мы вам и поручим. По профилю вашего образования, как я понял, это как раз и подходит.
И он повёл нервно приглаживающего время от времени продырявленный локоть поношенного пиджака новоприбывшего специалиста, слегка потрясённого важностью и сложностью решаемых задач, внезапно навалившейся ответственностью, в группу испытателей.
- Гендрий Иванович, давайте поручим ему изучить для начала телеметрическую станцию ТСТ-6, – сказал Дмитраков невысокому мужчине, Веснину, тоже достаточно молодому начальнику группы – лет тридцати, не больше.
Сотрудники этой группы, в основном такие же молодые ребята, сидели в комнате на третьем этаже за голыми плотно сдвинутыми двухтумбовыми письменными столами. Появление среди выходцев из Ивановской, Смоленской, Нижегородской областей украинца – с явно выраженным мягким растянутым произношением – вызвало несколько повышенный интерес к нему.
- Сидят в зале ожидания двое – негр и хохол. Первый жуёт бананы, второй сало, и друг на друга поглядывают с интересом – что такое он ест, – с улыбочкой наблюдая как реагирует новичок, взялся рассказывать анекдот длинный и тощий Григорий Придачкин. – «Дай попробовать!» – не выдержал хохол. Негр дал ему банан и на сало поглядывает, просит - дай, мол, тоже попробовать. «А шо его пробовать, – отвечает хохол. – Сало как сало!»
Все посмеялись, Виктор тоже и даже рассказал анекдот про хохла и еврея.
Потом пошли трудовые будни. Каждое утро, после перекура, сотрудники отправлялись за портфелями, затем получали в разных местах секретные документы и описания, рабочие тетради, отчего портфели становились пухлыми, как отъевшиеся поросята – работник с тощим портфелем мог быть воспринят со стороны как бездельник, и опытный службист перегружал портфель всякой всячиной, нужной и ненужной. Независимо от прогнозируемой на текущий день своей работоспособности, резкие перепады которой у молодых и холостых ребят случались частенько. Описание телеметрической станции оказалось довольно объёмным и мало понятным, а через день-другой непрерывного чтения изучение документации стало утомительным занятием. Работа и познание оживились потом, когда Виктор в сопровождении Придачкина начал ходить в стоящий под арочным крытым переходом между зданиями автофургон с аппаратурой станции.
- Эта станция для других целей, – пояснил Григорий. – Наша телеметрия установлена на носителе. Так что для её изучения придётся поехать к разработчикам в Миасс. Недалеко отсюда. А чтоб дурака мы не валяли, Юрий Лукич заставляет всех нас изучать аналоги. Когда я сюда приехал два месяца назад на то же нарвался. После меня через пару дней Ковригин здесь появился, – кивнул он в сторону сидевшего за столом у стены плотного широколицего парня, – и его ко мне прикрепили. «Рассказывай, – показываю ему схему, – как работает источник питания». «Да мы не совсем глубоко проходили… Литературы недостаточно у нас было…» – стал как на экзамене выкручиваться он. «Не трусь! – тогда говорю ему. – Я сам здесь всего лишь третий день».
- Заливаешь! – рассмеявшись, отозвался Ковригин. – Совсем не так было.
Вскоре съездили на неделю к разработчикам телеметрии. А через некоторое время Виктору поручили написать главу инструкции по испытаниям с описанием порядка работы с телеметрическими данными.
- Оставляй пару грамматических ошибок, - шутя посоветовал ему Григорий. - Чтоб начальник удовлетворился поправкой и не лез глубже. Иначе начнёт копаться, и устанешь переписывать.
Но не таковы начальники! В его писанину не только глубоко вник Веснин и многое подсказал и исправил, но и сам Юрий Лукич, исчеркавший весь его труд; в отличие от гибкого Веснина, как заметил Виктор, тот допускал только свой вариант изложения текста даже в мелочах, что часто вызывало раздражение у тех, кто уже имел свою, основанную на собственном знании и понимании задачи, точку зрения.
В рабочей комнате на стене висела вычерченная на ватмане большая таблица розыгрыша первенства страны по футболу; рядом оставлена для сравнения прошлогодняя, что подчёркивало повышенный интерес сотрудников к чемпионату. Были среди них болельщики разных команд, и друг над другом они немилосердно подшучивали.
- «Торпедо» чемпионом в прошлом году стал? Да просто повезло! Без Стрельцова это не команда.
- А что «Динамо» без Яшина?
- Нет, ребята, быть в этом году чемпионом киевскому «Динамо»! Вы же видите, как они идут?
- «Торпедо» будет!
- Никогда! ЦСКА их остановит или «Спартак»…
***
Вдруг выпал снег – и это в июне! Шёл он негусто, но почти целый день, покрывая по-летнему буйную зелёную растительность, налипая на ветвях деревьев. Потом засияло солнце, и снег быстро растаял, но не везде – дул холодный северо-западный ветер, и к утру тонким прозрачным льдом покрылись лужицы.
Нежаркими оказались дни быстро проходящего лета; ждёшь не дождёшься воскресенья, намереваясь сходить на пляж покупаться и позагорать, а этот единственный за неделю выходной день оказывался прохладным и облачным. И пляж не совсем удачно размещался на открытом северным ветрам берегу озера между лодочной станцией и одиноко стоящей беседкой. Под вечер после работы, когда небо вдруг очищалось на время от облаков, жители спешили на эту узкую, обкатываемую набегающими волнами песчаную полоску берега, отделённую от болота рядом отбившихся от леса и оттого потерявших стройность деревьев с подмытыми и болезненно обнажёнными волнами узловатыми корнями. Лежали, как на каком-то северном лёжбище моржей, занимая почти все места, подставляясь лучам июньского солнца, медленно скользящего по затяжной нисходящей траектории далеко на северо-запад. Многие – с бутылками крепкого чешского пива, которое продавалось во всех магазинах и в павильоне рядом, да не с одной.
А что там дальше, у почти невидимой противоположной стороны голубого озера, откуда накатываются хлюпающие о берег высокие прозрачные волны? Мы решили было совершить экскурсию на взятой напрокат лодке, но лодок на станции немного, судя по пустым причалам – десятка два, и все разобраны с раннего утра рыболовами, так что оставалось ждать, когда вернётся кто-то из них. Виктор ждать не стал, и я остался в очереди из нескольких человек, с одним из которых, стоявшим передо мной сверстником, чуть выше ростом; разговорились и даже познакомились.
- Южанинов моя фамилия, – весьма своеобразно представился он, - Борис!
И прибывшую с вернувшимся рыбаком лодку взяли на двоих.
Борис опередил меня и сел за вёсла, а я, сбросив сандалии, разбежался и посильнее толкнул лодку на воду, вскочил на корму, едва не уронив с носа тёмные зеркальные очки.
- Куда плывём? – спросил Борис, оглядываясь.
- Туда! – показал я на Север, и мы поплыли в некотором отдалении от берега, казавшегося с воды довольно высоким – за сплошной зеленью кустов и деревьев парковой зоны город был совсем невидим.
Фанерный нос лодки хлопал по набегающим волнам, обдавая корму мелкими брызгами. Тяжело идти против ветра, но зато легко будет возвращаться.
- Греблей не занимался? – спросил я, оглядывая обнажённые бицепсы Бориса.
- Нет, боксом.
- В секцию ходишь?
- Хожу!
- А откуда сюда приехал?
- В Свердловске учился. А вообще родом из Красновишерска. Край ссыльных. Слыхал о таком?
- Нет! Это где же?
- На Урале, но только по другую его сторону, и чуть севернее. Там у нас лагерей политзаключенных много было. Первая волна – троцкисты. Это были образованные интеллигенты, приехавшие в ссылку со всем своим имуществом. Потом, в начале тридцатых, раскулаченные. Рассказывают, что эти прибыли ни с чем, начались кражи – до того даже двери не запирали. Следующая волна – по делу убийства Кирова, затем тридцать седьмой… Читал Солженицына «Один день Ивана Денисовича»?
- Читал! Только не понравился мне рассказ – одна сторона только чёрная, другая только белая. Такого в жизни ведь не бывает, она многоцветная! Ещё Герцен про жандармов, которые его ссылали и высылали, отметил, что они разные были и «ничего в мире не может быть ограниченнее и бесчеловечнее, как оптовое осуждение целых сословий».
- М-да! Сложное было время.
Через некоторое время берег опустился, как будто деревья росли прямо из воды, потом взмыл вверх оголённым гребешком мыса с лихо выскочившими посмотреть на простор непричёсанными сосенками на вершине и задумчиво нависшими над водой щербатыми каменными плитами.
- Фотоаппарат бы!
- Нельзя здесь фотографировать. Запрещено.
- А жаль! Красота какая!..
