Заснеженная даль. Ч. 2, гл. 2

Глава вторая

Живём и работаем рядом, а давно не встречался c ребятами из общежития, даже с Гопацой, и решил навестить их. Зная, что после работы те могут появиться не сразу, заглянул сначала на выставку наших самодеятельных художников, что собирался сделать давно, и был поражён и числом живущих среди нас живописцев, и достаточно высоким уровнем их пейзажных работ; иного на своих картинах они ничего почти и не изображали.
Дверь в квартиру ребят оказалась незапертой, а там никого. С удивлением осмотрел комнаты; грязноватый пол, отбитая местами штукатурка, оборванные журналы на подоконнике, немытые стёкла… Обратил внимание на свою бывшую и уже занятую кровать – целая эпоха в жизни! Повесил в коридоре пальто и шапку, посидел, подождал – никого так  и нет. Включил радио. Вести с космических высот… «Да, настойчиво штурмуют космос и наши, и американцы! – подумал. – То и гляди на Луну полетят». …Уникальное предприятие накануне пуска… Колхозы и совхозы уже готовятся к посевной… Коммунисты обсуждают итоги прошедшего Пленума… Потом местные новости.
Решил принять душ и с удовольствием плескался под горячими струями воды – в поселковском бараке, где в комнатушке сейчас временно жили мы с супругой после рождения сына, такого удобства не имелось.
Наконец хлопнула входная дверь, и кто-то вошёл.
- Кто здесь? – заглянул Виктор в ванную. – А, это ты! Здоров!
- Привет! Дверь в квартиру почему не закрываете?
- Да все ключи порастеряли.
- Тут я полотенце у тебя позаимствовал. Не возражаешь?
- У меня ещё одно есть.
Он прикрыл дверь.
- Новый замок поставьте, – крикнул я вослед и стал вытираться. – Так ведь и подчистить вас могут! – добавил, уже выходя из ванной. –  Не только полотенце, как я, а кое-что похлеще воришки уведут.
- Да откуда им у нас взяться! – Виктор повернулся спиной к столу, за которым сидел, откинулся назад. Слегка похудел и чем-то озабочен, как показалось, даже голос стал глухим и слабым. – Во всех домах ключи под ковриками держат, что почти то же самое, и ничего.
- Как ничего? – сел я напротив, продолжая вытираться. – Слыхал по местному радио уголовную хронику? С бельевой площадки кто-то по ночам простыни тащит.
- Они там месяцами забытые висят, – кивнул Виктор за окно, где посередине двора была огорожена бельевая площадка. – Вот и решил кто-то, что они уже никому не нужны. – И спросил: – Как живёшь рассказывай? Что-то долго не появлялся!
- Сносно! Удобств мало и соседи шумные. С одной стороны – мужик проигрыватель на одну и ту же песню «Ах ты, Дуня моя…» во всю мощь включает и жену поколачивает, с другой – девица на скрипучей своей кровати молодцов по ночам принимает… Слышимость через стены хорошая. Живёт в бараке народ простецкий, пьют по-чёрному, скандалят.
- Все, что ли?
- Да нет, конечно, но есть такие.
- Сын как? Германом звать?
- Да! Растёт, полгода недавно исполнилось, в ясли носить начали. Крику по утрам! Вставать не хочет, оставаться с воспитателями не желает… Правда, простыл там быстро, заболел и сейчас с матерью дома сидят. Закалять надо бы, да условий нет, за водой на улицу к крану ходим.
- Жильё нормальное обещают?
- Да, выделили уже комнату. Только цепочка длинная – как дом новый на бульваре Свердлова введут, так туда кто-то переедет из двухкомнатной, в освободившуюся двухкомнатную – из однокомнатной, и так далее. Сделали толково, конечно, с вводом одной квартиры улучшают своё жильё сразу пять семей. но я в этой цепочке предпоследний, полгода ждать, не меньше. – И добавил: – Правда, есть у нас некоторые ушлые интеллигенты, которым удаётся обходить этот порядок распределения. Ввезли и прописали старушку-мать у сына, чтоб создать видимость стеснённого положения с жильём, получили квартиру вне очереди, затем с той же целью прописали её у другого сына… Смотришь, вроде бы подавал заявление на жильё с другими одновременно, у тебя всё так же, а те прохиндеи уже устроились.
- Все люди стремятся удовлетворить свои потребности, только некоторые стремятся сделать это быстрее и за счёт других. И где же выделили тебе жильё?
- Рядом с бассейном. В крупногабаритном доме комната, в квартире на двух хозяев.
- Да, не то что недавно было – женился, и тут же тебе отдельная квартира! А нас скоро  отсюда всех попросят, как только новое общежитие «Восток» достроят.
Помолчали немного, я подсох и надел рубашку, брюки. Виктор поднялся.
- Жениться я собираюсь! – Он порылся в тумбочке, достал и передал мне цветную открытку: – Приглашаем восьмого марта.
- Спасибо! Чего ж ты раньше молчал? – взял у него приглашение. – Поздравляю! И кто она?
- Работает монтажницей в цехе, в вечернем техникуме учится. Я перед её родителями уже предстал, согласие получили – они здесь живут. Заявление в загсе лежит.
- Чего же ты такой невесёлый? Радуйся!
- Да забот сразу много навалилось.
- Жить где будете? У её родителей?
- Поначалу да!
Ещё помолчали, обдумывая происходящее.
- Я к тебе на работе не раз заглядывал – всё нет. В командировке, что ли, был?
- Да! На Севере, – сказал Виктор. – В прошлом году сто восемьдесят суток отъездил. Так что не знаю даже, где мой дом – там или здесь.
- И как там условия?
- Паршивые, как правило! Аккумуляторы по пятьдесят килограмм весом, аппаратуру на себе таскать приходится, на ветру и морозе устанавливать. – Он показал подмороженные, с бурого цвета кожей руки. – Спать в гостиничных бараках одетыми, только унты снимать для удобства, и ноги во что-то заворачивать, чтоб не мёрзли. Да и обчистили меня в прошлый раз – двести с чем-то рублей из паспорта вытащили. Лагерные края! Где оркестрами встречали поезда с высланными во время Всемирного фестиваля молодёжи столичных проституток.

***

Гораздо приятнее летом ехать в командировку не в холодные северные края, в сторону Воркуты или Норильска, а в противоположном направлении, на юг, в заволжские знойные степи за Волгоградом, в Капустин Яр, или сокращённо и скрытно, да и то только между собой, «Капяр». Самолётом до города-героя, где уже встречает распалённое солнце, потом автобусом или на поезде часа полтора – и приехавшие устраиваются в четырёхэтажном общежитии, где на одном этаже, верхнем, в высушенные жарой голые четырёхместные номера поселяют командированных. Этажом ниже живут холостые офицеры полигона, ещё ниже – семейные; это они оставляют в холле внизу свои детские коляски. 
- Позагораем мы здесь, ребята, основательно! – сказал Григорий Придачкин, заталкивая свою видавшую виды дорожную сумку под железную кровать. – Может, в столовую сначала сходим?
- Посмотри на часы! Закрыта, скорее всего,  –  ответил Веснин, устраиваясь на месте у окна. – Так что выкладывайте что с собой взяли. Потом на базар, за овощами и фруктами, сходим.
Поснимали с себя промокшие от пота с успевшими потемнеть за дорогу воротниками рубашки, прихватив куцые стираные-перестираные гостиничные полотенца, сходили умылись и надели чистые майки. Застелили выщербленный деревянный стол газетой, достали и нарезали хлеб, копчёную колбасу, вскрыли рыбные консервные банки.
- Где-то здесь памятник первому пуску ракеты должен быть, насколько я знаю, – сказал Виктор, закрывая складной нож.
- Есть такой! – ответил Григорий, садясь за стол у окна. – Прототип немецкой ФАУ-2.
- Немецкой?
- Да, наша Р-1, собранная почти полностью из трофейных деталей, – подтвердил Веснин. – Пленные немцы и опыт предстартовой подготовки нашим тут передавали. Дальность около двухсот семидесяти километров, точность попадания – четыре километра. Несколько датчиков на борту – вот и вся телеметрия.
- М-да! Каменный век!
- Тут ещё одна достопримечательность имеется, – продолжил Григорий. – Сам Чапаев служит.
- Сын его, Александр Васильевич, – дополнил Веснин, пока Виктор соображал – не разыгрывает ли его, как всегда и всех, Григорий. – Генерал-майор, между прочим, начальник Управления по наземному оборудованию.
Морская ракета, к пускам которой с наземного старта они должны готовиться, малогабаритная и стремительная, с круговым рассеянием всего лишь в сотню метров в районе находящейся за тысячи километров цели, конечно, была верхом совершенства в сравнении с тем, что Виктор впоследствии увидел среди голой палящей степи: одиноко стоящей на бетонном ступенчатом пьедестале чуть наклонённой для иллюзии полёта Р-1 – корпус слегка заостренной бочкообразной конструкции с выступающими большими стабилизаторами. Подойдя ближе, он рассмотрел на бетоне маленькую звёздочку и дату «18.10.47», постоял молча. Прошло ведь совсем немного времени, и через десять лет созданные уже нашими конструкторами технически более совершенные поколения вышли в космическое пространство, а сейчас там уже летают и люди, подолгу и группами.
Вскоре началась привычная работа испытателей. Механики дополняли головную часть соответствующими программе испытаний приборами автоматики, после сборки увозили её на стыковку с носителем. После наступала очередь телеметристов, накануне пуска распределившихся вдоль траектории и на финише, в районе озера Балхаш. Привычное дело – затащить на борт самолёта ЛИ-2 пульты и подзаряженные аккумуляторы, выставить антенны и – вперёд, навстречу летящему на большой высоте изделию. Искусство испытателя - не прозевать по моргнувшему неоновому индикатору сигнал включения бортового питания автоматики головной части, что пойдёт в экспресс-отчёт, и в самом нужном месте дать минутную протяжку плёнки на запись сигналов бортовых приборов.
Пуски начались не совсем удачно – информация по одному радиоканалу, как было видно по проявленной плёнке, шла со значительным ослаблением.
- Как будто что-то ударило по антенне и погнуло её, – высказал предположение Веснин.
- Вскрытие покажет!
Поисками головной части на месте предполагаемого её падения занимались другие специалисты, а Виктор тем же самолётом вернулся на полигон. Удивился, что прибывших ждала «Волга» командира полигона, генерал-лейтенанта Вознюка. Машина без промедления доставила прилетевших с финиша на центральную площадку, куда вход живущим в других местах командированным запрещался, и прямо в штаб. Где находился и генеральный конструктор морских ракет Макеев, о котором Виктор слышал много в своей первой поездке в Миасс – ученик Королёва, пока что известного стране как обезличенный Генеральный конструктор; и имя Макеева также можно было называть только на совещаниях. Невысокий ростом, круглолицый и энергичный, но спокойный и сдержанный мужчина лет тридцати пяти с живыми глазами, каким оказался Макеев, спросил прибывших, как только те уселись:
- В чём причина, как думаете?
- Полагаем, что погнута антенна, – высказал Виктор заготовленную версию, и добавил для уверенности только что пришедшую мысль: – Как будто головную часть подтолкнули при разделении с носителем.
- Что вы говорите такое! – хмуро посмотрел в их сторону один из присутствующих на совещании специалистов-ракетчиков. - Они же разделились, разлетелись в разные стороны. Виктор Петрович, - обратился он к главному конструктору, - такого не может быть.
Виктор пожал плечами. Все замолчали. Макеев стоял, искоса и задумчиво глядя в окно, как будто забыл о присутствующих; быть может, в его представлении возникали части разделившейся ракеты, движущиеся в пространстве, в свободном падении и невесомости, по законам инерции и взаимодействия тел.
- Такое вполне возможно, – вдруг сказал он, повернув голову.  – И я предполагаю даже почему. Импульс последействия, должно быть, сказался! – И тут же, взглянув на коллегу, категорически противостоявшего Виктору, выдал ему решение: – Придётся нам ставить двигатели увода!
То, что Макеев так смело взял на себя ответственность за неудачу в пуске и работу по решению проблемы, Виктора несколько удивило – обычно руководители всегда стараются спихнуть ответственность за промахи на других, и за умение это делать ценят работников. Но, по-видимому, только с таким подходом, как у Макеева, можно в своей жизни сделать что-то гораздо более значительное, чем личная карьера.
Довелось Виктору встретиться и с Чапаевым, мало похожим на своего легендарного отца, героя Гражданской войны, известным, правда, больше по облику игравшего его киноактёра. Александр Васильевич, лысый и сухощавый интеллигентный человек среднего роста, лет пятидесяти, однажды сам подошёл к группе стоявших гражданских специалистов и корректно поздоровался с каждым за руку. Виктор в этот момент вдруг вспомнил последний услышанный им анекдот:  «Василий Иванович, – вбегает и говорит ординарец Петька, – в лесу белые!». «И много их там?». «Много!». «Зови всех, берите кузовки и пойдём собирать». Не самый грязный анекдот из тех, что приходилось слышать, но даже за этот стыдно стало, и за то что смеялся тогда.

