Заснеженная даль. Ч. 3, гл. 2

Глава вторая


Задолго до выезда испытательной бригады на заключительные пуски на северный полигон беспосадочным рейсом ИЛ-62 на Камчатку, на «финиш» пусков на максимальную дальность, вылетела другая бригада, в состав которой вошёл и Сергей Попов. Ожидая как можно быстрее увидеть «край света» и Великий океан, он почти непрерывно смотрел в иллюминатор, что не скажешь про других членов бригады, разморённых длительными ночными перелётами и не вызывающим особого восторга предстоящим привычным многомесячным пребыванием в командировке.
Наконец самолёт качнулся и пошёл на снижение, пробил густые облака, и внизу показалось множество покрытых снегом островерхих сопок. Время от времени то слева, то справа по курсу появлялась самая высокая из них, Карякская, с высоты полёта должна была видеться и знаменитая Ключевская сопка, но невозможно сориентироваться и найти её среди множества возвышенностей, едва отличимых от таких же белоснежных облаков, при крене занимавших весь вид из иллюминатора.
- Вон она, красавица! – запахивая ворот полушубка от прохладного ветра, встретившего выходящих из самолёта, кивнул в сторону возвышавшейся совсем, казалось, недалеко от аэропорта четырёхкилометровой сопки Ковальчук.
- Ключевская?
- Нет, та дымится постоянно.
Они сели в автобус до Приморска, где в какой-то невзрачной конторке их определили на стоящие у стенки тихой уютной бухты и в скором времени отплывающие в океан на «финиш» корабли измерительного комплекса – на «Чумикан», в двухместную каюту на второй палубе, где располагаются старшие офицеры.
- От и будем болтаться тут аж три мисяца! – сказал флегматичный Ковальчук, занимая верхнюю полку, чтоб меньше тревожили.
Оставив вещи, Сергей поспешил прогуляться по палубам гигантского корабля, осмотреть с него окрестности, стоявшие недалёко на обслуживании подводные лодки и остальные корабли испытательного  комплекса – штабной «Спасск» и «Чукотку». Прикинул, как можно поддерживать физическую форму за месяцы пребывания в тесной каюте на корабле: бегать по кругу верхней палубы – сто восемьдесят шесть метров, как узнал потом точно, играть в волейбол мячом, привязанным к скользящей по натянутому тросу леске, узнал, что имеются и гири.
Путь Тихоокеанской океанографической экспедиции к экватору по неприветливо серой и неспокойной воде занял две недели. Гигантский океан был отнюдь не тихим, особенно на подходе к сороковым широтам, где корабли встретили сначала быстротечные ливни с непроницаемой для взгляда стеной воды, а потом тяжёлые тучи заслонили всё небо. На корабле задраили выходы, и только из штурманской рубки можно было поглядеть, как огромные, меняющие свой зеленоватый цвет волны перекатывались через палубу. Крен высоченного, более чем стометровой длины корабля порой достигал семнадцати градусов даже при килевой качке. А на боковой крен и смотреть страшно – казалось, находящийся под верхом мачт огромный шар защитного кожуха антенн вот-вот скатится за борт. И лежать в каюте, в полумраке за закрытой бронированной шторкой, не очень приятно, когда оказываются попеременно внизу то ноги, то упирающаяся в стенку голова. Кто-то при шторме терял аппетит и совсем не хотел есть, кто-то не принимал ничего, кроме квашеной капусты и солёных огурцов, а на кого-то, оказывается, и на Сергея в их числе, нашёл самый настоящий жор; в кают-компанию он не опаздывал и ел там основательно за себя и «за того парня», незаметно прихватывал с собой даже хлеб, но собственный вес, за которым он по привычке следил, тем не менее падал.
Однообразие не прекращающейся ни днём, ни ночью качки со временем осточертело, но, когда вошли в заданный квадрат возле экватора, где-то в районе Маршалловых островов, океан притих, как будто перегрелся и устал от зряшной игры огромными своими волнами. Легли в дрейф среди шмыгающих, словно торпеды, в прозрачной воде под самым бортом акул, под палящим тропическим солнцем, когда поручни раскалялись так, что обжигали руки, да ещё при стопроцентной влажности.   
 Пришли не одни – на горизонте появились контуры напичканных антеннами разведывательных кораблей США, приплывших с недалёких отсюда Гавайских островов.
- Тут они, как всегда!
По корабельной трансляции передали записанное радистами сообщение ТАСС – в такой-то период Советским Союзом будет произведен пуск ракет-носителей в район Тихого океана, ограниченный окружностью в пятьдесят морских миль с координатами 240 30; северной широты, 1710 10; восточной долготы… Как раз это место! В целях безопасности выражается просьба к другим государствам, чтобы их морские и воздушные суда не заходили в указанный район, но активность янки всё более возрастала. То они срывали бурлящей водой из-под винтов оставленные для ограждения опасной зоны боевого поля буи, то подходили столь близко, что виднелись даже лица моряков на палубах, слышалась музыка. Или вдруг пристраивались сзади и выбрасывали вымпелы, по правилам морского судоходства вежливо запрашивая разрешения на обход по правому или левому борту, как будто в океане мало места. Получали разрешение и, проходя вдоль борта, приветствовали наших по морской традиции гудками и приспущенным флагом – давно не виделись! – и демонстративно готовили шлюпки, жестами предлагая нашим перебраться вплавь к ним – перебежать. На кораблях в таких случаях объявлялась боевая тревога и тем приходилось тщетно тратить свои усилия на находившихся из любопытства на палубе представителей промышленности, политически подкованных и не поддающихся на провокации. Всё чаще стали появляться и их самолёты – огромные «Геркулесы» и «Орионы», на бреющем полёте облетающие наши корабли и разбрасывающие около них гидрофонные  радиобуи – для ретрансляции слышимых за сотни метров разговоров и команд; в дальнейшем эти самолёты делали на лету и забор воды с места падения головных частей.
- Ведь раньше нас о пуске узнают, черти! – кивнул в их сторону основательно загоревший Ковальчук.
Пуски прошли удачно, вся информация с траектории получена и расшифрована. Эскадра экспедиции развернулась домой. Приблизившийся в последний раз американский корабль «Observer Iland» выбросил вымпелы: «Благодарим за совместную работу! Желаем счастливого плавания!».
Сделав утреннюю пробежку по вертолётной площадке, позавтракав в компании офицеров, поговорив с ними об удачно проведенных пусках, о жизни, в хорошем настроении Сергей отправился в свою каюту, вспоминая приятный сон – он с молодой женой своей стоят перед выросшим кедром, который посадили при рождении сына, смотрят, как из раскрывшихся оболочек выпадают коричневые орешки.
Ещё в тот день посмотрели уже в который раз воспроизводимый передвижным киноаппаратом по частям, с остановками на перезарядку, фильм «Операция “Ы” и другие приключения Шурика», для разнообразия и смеха над смешной и без того картиной ускорив прокрутку ленты. А вечером помылись в бане, где было не очень жарко – пекло всем надоела, – и голые офицеры на полках играли в шахматы. Намылился и хотел смыть мыло, да не тут-то было! – из опреснительной установки едва капало, а забортная вода, которой изобилие, мыло не растворяет и не смывает.
Немного омрачало настроение Сергею недовольство им со стороны командира корабля, капитана первого ранга, человека небольшого, но весьма сурового. За то, что подсел в вертолёт, с  командиром которого сложились хорошие отношения, даже тот подарил ему «тропическую» пилотку с козырьком, и без разрешения слетал на курсировавший невдалеке штабной корабль эскадры. А ведь сделал он это не столько для того, чтоб повидаться с находившимися там друзьями, сколько для согласования с ними предстоящих действий по обработке результатов испытаний. Командир корабля наказал вертолётчика и, выражая недовольство, бросал свои мрачные взгляды на Сергея, хотя к представителям промышленности на кораблях всегда относились весьма уважительно.
Как раз приближался Новый год, и на корабле готовился концерт художественной самодеятельности; Сергей заготовил, с учётом сложившихся взаимоотношений, выступление: «Товарищи чукотинцы! Мы, представители промышленности, работники тыла, находимся здесь, вместе с вами, в просторах Великого океана, для выполнения ответственного правительственного задания, проведения испытаний грозного оружия, так необходимого для защиты рубежей нашей Родины….». И добавил строки из стихотворения Твардовского:
Урал! Опорный край державы,
Её добытчик и кузнец,
Ровесник древней нашей славы
И славы нынешней творец…