Почти внезапно, хоть подгребли всего лишь чуть, водное пространство расширилось ещё больше, открывшись всем ветрам, до подступающих к озеру зелёных пирамид последней гряды уральских гор. Здесь волны стали больше, взъерошились пенными гребешками и, ускорив свой бег, с шумом ударялись о борт, угрожающе раскачивая лодку и обдавая холодными брызгами.
- Глубоко здесь, должно быть, – предположил я.
- Да! Как-то мне пришлось нырять здесь. Девушка, с которой я на лодке плыл здесь, стала раздеваться…
- Как, прямо в лодке раздеваться? Экстравагантно!
- Наполовину раздеваться – жарко стало! – засмеялся Борис. – Часы у неё в воду и слетели. Пришлось мне нырять за ними, так дно я не достал.
Помолчали, оглядывая открывшуюся даль.
- А где работаешь? – спросил, когда он снова взялся за вёсла.
- В радиомастерской.
- Это где же такая есть?
- В подвале горисполкома временно размещаемся. А раньше была на улице Васильева.
- А кто такой Васильев?
- Первый директор. Основатель города, можно сказать. Замечательный, говорят, был человек!
- Что, приходилось сталкиваться?
- Да нет, рассказывали. Любой мог запросто обратиться к нему со своими проблемами – всех принимал и, как правило, всегда помогал.
Плыть навстречу ещё более возросшим волнам в открытое пространство не имело смысла, и мы повернули влево; здесь поменялись местами, и за вёсла сел я. Оглянулся за спину – правильно ли гребу – и увидел отделившийся от берега и приблизившийся участок леса. Удивился:
- Остров, что ли?
- Да!
- Интересно! – И добавил, оглядывая водное пространство: – А рыбы в этих местах много должно быть.
- С лодок неплохо ловят. Лещи, говорят, лески рвут. И раков тоже много. Поздним вечером некоторые с фонариками на пляж выходят и собирают их целыми вёдрами. Меня как-то девушка одна, зная, что я хорошо ныряю, попросила раков ей наловить…
- Что это за девушки здесь такие – нырять всё время заставляют?
- …Так я целый рюкзак ей натаскал.
- Зря, наверное, столько.
- Почему зря? – удивился он.
- Читал я, что воду очищают раки очень хорошо. Благодарить их надо за чистоту воды, а не варить в кипятке. Человек вторгается в природу и, даже не желая того, портит её первозданный вид. А если с жадностью?
- Не говори! – согласился Борис.
***
В посёлке задерживаться долго не пришлось – в городе с обезличенным названием «соцгород» быстро вводились новые дома, квартиры которых отводились под общежития молодым специалистам, прибывающим из разных мест страны непрерывным потоком, а мы время от времени напоминали о себе в жилищном управлении. Так оказались в однокомнатной «хрущёвке», на первом этаже, вместе с Дудиным и Халтуриным - теми парнями, что я когда-то впервые увидел в зале штанги и с которыми потом почти что подружился. На сей раз мы уже могли выбирать, с кем селиться – появилось много знакомых и по месту работы, и по спортивной секции, и просто среди тех, с кем случайно приходилось встречаться на улице, в столовой, на пляже, на танцах, и не раз; в небольшом и замкнутом городке все жители быстро становились знакомыми, даже если и не знали имён друг друга, даже если того и не хотели бы, и не всегда здоровались при встрече. А если кто сходился ближе, то расспрашивали друг друга – откуда приехали, чем занимались и интересовались раньше и теперь. Далёкие отсюда Ленинград, Одесса, Харьков, Куйбышев… Москва, конечно, и ближайшие Свердловск с Челябинском, и сибирские большие города. Лучшие университеты и институты страны, многие закончили их с красными дипломами.
Впрочем, в знакомствах сложнее было с девушками, ибо при большом количестве мужских общежитий, которые невозможно было даже сосчитать, так как располагались они в обычных жилых домах, в отдельных подъездах, женских было всего лишь два - три этажа над гостиницей и частично жилой дом на въезде, известный как «кошкин дом», и были это, в основном, выпускницы профессиональных училищ торговли и общественного питания. Танцы проводились на открытых площадках, довольно часто, и поочерёдно то в городском парке, то в посёлке, но оттого девушек не прибавлялось, так что шли они нарасхват. И приходилось парням глядеть на сторону – выезжать в соседние Касли, где местные парни на кулаках и ножах отстаивали от заезжих конкурентов своих девушек, или в Свердловск и Челябинск, куда добираться было непросто, ибо самолёт вскоре сняли, а автобус шёл туда почти пять утомительных часов по узкой и не везде ещё даже заасфальтированной дороге, не изменившей свой профиль, быть может, со времён Демидовых. После первой нашей ознакомительной поездки желание ездить туда пропало, несмотря на восторг пребывания в большом городе после длительного перерыва и на простое и приятное знакомство с тамошними казавшимися очень обольстительными девушками.
Основной надеждой на встречу с нарисованной воображением незнакомкой оставались танцы, перед которыми в собравшейся идти туда компании слегка выпивали, и не столько для преодоления робости, сколько для смягчения возможного разочарования от несбывшейся мечты. По этой причине ли, а может и по другой, на что мог бы дать ответ лишь тонкий психоанализ, но, как сказал один учёный муж из этой области, и после того не станешь понимать себя лучше, разве что лишь узнаешь, почему. Так что Халтурин уже раскупорил на кухне бутылку вина и пригласил нас туда – «по маленькой».
- Храбрости набираться?
- Чтоб все женщины казались красивыми. Знаешь поговорку – нет некрасивых женщин, есть мало водки.
- Нет некрасивых женщин! Есть просто красивые, а есть красиво оформленные.
- Красивые девчата здесь сразу замуж все повыскакивали, так что… проблема, – продолжил он и посмеялся надо мной: – А ты что, детей испугать боишься? Нечего им там делать!
Да, случилась в прошлый раз курьёзная история, над которой сейчас и подтрунивал Халтурин; в паузе между танцами ко мне вдруг направилась через всю площадку какая-то юная особа, школьница, должно быть, которым на танцах и делать ещё нечего, и сказала, что находиться на танцах выпившим очень некрасиво. Первой мыслью было ответить ей, что некрасиво делать замечания старшим и незнакомым людям, но я почему-то поступил иначе и тут же покинул площадку.
- Ещё древние греки рекомендовали отправляться на интимные встречи в лёгком подпитии, - сказал, выйдя из кухни, всё ещё только в трусах и майке, Халтурин. – Так что, налить?
- Так они же употребляли здоровые напитки, а у тебя что? Шмурдяк какой-то неопределённого цвета. Нет, не надо.
- Как хочешь!
Так что на открытых танцплощадках, хоть в городе, хоть в посёлке, танцующие – одни и те же лица. Вот стоят наши – Абрамов с Греховым, Герман Савинов и Николай Пашков из лаборатории; последний, опередил всех нас, танцует с Тамарой, молоденькой монтажницей нашего отдела и студенткой вечернего института. Подошли коллеги Виктора – крепыш Вова Ковригин и тощий балагур, с архимодной причёской «канадка» с узкими бакенбардами, Григорий Придачкин. Неотразим!
- Вы же собирались к вступительным экзаменам готовиться, задачки решать, – сказал им Виктор.
- Лучше отгадайте загадку: крест на крест – что это такое? – вместо ответа спросил Григорий.
Никто не угадал.
- Поп на медсестре! Ха-ха! Тоже мне юмористы.
Всех донимали назойливые комары. Парни усиленно курили рядом с площадкой, что не спасало, всячески крепились и терпели укусы, пока руки заняты во время танца партнёршей, а те обмахивались зелёными веточками.
- Какая назойливость!
- Закон биологии – всё, что кусает, скорее всего женского рода.
- Вы что, не любите женский пол?
- Наоборот, восхищаюсь им. Какое совершенство природы! Такая малость, а сколь совершенный автомат со сверхминиатюрными и сверхчувствительными датчиками температуры и химического состава воздуха, позволяющие обнаружить нас всех здесь, – трепался Ковригин, до неприличия тесно прижимаясь к партнёрше. – Сложнейший микроминиатюрный вычислитель и автопилот. А кровь как берёт! В нашей медсанчасти сёстры кожу кромсают – в обморок упасть можно, а тут – лёгкая щекотка.
- Это вы в обморок падаете? – слегка отстраняется она, чтоб лучше разглядеть партнёра.