***

Мысль организовать в городе Клуб весёлых и находчивых родилась у Альберта Васильева – уж очень понравилась ему появившаяся на Центральном телевидении оригинальная игра и сама идея соревнования молодёжи по интеллекту, что для города науки очень подходило. По не сходившей с лица Альберта лёгкой улыбочке, задорно приподнятым дужкой кончикам бровей можно было догадаться, что к жизни, даже самым серьёзным событиям в ней, он относится с долей юмора. Как Нильс Бор, полагавший что «есть вещи настолько серьёзные, что по их поводу можно только шутить». Сотрудники не удивлялись тому, что, например, под Новый год он мог устроить колядки у коттеджей, потревожив поодаль от города живущих руководителей и ведущих учёных мужей, или придумать ещё какой-то розыгрыш коллег. Быстро нашлись и единомышленники – сначала журналист Вадим Кулиничев, успевший уже поучаствовать в играх в своём Воронежском университете и повидать выступления других, потом и свои – физики-теоретики и физики-экспериментаторы. Телевизоров в городе было ещё мало, и КВН видели немногие, но идею подхватили. С участием Ливеровской, супруги Шембеля и замечательной женщины, подвижника почти всех культурных начинаний в городе, создали оргкомитет, и вскоре на сцене переполненного клуба «Молодёжный» команды эрудитов от тех и других инициаторов КВН «забабахнулись» и «шембельнулись» – так находчивые шутники кивали на своих именитых руководителей Забабахина и Шембеля. Команды стали множиться как грибы в окружающем лесу, вовлекая всё больше молодёжи.
- Не все ведь могут заниматься художественной самодеятельностью, где требуется высокий, близкий к профессиональному исполнительский уровень, – объяснил привлечённый в оргкомитет Вадим Алеев; мало кому из нас было известно, что в бытность студентом Казанского университета он выступал с зажигательным национальным танцем даже на сцене Большого театра. – А проявить себя как-то хочется. КВН очень даже подходит для этого.
Так что скоро стали готовиться к соревнованиям и в нашем секторе. Для обсуждения программы выступления команда собралась в двухкомнатной квартире у Шубиных; наши сотрудники и ровесники Никандр, ведущий инженер и спортсмен-лыжник, и его жена Тамара, активный общественный деятель, в команду не вошли, но стали участниками подготовки. Поздно вечером пришлось собираться, некоторые подходили даже после одиннадцати, когда все освобождались от домашних дел и от занятий в вечернем институте, где многие учились. Направляясь на этот сбор, я ошибочно позвонил в квартиру этажом ниже, и поднятый с постели хозяин без претензий вежливо указал мне, куда идти – не первый, видать, его потревожил.
Название команды придумали быстро, отказавшись от вошедших у нас в моду замысловатых аббревиатур,  – «Ежи». Очень подходило, если намереваемся уколоть своими шутками противника и не дать ему взять нас в руки. А кто будет у нас капитаном?
- Малёваный, конечно!
Все взглянули на Леонида. Высокий и представительный, начитанный и знающий, чувствующий меру во всём – куда лучше?
- Нет уж, освободите! – попросил он, подняв руки.
- Нет, нет, будешь ты! – настояли все хором.
В ходе домашней подготовки следовало составить сценарий выступления и подобрать вопросы для соперников.
- Давайте спросим – где самая большая арена цирка?
- Гм! В самом большом цирке, наверное. В Колизее, например.
- А вот и нет! Везде одинаковая.
- Да?
- Да, потому что цирковые животные натренированы на круг одного размера, и нельзя ни в коем случае его менять на гастролях.
- Интересно, конечно, но что это дает с точки зрения КВН?
- Как что? Никогда они не отгадают.
- А если отгадают? Какой интерес для зрителей? Должны быть интересны и вопрос, и ответ. Для всех интересными.
- Да, надо так задавать вопросы, чтоб не только выиграть, а чтоб игра была интересной.
- Давайте что-нибудь другое! – согласились все.
- Изобразим сцену по какой-нибудь картине – пусть угадают, что за картина и кто автор.
- Это уже было!
- Может, приветствие в стихах сделать? Как в десятом секторе:
 И пусть весёлая на сцене грянет битва,
Где смогут показать себя сполна
И острый ум эмпирика, как бритва,
И теоретика могучего спина.
- Здорово, но надо уметь придумать подобное.
Действительно, складывалось такое впечатление, что можем придумать только то, что уже найдено и сделано другими. Тупик!
- Давайте мозговым штурмом решать задачу – предлагать всё, что кому придёт на ум, и не отвергать сразу…
Подготовка включала также знакомство с произведениями О;Генри, по которым оргкомитет выдал домашние задания и могли быть вопросы в ходе игры. Но где взять сразу столько экземпляров книг этого автора? Противник ведь тоже не дремлет и прошёлся, опередив нас, по всем библиотекам. Трёхтомный сборник писателя нашёлся в частной коллекции у кого-то, и каждому участнику предстояло прочесть его как можно быстрее и передать другому. Читать приходилось после поздних таких собраний, то есть по ночам, чтоб утром уже передать другому. Плакаты, заставки, картинки рисовать вместо перекуров в рабочее время, а репетировать в обеденный перерыв. Кошмар!
И вот все собрались в переполненном клубе «Темп», куда втиснулось народу явно гораздо больше, чем было роздано пригласительных билетов – сидят даже в проходах на принесённых из артистических комнат стульях, на деревянных уступах ограждения стен, куда можно забраться только с чьей-то помощью. Выделяются одинаковой одеждой с приколотыми на грудь бумажными значками, плакатами и лозунгами болельщики, расположившиеся в передних рядах, сразу за жюри, готовые к своей активной роли деморализации противника и поддержке своих команд. А те уже ждут по разные стороны кулис – Ершов, Пашков, Никитенко, Бабин, Шумский… Большинство выступает на сцене, да ещё при битком набитом зрителями зале, впервые, и не знаю как остальных, но меня пробивает нервная дрожь.
Ведущая игры Нина Степанова, в коротком, с блёстками облегающем платье и с шикарной причёской «каре», взяла микрофон и всем знакомым голосом диктора городского радио вызвала на сцену капитанов.
- Команда, встать! – вышел первым и обратился в зал Малёваный.
Из ряда болельщиков вдруг поднялись одиннадцать одинаково одетых в белые блузки и чёрные юбки наших девушек и направились через боковой проход на сцену. В зале шумок недоумения, зрители изумлены – неужели вся команда девушки? Такого ещё не было! Но девушки остались за кулисами, на сцену вышла только одна из них, шедшая первой красавица и умница инженер-конструктор Желобанова, а вслед за ней и мы – таков наш первый сюрприз. Болельщики, пополненные вернувшимися под аплодисменты девушками, подняли лозунг: «Голыми руками не возьмёшь!»
Мы потеснились в угол сцены, предоставляя её соперникам – выехавшему верхом на коне – двух согнувшихся под накидкой игроках – и с большущей бритвой в руке их капитану. Болельщики выбросили вверх и дружно проскандировали свой лозунг: «Побреем!».
Представили выходящих один за другим наших соперников:
- Весёлый!
- Находчивый!
- Весёлый и находчивый!..
Команды обменялись подарками – мы вручили рукавицы и вырезанного из картона воробья надписью «Слово – не воробей», они «ежам» –  кринку молока и сушеные грибы и яблоки. А для жюри – Дон Кихота знаменитого каслинского чугунного литья, с завязанными платочком глазами.
Разминка ума – это ответы на вопросы соперника.
- Сколько ножек у сороконожек?
- Первая производная их числа равна нулю, а интеграл в интервале от нуля до бесконечности – сорок.
- На каком памятнике старины шесть раз повторяется одна и та же надпись?
- Точно неизвестно, но на памятнике нашим соперникам будет написано: «Семь раз отмерь, один раз отрежь».
Пошли предметы для угадывания, последовали домашние юмористические задания, конкурсы один за другим – художников-юмористов, шуточных силачей, пародистов-певцов… По О;Генри – свинья, которую пинают так, что она летит, опережая свой визг, капризная невеста с апельсинами, которых нет в продаже, потешный вождь краснокожих… Всё представлено с наскоро придуманным юмором, экспромтом, и оттого не всегда удачно, и потом ещё долго каждого участника брать будет досада за упущенную возможность сказать и сделать лучше. Известно ведь – задним числом всяк умён.
В духе юмора работало и жюри.
- Учитывая быстроту реакции и смелость, жюри добавило команде  балл, – объявил член жюри, второй секретарь горкома партии Кесарев, частенько прикрывавший от оргвыводов острые и смелые шутки игроков. Это ему однажды здесь адресовали лозунг: «Сопернику - богово, а нам – кесарево».
- Ура! – одобрительно закричали одни болельщики и неодобрительно загудели другие: - О-о-о!
- … Но, принимая во внимание недостаточно чёткое выражение идеи, один балл с неё снят.
- У-у-у!..
Борьба команд обострилась – то одна выходила вперёд, то другая. Ура! Победили, подпрыгивают и ликуют «ежи» и их болельщики, недоволен и пытается оспорить результат у ведущего игры, Альберта Васильева, капитан проигравших.
И подготовка, и первое выступление на сцене, и борьба были столь напряжёнными, что, придя домой после встречи, не могли спать ни игроки, ни болельщики; на нервной почве заболел чем-то непонятным Малёваный, да и у всех у нас психика была истощена. Поэтому, когда сообщили, что, как победители, мы должны готовиться к следующей встрече, все отказались участвовать наотрез. Но через месяц снова вышли на сцену.