***

Успешное завершение пусков отмечали и на северном полигоне, в Северодвинске. Уже отбыли домой главный и ведущий конструкторы, и накануне отлёта домой, с билетами на завтрашний рейс, с хорошим настроением испытатели собрались за столом самой большой из трёх комнат гостиницы. Начальником испытательной бригады на сей раз был Гопаца. Так получилось, что незадолго до выезда сюда вызвали его к начальнику сектора, сказали, что в связи с возросшим объёмом работ планируется Дмитракову оставаться только заместителем начальника сектора и спросили кто, по его, Гопацы, мнению, может быть вместо того назначен начальником отдела. Подумав немного, Виктор назвал несколько разных фамилий.
- А как вы смотрите на то, что мы будем рекомендовать вас? – вдруг спросил его сидевший за столом напротив Юрий Лукич.
- Меня? – удивился Виктор такому неожиданному предложению руководителей. – Да я… недостаточный ещё опыт, есть специалисты постарше… Да и не член партии к тому же…
- С парткомом мы уже говорили – проблем не будет. Подавайте заявление.
Слушать его возражения не стали, на собрании поставили в известность коллектив и вскоре издали приказ о назначении исполняющим обязанности начальника отдела, с чем он и уехал. Знал, что есть в отделе недовольные тем, что с должности старшего инженера он вдруг обошёл начальников групп, понимал, что имелись амбициозные люди, и среди них, к сожалению, и считавшиеся до сих пор друзьями, а теперь почувствовавшие себя обойденными и ущемлёнными. Так что в экспедиции привыкали к новому начальнику и присматривались, не изменился ли он в связи с повышением, как это бывает с некоторыми.
Произнесли тост за успешное завершение работ и года.
- Наша трудная работа завершена успешно, – сказал Гопаца. – С нашими смежниками-промышленниками и военными мы создали достойный противовес потенциальному противнику, достигли паритета с ним. Создан морской ядерный стратегический комплекс, который надёжно будет стоять на страже рубежей нашей Родины.
Произнесли ещё не один тост и за удачу, и за коллег, и за оставшихся дома жён, и за себя; выпили сколько кто хотел. Вообще к выпивкам в экспедиции относились отрицательно и все знали, что ответственный за режим обязан фиксировать их в своём отчете, откуда эти сведения перекочёвывали, должно быть, в личное досье. Но тут мероприятие коллективное и весьма значительное, разведённый спирт на стол подавали по традиции, никто этот факт не регистрировал, если только не болтать за столом лишнего, так что все расслабились.
Вскоре участники застолья разбились на отдельные не слушавшие друг друга группы, и каждый старался говорить о всяком, а получалось преимущественно о своём.
- …Идём на посадку, солнце светит, – делится воспоминаниями Придачкин. – Вдруг пилот задёргивает перед собой шторки и объявляет: «Идём на посадку в сложных метеорологических условиях с ограниченной видимостью». Им тренироваться надо, а мне каково? Брякнемся, думаю, сейчас…
- Что на подлодке особенного? – рассказывает находившийся в ней во время пуска Севастьянов, недавно перешедший в испытатели из отдела Балюкова. – А ничего! Теснотища…
- … Что-то вельбот никак на корабле перед выходом в море закрепить не удавалось. И – вы представляете? – продолжал Придачкин. – Выходит сварщик и приваривает его. Ну, думаю, не дай бог мне на этот корабль попасть. Так нет же – прямо на него в конце концов и угодил…
- Я, наверное, в Нижний Новгород уеду с теми, кого туда с нашего предприятия сейчас переводить собираются, уже даже договорился, – грустно сказал Виктору Ковригин. – С женой разводиться решил окончательно. Да и родители мои в тех краях. Дочку только оставлять жалко…
- …Армянское радио спрашивают: «Правда, что Акапян “Волгу” выиграл по лотерее?». «Правда! – отвечает радио. – Но не в лотерею, а в очко, и не “Волгу”, а сто рублей. И не выиграл, а проиграл»…
Вдруг кто-то запел, остальные подхватили:
Лодка диким давлением сжата,
Дан приказ дифферент на корму,
Это значит, что скоро ребята
В перископы увидят волну…