- Я – нет, но, признаться, близок к этому. – И продолжал, широко улыбаясь: – А какой альтруизм! Комариха ведь очень рискует, приближаясь к таким убийцам, как мы, но ради продолжения рода комариного идёт на такой подвиг. – Дама Ковригина отмахивалась веточкой, он время от времени, снимая руку с её талии, хлопал себя по шее и ушам. Наглядная иллюстрация того, что мужчины женщин принимают взглядом, а женщины ушами, – он в упор уставился на неё, она продолжала внимательно слушать его трёп: - Представьте себе, что комариха вдруг вообразила бы себя неповторимой индивидуальностью и не стала рисковать своей бесценной жизнью? Род комариный прекратил бы своё существование…
Виктору какая-то девушка рассказывала о том, что, когда была студенткой, посещала концерт Льва Трошина, пронизывающая душу лирическая песня в исполнении которого сейчас звучала. Я спросил свою напарницу, невысокую девушку с короткой стрижкой и непомерно пухленькой верхней губой:
- Вы давно в городе?
- Три месяца.
- Ну и как, нравится город?
- Очень!
- Чем же?
- Люди здесь очень хорошие!
- Да? С чего вы взяли? По-моему, обыкновенные.
- Нет…
Во взаимоотношениях с противоположным полом, кроме выбора для знакомства, у меня возникала и другая проблема. Свободного времени, при шести рабочих днях, совершенно недоставало ни для разнообразного чтения, ни для обстоятельных тренировок, едва хватало для минимального самообслуживания, и если ещё ходить на свидания, которые порой затягивались допоздна… Едва познакомишься с кем-то, как попадаешь в ещё более жесткий цейтнот и недосыпания, после чего рабочий день превращается в каторжный, становишься раздражённым, и жизнь кажется тупиковой. Что же оставалось делать? Расставаться, чтоб через некоторое время снова искать и знакомиться с кем-то.
Иван Дудин нашу компанию не разделял – с приходом августа у него начался тренировочный сезон, в котором он твёрдо наметил выполнить норматив мастера спорта. А почему бы нет, если на соревнованиях он уже побеждал мастеров, если осталось добрать в сумме троеборья каких-то пять килограмм! Весной уже попытался сделать это, но не хватило силёнок в жиме, уж очень сказывается на этом силовом движении сгонка веса. Накануне соревнований приходится сидеть в бане по шесть часов, чередуя до потемнения в глазах парилку с закутыванием в тёплые простыни.
Чтоб разобраться с тем, как лучше подготовить к физическим перегрузкам организм, Иван, придя из спортзала, часами лежал на кровати, поправляя время от времени очки, молча и сосредоточенно просматривал книги по методикам тренировки по тяжёлой атлетике, и не находил в них ответа – все они почему-то были рассчитаны лишь на подготовку начинающих и разрядников. Ничего не мог подсказать ему и переехавший недавно в город из соседней «сороковки» мастер спорта – полусредневес Фёдор Горшенёв, одарённый незаурядной силой от природы и имевший свою методику тренировок. Так что приходилось листать и анализировать книги по физиологии организма, искать аналоги в методиках по лёгкой атлетике, лыжам…
Норматив мастера спорта Дудин выполнил на чемпионате СССР в Каунасе, выходя на помост с сильнейшими атлетами страны, олимпийскими чемпионами и рекордсменами мира, среди которых был и легендарный Юрий Власов. Взял запланированный вес в жиме, в рывке, оставался толчок, на который уже почти не оставалось сил. Преодолев себя и подняв на вытянутые вверх руки сто двадцать килограммов - в два раза больше собственного веса! – он почувствовал, что трибуны поплыли и он теряет ориентацию, не слышит и не видит судью. Падающего Ивана успел подхватить на руки подбежавший Фёдор.
- Засчитали? – приходя в себя, спросил его Иван.
- Засчитали! Поздравляю!
***
Первое, чему учили всех новичков-конструкторов – это делать жгуты для связи узлов различной аппаратуры.
Сначала на утверждение своих чертежей у начальника сектора ходил в сопровождении начальника группы, а когда доверили идти одному, пришлось отвечать на вопрос по заложенным требованиям к жгутам; на удивление самому себе, подумав, как на экзамене, дал полный ответ, включающий все габаритные, электрические и механические характеристики. Так что дальнейшая работа по жгутам и последовавшим затем «на подхвате» мелким деталям конструкций стала казаться рутинным и уже совсем не интересным делом, но тут мне поручили разработать конструкцию силового трансформатора.
Трансформатор, электрические параметры которого определял работающий в электронной лаборатории Савинов, входил в состав разрабатываемого в отделе стенда, о назначении коего все помалкивали, а чертёж передней панели с сокращёнными надписями вообще скрывали от постороннего взгляда как секретный. Лев Александрович ревностно следил, чтоб в соответствии с требованиями режима никто другой даже из участников разработки, кроме его самого и автора, не видел тот чертёж; проходишь по своим делам мимо стоящего у выхода стола начальника, на котором разложен проверяемый белок или калька, а он смотрит на тебя в упор, предупреждая нечаянно брошенный взгляд. Что вызывало язвительные насмешки сотрудников.
- Главное – бдеть!
Особенно критически был настроен Вадим Степанов, полагавший, что все разработчики должны знать, что они делают и зачем, и иногда прямо высказывающий то начальнику; в отличие от остальной совсем ещё молодой части группы, близость их возрастов и судеб – они приехали на объект одновременно – позволяла ему делать это. Все не без удовольствия наблюдали из-за своих кульманов, как в словесной баталии становился в тупик раскрасневшийся от жаркого спора Кревин и из-за отсутствия аргументов ссылался на установленный порядок и существующие режимные требования, неукоснительное соблюдение которых он, как руководитель, обязан обеспечивать. Такое завершение разговора свидетельствовало о поражении начальника, не желающего руководствоваться здравым смыслом, – иного подхода к работе никто из сотрудников признавать уже не хотел, считая прежние порядки пережитками уже осуждённых сталинских и бериевских времён.
- Страшно недобдеть, так что лучше перебдеть! – шутили.
Разработка стенда, душой которого был начальник лаборатории Зажигаев, человек знающий, рассудительный и сдержанный, шла в конкурентной борьбе, нервно и в довольно напряжённом быстром темпе. Детали изготавливались сразу же в расположенной в подвале мастерской – приносишь туда только что придуманный и нарисованный от руки и подписанный начальником группы эскиз, мастер просматривает его, и на другой день, а то и к концу текущего, звонят и приглашают за готовой продукцией. Удивительно приятно держать в руках изготовленную из блестящего металла деталь – воплощение собственного замысла! Из них монтажники собирают блок – и вот трансформатор твоей конструкции готов. Как заводской! Но через некоторое время, после его испытаний в составе стенда, тебе сообщают, что число витков некоторых обмоток надо увеличить, а они уже не влезают в данную конструкцию, а увеличенный трансформатор не помещается в стенде, требуется изменять и его размеры, что гораздо сложнее и нарушает заданные габариты, деформируют кожух… И начинается головоломка.
Образование моё было ближе к схемотехнике, чем к механике, и я с интересом наблюдал, сидя или стоя рядом с Савиновым, испытания трансформатора, что было гораздо интереснее, чем корпеть за кульманом. А через некоторое время, по мере разработки и других доставшихся мне деталей стенда, я пристраивался так же и к остальным сотрудникам лаборатории. За что, правда, получал нагоняй от Кревина:
- Вы где пропадаете в рабочее время?
- В лаборатории!
- Нечего вам там делать!
- Как же так – не знать и не интересоваться тем, что тобой разработано?
- Доложат результаты! У нас столько работы, что нет возможности заниматься ещё и испытаниями. План по выпуску документации горит.
Неприятный, хоть и сдержанный, выговор! Отчасти Лев Александрович прав – работник я, должно быть, ещё никудышненький, иной раз даже газету или журнал «Наука и жизнь» в рабочее время почитываю.
Постепенно вырисовывалась общая картина с проблемой разработки стенда – конкурирующий вариант аппаратуры такого же назначения, заменяющий используемый ранее для контроля изделий набор из двадцати двух уникальных измерительных приборов, создавала также какая-то неизвестная мне московская организация. Набор их состоял, однако, из четырёх громоздких и ненадёжных блоков, но за ним стояла большая проталкивающая сила, и поэтому с нашим простым в обращении переносным стендом того же назначения, получившим очень хороший отзыв заказчика, следовало торопиться – указание о прикрытии разработки могло поступить в любой момент. Вопрос осложнялся, как я понимал из отрывочных разговоров, не только тем, что столица в конкурентной борьбе имела явное преимущество перед периферией: некоторые местные начальники – Бабанин прежде всего – либо не имели собственного твёрдого мнения на сей счёт, либо не осмеливались его выражать и отстаивать.
***
Выходной день был заранее распланирован, и прежде всего предстояло окончательно разобрать вещички и обустроиться после недавнего переезда – прежнюю квартиру мы добровольно согласились освободить для молодожёнов, – как вдруг по городскому радио передали срочное сообщение: в соседней деревне Воздвиженке накануне ушли в лес два мальчика, и не маленькие – старшему девять лет, – и до сих пор не вернулись. Организуется их поиск, для желающих принять участие автобусы подаются к кинотеатру. Я черкнул записку об этом происшествии и объявлении куда-то ушедшим друзьям, выглянул в окно на небо с редкими кучевыми облаками, надел кеды, тёплую старенькую рубашку с длинными рукавами, положил в задний карман брюк складной нож и поспешил к кинотеатру.