***

На совещания у начальника отдела по итогам работы за квартал собирались начальники групп, профорг, партгруппа и комсорг. Функции последнего, как только стало известно, что я учусь в университете марксизма, возложили на меня. И другие общественные дела стали навешивать во всё более возрастающей степени, приходилось работать даже и за секретаря бюро сектора Дубровина, который по-своему выполнял функцию распределения поручений – переадресовывал все их мне. Да оно и понятно – большинство комсомольцев предпочитали на работе заниматься своей работой, а не чем-то другим, что осложняло дальнейшее продвижение поручений; иной раз гораздо проще и быстрее сделать что-то самому, чем терять время в поисках другого исполнителя.
- Напишите на бумажке каждый, кого считаете достойным на должность старшего инженера, – для начала предложил собравшимся ставший недавно начальником отдела Балюков. – Хочу знать ваше мнение.
Некоторые слегка покраснели – самого себя писать неудобно, а стать старшим инженером хотелось бы.
Собрав бумажки, перешли к обычным в таких случаях делам – рассмотрению итогов работы и выполнения квартального плана, выдвижению на Доски почета разных уровней передовиков; отдельно собирались для распределения премий, которые почему-то сильно запаздывали, и делить их приходилось по итогам квартала предшествующего, когда уже почти забывались его итоги. Результаты обсуждения у начальника потом доводились до сведения коллектива отдела на собрании как коллективное мнение.
На этом совещании я узнал и печальный исход разработки стенда – тема была закрыта, несмотря на то, что все мы предпринимали отчаянные усилия по его окончательному доведению. Не только ведущим специалистам, но и другим приходилось частенько оставаться по вечерам; однажды мне даже довелось, стоя у выхода, предлагать уходящим с работы знакомым взять просто так, чтоб не пропали, мои билеты на вечернюю постановку гастролирующего у нас театра оперетты.
Предпочтение было отдано более громоздкой  и дорогостоящей системе москвичей.
- Мы всё ещё мыслим гигантскими проектами! – с горечью заключил Балюков.
В связи с прекращением работ в коллективе начался разброд, частью сотрудники сами переходили в другие службы, и среди них одним из первых – вдохновитель всей разработки Зажигаев, других переводили целенаправленно. За упорную работу, пусть и оказавшуюся в «корзине», сотрудники были всё же вознаграждены, и я даже получил премию немалых для меня размеров в сто рублей – почти месячный оклад. Так что было на что отправляться в отпуск, ибо после того, как женился и родился сынишка, финансовые дела обстояли далеко не блестяще, то и дело приходилось занимать деньги у сотрудников и у никогда не отказывающего Кревина, и это не очень приятное занятие стало для меня постоянной заботой. Бывало, что денег на столовую нет совсем – каких-то восемьдесят-девяносто копеек, и я проводил обеденное время в библиотеке. Прихожу однажды оттуда, а заботливые и чуткие наши сотрудницы вручают мне взаймы шестнадцать рублей, да ещё и готовую выписку на получение материальной помощи от профсоюза. Смущаюсь тому, конечно, но искренне благодарю их за поддержку.
Съездил в отпуск один, получил выговор от родителей за раннюю и, как они сочли, излишне торопливую женитьбу. Вхождение в семейное положение, как я чувствовал, сказывалось благотворно – пропала тяга ко всяким глупостям, вызываемым остающимися у взрослых рудиментами переходного возраста, конец которым приходит, как правило, с вступлением в брак. Но разве объяснишь такое верившим в разумность взрослого сына и правильность данного ему воспитания родителям? В своих мыслях, должно быть, более чем когда-либо разболевшаяся мать и нахмурившийся паче обыкновенного отец, как большинство родителей, представляли некий идеализированный и достойный их любимого сына образ невестки, до которого жена моя – увы! – не дотягивала, так что мы расстались непривычно сдержанно, и по возвращении я супругу порадовать душевным приёмом в нашу семью не мог. Впрочем, то, в чём не смогли разобраться и найти общий язык взрослые, впоследствии сделали детишки первым же своим появлением в гостях у дедушки и бабушки. Да, таковыми отныне стали мои дорогие и молодые ещё мама и папа; последнее казалось странным, потому что обыкновенно мы начинаем замечать наших прародителей в возрасте, когда они уже приобретают классический старческий вид дедушек и бабушек, какими и представляют эти понятия в нашем воображении.
Так что я становился вполне серьёзным человеком и, кажется,  сносным работником. Особенно после неприятного случая, когда проспал и опоздал на работу на двадцать минут. Разбитый сынишкой будильник не сработал даже в единственном рабочем положении – лёжа на боку, а другой купить пока не на что. И ещё автобусы ходят с интервалом в пятнадцать минут. Проскочив проходную, ещё застал убиравшую бирки фиксации прихода табельщицу и попытался объясниться с ней.
- Объяснять будете начальству! – отмахнулась она.
Начальник отдела был неразговорчив и недоволен:
- Пишите объяснительную!
- Да вот – не сработал будильник…
- Ставьте два!
Чёрт возьми, мне про ценность рабочего времени сказки рассказывает, а сам ведь, чтоб отправить в отпуск свою жену, на полдня освободил от работы Степанова - чтоб повёз её на своей машине в аэропорт!
 Всё это давно прошло и забылось, потому мне стали поручать срочные дела, ради которых приходилось частенько оставаться после работы, что вызывало некоторое удовлетворение от проявленного доверия и стремление оправдать его. Как много значит для нас сознание своей значимости, обоснованности своего существования, которое даёт работа! А потом вдруг на одном из собраний коллектива объявили, что предлагают выдвинуть меня на звание ударника коммунистического труда.
В какой-то мере оцениваешь обстановку, результаты своей работы в сравнении с другими, можешь предполагать, например, что не только в силу очередности, а по делам попадёшь, например, на Доску почета, или в приказ о поощрении. Но тут – выдвижение в ударники коммунистического труда! Таковыми у нас уже стали воспитанный тяжёлым трудом на целине и честный, открытый парень Герман Савинов, умелая и знающая, лёгкая на подъём труженица Лия Смирнова… Приятно оказаться в одном ряду с этими более опытными людьми! Хотя с тех пор, как количество ударников в коллективах стало учитываться в показателях работы, в некоторых местах стали выдвигать туда даже лодырей.

***

Объявление городского комитета комсомола, которое мне передали, было кратким, категоричным и неясным – прибыть к 18-00 на площадь перед кинотеатром в спортивной форме и с пропуском. В пятницу, то есть в тот же день.
Когда я подошёл к кинотеатру, на площадке перед ним уже собралась пёстро одетая группа молодёжи, которая вела себя довольно шумно. Высокий гривастый парень в кепке наяривал на аккордеоне, остальные дружно и громко, перебивая друг друга и перетягивая его на свою сторону, распевали задорные песни и самодельные частушки:
Радовались очень было,
Как избрали нас в горком,
Сколько дел тут навалилось!
Ох, заплакали потом…
Были здесь в большинстве уже знакомые парни и девушки из комсомольского актива.
- Куда едем? – спросил я попавшегося под руку Алеева.
- В посёлок «Сокол»! – Он добавил, видя, что я не понял куда: – На двадцать первую площадку. Да, возьми ватман у Раи и давай рисуй. Часть плакатов уже заготовили…
- А что рисовать? – не понял я.
- Как что? Сам думай! По ходу событий.
Его уже куда-то тащили другие, так что мне оставалось вспомнить, что Рая – это, скорее всего, наша Андрюшина, надо найти её и частично разгрузить, забрав ватман, ещё какие-то бумаги, пузырьки с тушью и карандаши. Тут как раз подкатили один за другим три автобуса, и все стали рассаживаться, пытаясь увлечь аккордеониста за собой, но тот, конечно, пошёл со своими, заводчанами. В нашем автобусе попытались продолжить петь, но без музыкального сопровождения не очень получалось, так что замолчали, толкались и шутили; я же думал, что бы такое изобразить прямо сейчас, на коленях. Но тут тронулись, на ходу не порисуешь, и оставалось разве что придумывать что-то впрок, наблюдая за окружающими.
Ехали довольно долго, проходя в очереди через один КП, потом через другой, и уже в вечерних сумерках по узкой извилистой дороге проехали небольшой посёлок, где первоначально размещался наш объект, направились куда-то в лес, к берегу озера. Разгрузились на площадке перед эллингом, в котором, как намечалось, будем ночевать, для чего уже были подвезены матрасы и одеяла. И пели под аккордеон частушки:
Мама – член бюро горкома,
На заседании сидит,
А в коляске у подъезда
Дитя её крепко спит.
Построились перед ставшими кучкой работниками горкома в каре и стали представляться.
- … Юрий Буланов! – шаг вперёд с расшаркиванием.
- Анна Любовощина!
- Мария Ломакина!
- Виктор Негодяев! – выступил вперёд тот, запнулся на подставленную подножку и чуть было не растянулся, но подхватили.
- Главное в комсомоле – не дать упасть споткнувшемуся товарищу! – под общий смех прокомментировал Недякин.
- Дмитрий Торопов! – следующим назвался аккордеонист, сопровождая свой выход маршем.
Пока приближалась очередь, имелось время подумать, как занимательно и оригинально представиться самому.
- Главное в комсомоле –  решать задачи коллективно! – вышли сразу двое…
После знакомства разбились на отряды, дружно затащили в эллинг привезённые заранее матрасы, получили одеяла и определились с местами для сна; комаров в помещение уже налетело, как пчёл в большой улей, и можно было представить, что ожидает нас там ночью. Хотелось осмотреть окрестности – рядом заманчиво блестела уходящая вдаль поверхность озера, за которым виднелись контуры возвышающихся вблизи лесистых гор, сзади в темноте подступала нависающая скала Сокол, как сказал кто-то, но тут отряды стали собираться для подготовки заданий назавтра.
- Когда и где же рисовать? – спросил я Алеева.
- А что, ещё ничего не нарисовано? Где же твоя комсомольская смекалка? – И успокоил: – Ладно, давайте вывесим то, что привезли с собой, потом определимся с заданиями и пойдём в клуб «Химик». Там штаб семинара, допоздна будут работать.
Но в клубе долго не сидели – на месте сбора уже устроили костёр, до хрипоты орали песни.
Живём в комарином краю
И лёгкой судьбы не хотим…
- запевали одни, их подхватывали и потом перебивали другие:
Жить и верить – это замечательно.
Перед нами небывалые пути…
Семинар проходил прямо на берегу озера. На следующий день, после весьма занимательных коллективных шуточных взаимных, не без поддёвки приветствий отрядов, завтрака в поселковой столовой, расположились прямо на пологом берегу озера; парни даже разделись до пояса, потому что вскоре стало изрядно пригревать солнце. Работать, надо признать, было тяжеловато – позади почти бессонная ночь, когда не умолкали разговоры и смех, летали в воздухе и падали на головы чьи-то кеды, донимали пролезающие во все щели под одеяло и одежду голодные комары, к тому же разморили плотный завтрак и положение сидя или полулёжа на траве, под лучами поднимающегося всё выше солнца. Замечательный пейзаж – подступающие к манящей лёгкими волнами воде лесистые горы на противоположном берегу озера, все в зелени острова, ведущие в неизвестность проливы… В этих живописных местах якобы ещё в конце сороковых годов возникла, как, по понятным причинам не вдаваясь в подробности, рассказал мне кто-то, «шарага» – закрытая радиационная лаборатория, в которой работали репрессированные наши известные учёные-генетики и интернированные немецкие специалисты.
Требовалось усилие, чтоб расслышать голоса докладчиков и выступающих у извлечённого из эллинга и криво поставленного на уклоне стола, за которым в не очень удобных позах теснились и не менее других изнывали от недосыпания и жары ведущие семинар – Недякин и Овсейчук, которых время от времени подменяли другие работники горкома. Мне же приходилось не только слушать, но ещё и рисовать шаржи и карикатуры, разложив на не очень удобной подставке ватман; получалось не очень хорошо исполнено, но быстро и актуально, так что в перерывах труд вознаграждался живой реакцией зрителей и попавших на карандаш героев.
По различным направлениям работы комсомольской организации, от сбора членских взносов до организации собраний и культурно-массовой работы, обстоятельно докладывали опытные комсомольские активисты, к которым добавлялись два-три заранее подготовленных выступления, а после по данному вопросу могли высказаться все желающие. Разомлевших слушателей услышанное всё же иногда задевало за живое, и возникала непредвиденная дискуссия.
- Меня удивляет, как легко удалось выступающему решить проблему, над которой я безуспешно бьюсь полгода! – раздавался вдруг возмущённый выкрик. – Расскажите всё же подробнее, как вам это удалось.
Выяснялось в конце концов, в перепалке, с участием подключившихся ведущих, что выступающим проблема отнюдь не решена тоже и перед ним организаторами семинара поставлена цель лишь рассказать, как это нужно бы сделать.
- Ах, вот оно что! Так бы и сказали! – отставал наконец затеявший дискуссию, продолжая бурчать уже про себя: – Нечего мне здесь мозги пудрить!
Инцидент, казалось, был исчерпан, но оставался неприятный осадок от того, что речь шла о делах в жизни невыполнимых, реализуемых только теоретически, и, раз требуется, то создаётся видимость работы в этом направлении, но об этом вслух не принято говорить. Впрочем, иную точку зрения на сей счёт высказал всегда в дискуссиях горячившийся Недякин:
- Что значит невозможно? Вы посмотрите на себя! И дела комсомольские обсуждаем, и в соревнованиях участвуем, а концерт заключительный какой закатим… Всё можем, если захотим! Спать не будем совсем, а сделаем.
Были и соревнования по волейболу и футболу, и блиц-турнир по шахматам. А какой великолепный самодеятельный концерт получился!
Когда к концу дня в воскресенье с песнями вернулись домой, я сразу лёг спать и с трудом проснулся, только когда пора было идти на работу.