***

Вместо уже ставшего привычным длинного пути с пересадкой с выбиванием билетов на переполненные поезда из Ташкента было решено воспользоваться транспортным самолётом и переправить на полигон испытательную бригаду вместе с изделием. Когда мы на выделенном автобусе приехали в аэропорт, контейнер был уже установлен в зафрактованный ЛИ-2 и надлежащим образом закреплён для транспортировки. Самолёт с непривычно круто задранным вверх носовым обтекателем стоял на краю бетонного поля под присмотром двух крепких молодых людей в форме железнодорожников – переодетых солдат охраны, обычно ездивших с поездами. После недавнего трагического случая с расстрелом одним из солдат всей поездной бригады сопровождения спецвагона я стал прикидывать, к каким последствиям могло бы привести подобное в полёте, но отогнал глупые мысли и стал рассматривать небо, над которым сгущались тучи.
- По метеоусловиям вылет, говоришь, может быть задержан? – переспросил Юрий Скурихин засомневавшегося тоже в возможности вылета Мельничука. Да, словоохотливый Скурихин, невысокий и подвижный, с недавних пор стал нашим испытателем, даже успел отрастить в командировке бороду-шотландку. – Да такой самолёт в любую погоду полетит! – продолжал Скурихин, обращаясь к молодым членам бригады. – Я помню случай…
Вдруг прямо на бетонку лётного поля выехала и подкатила к стоянке чёрная «Волга», которую мы узнали – наша, директорская. Из неё вышел сам директор – невысокий пухленький Ломинский уже в генеральской форме, издали сдержанно поздоровался с нами. Неторопливо он подошёл и негромко переговорил о чём-то с находившимся здесь же в ожидании командиром экипажа, постоял с ним ещё немного. Глядя на директора, я испытывал двойственное чувство; с одной стороны, легендарная личность – как говорили, был «хозяином» вышки для взрыва первой атомной бомбы и даже сохранил ключи от неё, вставлял в неё капсули-детонаторы. Ещё и мой земляк, родился и окончил школу в Казатине, учился, как и я, в Киеве. С другой – бюрократ, при котором непомерно разрослись управленческие службы, а на обращения трудящихся с их нуждами отвечал просто: «Мы вас здесь не держим!» C трибуны профсоюзной конференции! Известный издавна способ решения: нет человека – нет и проблем.
Попрощавшись с экипажем и, так и не подойдя, а лишь кивнув нам издали, директор-генерал уехал. А вскоре и мы по команде залезли по низенькому трапу в салон, уселись на жёсткие откидные сидения вдоль бортов. Штурман удалился, плотно закрыв за собой заедающую раздвижную дверь в пилотскую кабину. Непривычно громко заработали моторы один за другим, затрясся, завибрировал весь корпус, и самолёт вырулил на взлётную полосу. Постоял, как будто раздумывая и прицеливаясь, затем, как бы проверяя свои силы, натужно взревели на взлётном режиме двигатели, и, всё чаще отсчитывая на разбеге неровности бетонного покрытия, устремился вперёд.
Холод в негерметичном салоне почувствовался, как только набрали высоту, и мы стали вытаскивать из сумок куртки и джемперы. Впрочем, летели не так уж и высоко, быть может, из-за нас, пассажиров грузового салона, а может, из-за плотно подступавшей облачности: летели мы в каком-то затенённом исполинском каньоне – на километры вверх и вниз – с причудливыми гигантскими разрывами и завитушками на стенах. С лёгкостью создавая и разрушая подобные циклопические завораживающие сооружения, природа демонстрировала свою невероятную мощь, и, может, лучше и безопаснее было бы держаться подальше, лететь на современном реактивном лайнере, глядя свысока на всю эту необъятную белую мглу. Но до чего же красиво!
Наблюдать в иллюминатор вскоре надоело, и мы организовали завтрак – закуску и спиртное «для согрева» взяли с собой по предварительной договоренности. И лишь после застолья обратили внимание, что от облаков и следа не осталось, совершенно чистое и солнечное небо кругом, а совсем недалеко внизу пустынная Тургайская степь с солончаками, и мы недалеко от цели. Байконур, однако, нас сразу почему-то не принял – сели рядом, в Кзыл-Орде. Вышли на раскалённую бетонку погреться, а вскоре от жары места себе не находили, тщетно пытаясь скрыться от солнца в тени под крылом. Когда же взлетели, снова стали натягивать на себя всё что есть – насколько, оказывается, тонка и очень хрупкая, должно быть, прослойка жизни на подогреваемой солнышком поверхности Земли!
На Байконуре бригаду встретил наш шустрый «пазик» и без промедления привёз в коттеджи – насколько же изменились условия нашего пребывания здесь со времени первых поездок, когда с трудом выбивали места в гостиницах! Двухместные номера, души, настольный теннис на веранде. Ходи в чём хочешь – нет ни одной женщины поблизости; немаловажный фактор, ибо через неделю-другую после приезда видеть их означало терять спокойствие.
-  Вот так бы всегда! – сказал Скурихин. - Четыре часа – и на месте, вместо суток пути.
- Так в Ташкенте не побывали.
- На обратном пути будем.
Уже на следующий день, быстро оформив документы – у многих из нас уже имелись постоянные пропуска, мы выехали автобусом на площадку. Знакомая узкая асфальтная лента в выжженной глинистой степи вдоль пустынного железнодорожного пути; сразу за станцией, на возвышенности огромные чаши антенн космической связи, потом расположенные с интервалом в десятки километров огромные монтажные корпуса и пусковые площадки. Наша площадка самая последняя на этом пути, упирающемся в Т-образный развилок  – направо в нашу часть, налево – к каким-то военным морякам, чёрная форма которых в степи казалась странной.
Привезённое с нами изделие – один из компактных блоков разделяющейся головной части – было уже в зале и готовилось к контрольному циклу. Назавтра планировалось вывезти на стыковку с носителем, и наши испытатели засуетились вокруг него. Мне пока делать было нечего, и я спросил осмотрительного и осторожного подполковника части Гармонова, с которым работал в паре, как вела себя в наше отсутствие техника – пульт ввода полётного задания и имитаторы на контрольно-регламентных машинах. Он сказал, что всё в порядке, предпусковые проверки прошли нормально.
В монтажный зал на сей раз доступ был ограничен – комплектация с взрывчаткой, так что следовало пристроиться где-то в другом месте и ждать исходные данные на пуск. Увидев, что я болтаюсь без дела, ко мне подошёл капитан Кулаев, скучавший по лесам, дождям и снегам уралец, и попросил помочь разобраться с управлением железобетонной дверью каземата – что-то не срабатывало в её электроприводе. Не очень хотелось отвлекаться на какие-то посторонние дела и лезть в каземат, но я согласился, и мы вошли в обвалованное землёй сооружение с последовательно закрывающимися тяжёлыми железными дверьми, со штурвалами ручек, с отодвинутой наполовину стеной на рельсах – иначе и не скажешь про эту дверь! Я взглянул на схему автоматики этого многотонного сооружения и удивился – ни одного знакомого изображения элементов; как сильно изменилась за короткий срок система обозначений, и как же понять, как работает незнакомая схема.