Автобусы подходили один за другим, разворачивались, быстро заполнялись подходящими со всех сторон встревоженными людьми и отъезжали. Сесть не удалось, и стоя я наблюдал через узкое стекло двери, как, проехав КПП, минут двадцать двигались по шоссе на незнакомой равнинной местности с островками лесов, въехали в невзрачную деревню с почерневшими бревенчатыми домами, выстроившимися в ряд на единственной широкой и неровной улице с непросыхающими лужами. До чего же бедно выглядит русская деревня!
Проехав селение, остановились на изъезженной поляне, покрытой уцелевшей местами травой. Здесь приехавшими распоряжался какой-то местный житель, одетый как типичный колхозный бригадир – в мятой тёмной кепке, бесцветном пиджаке и кирзовых грязных сапогах.
Мы стали цепью с интервалом в десять-пятнадцать метров и двинулись в указанном направлении, заглядывая под кусты, густые заросли папоротника и в другие места, где могли бы оказаться маленькие дети. Не зная местности, трудно было представить, куда идём и где должен завершиться маршрут. Глядя на сплошной лес, где создающие сумрак хвойные деревья смешивались и постепенно сменялись пронизанными солнечным светом лиственными, казалось, что это конец массива, но всё начиналось сначала, и так без конца; я подумал, что и нам самим легко заблудиться здесь. Идёшь и смотришь на возвышенности, камни, большие деревья – приметные ориентиры для возвращения назад, – а оглянешься, и ничего похожего нет, ибо глядишь на них уже с другой стороны.
- Так ведь можно, не выходя из леса, дойти и до другой стороны Урала, – сказал я высокому парню, идущему в цепи рядом, справа. – К самой Волге.
- Можно! – ответил он. – Ведь где-то в этих местах граница Европа-Азия проходит.
- До этой границы километров семьдесят отсюда, – вмешался в разговор сосед слева, в бумажной пилотке; сначала обрадовал – есть среди нас человек, который ориентируется в местности, - но тут же разочаровал: – По карте я как-то смотрел.
Да, с такими знатоками действительно можно заблудиться, но у всех мысль одна – найти бы пропавших детишек.
Почти из-под ног взлетел и, тяжело поднимаясь меж деревьев, удалился грузный тетерев, живо улепетнул шустрый заяц. Глухомань! Хорошо хоть волков нет, да болота не попадаются на пути. Низко над лесом пролетел вертолёт – значит находимся в зоне поиска.
Идём уже три часа, и большая поначалу цепь незаметно разорвалась, распались на группы. Встретили идущих наперерез поисковиков, тоже наших пёстро одетых горожан.
- Нашли детей, не знаете? – спросили их.
- Нет, не знаем! Так же, как и вы, идём.
- Куда идёте?
- Не знаем! – И показали вперёд: – Туда! А вы?
- Тоже не знаем! Идём, как сказали.
- А не пора ли возвращаться?
- Команду никто не давал.
- Кто же её здесь даст!
Прошли ещё немного вместе. Есть и пить уже хочется! Попадаются ягоды ещё не совсем зрелой малины, их срывали, но лишь те, что на уровне пояса, чтоб не наклоняться и не задерживаться.
Наконец решили, что пора всё же возвращаться, вот только возникли разногласия куда идти.
- Назад, конечно!
- Так мы, скорее всего, петлю сделали, назад никак нельзя.
Так и не приняв никакого решения, пошли дальше и крайне удивились, что после некоторого времени пути непонятно куда вдруг вышли как раз на ту поляну, с которой начали поиск; это место было похоже на внезапно возникший мираж. Не мы одни к этому времени вышли из леса – люди уже садились в автобусы и уезжали.
- Нашли детей? – спросили первых попавшихся.
- Говорят, что да!
- А наши хоть все собрались?
- Кто знает? Никто не считал.
- Как же так? Вдруг потеряются тоже?
- Взрослые ведь! И лето. Не пропадут!
***
Борис Южанинов взял у диспетчера телеателье вызовы, чемоданчик с приборами, инструментом и радиодеталями. С одной стороны, плохо, что ремонтировать телевизоры на дому почти все вызывают на вечер, и понятно – на работе весь день находятся, с другой – хорошо отработать заказы и быть весь следующий день свободным. Тем и лучше работа на линии, а не в стационаре, хотя не каждый на то способен. Например, Киргинцев, их начальник, способен, потому что прошёл хорошую школу подобной работы в Свердловске, а вот другие вряд ли, так как хорошо знают только радиоприёмники, с недавно появившимися здесь телевизорами только осваиваются. Да и психологический барьер действует – не просто оказаться один на один с неисправным телевизором на виду его хозяина или хозяйки. Хотя ничего особенного, неисправности почти всегда одни и те же – у «Рекорда» чаще всего пробиваются диоды, у «Зари» подгорает один и тот же резистор, а для «Енисея», чтоб компенсировать дефект производства, пришлось самому придумать и вставлять дополнительную цепочку синхронизации.
Планируя оптимальный маршрут прохождения заказчиков, Борис вышел из тесно заставленного аппаратурой и телевизорами подвала здания горсовета. В котловане слева, на начатой стройке Дворца культуры, рычал, кромсая каменистый грунт и загружая им самосвалы, экскаватор. Борис обошёл здание горсовета слева, чтоб не попасть в грязь, разбросанную колёсами выезжающих со стройки машин, прошёл на крайнюю улицу, Дзержинского, что перед больницей, к первому намеченному заявителю.
- Мастера вызывали?
- Да, проходите!
Заказчики обычно ждут, и не бывает проблем. Народ в основном приветливый, интеллигентный и молодой, ровесники, можно сказать, относятся к мастеру из сферы обслуживания без высокомерия, уважительно. Даже за стол сажают иной раз, если у хозяев праздник какой-то. Бывают, правда, казусы и смешные случаи. Вчера, например, открывает женщина в нижнем белье:
- А я сегодня жду не вас! Вас я ожидала на завтра.
Очень разные, конечно, люди в городе. Заходит как-то в пропахшую плесенью и квашнёй квартиру, совершенно пустую, без штор, даже кровать без покрывала. Зато пустыми винными и водочными бутылками заставлена кухня и угол в комнате. Неприятно заходить даже, не то что работать в такой обстановке, быстрее бы исправить их телевизор и уйти прочь.
- Как, три пятьдесят за полчаса работы? – возмутилась хозяйка той квартиры с помятым пропитым лицом.
- Я действую строго по прейскуранту! – пришлось вытащить и показать ей документ; пропивает ведь гораздо больше, и не жалко ей ни денег, ни здоровья. – Рубль за то, что устранил неисправность, два пятьдесят за то, что знаю как найти её, – попытался пошутить он.
В другом месте застал раздетого по пояс и вспотевшего от натуги хозяина за сборкой новой мебели. Хорошая мебель, лакированная, можно даже сказать – изысканная. Спросил его просто так, настраивая на общение:
- Дефицит! Всю ночь, наверное, в очереди за ней стоять пришлось?
- Да, пришлось постоять.
- А что, нельзя было как-нибудь иначе?
- Что вы! Жена пыталась, но безуспешно, рабочий контроль бдит, чтоб строго по записи в очередь продавали.
- Так вы же неправильно шкаф собираете, – заметил хозяину. – Винты должны быть головками наружу.
- Я же говорю ему, что неправильно, – появилась из кухни взвинченная жена, – а он своё гнёт. Упрямый как осёл!
- Сама ты ослиха!
- Да всё в порядке, только винты надо переставить, – Борис попытался успокоить жену и погасить назревающий семейный конфликт, который нечаянно сам инициировал.
Так, обходя по кругу заказчиков одного за другим, Борис прошёл на улицу Ленина, к крупногабаритным домам первой застройки. Дверь большой просторной квартиры на первом этаже открыл седой интеллигентный человек с небольшими усами.
- Мастера вызывали?
- Да, проходите, пожалуйста!
Уже по прихожей можно безошибочно представить, к кому попал. И здесь, похоже, большой начальник живёт. Начальники в большинстве своём – люди довольно жёсткие в обращении, особенно начинающие карьеру, но тут по доброжелательному взгляду, негромкому глуховатому говору сразу видно, что это начальник среди учёных, а не по хозяйству или канцелярии.
- О, у вас «Ленинград-Т2»! – удивился Борис, пройдя в гостиную и увидев на предусмотрительно отодвинутой от стенки тумбочке редкую здесь модель телевизора.
- Да, а что?
- Обычно у нас здесь «Рубин», «Луч», «Темп»…
- С собой привезли.