***

Мозги не выдерживают нагрузку! Временами голова совершенно не хочет соображать, сопротивляется задаваемой ей работе. Напряжённый умственный труд разработчика, где нужно перелопатить массу информации прежде, чем сделать что-то, занятия в вечернем институте, дела комсомольские, более дюжины выписанных газет и журналов ждут дома … Ранний подъём, чтоб успеть позаниматься с полчаса требующим постоянного обращения английским, потом сбегать на расположенный рядом школьный стадион на зарядку, быстро собрать не понимающего, к чему такая спешка, и никак не содействующего ей Геру, отвести его в детский сад и, наскоро измерив температуру, сдать воспитателям. Борешься за использование каждого часа, а потом не можешь делать ничего. И уже не первый раз такое. Замучили сны – всё время опаздываю куда-то.
- Зачем столько над книгами корпеть? – спрашивает иногда жена.
- Что за слово – «корпеть»? Знать хочется как можно больше всего. Если за день не узнаешь что-то новое, из жизни или из книжек, то наступает душевный дискомфорт – будто день этот зря прожит. – И добавил: – Горький верно сказал, что наука приятнее женщин и вина, табаку и прочих удовольствий жизни сей.
Было действительно приятнее, а тут вдруг не хочется брать в руки книги, один вид которых вызывает головокружение, и недавно на медкомиссии установили, что недостаточно каких-то кровяных телец, пришлось даже прибегать к вливанию в вену глюкозы. Что-то бы надо для облегчения свалить с себя, но не удаётся, и остаётся только завидовать тем, кто с лёгкостью уклоняется от дел – бездельничает самым настоящим образом на работе, и таких немало, избегает общественных нагрузок, и ничего, кроме лёгких газетных заметок и детективчиков, не читает.
- Лысеть уже начал! – добавила жена.
- Да? – пощупал волосы на голове. – Что ж, пожил волосатым, можно побыть и лысым.
Вспомнил и другое выражение – слишком большой объём чтения мешает стать мудрым. Надо делать выводы.
- Ты чего в спортзале не появляешься? – спросил меня как-то попавшийся навстречу, у проходной, Сергей Попов. И добавил: – Вид у тебя замученный какой-то.
- Завтра приду в зал! – ответил сразу, вспомнив, что только сейчас видел самое бледное пятно на Доске почёта – свою физиономию.
- Давай-давай! А то скоро командное первенство города, готовиться надо.
Дело не столько в участии в первенстве, сколько в необходимости восстановления физического состояния, и я отправился в спортзал. Взвесился и взялся за штангу, и очень огорчился и тем, и другим – собственный вес сильно упал, снаряд неимоверно тяжёлый, едва оторвал от помоста сто килограммов. Как долго набирается и как быстро утрачивается спортивная форма! Я с некоторой завистью смотрел на своих потенциальных противников – быстро прогрессирующего юниора Мельничука, нашего радиомонтажника и моего земляка, по-прежнему очень сильного члена сборной команды Халтурина, как будто созданного для штанги плотного и крепкого коротышку Бардасова. А ещё появился какой-то молодой парень из команды «Сокол» – вырвав как-то девяносто, он вызывающе смело заявил, что на следующих соревнованиях непременно всех победит.
Кроме желания тренироваться нужно ещё иметь возможность для этого. Увы, они были весьма ограничены. Приходилось являться в зал после занятий в институте, когда во Дворце спорта наступала тишина и только где-то в верхнем большом зале слышалось движение – там играли допоздна. Начала возмущаться и жена.
- У тебя то учёба, то собрания, то тренировки. Каждый день где-то шляешься! Я, что ли, одна должна домом заниматься? – ворчала она. – У других мужья всё делают, жёны лишь собой занимаются.
- У других мужья по пивным слоняются и по бабам, – пытался оправдаться я. – Так уж складывается… Не всё же время такая идиотская нагрузка будет?
- В спортзал зачем ходить?
- В том и дело, что нельзя не ходить! Без тренировок при моих нагрузках загнуться вообще можно. – И добавил примирительно:  – Все мужья имеют определённые недостатки.
Тренировались мы с Поповым, с которым сейчас и учились в одной группе. Вдвоём веселее в большом пустынном зале, да и подстраховать есть кому, так что можно пробовать большие веса, не придавит, как это иногда бывает в жиме лёжа – нет сил отжать штангу от груди и сбросить некуда. Сергей силён, жилист и мускулист. А ведь был, как рассказывал, в юности совсем доходягой, с сотрясением мозга, даже заболел чахоткой. Довела трудная и голодная послевоенная жизнь в большой семье на северных приисках – так там называются деревни. Попал на излечение в санаторий, но, по примеру болезненного в детстве, а затем выдающегося тяжелоатлета Коно, понял, что лучший способ преодоления недуга – физические упражнения, и начал заниматься спортом. И вот результат многолетних тренировок – сейчас здоровый и сильный спортсмен, на моих глазах легко приседающий с весом сто семьдесят килограммов. Зимой ещё и в проруби купается. И всячески агитирует и старается других привлечь к спорту. Сейчас взялся собрать команду «Ракета»  на предстоящее первенство города.
- Конечно, «Зенит» вне конкуренции, – сказал он о команде второго завода, оценивая наши шансы. – Два мастера спорта в её составе – Горшенев и Дудин. Да и «Авангард» первого завода с Юровым тоже силён. А «Сокол»? Так что борьба будет упорной, и наш единственный козырь – распределиться равномерно по всем весовым категориям. И вполне можем сразиться в командном зачёте, даже если и не удастся победить в отдельных весах.
В связи с большим числом участников соревнования начались в субботу с лёгких весовых категорий. Накануне мы перетащили тяжёлые струганые брёвна на второй этаж и установили там помост. Пришёл поздно.
- Вот обязательно тебе нужно было браться помост таскать! – возмутилась Забера, когда я объяснил причину задержки.
- А кто же для нас должен это делать?
Дальше больше и ещё хуже – поссорились. Так что на соревнования на следующий день я отправился не в лучшем состоянии духа.
Мы взвесились и стали зрителями первого потока соревнующихся, где лучшим, конечно же, оказался Дудин – для победы ему достаточно было выйти на помост как на разминку. Но огибающая большой зал трибуна полна зрителей, и наш первый «доморощенный» мастер старался их не разочаровать. Иван спокойно выходил на помост и, в наступившей тишине поправив очки, брался за гриф, улучшая свои же рекорды города один за другим. А до него неплохо отработал своё и скромно занял второе место наш маленький Шахторин.
Основные события развернулись, когда на помост вышли атлеты более тяжёлых категорий. Наступила и моя очередь сразиться с «превосходящими силами противников», как я сказал на разминке своим не в меру посерьёзневшим и сейчас не склонным к шуткам соперникам. Они знали, что в первом движении – жиме – проиграют и считающемуся вне конкуренции Халтурину, и мне, и задавались одной целью – не отпустить нас слишком далеко. Поднявшему восемьдесят пять килограммов Бардасову отчасти это сделать удалось, а вот молодые сильно поотстали; наш Мельничук ещё куда ни шло, а сделавший некогда всем вызов заносчивый парень остался позади безнадёжно, пропустив вперёд даже некоторых совершенно не котирующихся на призовые места атлетов. Хвастунишка!
- Так держать! – ободряюще похлопал меня по плечу Сергей; теперь готовился к выходу на помост он сам, но был спокоен и собран.
Началась разминка рывка, где соперники могли и должны были взять реванш. И тут я заметил, что державшийся от нас поодаль, на крайнем помосте, Халтурин раз за разом роняет штангу; она очень легко взлетала вверх, но не попадала никак в точку равновесия, падая либо вперёд, либо назад за голову. Рывок в разножку требует очень точного движения, а Халтурин явно излишне нервничал, как это у него всегда бывает, и соревнования из праздника  силы и красоты превращались у него в тяжкое испытание, где он неизменно показывал результат ниже своих возможностей. Уже накануне его начинала прошибать нервная дрожь, которую он пытался унять, расслабляясь иногда и вином, но тщетно; в день соревнований она перерастала в панический страх перед выходом на помост – страх перед зрителями, штангой и соперниками. Так вышло и сейчас – на помосте он зафиксировал лишь начальный вес, да и то в последней, третьей попытке, проиграв рванувшейся вперёд остальной троице, и даже мне. Однако дружно поднятые каждым из тех девяносто килограммов погоды не сделали, лишь Бардасов сравнялся в сумме с оказавшимся теперь вторым Халтуриным. Тот очень сильно помрачнел, для чего, казалось, не было оснований – заявленный им вес сто двадцать для толчка всё равно обеспечивал первое место.
- Он уже перезаявил вес, – сообщил мне Сергей. – Снизил.
- Как так? – удивился я – ведь это означало, что Халтурин отказывается от борьбы за звание чемпиона города.
- С остальными проблем быть не должно, присматривай за Бардасовым, – сказал мне Сергей, и сам стал готовиться к выходу на помост.
С уже расслабившимися и даже слегка приунывшими соперниками – исход борьбы стал ясен после наших первых выходов на помост в толчке – я больше не разговаривал, ибо шутки с моей стороны теперь могли быть восприняты ими как издевка победителя. Усталый и удовлетворённый неожиданно благоприятным исходом острой борьбы, я поднялся в зал уже в качестве зрителя. Посмотрел, как великолепно, в ножницы – так у нас никто не поднимал! – Сергей взял на грудь 135 килограммов и уверенно толкнул тяжёлый снаряд, набрав хорошую сумму троеборья. Правда, первым ему стать не довелось – в этом весе выступал Горшенев, который ещё только разминался. Сильнейший полусредневес России ведь! Почётный мастер спорта.
Выступление Федора стало настоящим украшением соревнований – в жиме он побил рекорд города, превзойдя достижения области и спортивного общества, и под бурные аплодисменты зрителей толкнул сто шестьдесят. Вслед за ним пытался одолеть этот вес быстро прогрессирующий, с великолепной фигурой атлета, полутяжеловес Юров. Зал сотрясался от ударов о помост падающей тяжёлой штанги, и работники Дворца спорта время от времени бегали на первый этаж посмотреть на потолок – не увеличились ли появившиеся в штукатурке трещины.
***