- Давайте тестер, будем изучать, что и как обозначено!
Мы взяли прибор и стали искать доступ к элементам привода.
- Вот концевой выключатель раздавлен! – показал я на запавшее за рельс развороченное реле. – Похоже, дверь из-за этого дальше и не двигалась.
- Точно! – оживился и даже обрадовался Кулаев. – Но почему это произошло?
- Должно быть, крепление от вибрации при движении постепенно ослабло и реле попало под каток.
Капитан занялся ремонтом, а я с удовлетворением покинул мрачный каземат и вышел на залитую солнцем площадку, где меня, оказывается, уже искали - навстречу семенил, поблёскивая очками, приехавший из штаба Владимир Бобров с утверждённым полётным заданием. Мы с представителем части уединились, проверяя друг друга перевели полученные цифры в двоичный код и, извлекая пинцетом из спиртовой ванночки промытые посеребренные контакты, заложили кодировку в контактные устройства. Закрыли и опечатали их, положили до  утра в сейф. Вот и вся работа на сегодня!
На пуск мы выехали очень рано на другой день. Было уже достаточно светло и тепло, так что спать не хотелось, пока автобус не тронулся и не стало укачивать. Но попробуй засни при тряске;  ни спать, ни читать, глазеешь по сторонам на надоевший привычный пейзаж – жёлтую степь с выгоревшей травой с одной стороны, пусковые площадки с другой.
Мы находились на площадке, откуда в безопасности издали не раз наблюдали старты стремительно уносящихся в небо ракет. Но что такое – время прошло, а намеченного пуска нет? Перенесли из-за непогоды на финише? Или ещё что произошло? Я отправился к складу, где можно  скоротать время, лёжа на боку на одной из широких полок для аппаратуры, как вдруг увидел у проходной машущего мне рукой дежурного офицера. К площадке уже подъехал быстрее обычного несущийся «газик», из которого выскочил обеспокоенный Гармонов:
- Быстрее сюда! Полётное задание не прошло!
Вот это да! Случались сбои, но мы же не зря провозились с их устранением целый месяц, облазили и просмотрели с осциллографом все цепи на пусковой, защитились основательно от наводок фильтрами… Неужели опять? Да ещё перед пуском? Какая неприятность!
- Куда быстрее? – переспросил я.
- На комиссию вызывают! Поехали.
- Кого вызывают? – садясь в машину, на всякий случай переспросил.
- Тебя вызывают, кого же ещё!
Но что же я могу сказать комиссии? Что наша аппаратура, судя по результатам предполётных проверок, должна работать нормально? Впрочем, некоторые члены комиссии по испытаниям уже вернулись на пусковую площадку и были спокойны – всем, по-видимому, стало ясно, что на сегодня пуск сорван окончательно.
- Как вы считаете, что произошло? – строго спросил председатель комиссии, когда я предстал перед ним.
- Не могу ничего сказать! – пожал я плечами. – Разбираться надо.
- Снимаем головную часть! – дал команду председатель.
 К обеду головную часть вернули в сборочный зал. План действий к этому времени уже был намечен и через имитатор бортовой сети ракеты я собрал тракт ввода задания.
- Всем посторонним выйти, изделие снаряжено! – прозвучала команда, но никто из присутствующих – заинтересованных происшедшим представителей промышленности и заказчика – не шевельнулся; впрочем, когда через несколько минут я включал аппаратуру, то заметил, что ряды наблюдавших всё же значительно поредели.
И раз, и два, и дальше, даже при крайних допустимых уровнях напряжении питания, всё работало нормально. В чём же дело? На чём сказывается разница между этими цепями и теми, что на пусковой установке? Версии выдвигались и опровергались одна за другой. Сообщили о происшествии домой, но и там ничего не могли сказать, предположить и предложить – разбирайтесь на месте. А от нас ждали ответа – ведь пуск перенесли лишь на сутки.
Выдвигали и опровергали одну версию за другой. Где-то после часа ночи я понял, что уже совершенно ничего не соображаю и не могу делать, и решил хоть немного передохнуть. Ушёл на склад экспедиции, взял у полусонного кладовщика Сверчкова длиннополый тулуп, залез на жёсткую полку, прижался к шершавой стене, чтоб во сне не скатиться и не упасть. Проснулся в четвёртом часу, сразу оживился от размышлений над нерешённой проблемой и пошёл в зал продолжить поиск, но с удивлением обнаружил затишье; оказалось, что и я никому там не нужен. Встретил клюющего носом нашего военпреда и спросил, не знает ли он, что все намерены делать дальше, и тот ответил довольно тупо, без эмоций, что причина уже найдена.
- Как так? – крайне удивился я. – И что же?
- Пока мы тут всякие околонаучные гипотезы строили, кто-то вставил бумажку между разъёмами, состыковал их и обнаружил, что бумажка целёхонькая. Нет стыковки с ракетой! Брак в изготовлении.
- Да? И что же теперь?
- Раздают взыскания виновным и самолётом срочно везут новые разъёмы.
С чувством свалившегося с плеч огромного груза я вернулся на склад досыпать.
- Дай спирта чуть-чуть, а? – растолкал я спящего на стульях Сверчкова.
Он посмотрел на меня, крупно моргая спросонья и решая, давать ли спирт без разрешения начальника экспедиции, потом с шумом раздвинул стулья, поднялся и полез в сейф, спросил:
- Ну, что там? Выяснили причину?
- Да! Бракованный разъём стоит.
- Хватит? – он подал мне наполненную на четверть спиртом алюминиевую кружку. – Хлеб тут у меня есть, возьми.
Приближалась заключительная стадия лётных испытаний, на которую приехали наши руководители с заместителем главного конструктора Стоцким. На пуске я пристроился в легковую машину к ним и проехал на наблюдательный пункт. Оттуда было хорошо видно, как на расположенной в километре пусковой площадке вспыхнуло пламя, озарившее предрассветный полумрак, и из шахты вырвались клубы дыма, как бы нехотя стала подниматься ракета и затем, быстро ускоряясь, унеслась в небо, оставляя в уже освещаемой солнечными лучами выси инверсионный след. Теперь только транслируемые по громкоговорящей связи сообщения информировали присутствующих о ходе полёта. Сообщили и о нормальном, по предварительным данным, срабатывании головной части на финише. Председательствующий в Государственной комиссии по испытаниям комплекса генерал подошёл к столу с правительственной связью:
- Задание Центрального Комитета Коммунистической партии и Правительства по разработке комплекса успешно завершены. На вооружение Ракетных войск стратегического назначения подготовлено новое современное оружие, обеспечивающее полный паритет с потенциальным противником…
***