- И что с ним?
- Плохое и неустойчивое изображение.
- А мы вообще относимся к зоне неуверенного приёма.
- Да, но некоторое время назад он всё же показывал довольно сносно.
- Сейчас выясним, что с ним! – слегка развернув и сняв заднюю крышку, включил телевизор Борис. Скосил глаза на выложенный на стол вызов, прочитал фамилию – Шембель. Вращая ручку настройки, спросил стоящего рядом хозяина:
- Вы, случайно, не родственник того Шембеля, что когда-то схему трёхточечного генератора изобрёл?
- Я и есть тот автор!
- Да? – крайне удивился Борис; Шембель воспринимался им как классик радиотехники, творивший на её заре, в тридцатые годы, а тут перед ним стоит ещё не очень старый человек. Он взглянул на большую, почти в полстены, книжную полку: – И это… Ваши книги?
- Часть моих, а часть – в соавторстве.
- Гм! Так вы сами, наверное, в схемах очень хорошо разбираетесь.
- Как сказать… Помогал в разработке первого отечественного телевизора КВН. Но одно дело разрабатывать, другое – искать неисправности.
- А я вот могу только искать неисправности… Вот видите – катушки индуктивности у вас разболтались, при перевозке, наверное. Оттого они меняют своё взаимное расположение, и, из-за изменения паразитной ёмкости, нарушается настройка контуров. Ввести бы сюда дополнительно подстроечный конденсатор, но где такой взять сейчас? Небольшой, всего на пять-десять пикофарад.
- Так самому же можно сделать!
- Как самому?
- А хотя бы так! – Хозяин взял кусочек провода, намотал на него другой, потоньше. – Согласны, что образовался небольшой конденсатор? Наматывая и отматывая витки, можно подбирать требуемую для настройки ёмкость.
- Да, но как же установить такую конструкцию в телевизор? Нет уж, лучше давайте подберём положение катушек для хорошего изображения и зафиксируем их – закрепим ниткой.
Настроив телевизор, Борис попрощался и вышел, находясь в приятном расположении духа от неожиданной встречи со столь известной личностью. Знаменитости, как боги, обычно находятся от нас на недосягаемом расстоянии в пространстве или времени, а тут вдруг оказывается, что живут рядом.
Он взглянул на часы – опять сегодня опаздывает на репетицию, и Новиков, их самодеятельный режиссёр, будет тем недоволен, хотя начинает уже привыкать – работа у всех его артистов такая.
***
Как только можно любить осень! Осень, которая здесь наступила очень рано, с последними днями августа. Прямо над крышами пятиэтажек и верхушками набрякших от влаги, почерневших деревьев порывистый ветер гонит непрерывной чередой тёмные рваные облака - исчадие мелкого назойливого дождя. Ртутный блестящий торец термометра застыл, опустившись до уровня чуть выше нуля, и держится в этом месте и днём, и ночью. Отопительный сезон ещё не начался, и в комнате общежития, и в рабочих помещениях холодно и сыро.
После массовой уборки урожая, в которой приняли участие, в той или иной степени, почти все горожане от мала до велика, после нескольких дней возни в липкой непролазной грязи и под дождём для меня начались занятия в вечернем университете марксизма-ленинизма, и свободного времени стало ещё меньше. Однако продолжение учёбы, ставшей привычной за школьные и студенческие годы, действовало благотворно и успокаивающе, чему способствовала и обстоятельность организации занятий – приём слушателей через строгую комиссию, зачётные книжки, учёт результатов экзаменов как кандидатского минимума, переполненный слушателями разных возрастов зал второго этажа здания горисполкома, точное время начала и конца занятий, знающие преподаватели. Среди последних явно выделялся имевший учёную степень – какую точно мы не знали – Школьников, который в стиле, непохожем на привычное изложение философии расплывчатыми туманными и многословными рассуждениями, представлял её как строгую научную дисциплину. Он чётко выделял, для акцента пристукивая по полу кафедры палкой, аргументацию и понятия материалистической философии, чем вызывал уважение к предмету и к себе даже у весьма критически настроенных слушателей, ожидавших услышать теоретическое обоснование любых действий власти. Слушатели с интересом и доверием дискутировали с ним. Подошёл и я однажды:
- Сергей Александрович, вы в своей лекции сослались на разработку физической теории единого поля. Насколько мне известно, физики уже отказались от такой идеи.
- Возможно! – помедлив и, выйдя из-за трибуны, осторожно и опираясь на палку, спустился он с кафедры, взглянул с интересом – казавшийся прищуренным левый глаз был повреждён; позднее я узнал, что во время войны в жестоких боях он был серьёзно ранен несколько раз и лишился ноги. – Возможно! – Он взял меня под локоть. – Но многообразие окружающего мира, в котором мы убеждаемся повседневно, не отменяет того единства природы, которое, конечно же, осознаём. Диалектический принцип единства противоположностей!
Моё усердие в изучении философии и политэкономии покритиковал Виктор:
- Тебе что, делать нечего? Для нашей работы это же совершенно ни к чему!
- Где же, как не на работе, мы больше всего спорим о политике? Прежде чем заниматься наукой и техникой, надо ответить на фундаментальный вопрос бытия – зачем всё это нужно.
- И что, ты до сих пор не нашёл ответ?
- Нашёл. Но хочу ещё более глубоко разобраться. Чтоб и других мог убедить.
- Других? Зачем? Пусть сами они о себе беспокоятся.
- Зачем? Ещё Горький сказал: «Если я только для себя, то зачем я?». – И добавил, имея в виду увлечение Виктора, внимательно следившего за исходом первенства страны по футболу, даже среди дублирующих составов: – Уж лучше философией заниматься, чем по ночам слушать футбольные репортажи, записывать, расписывать, переписывать таблицы чемпионата.
- Я буду готовиться поступать на следующий год в вечерний институт, – помолчав, ответил Виктор. – Оказывается, здесь есть отделение Московского инженерно-физического.
Я подошёл к окну. Во дворе полумрак, но полно играющих детишек на детской площадке, их звонкие голоса слышны через открытую форточку. Как много детей в городе – в каждом квартале детский комбинат.
Через некоторое время переспросил штудирующего за столом газету «Советский спорт» Виктора:
- А где это ты московский институт здесь нашёл?
- В школе он размещается.
- В какой школе?
- В какой? Хм! Одна здесь школа. На улице 40 лет Октября.
- Так в посёлке ещё школа есть.
- А, да!
- Чего год ждать? Можно над философией основательно поработать, потом без отвлечения техническими науками заняться.
Помолчали.
- Я в командировку скоро уезжаю, – сообщил Виктор. – На сорок пять суток.
- Ого! – удивился и позавидовал я – такая возможность поездить и повидать свет. – И куда же?
- На полигон, – кратко ответил Виктор и добавил: – Северный.
- Понимаю! – оценил я его скрытность. – Настоящим испытателем становишься?
- Да нет ещё! Там буду доходить, в практических делах.
- А как же та девица, с которой ты познакомился? Ждать, думаешь, столько будет?
- Не знаю! – стараясь быть безразличным, ответил Виктор и перевёл разговор, взмахнув таблицей чемпионата: – Неужели тбилисское «Динамо» достанет киевлян? Последняя игра – на их поле.
- У них свои проблемы, у нас свои! – отмахнулся я.
- Ты же в Киеве ходил на стадион, болел.
- Ходил! Так сколько времени у нас свободного там было? А сейчас? Вот ко всему ещё в стенгазету городскую карикатуры нарисовать попросили. О чём? Как клопов в общежитиях никак вывести не могут. В космос люди уже летают, а этих паразитов никак вывести не могут! У нас на кухне тараканы тоже завелись. Впервые здесь увидел, что это такое. И дуст ведь не берёт! Сами чуть не сдохнем от запаха, а им хоть бы что.
- Так, может, они к соседям убегают, а потом возвращаются? – засмеялся Виктор и добавил: – Или привыкли. Весь мир уже дустом отравили – в Антарктиде у пингвинов в крови его обнаружили.
- М-да! У нас ещё ничего, а у некоторых в комнатах ужас что творится. Ходили с комиссией – насмотрелись. На стенах эта гадость раздавленная, нагромождение бутылок на балконах. Мусор неделями не выносят! Даже у многих девушек так. Никакой культуры! Хоть выселяй, раз не могут в современных квартирах за собой следить и порядок соблюдать.
- Так и надо таких выселять!
- А куда их денешь? Воспитывать надо, говорят. Вот и надо как-то придумать это в карикатурах изобразить. Чтоб стыдно стало. – И продолжил: – Далеко ходить не надо – возьми соседей наших. Сразу же по обстановке и мораль видна. У Никонова подруга уксусом отравилась – едва откачали. Забеременела, а он жениться не хочет.
- Заставят жениться!