Пешком на работу. А почему бы и нет, если в час пик на последней автобусной остановке, что возле дома у бассейна, в который переехали, в перекошенный от перегрузки автобус не втиснешься, даже если водителю удастся открыть складывающуюся внутрь дверь. Пешеходная тропа пересекает наискосок лес почти по прямой, начинаясь сразу за медгородком. Три тысячи триста двадцать семь шагов, двадцать минут размеренной ходьбы всего лишь, почти столько же по времени, как на транспорте, уже с трудом вписывающемся в узкие для интенсивного движения дороги. Тем более что после холодных и сырых осенних дней вдруг выдались тихие и солнечные. Желтые и багровые листья нехотя покидают уже поредевшие кроны деревьев, планируют вниз, вращаясь, покрывают дорожки и тротуары, шуршат под ногами. «Кружатся листья как записки с какой-то грустью неземной…» Вот один упал прямо на лоб – сувенир от леса на память об этой осени.
Иду и обдумываю вчерашнее сообщение о снятии с поста первого секретаря Центрального Комитета – Хрущёва. До сих пор неясно толком за что, туманным официальным сообщениям о каком-то «волюнтаризме» нет доверия. Конечно, Никита Хрущёв в последнее время терял уважение народа, стало хуже снабжение продуктами; недавно час пришлось простоять в очереди за макаронами. Впервые страна стала закупать зерно за границей, повсюду очереди за хлебом. Пошли анекдоты про него, один другого хлеще, противостоять которым была бессильна официальная пропаганда. Вот один из них, типичный и весьма язвительный. Собрались медики на международную конференцию, делятся достижениями. «Я, – говорит один, – сердце человеку пересадил». «Ну, и как?» – спрашивают его коллеги. «Работает!» – отвечает. «А я, – говорит наш врач, когда подошла его очередь, – вместо головы задницу пришил». «И что?» – удивились те. «Генеральным секретарём работает!» – отвечает им.
Как же руководители нашего государства подрывают веру и дискредитируют коммунистическое движение! Раз за разом. Какова цель их жизни? Если тщеславие, то должны бы отбросить свои слабости и попытаться стать праведниками – только одним этим можно войти в историю, где почему-то столь редки выдающиеся или даже просто порядочные люди у власти. И вот, вместо уважения и памяти народной снискали насмешки и издевательские анекдоты.
Осенний утренний воздух свеж и приятно бодрит. Белая стена стволов берёз под сенью жёлто-зелёных крон, вьющаяся покрытая жёлтыми опавшими листьями лесная дорожка, узкая, оголённая множеством ног тропа, на которой видны идущие впереди и сзади; некоторые ходят постоянно одни или с кем-то в компании.
Да, жаль, что руководители государства раз за разом оказываются недостойными власти! В книжном идут нарасхват залежавшиеся толстые книги с речами Хрущёва, которыми досель мало кто интересовался; берут для коллекций, потому что их срочно изымают из продажи и библиотек.
- Сейчас нам о нём такое расскажут! – говорят сотрудники.
- Значит, партия сильна, – вдруг столь многозначительно оценила эти события совершенно безразличная, казалось бы, к политике жена. – Если может сместить своего начальника.
Но чаще можно было слышать иное:
- А, теперь я уже никому не верю!
Такие настроения понятны – прежде беззаветно верили Сталину и с его именем шли на смерть, потом доверились Хрущёву, и сейчас люди чувствуют себя дважды обманутыми. Раньше преподаватели и партийные функционеры на вопрос, нет ли новоявленного культа личности Никиты, категорически возражали – авторитет, а не культ, не надо путать два противоположных понятия. А теперь дружно поносят его за «волюнтаризм». Стыдно за них, досадно и за себя – ведь тоже призывал верить ему. Становишься слепым орудием типов, у которых единственная цель и призвание – борьба за власть. Ведь и Сталина Никита развенчивал, быть может, только потому, что за того крепко держались его политические противники, а вовсе не из-за своего демократизма и уважения к законности, как основе жизни цивилизованного государства. Не оставить ли, если так обстоит дело, общественную работу? Больше будет времени заниматься домом, наукой, спортом, читать художественную литературу …
Так оно, конечно, но если вспомнишь, что недавно почему-то застрелилась из ружья четырнадцатилетняя девочка, в общаге захлебнулся в похмельной блевотине подросток – выпускник ремесленного училища, из недавнего завоза лихих расклёшенных и длинноволосых кировчан, ознаменовавшегося драками и даже поножовщиной, пока им «рога» не обломали… Уж не тот ли парнишка, с которым пришлось говорить в одном из выходов комсомольских активистов в общежития для дискуссий на житейские темы. Спрашиваю молодого паренька:
- Учишься где?
- Нет. Надоело!
- А сколько ж тебе лет?
- Семнадцать.
- И сколько классов закончил?
- Восемь.
- И уже надоело?
Привёл ему строки стихотворения Бунина – «Мы мало видим, знаем, а счастье только знающим дано», но он остался так же безразличен к неизвестному ему автору, как и к моим словам; чем меньше человек знает, умеет и сделал сам, тем более он безразличен к людям мудрым и искусным.
Да, невозможно стать безразличным к таким потерям, сторонним наблюдателем общественных проблем! И вот пожалуйста – новый анекдот. «Как жить теперь будем?» – спрашивают армянское радио. «По-брежнему!» – отвечает радио.
Впрочем, обозначились некоторые положительные сдвиги. Лишь вчера шла в принудительном порядке подписка на партийно-политические газету «Правда», журналы «Коммунист», «Политическое самообразование» и им подобные издания, и по жребию на дефицитные культурно-художественные «Смену», «Огонёк», на «Известия», которые тоже шли нарасхват, а сегодня – выписывай что хочешь без ограничений.
Однако скоро всё стало на свои места. Прошёл очередной съезд партии. Как пишут газеты, «дан глубокий марксистский анализ», «историческое значение», но ни слова о происшедшей смене власти, все острые углы жизни сглажены, одни славословия в адрес ЦК и «верного ленинца» Брежнева, ставшего Генеральным секретарём – как в ленинское время. Не знают о существовании проблем или не представляют как их решать? Разочаровывает такая работа, подходить бы как Ленин к действительности – открыто и без шор, а не называть его подобием бездарных лиц. Разве что один Шолохов на этом съезде смело прошёлся по «плановой анархии» и огромном ущербе природе по вине должностных лиц, но сказанные с высокой трибуны слова его повисли без ответа.

***

Судьба к Анатолию Семёновичу Стоцкому, казалось, поначалу была весьма благосклонной. Хотя после столичного института он попал в глухомань – в расположенный на Северном Урале сверхсекретный серийный завод, но уже там написал кандидатскую диссертацию; удивил своего московского научного руководителя тем, что работал, как следовало из бумаг, в «складском хозяйстве», а обладал не только познаниями в физике, но и некоторыми практическими наработками в этой области. Из-за развода, тяги к науке да и любви к яхтам затем перевёлся в расположенный в озёрном краю научно-исследовательский институт, в Челябинск-50, где в быстро растущем коллективе стал первым заместителем главного конструктора.
Но в жизни восхождение редко бывает непрерывным, и судьба одних людей отличается от других лишь достигаемыми в эти благоприятные интервалы вершинами. Стоцкий был человеком энергичным и подвижным, увлекательным собеседником, не отказывал себе в том, чтобы выпить в хорошей компании и с хорошими людьми, и, несмотря на свой маленький рост и вес, пользовался успехом у женщин. А партия, как известно, бдила за моралью своей паствы, особенно доступных для её воздействия руководителей, так что на следующем этапе жизни Стоцкий возглавлял лишь небольшой специально для него организованный небольшой отдел. Коллектив, костяк которого составляли специалисты бывшей лаборатории Зажигаева, совершившие к этому времени эволюцию от вопросов контроля и диагностики к вероятностным методам расчёта и подтверждения надёжности специзделий. Некоторым такое казалось надуманным занятием оставшимися без работы сотрудников, намекали даже на опасность иметь инициативных дураков.
- Изделия надо делать надёжными, а не считать их надёжность! – ворчали практики.
- Вы что такое говорите? – удивлялись и заказчики. – У наших изделий должна быть стопроцентная надёжность!
Стоцкий хорошо понимал нонсенс с понятием «стопроцентная надёжность»:
- Все процессы в природе носят вероятностный характер, и вопрос только в том, хотим мы или нет описывать явления в области нашей техники соответствующим образом и существующим для этого математическим аппаратом.
Он быстро оценил целесообразность и поддержал новое направление и Зажигаева, когда ещё был заместителем главного. Направление быстро переросло рамки одного предприятия, и вскоре Анатолий Семёнович возглавил комиссию по надёжности министерства, написал и защитил докторскую диссертацию, и сделал это даже раньше, чем вдруг сильно запивший Зажигаев, которого судьба потрепала ещё и в личной жизни. Время опалы прошло, и Стоцкого назначили начальником сектора, разрабатывающего приборы системы автоматики. В таком ранге он и приехал на проходившую в министерстве защиту эскизного проекта по новой спецавиабомбе.
Ядерное оружие изначально явилось человечеству в виде рванувшей над головами невинных людей сверхмощной бомбы, и этот термин стал почти что синонимом всех его видов. С появлением ракет и мнившего себя знатоком всех дел и великим военным стратегом Хрущёва баланс вооружений сместился в сторону ракетной техники, и вот теперь восстанавливалось разумное соотношение различных видов. Специалисты нашего предприятия, уже создавшие несколько модификаций бомб различной мощности, размещаемых и в бомболюках дальней авиации, и на внешней подвеске сверхзвуковых истребителей, представляли новый проект.
Приехавшие разместились в гостинице министерства – массивном трёхэтажном здании без вывесок на набережной Москвы-реки. Как всегда, гостиница была переполнена, люди чего-то ждали, сидя в холле на диване и в мягких креслах, или на повышенных тонах вели переговоры с женщиной-администратором.
- На вас нет заявки! – отмахивалась от настойчивых приезжих та. – Искала – нет!
- Поищите как следует!
- Звоните в министерство!
Стоцкий заявок на себя никогда не делал; бывал он здесь довольно часто, и служители гостиницы хорошо его знали, так что речь шла только о выборе номера, и всё же лучшее, на что он мог рассчитывать, двухместный вариант. Он взял ключи и пошёл в предложенный номер вместе с прилетевшим с ним Потеряевым, недавно возглавившим отдел аэродинамики и баллистики. По дороге им встретились другие наши уже прибывшие специалисты, из тех, кто не имел доступа на завтрашнее заседание научно-технического совета, проходившее в обстановке большой секретности со строгим ограничением допущенных лиц, и им предстояло присутствовать в качестве консультантов поблизости на всякий случай.
Утром следующего дня «толстый и тонкий», как успели окрестить щупленького Стоцкого и пухленького, утратившего с годами форму победителя студенческих игр по борьбе Потеряева находящиеся в командировке шутники, вместе вышли из гостиницы. На лице последнего отразилось недосыпание и лёгкое страдание от затянувшегося вчерашнего застолья, чего нельзя было сказать о Стоцком, выглядевшем после таких заседаний как никогда свежо и бодро. Они пешком прошли к находившемуся недалеко от гостиницы, на Ордынке, массивному и не имеющему никаких опознавательных надписей светлому двенадцатиэтажному зданию Минсредмаша. Редко кто из приходящих в это здание пользовался его парадным входом, большинство работающих здесь и приезжие направлялись в узкую дверь сбоку, охраняемую молчаливыми крепкими молодцами с военной выправкой. Получив пропуска, они поднялись на многоместном лифте в Главное управление на седьмой этаж, чтоб повидаться и обменяться новостями с сидящими в тесноте коллегами-кураторами, после чего к назначенному часу спустились к кабинету министра.
Заседание НТС вёл академик Харитон – маленький и худой, слегка взъерошенный, со  свойственным трудоголикам большими оттопыренными ушами, острым носом и непомерно большими очками на нём. Рядом сидел министр Славский – легендарная личность: не только отмеченное тремя звездочками Героя Труда славное прошлое в отрасли, но и до того. В Гражданскую, рассказывали, воевал в Конной Будённого, которую уважали даже белые, и слыл отменным рубакой – рубил, говорят, до седла. За длинным столом привычно разместились члены совета, среди которых тоже весьма известные в отрасли и неизвестные стране лица, герои и академики, коллеги из другого центра ядерщиков, представлявшие сейчас экспертов проекта. Гости заседания, среди которых крупнейшие специалисты легендарных самолётных конструкторских бюро Туполева, Микояна, Сухого и Яковлева, одетые в гражданское генералы министерства обороны, расселись у стен.
Доклад о новой авиабомбе делал главный конструктор Клопов. Оратором был он не очень умелым, привычным больше к кабинетным разговорам, и, произнеся чётко вводную часть, дальше говорил не очень слышно, временами сбивался, повторялся, не совсем точно ссылался на плакаты; одним словом, не произвёл должного для нового проекта впечатления. Работа совета оживилась, когда началось обсуждение.
Полёт самолёта как носителя ядерного оружия сопряжён с рядом сложных манёвров при выходе на цель и в приёмах бомбометания, последующего ухода из опасной зоны поражения – не позавидуешь потенциальному лётчику.
- А нельзя ли сделать так, чтоб в зависимости от условий эффективного поражения цели изменялась мощность взрыва? – вдруг спросил один из представителей ВВС, на что большинство присутствующих отреагировало смешком; генералы, как известно, не очень разбираются в физике и, как говаривали шутники, зачастую имеют в голове лишь одну извилину, да и ту от ранта фуражки.
Слегка улыбнулся и Забабахин, но, как заметил Стоцкий по его сверкнувшему взгляду, отвергнутую идею в голове зафиксировал.
Всё чаще присутствующие поглядывали в сторону молчавшего Славского; приближался момент, когда он обычно брал слово, и иногда так круто брал, что устраивал своим грандиозный разнос за какие-то недоработки, но на сей раз обошлось.
Малогабаритная «спецавиабомба» оказалась и без того перегруженной множеством функций, со сложной системой автоматики, ускоряющими и тормозящими устройствами, чтобы принимать новые революционные пожелания заказчика, недовольного, однако же, тем, что промышленность склоняет их брать то, что дают. И в этом противостоянии с трудом, но достигли наконец согласия, которое, впрочем, было почти что предопределено обстоятельной работой комиссий, предшествующей рассмотрению.