Посетить соседнюю «сороковку» так, чтоб не на один день – приехали и уехали, как уже бывало, а походить, посмотреть легендарный город, где начиналась наша атомная промышленность, было давним желанием. И когда стало известно, что там пройдут соревнования Спартакиады спортивного общества по штанге и что не стоит упускать возможность попасть туда, пристроившись к нашей команде представителем или судьёй, я подошёл к выбранному недавно председателем городской федерации тяжёлой атлетики Галицкому.
- Нет проблем, давай паспортные данные на заявку! – сказал этот покладистый и весьма общительный парень, электрик городского хозяйства.
Когда-то своим появлением на помосте напугавший тяжеловеса из «сороковки» Бабича. Тот поинтересовался у соперника, с какого веса он начнёт жим. «С шестидесяти» – ответил лишь недавно занявшийся штангой Галицкий. «Сколько-сколько?– переспросил изумлённый «тяж»; штангисты в разговорах меж собой слово «сто» не говорят как само собой разумеющееся. – Сто шестьдесят?!» «Да нет, только шестьдесят!» – скромно пояснил Галицкий.
Мест в гостинице для большого числа приехавших на соревнования штангистов не хватало, и команды разместили в зимнем игровом зале на раскладушках и матах, что было, конечно, не очень удобно, но приходили мы туда разве что только на ночлег. Спортивных судей, как всегда, тоже недоставало, и главный судья Лев Никифоров, он же главный тренер «сороковских» штангистов, высокий и стройный недавний тяжеловес с интеллигентный чёрной бородкой клинышком, спуску нам, заявленным с командами арбитрам, не давал -  если не судишь на помосте, то либо взвешиваешь, либо ведёшь протокол при участниках, непременно участвуешь в подведении итогов каждого дня… Так что не сразу удалось даже свободно походить по городу, который пока что приходилось видеть лишь местами, в основном в окрестностях спортивного комплекса.
Прозрачный по весне проспект с узкими полосами проезжей части и широкой аллеей посредине, на которой голые и, судя по возрасту, ещё оставшиеся от леса берёзы и зелёные сосны. Кривые и узкие первые улицы города, с коттеджами и домами в два этажа, более современные и тоже не очень широкие, с непритязательными и одинаковыми везде «хрущёвками» в пять этажей... Всё это разместилось, как и у нас, на восточном уступе озера, на полуострове-треугольнике. Подготовленные к посадке цветники и цветочные вазы, разных конструкций скамейки, афишные витрины, оградки у входа во дворы, змейки каменной кладки, лесенки … И тишина почти деревенская, и чистота повсюду, хоть и город довольно большой.
Знакомство с историей города облегчило то, что к каждой команде были приставлены шефы, и они «пробили» нам посещение закрытого музея.
До революции был здесь небольшой посёлок с корундовой фабрикой, поставлявшей на экспорт осёлок для бритв. Во время войны Урал стал кузницей победоносного оружия, и после, когда возникло противостояние с новым претендентом на мировое господство, посёлок оказался наиболее подходящим местом для создания атомной отрасли – далеко от лишних глаз и близко от гигантов индустрии. Первые партии рабочих размещались в очищенных и утеплённых с устроенными двухъярусными нарами животноводческих постройках, медицинский пункт оборудовали в гусятнике. Стены покрывались льдом, одежда мокрая, скудное питание. Возле станков для обогрева горели мангалы, премиальные хлеб и водку подносили прямо к ним…
Особые условия, пусть и близкие к лагерным, инерция труда военного времени – работали круглосуточно, без выходных и праздников, сознание особой миссии, пусть и сопряжённой с опасностью ещё не до конца познанных физических процессов, рождали подвиги. Здесь был запущен первый промышленный реактор, производится ядерное горючее – плутоний… Здесь работали выдающийся учёный-организатор Курчатов, известнейшие деятели науки Александров, Арцимович, Бочвар, Доллежаль, наш министр Славский, другие выдающиеся люди. Здесь – место исторического подвига первопроходцев атомного века! Здесь создали горючее для первой атомной бомбы, взорванной в августе 1949-го, как раз за полгода до намеченного ядерного удара по семидесяти городам страны… Остановили!
Какая созидательная сила у страны и народа! За какое-то десятилетие после разрушительной войны создана целая отрасль с новейшими технологиями и оснащёнными современнейшим оборудованием заводами, со множеством благоустроенных городков при них …
- А что тут у вас рвануло в пятьдесят седьмом? – спросил я приставленного к нашей команде шефа, бывшего штангиста-полусредневеса и моего ровесника, русоволосого крепыша Валерия Голубых, сын которого уже успешно выступил в легчайшем весе.
Из предшествующего разговора он уже знал, кто я и откуда, что давало право задавать такой щекотливый вопрос; я надеялся получить у очевидца более, чем официальная версия, достоверные сведения об аварии, заставившей переселять тысячи жителей из селений, расположенных вдоль протянувшегося на сотню километров следа радиоактивного осадка. Узнал я и то, что сам он работает в области рентгеновской и гамма-лучевой  дефектоскопии.
- В хранилище жидких отходов сгустился и уплотнился осадок, отказала вентиляция. Вот и произошёл разогрев и тепловой взрыв. Не ядерный, как некоторые думают.
- Конечно, иначе и следа бы от города и окрестностей, наверное, не осталось.
- Может быть. Хотя городу тоже досталось! Деньги тут у нас даже «светились». В дома заходили когда – переодевались и переобувались. И вроде бы ничего! Вредно, конечно, но не в такой степени, как некоторые представляют. Кто внушит себе, что очень вредно, смертельно опасно, тот быстро загибается, даже если отсюда и уезжает. Да и сейчас совсем другое отношение к радиации, техника безопасности на высоте. Печальный опыт, на котором все потом учились!
Голубых предложил мне проехать с ним на машине из города в посёлок,  где очень хорошие магазины.
- Я не любитель по магазинам ходить, разве что по книжным. Но в порядке экскурсии – с удовольствием.
По перегруженной трассе мы объехали город и двинулись, как я понял, на юг.
- Не очень удачная планировка улиц, оттого и затор, – заметил Голубых. – Ведь сначала предполагали, что здесь должно быть всего лишь около пяти тысяч населения.
- А сейчас сколько? – спросил я прежде чем вспомнил, что такие вопросы в нашей системе задавать не принято.
Голубых промолчал, сделав вид, что сосредоточился на обгоне грузовика, а я сам прикинул по размерам города, что жителей в нём – тысяч за пятьдесят.
- Карачай! – через некоторое время кивнул Голубых на расположенное слева, в зарослях, озеро. – Сюда поначалу радиоактивные растворы сливали. Американцы в реку Колорадо сливали, англичане – в океан, а мы сюда.
- А это что за здания недалеко от озера?
- Радиологическая медицинская лаборатория.
Хотелось ещё сходить в местный, называемый областным и часто гастролировавший у нас театр, в кино, на что дома всегда времени недостаёт, но приходилось находиться во Дворце спорта, в большом его зале на втором этаже, где проходили соревнования… Раз так, то я предпочитал устроиться судьёй на помосте – всё равно ведь откуда смотреть на выступление спортсменов. Лучше быть боковым судьёй – меньше забот и ответственности, сидишь почти как зритель, да ещё, в отличие от последних, не криком и свистом, а сигналом на пульте оцениваешь выступление, – но из намеченной нашей судейской бригады старший почему-то не появлялся.
- Давай ты старшим! – слегка выругавшись по этому поводу: «Напился уже, видать!» – Никифоров оглядел, в чём я одет – тёмный пиджак, хоть и не судейский синий, галстук и светлые брюки – почти как требуется.
- Да я же…
- Ничего, ничего! – настойчиво перебил он мои возражения и успокоил: – Получится нормально.
Так что пришлось строить и выводить на представление очень сильных традиционно атлетов среднего веса, где предстояла довольно острая борьба. Наша команда после ухода из спорта Горшенёва и Дудина не котировалась, на личную победу мог рассчитывать только Юров. А вот борьба между местным «Гранитом» и сибирским «Янтарём» шла упорная, и один из претендентов на победу – представитель «Гранита», молодой «играющий» тренер Борис Арбатский, на которого уже «положил глаз» наш Галицкий, деятельно взявшийся за исполнение обязанностей руководителя федерации.
Я занял место старшего судьи перед стоявшим на некотором возвышении помостом. Внимание! Теперь надо следить, чтоб ассистенты – молодые спортсмены – правильно и одинаково с обеих сторон грифа устанавливали непривычно большой для них вес, каждый раз поправляли по центру брошенную штангу. Смотреть и за тем, чтоб спортсмены не подматывали под наколенники ещё и эластичные бинты, если же используют только бинты, то длина их не должна превышать два метра. Вовремя давать отмашку и команду «Опустить!», но не раньше предусмотренной правилами фиксации, как ни тяжело атлетам удерживать поднятый вес. Предупреждать, чтоб придерживали, а не бросали снаряд…
С боковыми судьями проверили сигнализацию, установили довольно большой начальный вес, к которому начали выходить пока ещё только «зачётники». Никто из них не претендует на награды, но каждый старается превзойти свой предел, долго настраивается на победу над весом. А вот стали выходить и претенденты на звание чемпионов, среди них поддерживаемый зрителями Арбатский, невысокий, с коротким торсом – комок мышц и связок. Внешне спокойно и сосредоточенно он подходил к снаряду, почти с прямыми ногами наклонялся, брался за гриф и задерживался в таком состоянии надолго, потом вдруг как взрывался – есть! В упорной борьбе он и стал чемпионом, подняв 130 килограммов в рывке и 172.5 в толчке.
Когда в паузе перед награждением я подошёл к судейскому столику, стоявшие чуть в стороне Галицкий и Никифоров вели разговор об Арбатском.
- Лев Константинович, отдай ты нам его!
- Да вы что! Подающего надежды тренера и чемпиона забрать хотите? – возражал тот.
- Да у вас тут тренерам уже тесно. И какие тренеры! – Галицкий взял за локоть подошедшего к Никифорову с каким-то вопросом Дмитриева. – Здоров, Анатолий Геннадьевич! – поздоровался с тем за руку. – Да с такими тренерами, - показал он на Дмитриева, – ваши не только чемпионами у нас, но и в Союзе скоро станут! Верно я говорю, Анатолий Геннадьевич?
- Не знаю, о чём вы тут говорите, – взглянув на обоих здоровяков снизу вверх, с улыбкой отмахнулся озабоченный чем-то другим Дмитриев. – Лев Константинович, у меня конфиденциальный вопрос, можно отвлечь на минутку?
- Да, конечно! А такие серьезные вопросы на ходу и так быстро не решаются, – сказал Никифоров Галицкому, отходя с Дмитриевым в сторону.
- Заметь, что категорически он не возражает, – Галицкий наклонился ко мне и понизил голос. – У него столько тренеров, что им действительно уже тесно, а у нас никого. С горспортсоветом нашим я уже договорился – сразу квартиру дадут.
После завершения соревнований мы собрались в гостях у Никифорова, в его низковатой для явившихся гигантов трёхкомнатной квартире; с нами и ставший чемпионом в первом тяжёлом весе Юров, подготовку которого заочно консультировал Лев. Следов пребывания хозяйки дома не было заметно, что объяснил мне Галицкий – жена Льва умерла год назад от почечной недостаточности. Если не прямо, то косвенно укрощённая, казалось бы, человеком невидимая сила продолжала брать жертвы у людей этого города, которых окружающие называли «шоколадниками».