- Кто заставит? Курочкина заставили? Ха! От него таких девиц пострадавших не одна была. Из комсомола за это его выгнали, с объекта выставили, а не заставили.
***
Избрание на комсомольскую конференцию города я счёл за неизбежность – выдвижение на различные мероприятия и в различные органы новичков являлось в комсомоле распространённым и, похоже, всеобщим явлением. Вручили даже мандат, из которого следовало, что конференция является первой – до того проводились собрания, но сейчас комсомольская организация выросла, и все не помещались даже в большом зале клуба «Темп», приземистое здание которого незаметно как быстро появилось в парке. Мы с Греховым, моим коллегой по конструкторской группе Кревина, куда я попал, пришли, как оказалось, среди первых и воспользовались преимуществом этого – заняли места на самых задних рядах. Впрочем, увидев нас там, подошёл секретарь комитета конструкторского бюро Вадим Алеев, невысокий ростом и уже начинающий лысеть наш ровесник, и попросил пересесть.
– Для каждой организации места уже выделены, так что пересядьте, пожалуйста, – указал он на ряды впереди.
- По жребию выделены или по значимости? – спросил Грехов с оттенком вызова.
- По желанию и взаимному согласию, – с улыбкой ответил тот.
Мы прошли вперёд, где уже сидели тоже наши – Пашков, Андрюшина… Поближе к сцене с довольно представительным президиумом, в первом ряду которого я впервые увидел высших руководителей города – директора предприятия Леденёва, показавшегося мрачноватым и слишком важным, невысокого, лысого и толстенького секретаря городского комитета партии Морковкина, смахивающего на генсека Хрущёва. И комсомольских вожаков – Нагорного, уже достаточно зрелого мужчину, каких обычно приставляли в руководство молодёжных организаций из партийных органов, и более молодых его коллег, среди которых выделялся ростом и энергией сохраняющий внешность и манеры простого рабочего парня русоволосый Виктор Недякин. Задние ряды президиума занимали секретари наибольших комсомольских организаций – от теоретиков Евгений Аврорин, из другого конструкторского бюро Игорь Власенко, а также выдвинутые туда для массовости и демократичности рядовые комсомольцы и комсомолки из рабочих, инженеров и техников, учителей и школьников; заранее предупреждённые об этом, все они были одеты по-праздничному.
Представленный конференции, после избрания этого президиума, отчётный доклад городского комитета был пространным – часа на полтора и довольно утомительным для восприятия на слух, отчего многие взялись за просмотр прихваченных с собой газет или сидели, ёрзая и тихо переговариваясь. Для меня почти всё из сказанного было новым и интересным, поэтому слушал доклад внимательно – ведь всё, что происходило вокруг, в этом городе молодых, так или иначе было связано с комсомолом.
- …Комсомольская организация имеет в своих рядах полторы тысячи комсомольцев. Городской комитет по сути стал штабом, координирующим приложение сил молодёжи, организующим её досуг. Наши комсомольцы – это передовики производства, рационализаторы и изобретатели на основном предприятии и в организациях города. Вслед за первой ударной комсомольской стройкой города – кинотеатром «Космос» - на субботниках молодёжь помогала строить стадион имени первого космонавта Юрия Гагарина и Дворец спорта, вот этот замечательный клуб, благоустраивала территорию застраиваемых кварталов, разбирали старые бараки и казармы возле первого выезда и в посёлках…
Самым удивительным, думал я, слушая отчёт, было то, что такие впечатляющие общие результаты рождались незаметно в буднях сложенными вместе усилиями каждого из присутствующих здесь, и тех, кого они представляют.
- …Комсомольские организации города работали в духе высокой требовательности к своим членам. Так, например, в медсанчасти прошло собрание на тему «Комсомолец ты или им кажешься». Но ещё есть в наших рядах проявления чуждых советской интеллигенции иждивенчества и частнособственнической психологии! Чем иначе объяснить попытку проведения голодовки группой выпускников столичных вузов, направленных к нам сюда на практику и отказавшихся оставаться здесь работать?…
- … Большой интерес вызвал городской диспут «О девичьей гордости и мужском достоинстве», – продолжал докладчик. – Для более производительного труда и учёбы молодёжь должна содержательно проводить свой досуг, а не торчать часами после работы у кафе-пивной «Чайка», ставшей притоном выпивох. С участием комитета комсомола в городе начал работу университет культуры, многие молодые люди занимаются в кружках самодеятельности. Большой популярностью пользуются женский вокальный квартет, ансамбль гитаристов. Премьера поставленной самодеятельным режиссёром – военным инженером Валентином Новиковым – пьесы Розова «Неравный бой», отстаивающей высшие духовные ценности нашего общества, прошла прямо в воинской части нашего гарнизона…
Приятно удивлял такой размах активности комсомольцев города, не только в работе, а и в художественной самодеятельности, и в спорте.
- … Наши спортсмены завоевали кубок области по футболу, стали чемпионами области по самбо, взошли не только на самые высокие вершины Урала, но и побывали на Западном Памире. Маршруты наших туристических групп прошли по Алтаю и Уссурийскому краю, Карелии и Карпатам. Все комсомольцы, пожалуй без исключения, приняли участие в сооружении лыжного подъёмника и приюта на склоне Каслинского хребта. Появились и развиваются новые виды спорта – гандбол, бадминтон… Усилия энтузиастов должны быть поддержаны, как это всегда было раньше, руководством предприятия. Нам очень жаль, что, например, заброшено намеченное при Васильеве строительство крытого ледового катка и куда-то исчезли уже завезенные для него насосы и холодильники.
Размах впечатляет!
- Большую ответственность на комсомол возлагает опубликованная Программа партии. Наша страна строит общество добра и света, и мы создаём щит для него. В какое отличное время мы рождены! Наше поколение будет жить при коммунизме! – под аплодисменты сказал в заключение Нагорный.
После доклада начались выступления – самоотчёты о достижениях в труде и общественных делах, отчёты комиссий… Из всего запомнилось разве, как рассказала вышедшая из президиума Майя Халитова, имеется оперативный комсомольский отряд, где есть и девушки, который вёл весьма бескомпромиссную борьбу с мелким воровством и спекуляцией; такое, оказывается, тоже есть в жизни города.
На эту конференцию, как оказалось, по разным причинам не пришла почти четверть избранных делегатов. Авторы упомянутых в отчете свершений, выходит, не очень любили заседать и участвовать в словопрениях – после перерывов число присутствующих уменьшилось ещё почти на столько же, «слинял» и Грехов. Так что голосование при выборах нового состава городского комитета проводились на грани кворума. Удивительно, что в предложенный состав комитета по «предварительно согласованному в рабочем порядке» списку включили и меня, хотя предварительно никто со мной даже и не разговаривал. Но разве можно остаться в стороне от такого движения!
***
Для мрачного настроения, проявившегося и на конференции, у директора Бориса Николаевича Леденёва были серьёзные основания. В проведенных в предшествующем году термоядерных испытаниях почти половина зарядов, весь цикл разработки которых после образования предприятия полностью проведен здесь, на Урале, сработали в нерасчётном режиме, с меньшей мощностью! Как будто исправились, провели три десятка успешных испытаний, довольно впечатляющих, но опять осечка на мощном термоядерном заряде. В чём же дело? Вроде бы работают приехавшие сюда вместе с ним из «alma mater» – первого ядерного центра под Арзамасом – опытные теоретики, возглавляемые научным руководителем Забабахиным, одним из создателей первого варианта отечественной атомной бомбы, вычислители-расчётчики математического отделения во главе с крупнейшим специалистом в области вычислительной математики Яненко; излишне увлекается тот, правда, математической наукой и упрямо не соглашается с тем, что это отвлекает ресурсы от прикладных расчётов. Преждевременно ушёл из жизни, надорвав сердце к сорока годам, изобретательный и энергичный главный конструктор Гречишников, но остались работающие под началом достаточно искушённого и волевого Захаренкова тёртые конструкторы… Все, несмотря на молодость, с опытом разработки таких изделий на прежнем месте, отмечены Cталинскими и Ленинскими лауреатскими премиями, а заряд, как подсмеиваются недоброжелатели и в прежнем центре, и в министерстве, у Забабахина «не бабахает». И это на руку тем, кто пытается пересмотреть начатое Курчатовым перемещение основной тяжести работ над ядерным оружием из центра на Урал, куда научным руководителем переехал его сподвижник Щёлкин, выдающийся учёный и трижды Герой Социалистического Труда. Приходится объясняться, что два года был мораторий на испытания, якобы в некоторой степени утрачен опыт, но себе надо признать, что в новых разработках и конструкциях физические процессы проходят иначе, и неудачные взрывы дают ценные сведения о ещё не познанных, к сожалению, закономерностях. И времени для исправления может не оказаться – американцы успешно отстреляли свои заряды, и, чтоб не дать нам догнать их, дипломаты готовят принятие нового соглашения о моратории…
Назревало очень серьёзное решение – разработать новое техническое задание и изготовить другой заряд. И всё это за три оставшихся месяца года! Теоретики, чувствуя свою вину в несоответствии расчетов и натурного эксперимента, готовы, как следовало из предварительного обсуждения, произвести моделирование с необходимыми расчётами и выдать техническое задание за две недели, оставляя всего лишь один месяц конструкторам и заводу на реализацию проекта.