***

Едва дождались весны и лета! Зима отметилась эпидемией гриппа, какой ещё не было – детей в яслях изолировали от взрослых, закрывались детские секции во дворцах спорта и культуры, ученики не посещали школы неделями. И не помогали никакие лекарства; как говорили, без них болеешь семь дней, а с ними – неделю. Природа даже в самых низших её проявлениях жизни, на уровне примитивных бактерий или вирусов, угрожающе модифицировалась и успешно сопротивлялась глобальному нашествию человечества, пока лишь только намекая на своё превосходство над ним.
Серые февраль и март скрасились самыми настоящими спортивными праздниками для болельщиков – транслируемыми по телевидению чемпионатами Европы и мира по фигурному катанию и хоккею, где наши спортсмены выступали блестяще. И вот уже лето. Как быстро движется время! А мы его ещё и подгоняем иной раз. И сегодня, и вчера оно неповторимо интересно, своеобразно, и – наше достояние.
Отпуск, но только у меня; у жены по графику он в другое время. Никуда в этот раз не поехал - купили в рассрочку мебель, а до того – телевизор, и подсадили финансы, которые в нашем семействе не так уж и велики; пересчитывая в кармане мелочь, вспоминаешь шутливое ругательство: «Чтоб ты жил на одну зарплату!» 
На работе и после неё находишься всегда почти в коллективе, быть может, поэтому в отпуске ни с кем не хочется встречаться.
- Как жизнь? – спросишь сам или тебя спросит точно так же почти безразлично встреченный на бегу знакомый.
- Как у жёлудя – не знаешь, какая свинья съест! А ты как?
- А! Где ни сядешь – там гвоздь в ж…
Шутки такие.
В сторону газеты и журналы, в будни отнимающие почти всё свободное время. Передовицы газет перестал читать вообще – очень правильные слова значительно расходятся с делами; потому, наверное, что пишут одни, а делают другие. Это в нашем государстве. А в Штатах продолжается расследование и убирают десятки свидетелей происшедшего год назад убийства президента Кеннеди. В стране, которая неизменно называет себя не иначе как «оплотом демократии в мире» и воинственно навязывает свой образ жизни всему миру, способны убрать даже ставших кому-то неугодными своих президентов, как это было, оказывается, и с Рузвельтом.
Война во Вьетнаме, где под лозунгом утверждения свободы и демократии напалмом сжигают людей… Что ещё интересного в мире? Политика реванша в Германии. Жестокая «культурная революция» в Китае. Индия воюет с Пакистаном. За последние пять тысяч лет в войнах убито три с половиной миллиарда человек, и всё ещё мало?
Человечество в своём нынешнем виде сильно разочаровывает; оно напоминает не заглядывающего в учебник истории и не знающего её бездарного ученика, не способного просчитать элементарные последствия своих действий тупицу. Середина двадцатого века, а люди ещё так далеки от цивилизации!
Газеты и журналы со всем этим собрался было выбросить вообще, чтоб не отнимали время и не портили настроение, но потом всё же – без них никак! – только убрал с глаз долой.
Дом наш стоит на узкой улице, одной из первых в городе, на которую выходит окно. Не нужен будильник – с семи часов сплошной шум моторов и сотрясаются стены от интенсивного движения автобусов. Днём же тишина необыкновенная, через раскрытый балкон в комнату проникает запах влаги от политых машинами дорог и растений. Небо чистое, по метеопрогнозу ожидается жара до тридцати градусов. Так что быстрее на пляж.
Город днём несколько иной, чем в другое время. Улицы пусты, кто не на работе, тот – на пляже. Многие там даже с колясками. Чётко просматривается возрастное деление горожан  - старые, которых у озера нет и встречаются редко, двадцатилетние и совсем маленькие. Кто из детей постарше, не вылезают из воды, взрослые лежат на песке, покрывалах, вывернувшись под солнечные лучи. Специфика уральского загара – красноватый цвет; не зная, какая погода будет завтра, все торопятся набраться солнечных лучей сегодня. В кругу гоняют мяч, мешая прохожим и угрожая задеть сидящих вблизи. В воде тоже мяч, визг, брызги, смех… Лодки, водные велосипеды – нарасхват и перегружены, за борта в воду для охлаждения свешены ноги. Вдоль буйков мечется быстроходный спасательный катер – предупреждает, чтоб не заплывали за буи, не перегружали лодки, но бесполезно.
Прозрачная вода ласково плещется о песчаный берег, на чистом песчаном дне у ног видны круги, вызванные преломлением света от волн, и не хочется уходить. Грудь вздымается, вдыхая приятный влажный и тёплый воздух, хочется взлететь, чтоб с выси разом рассмотреть весь окружающий лес, голубую водную гладь, виднеющиеся вдали зелёные контуры гор.
Как прекрасен этот мир, посмотри…
Позагорав и накупавшись, пообедав в столовой, неторопливо пришёл домой. Снова наступила тишина после интенсивного автобусного движения в обеденный перерыв, но вдруг послышалась траурная музыка – по улице медленно шла машина с опущенными бортами, надгробным памятником – крашеной металлической пирамидкой с фотографией. За ней процессия – скорбно идут и несут над головами сначала крышку гроба, далее на перекинутых через плечи полотенцах – гроб с телом погибшего. Трагическая история, стоящая за краткими словами некролога «скоропостижно скончался», известна понаслышке – работал за защитным экраном с радиоизлучающим продуктом, тонкая работа не получалась из-за неудобства, полез за экран. Жаль парня, который хотел сделать как лучше, да не поостерёгся. Печально, что так рано, на взлёте, оборвалась жизнь этого незнакомого мне ровесника! И вспоминаются слова Герцена: «Как ни обходи, ни маскируй, как умно не разрешай эти тревожные вопросы о жизни, смерти, судьбе, они всё-таки являются с своими могильными крестами»…
Интересно отметить, что радиация здесь пугает немногих, ибо знают и понимают, что это такое, куда можно соваться и куда нельзя; точно так же ведь как научились обходиться с электричеством или огнём, очень нужными в быту, но продолжающими брать жертвы неосторжности.
Раньше обычного забрал сына из садика. В группе он самый младший и спросил меня, когда выходили:
- У нас в садике всем по четыре года, а мне почему нет?
- Через месяц и тебе будет четыре.
- Я хочу сейчас!
Посмотрел на его рубашечку и короткие штанишки – чисты ли? – и не заходя домой пошли с ним в парк на карусель. Ему нравится кататься на виражном самолёте, молодец, не боится совсем. Он в одном самолёте, я в другом – как будто гоняемся один за другим по кругу. Персонал в парке щедрый, если нет очереди на аттракцион, крутись-летай сколько хочешь. Потом тир, где пытаюсь научить Геру правильно стрелять, но он не целясь спешит нажать курок. Хочет ещё стрелять, нудит и не уходит из-за стойки, за что получает лёгкий предупреждающий шлепок за непослушание.
- Не будешь слушать – пойдём домой!
Насупившись и очень нехотя он подчиняется, и через парк идём с ним на стадион смотреть игры городских команд. На мысе против бульвара недавно установлена статуя – два оленя почти натуральных размеров. Рассматриваем их со всех сторон, удивляюсь, что есть уже отметины и сколы от брошенных в них камней. Есть же дикари и у нас, для которых разбить, разрушить, испортить представляет удовольствие!
На стадионе много детей. Пока их папы смотрят с трибун или гоняют пятнистый ниппельный мяч на местами совсем лысом поле, те общаются – играют, рассматривают велосипеды друг друга, крутят их детали. Наблюдаю и за футболом, и за тем, как сын бегает среди сверстников в проходе внизу, между трибунами и ограждением поля.
Воздух пересыщен теплом и влагой. Синие налитые тучи вдруг заволокли небо, сияя редкими разрывами. Природа замерла в ожидании, зашевелилась ветерком и потянулась навстречу живительным хлынувшим в мгновение струям, вздохнула шелестом падающих капель, возрождаясь после опаляющей жары. Футболисты ещё продолжают играть, оглядываясь на замешкавшегося судью, а зрители бросились врассыпную кто куда.
Переждав под навесом короткую грозу, по дороге со стадиона зашли в недавно открывшуюся в полуподвале шашлычную. Там в это время пусто, и нельзя упускать столь редкий случай. Устроившись в самом углу, неторопливо пью пиво, довольный Гера жуёт хрустящий шоколад. Красота – в отпуске!
Наконец мы и дома.
- Где пропадали? – встретила жена.
- Где только не были! Так, Гера?
- Да!
- Идите ужинать.
- Я хочу телевизор смотреть! – заупрямился сынишка.
- Потом посмотришь!
- Нет, сейчас хочу!
- Поешь сначала! – вмешался я в их спор, зная, что назревает конфликт – кому смотреть телевизор; мне бы хотелось узнать новости, жене подавай художественный фильм, а сыну - про войну.
В отпуске можно было бы и самому посмотреть фильм, но нет ничего хорошего. Вот типичный сюжет – сверхположительный Герой усиленно дымит папиросой, сосредоточенно и душевно от чего-то страдая. Уже неинтересно, пройденный этап жизни – маяться чем-то своим и донимать тем окружающих. А вот и Она. Тоже положительная, но замужем, зато муж – карьерист и вообще сволочь. Так что смотреть нечего, «глубокий» замысел авторов понятен: все порядочные – в одну сторону, мерзавцы – в другую, хотя жизнь устроена иначе. Как верно подмечено кем-то – природа как будто специально перемешивает плохих и хороших, сводит глупых и умных, чтоб первые не становились ещё хуже и глупее и человечество не вырождалось.
В кинотеатре иногда появляются неплохие, всё более правдивые фильмы про войну. После долгого перерыва вернулся на экраны Сталин, что многие зрители встретили аплодисментами. Но на экране много ерунды, например, «Фантомас». Сей малозначащий зарубежный пародийный фильм и его герой с натянутым на голову полупрозрачным чулком вдруг был воспринят городскими недорослями как образец для подражания со всеми неприятными для их окружения последствиями – надписями в подъездах, угрожающими записками в почтовых ящиках. Западное искусство продемонстрировало свою привлекательность для молодёжи и разрушительный характер для их нравственности.
- Папа, а почему по нашему телевизору всё время с немцами воюют? – уже пристроившись к телевизору, спросил Гера.
- Разве? Хм! Такие передачи ты выбираешь.
- Нет! Давай купим другой телевизор.
- Ха! Смотри другие передачи. Детские.
- Они не интересные!
- Разве про Хрюшу не интересно?
- Интересно, но мало.
- Ещё же мультфильмы есть. Про Винни-Пуха, например…
- Мультики я люблю!
- Вот и смотри их, нечего в твоём возрасте всё подряд глядеть.
- Я не всё подряд, а только про войну. А потом, когда мультики, вы меня спать отправляете.
- Когда отправляем, мультики уже только для взрослых. И потому отправляем, что утром вставать ты никак не хочешь.
- А я всё равно не сплю!
- Вот и плохо!
Через неделю вдруг вернулась жажда чтения, когда вызывают нетерпеливое содрогание самые толстые книги – хранители больших и глубоких тайн. Да и погода испортилась, как часто бывает на Урале – будто сырая осень настала прежде времени. Набросился на газеты и журналы, которые чуть не выбросил. Начал с конца: подробности выхода космонавта Леонова в космос, спортивные новости. Что там ещё? Развитие сексологии в Чехословакии, Польше… Суд над нашими диссидентами Даниэлем и Синявским… Нет, лучше взяться за художественную литературу, совершить путешествие в другую жизнь, шагнуть через столетия вперёд или назад, открыть окно в иной мир и наблюдать человечество в другом его многообразии.
К окончанию отпуска позвонили – не желаю ли принять участие в проходящей летней спартакиаде? Намёк понятен – требуется массовость. Когда пришёл на стадион, соревнования были уже в разгаре, сотрудники стояли кучками в разных секторах, бегали, прыгали, метали. Как опоздавший, по сырому асфальту пробежал стометровку уже сам, с секундомером в руке. Потом ещё бег на более длинную дистанцию, толкание ядра, прыжки в высоту, попробовал даже метнуть копьё… Вымыл под водосточной трубой дождевой водой грязные кеды, зашёл ещё и в зал штанги.
Приятная, ничем другим не заменимая расслабляющая усталость от физических упражнений, поющее жизнь тело чувствовались и на другой день, порождая бодрость и энергию, так что не приходилось даже надевать рубашку, хотя в комнате, как и на улице, стало не по-летнему прохладно и сыро.
Но как же незаметно и быстро, но почти не оставляя потом воспоминаний, проходит проведённый дома отпуск!