***

Идея податься в отпуск на автомобилях пришла мне и Гопаце одновременно и независимо – уже многие имеющие машины наши коллеги колесили по Союзу, возвращаясь из поездок со множеством впечатлений, – и лишь случайно, в поисках попутчиков, что немаловажно для путешествия, мы узнали о планах друг друга. Оказалось, что и намечаемые нами маршруты во многом совпадают.
- Ура! – обрадовались и запрыгали Гера и Эдик, когда узнали о возможности такого путешествия.
- Я в санаторий поеду! – сдержанно отреагировала на предложение жена.
- Что-то ты зачастила по санаториям! Понравилось, что ли?
- Понравится, конечно! Готовить каждый день, стирать не надо…
- И писать домой не надо! – взглянул я на неё критически; красится ещё больше с тех пор, как по санаториям разъезжать стала, слова хорошего в свой адрес не услышишь… –  Что ж, поедем одни.
- Ура! – ещё раз закричали от радости, что решение принято, дети.
Вечер накануне отъезда жены в санаторий я провёл в гараже под предлогом подготовки техники к поездке. Полагая, что, несмотря на разногласия, придётся утром подвозить жену к автостанции, вернулся поздно на машине, и едва нашёл куда поставить её – все улицы и обочины были заняты оставленным на ночь легковушками.
- Ты подвезёшь меня к автобусу? – спросила подшивающая свои наряды жена. – А то у меня чемодан тяжёлый.
- А ты бы вместо него шкаф с одеждой целиком взяла, – взглянул я на огромный кожаный чемодан и приставленную к нему немалых размеров сумку.
- Тогда я сама поеду и оставлю машину у автовокзала.
- Не забудь только закрыть её!
На ту ночь впервые мы с женой легли спать раздельно. Удивительно, что в трудные времена нашей жизни взаимоотношения были лучше, чем сейчас.
А через несколько дней, в пятницу, отправились в дорогу и мы. Пока я ещё находился на работе, сдавал дела и проверял документы в оставляемом на хранение портфеле, прощался с друзьями и знакомыми, мальчики укладывали приготовленные вещи в машину. Так что точно в назначенное время мы подъехали к дому Виктора, где пришлось ждать, пока он, суетясь и нервничая, занесёт в свою машину всё необходимое в дорогу. Рядом с его машиной стоял худой носатый мужчина лет сорока пяти, в офицерском мундире без погон и, засунув руки в карманы галифе, непрерывно курил. Оказалось, что это тесть Виктора, который тоже едет с ним. Рядом крутился и уже хныкал малолетний сын Виктора Алексей.
- Давай поедем через Миасс, – предложил Виктор, когда все были готовы и даже тесть его, бросив курить, уселся в кабине. – Путь короче.
- А дорогу знаешь?
- Да! Ездили по ней в командировки в Миасс. Не асфальт, но вполне проезжая.
- Тогда езжай вперёд!
Незнакомые для нас места начались после Кыштыма, когда, проехав мимо украшенного озерцом подножия похожей на вулкан горы Сугомак, стали петлять по ведущей в глухомань извилистой лесной дороге, изобилующей хоть и небольшими, но сплошными подъёмами и спусками. Нетронутые места эти, где нависавший над ней, зажимавший проезжую часть сплошной лес вдруг открывал вид на живописные низины, были весьма красивы, но больше приходилось смотреть под колёса, минуя выбоины вписываться между каменистыми выступами.
Попавшиеся два небольшие безымянные селения почти не изменяли пейзаж, пока не въехали в городишко с поржавевшей надписью «Карабаш». Отстучав подвеской все ухабины его улиц, мы уже были на выезде, когда нам предстала невиданная картина – слева совершенно голая, как, быть может, на Луне или каком-то астероиде, грязная возвышенность с редкими, торчащими из застывшей жижи, остатками стволов деревьев, такой же безжизненный ландшафт на низине у реки справа. За рекой дымил виновник всего этого – сплошь покрытый толстым слоем серой и рыжей пыли, как и всё окружающее, завод.
- М-да! Смотрите и запоминайте, во что способен превратить природу человек, – сказал я детям. – Сюда нужно возить всех школьников, это нужно показывать всем.
Вскоре, впрочем, природа справилась с произведённым безобразием и вновь пошли зелёные Уральские горы. Одолев самый большой перевал у Златоуста, с которого открывался вид на бескрайние лесные просторы, оглядывая протянувшийся слева хребет со многими возвышенностями, поочерёдно выходя вперёд, мы понеслись на Запад, навстречу иногда проглядывающему промеж туч садящемуся солнцу.
- Так какая самая высокая вершина на Южном Урале? – спросил я мальчиков, памятуя, что цель нашей поездки не только перемещение в пространстве, но и познание.
- Мы этого в школе не проходили.
- А в школе всего, что в жизни встречается, и не проходят! Самим надо узнавать. Самая высокая здесь – Ямантау, тысяча шестьсот метров. А какая в мире вершина самая высокая?
- Эверест! Восемь тысяч восемьсот метров.
- Правильно!
Приближался вечер и стало ясно, что из-за непредвиденной задержки, невысокой скорости на лесной дороге доехать до Уфы, как планировали, не удастся, надо останавливаться на ночлег. Мы съехали в сторону от дороги. Мальчики выскочили из машины и стали заниматься кто чем согласно распределению обязанностей – «главный механик» Гера осматривал ходовую часть и мотор, «штурман» Эдик разжигал костёр для ужина. Виктор вышел из машины очень хмурый, следом вылез хныкающий Алексей и недовольный тесть – закурил и сунул руки в карманы галифе. Похоже, согласия в их экипаже нет, и Виктору, занявшемуся сейчас ещё и приготовлением постелей, приходится нелегко.
- В Уфе сойду, не поеду дальше с вами! – заявил тесть.
- Скатертью дорога! – грубо ответил раздражённый Виктор; накипело, видать.
Наутро снова в путь, в череде настигающих нас и легко узнаваемых по номерам свердловчан, тюменцев, курганцев и земляков-челябинцев, до паромной переправы через не очень большую, но быструю реку Белую. Дальше – утомительно однообразный и длинный путь по минующей населённые пункты новой трассе до Куйбышева. Первые увиденные аварии, и не одна; дома такое увидишь редко. В кювете ЗАЗ, столкнувшиеся с ним такси – в другом. Перевёрнутый, как игрушка, грузовик… Настраивает на повышенное внимание и осторожность – везу в машине детей.
- Какая самая длинная река в Европе?
- Волга!
- Так! А какая её длина?
- Тысяча километров.
- Больше, где-то между тремя и четырьмя тысячами. Почти столько нам надо проехать до Украины. А в мире какая река самая большая?
- Амур!
- Нет!
- Нил!
- Нет! Миссисипи. Где в приключениях известный вам Том Сойер с друзьями рос. Семь тысяч километров.
- Ого!
Позади осталась Волга с огромной плотиной гидроэлектростанции и водохранилищем, приближались к столице.
- Сколько там до Москвы осталось? – спросил сидящего с атласом дорог Эдика, и он начал считать.
- Дай мне атлас, я посчитаю,  - протягивает руку Гера.
- Нет, я сам!
- Тише, не подеритесь только!
Где-то в Подмосковье санаторий, в котором находится жена, не заехать ли? Искать санаторий не пришлось – внезапно возникший дорожный указатель информировал, что он находится недалеко от трассы. Я помедлил с минуту – не дать ли идущему сзади Виктору сигнал поворота и тормозить, но потом нажал на газ. Только вперёд!
Под Москвой остановились в кемпинге и, переночевав в нормальных постелях, утром поехали в столицу на электричке и почти весь день провели в великолепном зоопарке, где животных содержат в просторных вольерах, на огромной по территории и представленным экспонатам Выставке достижений народного хозяйства, прокатились на прогулочном теплоходе. Столица для делового человека предстаёт раздражающе суетной, местами грязной и неблагоустроенной, с навязчивыми проходимцами на вокзалах, и совершенно другой для экскурсанта – привлекательно опрятной и предусмотрительно услужливой на туристических маршрутах и в местах отдыха. Вернулись все полные впечатлений и восторженные, а утром снова в путь по перегруженным дорогам, где впервые столкнулись с дорожными заторами.   
На пустынной дороге, довольно далеко от столицы, когда миновали уже и Орёл, идущий впереди Виктор, где находился и Эдик, в порядке очереди присматривающий за Алексеем вместо сбежавшего всё-таки тестя, вдруг притормозил и дал знак поворота – съезда на обочину. Остановились рядом:
- Что-то случилось?
- Мы же на Украину въехали!
- Да? Где атлас – посмотрим.
Развернули на капоте машины атлас дорог.
- Точно! Пересекли границу и даже не заметили.