- Это невозможно! – нахмурился и покачал сидящей на крепкой шее большой лысой головой, потёр её, чувствуя, что всё же придётся браться за столь срочное дело, Захаренков.
- А кто же, Александр Дмитриевич, будет устранять брак?
- Наш брак? – сидящие под густыми чёрными бровями жгучие глаза главного конструктора, казалось, готовы насквозь пробурить собеседника.
- Наш общий брак! – пока ещё не прибегая к давлению на своего преемника на посту главного конструктора зарядов, подчеркнул Борис Николаевич.
- Этого времени не хватит не то что на изготовление, а даже на минимальную технологическую подготовку! – более категорично возразил недавно ставший директором опытного завода Голиков, бывший его главный инженер. – Даже если мы, Борис Николаевич, будем работать в три смены.
Помолчали. Крупные черты лица Леденёва ещё более резко обозначились, как будто даже потемнела желтоватого цвета кожа – следы длительного пребывания техническим советником в Китае.
- Я хочу, чтоб все присутствующие понимали – иного выхода у нас нет! – сказал в заключение директор уже совсем не начальственным голосом. – И не на голом же месте всё делаем, надо использовать определённый задел. Только чтоб он не довлел над принимаемыми решениями!
Так что на окончательное совещание, которое проводили в кабинете научного руководителя, где обычно обсуждались важнейшие научно-технические проблемы, все пришли уже подготовленными к принятию столь тяжёлого решения – техническое задание представить на утверждение на следующий день после Октябрьских праздников, в ноябре должна быть готова конструкторская документация, а к двадцатому декабря заряд изготовлен и поставлен на Центральный полигон – Новоземельский.
Так что у большинства горожан был праздник 45-й годовщины Октябрьской революции с демонстрацией под морозцем на заснеженной улице перед трибуной, поставленной на тротуар у стены заиндевевших деревьев парка, и последующим согревающим застольем, а кто-то в это время сидел с полуметровой логарифмической линейкой за рабочим столом и прикидочными расчётами, сознавая, что больше не имеет права на ошибку. День и ночь, как всегда, не прекращали работу мощнейшие вычислительные машины «Стрела» и М20, выполняющие десятки тысяч операций в секунду, размеренно гудели охладительные установки, прогонявшие кубометры воздуха для охлаждения их «мозгов» – ламповых «нейронов». Возле машин круглосуточно дежурили технические специалисты обслуживающего персонала, готовые в любую минуту прогнать диагностический тест и заменить отказавший блок. А если вдруг «зависала» программа расчётов и моделирования, в любой час дня и ночи дежурная машина доставляла программистов в машинный зал.
В длинной цепочке исполнителей тяжелее всего приходится последним. Они оказываются крайними перед сжавшимся до предела временем, и никакие объективные причины и обстоятельства не позволяют им, как предшественникам, хоть чуть-чуть сдвинуть срок завершения работы. На этой последней точке временной шкалы находился сборочный цех, где уже знали, что ожидает их в конце каждого квартала, а в конце года тем более, ибо план предприятия должен был быть выполнен любой ценой. Строго в соответствии с нарастающим к концу месяца числом на календаре увеличивалось и количество изготовленных и поступающих на окончательную сборку деталей и узлов, всё чаще в цехе появлялось всё более озабоченное высокое начальство; чем дальше, тем выше рангом. На опытном производстве почти каждое изделие новое, ошибки проектирования неизбежны, так что в цех один за другим перемещались и разработчики. К концу срока там уже ночевали и сборщики, и конструкторы, и испытатели – авторы узлов и методик их испытаний, устраивавшиеся время от времени прикорнуть прямо на стульях у рабочих столов.
В самый последний день сдачи изделия, а точнее, уже глубокой ночью, часам к трём, появлялись директор и старший военпред. Раньше, когда директорствовал Васильев, подходили к рабочим, интересовались даже тем, поужинали ли они, сейчас им некогда, всё время спешат. В кабинете начальника цеха подводили итоги, подписывали бумаги, после чего вызывали автобус для тех, кто в цехе уже не был нужен, и развозили усталых не спавших людей по домам и общежитиям.
Как раз накануне того Нового года всесоюзные радио и телевидение сообщили о том, что «в целях отработки… произведён взрыв ядерного заряда…». Но многие из тех, кто участвовал в создании заряда и сейчас слушал сообщение ТАСС, даже и не догадывались о своём участии именно в этой работе.
***
Зима здесь такая, что уже к Октябрьским праздникам лежал снег и трещал мороз. И наступала рано темень – утром на работу в темноте, с работы тоже. Так что по вечерам сидели в основном в общежитии. Можно было бы пойти и на свидание – познакомился недавно с живущей в посёлке некоей Зоей, несколько раз встречались с ней и допоздна торчали, скрываясь от холода, в подъездах домов. От разговоров, объятий и поцелуев пора было бы перейти к отношениям мужчины и женщины, но условий для этого никаких, в мужское общежитие заходить она стесняется. Можно было бы для разнообразия сводить её в кино, но как назло нет денег – отправил перевод деду и одолжил немного друзьям, теперь нет ни у меня, ни у них. Есть не на что, как поднимать железо? Перед зарплатой нет денег ни у кого; молодые и нерасчётливые.
Сплошные неприятности! Домой написал, не объясняя, конечно, почему, что ко мне приезжать нельзя – родители, похоже, обиделись и замолчали. Испортилась ещё и электробритва…
А вот и неожиданность – Лукашов женится, намечается свадьба. Некоторое время назад в моде были комсомольские свадьбы, для проведения которых предоставлялись общественные места, приглашались руководящие деятели, и те приходили не с пустыми руками, а даже с ключами от квартир. Но сейчас в городе столько молодых женятся и выходят замуж, что это становится массовым и обыденным явлением. Кроме того, комсомольская свадьба – значит, без выпивки вовсе, а такая вновь создаваемая традиция многих не устраивает. Так что намечалось мероприятие с застольем прямо в квартире общежития, в соседнем подъезде, и надо было готовить подарки и поздравления.
- Чего ты решил жениться? – спросил Васю Грехов, который жил с ним в одной квартире.
- Мы решили, – поправил он. – Любим друг друга, решили соединить судьбы.
- Да? – удивился я; вроде бы обо всём в жизни говорим меж собой, а о сокровенном – своей любви к девушке, с которой он дружил, не слыхали ни слова. – Впрочем, может быть ты и прав. Что толку болтаться в общежитии! Особенно если у вас такие определившиеся отношения.
- Да, будем создавать семейный уют. Я вчера в очередь на холодильник «ЗИЛ» уже записался. Канитель!
- Холодильник? А где же ты столько денег найдёшь?
- Пока очередь дойдёт, накопим. А что делать? Вчера по магазинам прошёл – всё в порядке очереди. Стиральные машины, мебель…. Всем всё сразу понадобилось. Ковры только без очереди.
- Потому их спекулянты скупают и вывозят тайком.
Так что число холостяков в нашей среде постепенно убавлялось, и то, что мыслилось как далёкая перспектива, какая-то отдалённая возрастом и положением категория семейных людей, становилось уделом нашим друзей и ровесников.
На свадьбу с собой я пригласил свою новую знакомую. Ей предстояло впервые предстать официально в кругу моих друзей, и она заволновалась – как выглядеть и что надеть, хотя для беспокойства не было никаких оснований, особенно для последнего, так как работала она в швейной мастерской и одевалась со вкусом. В конце концов подложила под свои волосы накладку, создав сверхмодную причёску «бабетта», накрасилась и намазалась, напудрилась до невозможности, что мне очень не понравилось – молодая здоровая женщина, с прекрасными чёрными естественными волосами и чистым от природы смуглым лицом, прибегает к макияжу. «В человеке всё должно быть естественным», – сказал ей, но она мнение сие проигнорировала, что очень не понравилось мне. Так что, когда выпили на свадебном застолье и произошёл соответствующий психологический сдвиг, а под влиянием алкоголя, как известно, он происходит чаще всего в худшую сторону, обострилось чувство нетерпимости, и мы с ней даже рассорились. Последнее стало столь очевидным для посторонних, что, оставив на время невесту, вынужден был вмешаться и попытался примирить нас жених.
- Зря вы, ей-богу, ссоритесь!
- Извини, Вася!