***

Присущ ли человеку альтруизм изначально, или является он порождением его эволюции? Скорее всего и то, и другое, ибо человек от природы насыщен невиданным разнообразием возможностей, которые резонируют с доминантными тенденциями в обществе, порождая вспышки творческого подъёма и падения, романтизма и практицизма, созидания и разрушения, эгоизма и альтруизма. Общественные проблемы не давали покоя многим из тех, кому, казалось бы, совершенно ни к чему думать о них в связи с полной благоустроенностью своей собственной жизни. К таковым неравнодушным людям, оказывается, относился и заместитель начальника сектора Красноносов, высокий, статный и красивый мужчина, которого комсомольцы пригласили на свои занятия по политобразованию.
Политкружок «Кругозор» был организован комитетом для рабочих экспериментального цеха, и уже первое его занятие прошло неудачно – все томились, выслушивая скучно читаемый прикреплённым от парторганизации пропагандистом газетный материал.
- Если так неинтересно будет и дальше, то я не берусь больше приглашать сюда людей! – сказал после секретарь бюро цеха Орлов.
Положение с комсомольским политобразованием складывалось критическое; на занятие другого кружка вообще пришло четверо из сорока записанных – «ногами» комсомольцы выражали своё отношение к нему.
- Люди у нас все достаточно образованные, а предлагаемые Центральным Комитетом комсомола программы рассчитаны на школьников, – объяснил причину такого отношения пришедшему с проверкой начала учебного года второму секретарю горкома Жилину член нашего комитета и рабочий цеха Добрынин.
- Высокое образование не означает, что больше не нужно учиться, –  поправляя очки и поглаживая шагнувшие вверх залысины и поредевшие волосы, возразил Жилин. – Даже наоборот – по-настоящему высокообразованных людей как раз и отличает то, что они никогда не прекращают своё образование. Давайте в соответствии с вашими особенностями сами выберем программу и тему следующих занятий. – И предложил: - Недавно Красноносов, Игорь Александрович, показал мне результаты проведенного им очень актуального социологического исследования, давайте пригласим его.
- А тема какая?
- Об алкоголизме.
- Наши слушатели – не тот контингент …
- Вот так все – мы не пьём, мы здесь ни при чём. А судьба окружающих вам безразлична, что ли?
Так, с подачи Юрия Жилина, вышедшего в секретари горкома из нашего КБ, Красноносов оказался у комсомольцев. Поблагодарив за приглашение, он сел за стол и начал разговор.
- Я предложу вашему вниманию материалы, в которых обобщил свои многолетние попытки проанализировать проблему. Пить или не пить – вопрос становится уже не столь личным, если посмотреть на его социальные последствия. Судите сами: в стране пять миллионов алкоголиков, а потребление алкоголя вырастает ежегодно на одиннадцать процентов. Общемировой алкоголизм – по употреблению этилового спирта и по числу алкоголиков – с 1930 по 1965 год увеличился в пятьдесят раз! На следующем поколении может вообще закончиться история цивилизации как таковой… Я не запугиваю, но считаю, что все должны знать правду и не затыкать уши, когда слышим неумолимый приговор нашему видимому благополучию и беспечности. В 1950 году, – продолжал он, – деторождение на Земле давало 3% генетического брака, который сейчас приближается к 10%! Что будет через десять, двадцать лет? Если кривая пойдёт так же круто, то к концу нашего двадцатого века каждый четвёртый новорожденный будет физическим или умственным уродом. Но это, вы можете сказать, у загнивающих капиталистов так плохо обстоит дело, они мировую статистику портят. К великому сожалению, в нашей стране – победившего социализма! - тенденции таковы же: с 60-го года смертность неуклонно стала расти, и по той же причине. Эта проблема, к сожалению, касается и нашего города – города учёных и высокой культуры. Свободное время многие используют для того, чтоб убивать в себе личность…
- А как вы относитесь к культурному употреблению? – тут же задали ему вопрос весьма внимательные слушатели; вопрос касался всех присутствующих, не исключал я и себя, хотя пил редко и мало, полагаясь на  закон Парацельса – в незначительных дозах яд полезен.
- Культурное употребление? Культура человечества вообще имеет мало общего с алкоголем, в некоторых странах до сих пор его не употребляют совсем….
- А ведь бюджет государства в значительной мере пополняется за счёт продажи водки и вина?
- Да, так, но только кажется! «В отличие от капиталистических стран, которые пускают в ход такие вещи, как водку и прочий дурман, мы этого не допустим, потому что, как бы они ни были выгодны для торговли, но они поведут нас назад к капитализму»,  – говорил Ленин. К сожалению, в сталинские времена, когда проводили индустриализацию любой ценой, от такого подхода отошли. С экономической точки зрения идея, что «алкогольная добавка в бюджет» полезна, ущербна – она всегда перекрывается неизмеримо большими прямыми и косвенными потерями от алкоголизма…
Слушая Игоря Александровича, я думал о том, скольких людей загубило спиртное. Вот недавно Халтурин потерял под «этим делом» чувство осторожности, полез зачем-то на крышу дома, сорвался и полетел головой вниз, оставил сиротой своего маленького сына. На днях схоронили ведущего сотрудника конструкторского бюро, прыгнувшего «под градусом» со скалы на мелководье головой вниз … Многие в городе, с довольно высоким уровнем жизни, оправдывают известное выражение: «если люди не обладают достаточно высокой духовной культурой, материальное благополучие может превратиться в силу, разрушающую личность». 
- Для каждого из нас питие или непитие не есть дело безразличное, потому что каждой бутылкой, каждой рюмкой выпитого мы служим страшному, дьявольскому делу, от которого многие гибнут! – заключил Игорь Александрович.
- Ввести сухой закон, может быть?
- Ни в коем случае! Это уже было и ни к чему не привело. Только добровольно и снизу, чтоб от самих людей исходил отказ. Исходил из понимания чудовищных последствий массового и систематического отравления. Комсомольцы и молодёжь, за которыми будущее, должны понять это прежде всех.
- Такая проблема должна быть поднята на государственный уровень, – высказался Орлов. – Вы не пытались?..
- Пытался! Первое письмо я направил Хрущёву ещё в 1954-м году. Реакции никакой. Направил свои материалы в Президиум последнего съезда партии, побывал не раз и в Центральном Комитете. Челобитные остались без ответа, несмотря на положительный отзыв и поддержку многих учёных.
Занятие прошло интересно.
- Завершили обсуждение темы занятия осуждением партийного и государственного бюрократизма, – сказал я позвонившему на другой день Жилину.
- Хвастаетесь смелостью? – усмехнулся он. – Ну-ну!

***

Что-то работа перестала вызывать удовлетворение! Отнимают много сил и времени рутинные процедуры, составляющие девять десятых работы конструктора. Даже после вроде бы неплохо проведённого отпуска идти на работу неохота, какое-то чувство бесперспективности. Стал писать технические условия, для чего взял аналог, показавшийся мне формализованной нелогичной последовательностью действий и фраз – типа «наличие присутствия отсутствия», шаблоном.
- Делайте так же! – отверг критические замечания на сей счёт Кревин.
Встретив Балюкова в коридоре, попросил перевести из конструкторов в лабораторию. Знаю, что непросто это сделать, потому что уже ушли Абрамов, Грехов, и Лукашов в образовавшийся испытательный комплекс – мужчины бегут из конструкторов, и скоро там останутся, как у учителей и врачей, одни женщины.
- Валентин Васильевич, не могу я там больше работать!
И ничего больше. Коридор – не место для столь серьёзного разговора, но, по-видимому, что-то было в моей просьбе и выражении её такое, что он почти сразу согласился, хотя старался сохранить коллектив конструкторов.
- У меня счастливый день сегодня, – сказал поздно вечером смотревшей телевизор жене. – Перевели в лабораторию, хорошо пообедал, на тренировке легко поднимал вес, потом прочёл интересное…
Забера помолчала, потом вдруг сказала:
- Сегодня в столовой мною интересовался один мужчина…
 «У неё тоже счастливый день» – подумал я.
В лаборатории, которая значительно поменяла состав после закрытия разработки стенда и возглавлялась Никитенко, были одни мужчины, многие частенько сквернословили, курили на рабочих местах, несмотря на вышедший недавно запрет. Последнее вызывало протест некурящих и взаимные пререкания, доставалось и от уборщицы, которая, войдя со шваброй в комнату и обнаружив пепел и окурки, сразу начинала ругаться. Не смея возвысить голос на инженеров, она набрасывалась со всякими нехорошими словами, адресованными, конечно же, всем присутствующим, на длинного и нескладного монтажника Дайнегу, самого молодого и тоже курящего, и он, на ходу оправдываясь, поспешно покидал помещение:
- Я один, что ли….
Проблема разрешилась, как только тоже куривший Никитенко переместился в качестве заместителя в кабинет к Балюкову, и лабораторию – сначала фактически, а потом и формально – возглавил лишь изредка, в стрессовых ситуациях прибегавший к куреву Савинов. А матерщинники, в оправдание своё ссылавшиеся на пример некоторых высокопоставленных начальников, ругаться перестали после нескольких курьёзных случаев, когда выражались, не заметив присутствия вошедших дам, и те пожаловались на них.
- Лев Толстой ругался! – ворчал крупный и полненький Малков, первым нарвавшийся из-за этого на выговор от Балюкова.
- Хоть ты и толстый, но не Лев, – поддел его Дайнега.
- Ты хоть молчи, мать твою…
- Опять?
- Всё, больше не буду! – поднимал руки Малков, но продолжал ворчать: – Что же теперь, из русского языка ругань выбросить?
- Употреблять надо к месту, а не так, чтоб осквернять слух окружающих!
Впрочем, в лаборатории вскоре появилась выпускница Уральского политеха Чалова, приятная изящная чёрненькая девушка, и само её присутствие покончило с куревом и ругательствами навсегда. Правда, возникла новая проблема – в комнату началось паломничество холостяков.
Разработка дистанционно управляемого автоматического, в отличие от ручного предшественника, пульта ввода полётного задания в головную часть нового ракетного комплекса набирала скорость. В лаборатории сотрудники более конструкторов были осведомлены о назначении разработок и знали не из газет, что наш потенциальный противник, США, уже создал разделяющиеся боеголовки стратегических ракет – на одном носителе несколько разлетающихся на траектории по разным целям ядерных головных частей. Нужно было создать паритет заокеанским империалистам, не оставляющих со времени создания первыми ядерного оружия маниакального стремления к силовому диктату и мировому господству.
С пультом следовал целый комплекс связанных с ним приборов. Интересно очень, но тяжеловато – всё выполнялось на пришедших на смену радиолампам полупроводниковых приборах и малогабаритных реле, а в их сопряжении имелось множество не описываемых в технической литературе нюансов, которые познавались практически, порой уже в оформленных конструкторскими чертежами блоках. Тут-то по сотрудникам лаборатории и ударил бумерангом инициированный самими же переход на печатный монтаж – вводя в процессе отработки схемы даже незначительное изменение, каждый брал на себя ответственность за признание предшествующей работы конструктора зряшной. Что доводилось теми до сведения начальства, и виновник попадал под выволочку; так что требовалось некоторое мужество для признания своих ошибок. Но цена ошибки по мере продвижения разработки возрастает в геометрической прогрессии, и это, быть может, в большей степени вынуждало признавать их как можно раньше, и мыслить, и учиться, ворочая горы литературы в поисках исключающих промахи схемных решений. Больше творчества, но и ответственности, и если с блоком что-то происходит, то первым привлекается к ответу не конструктор, а схемник.
- Импульс вашего трансформатора получается вдвое короче требуемого, – звонят из цеха. – Приходите быстрее, а то у нас план горит.
 «Что такое? – ломаю голову, отправляясь на разборку в цех электромонтажа. – Теоретически возможно, если сложить все допустимые случайные отклонения параметров элементов, но такого же не бывает!...»
Прихожу на участок настройки, тупо смотрю на выдавшее загадку своё произведение, которое с удовольствием и тщательно рассчитывал. Подозрительно тонковат что-то сердечник!
- А у вас… два феррита поставлено? – в задумчивости щупаю паучок-трансформатор, развесивший усики-выводы. – Или только один?
- Один!
- Поэтому и импульс в два раза короче. Два же должно быть!
- Разве?
- Конечно! Смотрите чертёж.
На сей раз повезло, но не заводчанам, которым придётся признать задел негодным и срочно, быть может, даже сегодня же, переделывать его.