***

Вид на Киев со стороны левобережья всегда впечатляет. И сейчас внезапно появилась освещённая восходящим солнцем вся в зелени крутая возвышенность с блестящими куполами монастыря, которая казалась совсем близкой, но едешь и едешь по пригороду, а её всё нет, даже потерялась из виду за поворотами дороги и домами, как вдруг выскакиваешь на широченный мост через реку и оказываешься у подножия этого великолепия. Где мы и остановились для согласования дальнейших действий.
- Едем вместе до Красноармейской, а там кто куда? – спросил Виктор.
- Да! Перед выездом обратно жду телеграмму или звонка.
- Тогда в путь!
Мы пожали друг другу руки, сели в машины и ещё некоторое время ехали один за другим, и в возрастающем по интенсивности уличном движении не заметили даже, когда и разъехались.
Повернули к центру города, по знакомым улицам, намереваясь, однако, миновать самые напряжённые для движения участки. Когда мимо оживлённого вокзала и через невообразимое переплетение трамвайных, троллейбусных, автомобильных и пешеходных дорог у площади Победы  выехали на прямую Брест-Литовского шоссе, я облегчённо вздохнул. Далее оставалось только не проморгать поворот в Академгородок, который легко узнавался в просторном бульваре с далеко отстоящими новостройками и недавно насаженными деревьями. А вот и три облицованных белыми плитами многоподъездных высотных дома, средний из которых – наша цель; здесь, на проспекте Вернадского, живёт переехавший недавно в новую квартиру Владимир Константинович.
Я взглянул на часы – начало восьмого; планировали подъехать чуть раньше, но не получилось, можем не застать никого дома. Оставив у подъезда машину, заскочили в лифт, который мальчики рассматривали с любопытством – в нашем городе четырёх и пятиэтажных домов таковых не имелось вовсе. Успели – Владимир Константинович уже в костюме с галстуком и его жена Таисия находились в прихожей, когда мы позвонили.
- О, здравствуйте! – опередила всех настроенная на спешку Таисия, невысокая женщина со светлыми глазами, коротеньким носиком и тонкими губами. – Откуда вы?
- На машине приехали.
- На какой машине? Своей?
- Да!
- Это надо же! В такую даль.
Мы обнялись.
- Здорово! –  улыбался несколько озадаченно Владимир Константинович, подав для пожатия руку, а потом тоже обнимаясь. – Мы на работу спешим, так что вы располагайтесь. Вера Ивановна дома у нас.
- Мама! – позвала Таисия, и из кухни, должно быть, и без того уже на шум шла невысокая худенькая и сгорбленная старушка.
- Вера Ивановна, здравствуйте! – поздоровался я и предложил уходящим: – Если спешите, я могу подвезти вас.
- Зачем? – возразил дядя. – Нам автобус сюда подают и прямо к институту ботаники быстро, без остановок подвозят.
- И какие у вас планы на сегодня? – поправляя перед зеркалом газовый шарфик, спросила Таисия.
- Машину на платную стоянку поставлю и по Крещатику прогуляемся, на Днепре побываем… А завтра поедем дальше.
- Уже завтра? Ну, ладно, располагайтесь. До вечера!
Поездка с не очень удобными условиями для сна, целый день пребывания с детьми на жаре в городе к вечеру разморили, так что за ужином, который устроили в гостиной за большим столом, я оживился только после того, как чуть выпил, что пришлось сделать почти в одиночестве – хозяева не употребляли спиртное вовсе. Дети быстро поели и отправились с Костей, сыном хозяев и их ровесником, в его комнату играть в занимательные игры, которых там было множество. Владимир Константинович стал расспрашивать меня, где и кем я работаю, чем занимаюсь, на что пришлось ответить уклончиво – оборонная тематика.
- Ну и как наша военная техника, американской не уступает? – поинтересовался всё же он.
- Сейчас не уступает.
- А раньше?
- Приходилось догонять.
- Всё время кого-то догоняем! Нет, чтоб своим умом вперёд идти, науку, изобретателей поддерживать…
- А вы чем в вашем институте биологии занимаетесь? – спросил, чтоб сменить тему.
- Мы? Тала гербарий составляет.
- Гербарий? А что, до сих пор его не собрали? Или что-то новое среди растений всё ещё попадается?
- Тематический гербарий, – пояснила Таисия. – Он же постоянно в работе и изнашивается. А новое попадается, но очень редко. Если на Филиппинах, как сообщили недавно, открыли племя, живущее как в каменном веке, то вполне возможно и среди растений найти новое.
- Вполне! А вы чем занимаетесь? – спросил Владимира Константиновича.
- В кабинете в основном сижу, разные бумаги составляю, - улыбнулся он. – Заместителем директора института назначили, да вот думаю, что зря согласился, научной работой заниматься некогда, над диссертацией докторской в неурочное время только и работаю.
- А на какую тему диссертация?
- Тема моей докторской: «Сосновые леса Украины - геоботанические характеристики и первичная биологическая продуктивность». А вообще в последнее время больше стал заниматься экологией.
- А что это такое - экология?
- Это наука о взаимосвязях и взаимозависимостях всех живых организмов, в том числе и человека, с окружающей средой. Ведь человек, по выражению академика Вернадского, благодаря присущему ему интеллекту стал мощной геологической силой. И настолько безоглядно губит природу, что можно сказать – рубит сук, на котором сидит. И ведь этого не понимает! Ладно, в средние века вырубили сплошные леса в Испании и Италии, превратив огромные территории в степи. В Америке то же сделали ещё дикие индейцы, а сейчас же индустриальная мощь такова, что мигом всё уничтожить можно. Мы, когда в Карпатах в экспедициях работали, видели, как хищнически вырубали деревья на склонах гор, потом дожди смывали гумус и восстановить лес становилось уже невозможным. Ничего удивительного в том, что реки выходят из берегов, затапливая города и сёла. Лозунг тридцатых годов «Мы не можем ждать милости от природы, взять у неё – наша задача» означает продолжение насилия над природой, что становится всё более недопустимым… Будешь ещё пить?
- Да, чуть-чуть! Спасибо!
- Так что мышление современного человека надо менять, приводя в соответствие с уровнем его развития и его местом в природе, иначе не избежать катастрофы.
- Ещё Энгельс говорил, что человек стремится обращаться с природой как завоеватель. Но у нас же положения классиков марксизма – закон, у нас же плановая экономика, должно быть всё учтено и сбалансировано, в том числе и с точки зрения сохранения природы…
- Должно быть, да планирование безмозглое! Призыв к защите природы – только на словах, а на деле – давай-давай, и как можно больше, чтоб превзойти достигнутое. Гибель лесов, этих лёгких планеты, очевидна, да и то ничего не делается, чтоб этого избежать. Менее заметно исчезновение сотен видов живых существ на планете, влияние вредных выбросов на генетический фонд всего живого. В том числе самого человека!
- Да, видели мы безжизненный лунный ландшафт в Карабаше, небольшом городке на Урале. Но это казалось нам местной катастрофой, кругом ещё нетронутая природа.
- Это кажется! Результаты исследований показывают, что из-за повсеместного загрязнения природы идёт процесс деградации всего живого, и если не остановиться, не гармонизировать свои отношения с природой, то скоро будет поздно.
- Это – позиция лично ваша или вашего института тоже? Почему же к столь авторитетному мнению не прислушиваются власти?
- Гм! К сожалению, есть ещё учёные, и в нашем институте тоже, готовые обосновать всё, что угодно власти.
Ещё мы долго и с сожалением говорили о том, что растёт дефицит на товары, увеличиваются цены в результате проводимых экономических реформ, ориентированных на получение прибыли, что есть данные по двум крупным заводам Киева – за год в партию не вступил ни один рабочий…
- Говорю заведующей столовой: «Почему у вас безобразие такое творится?» – поделилась наблюдениями Таисия. – И что, вы думаете, она отвечает? «Если хотите, я завтра же положу на стол заявление по собственному желанию». Что с неё возьмёшь!
- Вы знаете, почему всё так? – вдруг заговорила Вера Ивановна, до того всё время молчавшая, как это часто бывает со стариками, сидящими в одной компании с более молодыми, – то ли им кажутся разговоры тех повторением давно уже известных житейских истин, то ли интересы совсем другие. – Потому, мне кажется, что нет идейных людей. Перебили их всех на войне! – она вздохнула. – Ведь не думали они о себе, шли ради страны и народа на самое трудное и гиблое дело. А сейчас все стали думать о наживе. К чему это приведёт?