Я ушёл в себя, сидя за столом, и вспомнил свои проблемы – что ничего не успеваю делать, что тренировки не дают результатов, что погода плохая, что не лучше ли уехать отсюда вообще… Моя девушка весело танцевала с другими, и я делал вид, что это меня мало трогает. Ко мне подсел уже слегка пьяненький Слава Ященко, парень из нашего выпуска, приехавший сюда чуть раньше нас. Это благодаря его настойчивости, по уже сделанному распределению, мы попали сюда – всех остальных выпускников-радиоспециалистов сразу после защиты дипломов «забрили» в армию в связи с международным кризисом, вызванным американским давлением на революционную Кубу, и мы, пройдя медкомиссию, мысленно уже примерялись к военной форме. Слава предложил выпить вдвоём, от чего я не отказался, хотя знал, что за этим последует.
- Вот ты всё философию учишь. А зачем? – Со студенческих лет философия у него - любимая тема для подковырок в мой адрес.
- Кого ни возьми утверждают, что философия ни к чему. А всех тянет философствовать. Особенно когда выпьем.
- Это точно, ты прав! Но я хотел о другом сказать – что ею мозги нам только пудряд. Никакой философии и никакой политэкономии нет, чепуха всё это! Власть решает свои проблемы без всякой философии и законов экономики, а нам лапшу на уши вешают.
- Бюрократы искажают!
- Вот в Новочеркасске недавно расстреляли рабочую демонстрацию, а нам ничего не говорят об этом…
- Что-то такого я и не слыхал даже. Откуда ты взял? Быть такого не может, чтоб в наше время в свой народ стреляли.
- «Голос Америки» передавал.
- Врут, должно быть, а ты их слушаешь! Настолько явно врут, что глушить их передачи даже перестали – признак того, что правда на нашей стороне.
- Почему же? В своих интересах они могут и правду о нас говорить.
- Негативную правду!
- Но правду!
- Вырванный кусок правды есть ложь.
- Почему же наши не говорят нам всю правду? Ведь правильно же поймём.
- Вот они и боятся, что правильно поймём! – услыхав наш разговор, подсел Грехов с разгорячённой танцами своей подругой Олей.
- О чём говорят мужчины, когда соберутся с женщинами? – сказала нам Оля. – О политике и работе.
- Ещё и о рыбалке, – добавил Грехов.
- А о чём говорят мужчины, когда соберутся на работе? – продолжила мило улыбавшаяся Оля.
- О женщинах! – ответили мы хором.
- Вот-вот!
- Это потому, что говорят о них там не очень хорошо, – объяснил Грехов, поднимаясь.
А я задумался – возможно ли то, о чём сказал Ященко? Западу доверять нельзя, но не настолько же они глупы, чтоб выдумывать и называть время и место событий, которых не было вовсе. Они, как и всякая недобросовестная пропаганда, и наши идеологические остолопы старой закваски в том числе, подбирают выгодные для себя факты из всего многообразия реальной жизни. Вообще же, чёрт знает что – на политучёбе совершенно не говорят о таких серьёзных событиях. Не способны понять и объяснить?
В университете марксизма-ленинизма я задал вопрос преподавателю истории КПСС, но тот ничего толком не объяснил – да, были какие-то волнения и провокации, зачинщики арестованы, суд разберётся.
***
Небо тяжёлое и чёрное, яркие звёзды по вечерам. В последующие после Нового года дни выпал большой снег, а затем установились непривычно устойчивые и сильные морозы – минус двадцать с сильным северо-западным ветром, а затем и минус тридцать четыре, временами даже доходило до тридцати восьми. Мёрзнет физиономия – сняв перчатку пытаешься отогреть нос и щёки ладонью, но рука застывает тут же сама. В туфлях, демисезонном пальто и папахе холодно, и, хотя пребывание на улице ограничивалось перемещением перебежками из помещения в автобус и обратно, подморозилось, порозовело и чесалось левое ухо. И не только у меня – с красными, лиловыми и шелудивыми ушами щеголяли многие недавние студенты, ещё не приспособившиеся к местным условиям. А дети, на зависть, с раскрасневшимися лицами, на дворовых освещённых хоккейных кортах часами гоняют шайбу.
За окном болтаются на подвешенных верёвочками кусочках сала шустрые синицы. Они залетают через форточки и в помещения – пролазят даже через маленькую оставленную щель, смело берут прямо из рук семечки, шныряют где-то возле урны, под столами, и не дай бог оставить без присмотра свои бумаги – разбросают их и изорвут.
В конструкторской группе поздравляли с днём рождения Степанова. Каждый из пришедших, до того как раздеться или после, подходил к принаряженному имениннику и, без намёка на его маленький рост, поздравлял, пожимая руку:
- Расти большой!
Потом было официальное поздравление – Кревин зачитал и вручил Вадиму поздравительную открытку, которую мы разрисовывали накануне.
- Спасибо за поздравление! – поблагодарил коллег Вадим. – Приходите вечерком ко мне в гости, буду рад.
- Долго ждать вечера! – заметил в шутку старший техник Виноградов.
- А что? – не понял Вадим. – Тебя что, жена не отпустит?
Строгость жены Виноградова, всегда чем-то недовольной в его поведении, и крутой её нрав сотрудники знали – работала она рядом, в режимном отделе.
- Да нет, я к слову, – стал оправдываться Виноградов. – Был в командировке недавно, так там у них чайный стол накрывали прямо в рабочей комнате …
- Я тоже там был, – строго сказал Кревин, чтоб сразу отбить предложение. – Шарашкина контора! Чаи гоняют вместо того, чтоб работать.
- Так что приходите! – подтвердил своё приглашение Степанов. – Бульвар Циолковского, дом три.
Посовещавшись, мы, несколько холостяков, решили воспользоваться гостеприимством коллеги; сбросились на подарок и после работы, пройдясь по магазинам и подобрав ему шикарный галстук, предстали перед дверью его однокомнатной квартиры. Праздничный стол в гостиной был уже накрыт, так что, едва поздоровавшись с его супругой и раздевшись, мы по приглашению и без промедления проследовали туда, поскольку ещё не ужинали. А стол был потрясающим! Салаты из свёклы с чесноком, капуста с яблоками, селёдка «в шубе», шпроты в масле, тонко нарезанная копчёная колбаса с солёными огурчиками, отварный язык, сыр… Шампанское и армянский коньяк, которые пили смешивая по вкусу. В вазах – краснобокие хрустящие яблоки и оранжевые апельсины… Тщедушный Грехов уселся на широком диване, вплотную к которому был придвинут стол, я рядом с ним, пухленький Абрамов предпочёл мягкий стул.
- Это который по счёту день рождения ты здесь встречаешь? – спросил именинника после первых тостов, когда уже слегка опьянели и тянуло поговорить, Абрамов.
- Четвёртый раз!
- Четыре года, значит, здесь уже?
- Больше! Мы приехали сюда в августе пятьдесят восьмого. Погода тёплая тогда стояла – осень золотая. Так, Нина? – спросил он жену, которую мы все тщетно пытались удержать за столом, чтоб она не бегала на кухню за всё новыми блюдами – мясом в горшках, отбивными с картофельным пюре…
- Из Приволжска приехали? – спросил я, уже зная, что объект, в недрах которого возникло наше предприятие, находился под Арзамасом и так назывался для конспирации.
- Да!
- Добровольно или по назначению?
- А кто спрашивал? Разделили предприятие, наше подразделение перевели. Предложили написать заявление, вот и всё.
- А знали хоть, куда ехали?
- Нет, конечно! Разве что о взрыве в соседней «сороковке» уже знали. Но молодые все были, так что ехали смело. В нашей отрасли не принято – а тогда было особенно строго с этим – много спрашивать, – сказал Степанов, наливая всем спиртное.
- Каком взрыве? – спросил я.
- Ёмкость, в которую радиоактивные отходы сливали, разогрелась и рванула в пятьдесят седьмом.
- На десятки километров узкой полосой радиоактивный след выпал, – пояснил непрерывно жующий, от того, должно быть, и толстенький, Абрамов. – В одночасье выселили ряд населённых пунктов! Приходят и спрашивают хозяина сколько стоит всё его хозяйство. Одни, кто пошустрее, называет больше, другие меньше. Тут же выдают эти деньги, а хозяйство – под бульдозер. Так, рассказывают, было.
Помолчали, уже с трудом наполняя фруктами перегруженные вкусной и сытной пищей желудки.
- Города тогда ещё совсем, должно быть, и не было, когда вы сюда приехали? – продолжил я расспрос.
- Да, только одна эта улица, и этот дом был на ней крайним. Дальше, за нынешним бульваром, стоял сплошной лес. Чудесный лес!
Заснеженная даль. Ч. 2, гл. 1
© Copyright: Мякушко, 2003
Свидетельство о публикации №203012000057
Свидетельство о публикации №203012000057
Рецензии