***

Задача испытательного подразделения – лётные испытания изделий в целом, а не компонентов всей разработки, и нет там специалистов, кому бы дать новую задачу – сопряжение пульта с аппаратурой стартового комплекса, и кто бы взял на себя ответственность за эту часть работы при испытаниях. Так что после некоторых препирательств начальников секторов и взаимных обвинений в умении свалить свою работу на других, или «спихотехнике», главный конструктор принял волевое решение направить на полигон разработчиков. Как раз в это время часть работы, связанная с порученным фрагментом схемы была завершена, и меня сочли более всех в лаборатории свободным и подходящим для участия в испытаниях.
Для выезда на полигон следовало соответствующим образом экипироваться в казённые одежды. На складе впрок – погода стояла пока ещё тёплая – выдали унты и полушубок, даже вполне приличные брюки и вызывающе модный, за неимением других, красный пиджак. Выписали командировку на тридцать суток и выдали командировочные документы от имени какой-то воинской части. Возникло опасение, что жена опять поднимет крик – бросаю, мол, на неё детей, но сделало своё дело обещание хорошо заработать, что позволит со временем купить машину – такая страсть вдруг овладела умом супруги после того, как она вышла на работу из декретного отпуска, финансовые проблемы семьи решились, и мы «прибарахлились» мебелью. Так что расстались мирно.
Конечно, хотелось знать, куда мы едем, но задавать такие вопросы и отвечать на них не принято. Даже у своих знакомых – недавно перешедшего из нашего сектора в испытатели Мельничука. Двухчасовый перелёт бригады испытателей рейсовым самолётом – и мы в знойном Ташкенте, где, изнывая от жары, сели в автобус, идущий на железнодорожный вокзал.
- Вы с «Пахтакором» играть приехали? – оглядывая всю нашу компанию, вдруг серьёзно спросил нас один пассажир славянской национальности, а таковых здесь, в автобусе по крайней мере, большинство.
- Ага! – в шутку ответил Доценко, самый молодой из нас.
- «Локомотив»? – обрадовался дружелюбно настроенный пассажир, так что шутка кажется очень неудачной и нам самим, но деваться уже некуда.
- Да!
- Желаю удачи! – он искренен и восторжен тем, что встретил команду приехавших футболистов.
- Спасибо!
В воинских кассах, где очередь поменьше, взяли билеты на отходящий вечером московский поезд до какой-то станции Тюра-Там. Теперь в нашем распоряжении целый день и можно ознакомиться со столицей Узбекистана.
- На базар?
- Нет, сначала город осмотрим.
Я оглядываю с опаской небо – не будет ли грозы, на горизонте собрались плотные белые облака.
Набив несколько ячеек автоматической камеры хранения своими вещами и одеждой, покупаем карту города и налегке оправляемся в путь. Пешком, чтоб лучше рассмотреть великолепно, с сочетанием модерна и восточных архитектурных традиций, усилиями всей страны отстроенный после недавнего сокрушительного землетрясения центр – Сквер Революции, побывать у театра Навои, в историческом музее, посмотреть на зелёный газон уютного центрального стадиона, где в холодную пору года проводятся международные встречи сборной Союза; на выцветшей таблице чемпионата напротив аутсайдера – местной команды «Пахтакор» – не очень грамотными, но активными болельщиками нацарапано неровными буквами: «ПАЗОР!».
Большинство узбеков одеты современно, но встречаются и в чалме, и в цветных перепоясанных халатах, и в галифе, сапогах и калошах; и всего лишь однажды увидели женщину в чадре. Уже на обратном пути заглядываем в харчевни, у расположенных прямо на тротуарах мангалов едим с горячих шампуров дешёвые шашлыки и запиваем не очень вкусным, хоть и тёплым, пивом, которого здесь в изобилии. Потом, минуя чудом уцелевшие от стихии глинобитные строения, пошли, разморенные и уже уставшие, на большой и шумный базар, самый ближний от вокзала – чтоб нести недалеко покупки.
- Там тоже неплохой фруктовый базар, – пояснил новичкам начальник бригады Абрамов, не по возрасту рано облысевший и хорошо играющий в волейбол здоровяк. - Так что брать стоит только на дорогу.
Я оглядываюсь на небо – на горизонте всё те же белые облака. И только тут догадываюсь – это же заснеженные вершины гор, каких видеть издали ещё не приходилось!
Скорый поезд шёл почти без остановок по жёлтой полупустыне с чахлой растительностью – не на чем задержать взгляд. Члены экспедиции отсыпались и чаще обычного бегали в туалет – сказывалась непривычная диета: большое количество съеденных во время ужина фруктов и овощей. Где-то к полудню стали собираться к выходу, и – лишь только миновали внезапно возникшие огромные чаши космических антенн на возвышенности, в отдалении от дороги, поезд затормозил, и мы вышли на совсем небольшой станции с аккуратным, не в пример другим попадавшимся в пути застеклённым вокзалом. За ним стояло селение казахов с невзрачными глинобитными домами и кривыми узкими улицами, вдали виднелись современные пятиэтажные дома.
На автобусе мы проехали КП, где солдат проверил командировочные документы, и далее – по небольшому городку на площадь перед шикарной, чем-то похожей на санаторные корпуса,  гостиницей, рядом с которой находилась служба по оформлению прибывших.
- Байконур! – только тут пояснил мне уже бывавший здесь Калугин.
Оформив в течение часа документы, мы направились в гостиницу, которая называлась «Центральной», но нас оттуда быстро «отшили» – мест нет. Очень жаль, что в таком замечательном месте нас не принимают, и мы направляемся за угол, где в здании типичного общежития расположена другая гостиница, однако и там свободных мест не оказалось. Вот это да! Знакомая всем командированным проблема, которая на больших предприятиях решается наличием собственных ночлежек, а как же здесь? Куда нам деваться в этом закрытом городе? И после препирательств с администратором нам всё же выделяют одну на всех большую комнату с тесно расставленными железными кроватями.
- Все свободны, – дал команду Абрамов. – Завтра в семь на мотовозе выезжаем на площадку.
Мы с Калугиным пошли осмотреть легендарный город, связанный с выдающимися успехами страны в освоении космоса. Отсюда уходили в полёт первые космонавты Юрий Гагарин, Герман Титов, отправлялись космические корабли… Автоматическая станция на Венере, облёт Луны с возвращением аппарата, а потом мягкая посадка на ней – явно готовится полёт туда и человека. Никогда не думал, читая в детстве фантастику Жюля Верна, относил к далёкому будущему, а оно может случиться на нашем веку.
Днём залитый солнцем городок пустынен, и смотреть в нём нечего. Несколько улиц с однообразными домами, за Дворцом офицеров – копией нашего Дома культуры – парковая зона с чахленькой поливной растительностью, переходящая в открытое пространство на излучине мутной Сырдарьи. Ещё один небольшой парк с мемориалом погибшим при испытаниях ракетной техники. Неизвестные стране трагедии, одна из которых массовая – с фотографий на нас смотрят молоденькие лейтенанты – десятки наших сверстников, жизнь которых прервалась на взлёте.
- В шестидесятом ракета Янгеля на старте рванула, – пояснил Калугин.
Молча мы возвращались в гостиницу.
- Ты женат? – спросил я его.
- Как тебе сказать… – ответил он. – И да, и нет.
И поведал свою семейную историю. Возвращается из командировки, а дома какие-то звонки – берёт трубку, там молчат. Жене, стало быть, звонят. Слово за слово – и разлетелась семейная жизнь в пух и прах. Жаль только дочь!
- Пошли выпьем где-нибудь в честь приезда, – предложил он.
Обычная история с работающими подолгу в командировках – многие уже разведены. Я посмотрел на его угловатое лицо, прорезанный не по возрасту глубокими морщинами лоб, короткую немодную стрижку, грустные светлые глаза. Слегка подзапущен и, насколько известно, попивает, заглушая душевные страдания. И вчера в поезде, похоже, бегал в вагон-ресторан за этим.
- Перестань мучить себя и начни новую жизнь! – отказавшись от предложения, посоветовал я ему.
Мы вошли в гостиницу, поднялись на второй этаж. В холле перед телевизором неожиданно много людей, смотревших какую-то муть.
- Чего это они на ерунду такую уставились?
- Места заняли, скоро трансляция футбола. Отборочный матч чемпионата мира.
Мы вошли в многоместную нашу комнату, высушенную так, что першит в носу. Все лежат и ходят раздетыми. Даже когда наступил вечер, не прекращались разговоры, стучали в домино, курили вонючие сигареты у раскрытой форточки, хотя дым тянуло обратно. Да, непросто будет жить месяц в такой обстановке!
Ночью в комнату вдруг заявился ещё один наш – Сверчков, пухленький пройдоха-кладовщик. Мест, конечно, не было, но он позвонил, не постеснявшись разбудить, какому-то армейскому чину, спросонья тот не разобрал, кто это, но на всякий случай дал команду немедленно поселить. А ещё через день прибыли, быстро оформились и поехали вместе с нами на площадку Стоцкий, Потеряев и массивный руководитель конструкторов Тиханэ, бывший баскетболист студенческой команды, а ныне тяжеловес, – три толстяка, как в шутку окрестили их здесь.
Все в сборе, и работа закипела.