***

На подъезде к родителям, километров за двадцать, дорога оказалась забита стоявшими автомобилями – путь дальше перекрывал шлагбаум с корявой угрожающей надписью «Карантин -  ЯЩУР». Автомобилисты отчаянно переругивались с милицией, но шлагбаум так и не поднимался ни разу.
Ехать три тысячи километров с тем, чтоб остановиться перед внезапно возникшим шлагбаумом? Мы развернулись и, отъехав назад – чтоб не было видно, свернули на полевую дорогу, не просохшую после недавних дождей. Обогнув, чтоб не засекли нарушителей, заблокировавший трассу и кордон по большой дуге, по грязи и лужам, мы вновь выехали на асфальт и через час на грязнющей машине прибыли в Гайсин, куда занёс родителей очередной виток судьбы. Заехали во дворик за узлом связи, проехали, сопровождаемые лающей приблудной дворняжкой, мимо подъезда двухэтажного кирпичного дома на свободное место к сараям. 
Мать была дома, когда мы, поздоровавшись с находившейся во дворе соседкой с первого этажа, поднялись и открыли дверь; она вышла из кухни, сначала очень удивилась, а потом уже и обрадовалась нашему появлению.
- Какой же ты замученный! – сказала она мне. – Стоило ли ехать в такую даль? И я волновалась.
- Стоило! Папа где, на работе?
- Да! Сейчас я ему позвоню.
- Не надо, я сам к нему загляну. Заодно посмотрю их новое здание почты.
Новое двухэтажное здание узла связи производило приятное впечатление светлыми, с выложенными в кладке узорами, стенами, большими окнами. Я уже знал из писем историю его сооружения под предлогом капитального ремонта старой почты, потолки которой подпирали брёвнами, чтоб не обрушились; отца даже пытались привлечь к ответственности за нецелевое расходование средств. Поругивала отца и мать за расходование личных денег то на поездки за материалами, то на оплату где-то там погрузок-разгрузок… Но победителей не судят, и сейчас центр города украшало вполне приличное сооружение, в которое я зашёл с задней, служебной стороны. Поднявшись на второй этаж, по надписи на двери нашёл кабинет отца:
- Можно войти?
- Входите! – строго официально взглянул на меня через очки сидевший за столом отец и радостно вскочил: – Приехали? А хлопцы где?
- Пристроились на кухне к компотам.
Сняв очки, отец вышел из-за стола, мы обнялись. Он взглянул на часы:
- О, как раз на обед пора! Сейчас пойдём.
Мы вышли на ослепительно залитую солнцем улицу.
- Ну и как почта? – с гордостью спросил отец.
- Великолепно!
- Почтамт настоящий. Теперь сюда для обмена опытом возят, и не только из области.
- И во сколько тебе этот обмен выходит? – спросил я, зная, что мать жаловалась на его расходы по угощению наезжавших гостей. 
- По-всякому! Прежде чем домой обедать идти, давай в ресторан заглянем, шампанского выпьем по случаю приезда.
Мы вышли на оживлённую улицу, мимо переполненной людьми автобусной остановки перешли её и направились к центру.
- Видишь, как центр благоустроили? – рассказывал по дороге отец. – Я тут в начале войны проезжал. Почта под соломой – такой почти и застал её сейчас, вот здесь глубокий ров дорогу пересекал. А там дальше кладбище было, с кирхой какой-то. Теперь парк разбит, Дом культуры и кинотеатр построили, сейчас большой универмаг будут строить. Город разрастается вовсю! А промышленность какая здесь! Сахарный три миллиона центнеров сахара в год даёт, самый большой в области консервный завод, швейная фабрика, мебельная. Цегельный завод…
- Цегельный – это что? Забыл перевод.
- Кирпичный – двадцать пять миллионов штук кирпича в год выдаёт…
- У вас что, партийно-хозяйственный актив состоялся, что ты цифры все знаешь?
- Я же всех их связью обеспечиваю! Новое здание районной больницы, медучилище строят – давай всем телефоны.
Мы поднялись в ресторан, где отец взял шампанское прямо в буфете, чтоб не ждать долго. Сели за стол у окна, друг друга напротив, и он продолжил:
- С Севера, Дальнего Востока все стремятся сюда переехать. Благодатнейшие места! А ты… не надумал?
- Я? Нет.
- А чего! Работу найдём хоть здесь, хоть в Виннице.
- Нет, папа, я уже там врос. Работа интересная, город замечательный, люди прекрасные… Так что не получится!
- Жаль! – вздохнул отец.

***

Через неделю, когда отоспались и приелись всякой вкуснятины, и наскучили купания в окрестных грязноватых прудах, нас потянуло снова в дорогу – не для того же мы ехали сюда на машине, чтоб она стояла на приколе. Самый подходящий случай посмотреть исторические места и навестить всю разбросанную по области родню и знакомых.
- Долго хоть не разъезжайте, – попросила мать.
- Постараемся не задерживаться!
Прекрасная в летнюю пору Винница, с мавзолеем известного хирурга прошлого века Пирогова, Жмеринка – с неизменно красивым вокзалом и постоянной сутолокой вокруг него, средневековые замки Летичева и Каменец-Подольского. Пейзажный дворцовый парк посёлка Мурованные Куриловцы, лежащий в расступившейся речной долине Могилёв-Подольский с преобразившимися до неузнаваемости улицами и туристическим теплоходным центром в речном порту… Своеобразные города Подолья, земля героев освободительных войн с турками и шляхтой – Богдана Хмельницкого, Максима Кривоноса, Северина Наливайко… Эпицентр крестьянского восстания ничем не примечательное село Гонтовка. Гроза богатеев – воспетый в легендах народный заступник Кармалюк…
- Что там у нас, Эдик, на карте по курсу?
- Грабаровский заказник.
- Заглянем в Юрковцы, потом в Грабаровку к вашей прабабушке – и домой.
- Домой?
- В Гайсин домой. Заждались там!
На подъезде к Юрковцам мы взяли подвезти проголосовавшую с обочины дородную женщину лет пятидесяти; под её тяжестью машина слегка покачнулась, когда, тяжело дыша, она усаживалась на заднее сиденье рядом с Эдиком.
- Вы до кого едете? – спросила она, отдышавшись.
- Да много у нас там родни. Апостолы, Кухарчуки… Их дети – Кишкинёвы, Кушниры… Знаете таких?
- Як же не знать! Галина Кишкинёва родня моя, племяниця. В лекарне нашей медсестрой она, а чоловик её, Николай, комбайнером был, счас на производстве. И Мария Кушнир, учителька, тож родня. И Петро Фёдорович, её чоловик, директор в школе…
- Вот-вот, они!
- Як же не знать, кода я тут всё життя прожила, в колгоспе проработала.
- Ну, и как же колхоз ваш? Зажиточный?
- Добрый колгосп! Земли три тысячи гектар, техники якой только нет. Зараз хорошо жить стало! Живи только та радуйся.
- А вы кем в колхозе работали?
- В тридцати роки трактористкой починала. Одной из перших! Как едем на тракторе, так все хлопчики села следом бегуть. Нас повезли раз у западные районы допомогать на полях, так там у всех очи на лоб повылазили, кода нас, жинок, на трахторе побачили.
Женщина оказалась живой и довольно разговорчивой, так что ехать с ней было не скучно. В путешествии мы часто подвозили людей и услышали от них много интересного. Некоторые пытались платить за подвоз, от чего, конечно, я отказывался и после спрашивал мальчиков – мы что, мол, на держиморд похожи, что нам деньги суют? Им очень не хотелось, чтоб мы были похожи на каких-то нехороших людей, и, уловив малейшую попытку попутчиков к расплате деньгами, они упреждали их сами.
- После магазина, у ставка, повернёте влево, там за мостком сразу справа хата их стоить, – когда въехали в село, подсказала перед тем, как выйти  из машины, женщина. – Дякую! Хай вам щастить!
- Спасибо за доброе слово! – И спросил: - Извините, а как звать Вас?
- Савчук Мария. А в дивочестве – Чёрная.
- Да? – удивился я и пожалел о том, что не спросил её имя раньше – это же родня.
- Ну что, понятно по-украински? – когда отъехали, спросил детей.
- Да, всё понятно! – дружно ответили они.
Проехав мимо небольшого пруда у бывшего панского поместья, от которого осталась только въездная арка, мы повернули, как было подсказано, и за изгибом реки подъехали к покосившимся воротам у вросшей в землю подслеповатой глинобитной хаты под сохранившейся чудом соломенной крышей, в каких уже никто почти и не живёт. Хата бабы Текли! Сразу за ней, почти вплотную, уже возвышался недавно построенный новый просторный кирпичный дом.
Осторожно – нет ли собаки? – через криво подвешенную приоткрытую калитку я вошёл во двор; с детства помню, какие злые псы в сельских дворах, но сейчас их либо вообще нет, или, как сказал однажды отец, времена такие настали, что даже собаки не кусаются.
- Есть тут кто?
Слева лениво взбрехнул лежащий на привязи в тени у будки пёс – смотрит на незнакомого человека и как будто спрашивает свой ли. Почти рядом с ним, прижмурившись на солнцепёке, лениво лижется кот, по двору ходят выискивая что-то куры.
- Вам кого? – навстречу вышла маленькая черноволосая интеллигентного вида и строгая – отпечаток учительствования – женщина, в которой я узнал Марию Ивановну; хотя она приходилась мне троюродной сестрой, разность в возрасте невольно заставила обращаться к ней по имени-отчеству.
- Вам привет от Марии Григорьевны!
- Сын Марии? Узнаю! Проходите! – обрадовалась она и жестом предложила зайти. – Вы откуда? И куда?
- Проездом! В Грабаровку, к бабушке Палагне, едем и решили по дороге к вам заглянуть, посмотреть, как живёте.
- И правильно сделали. Это ваши дети? Молодцы какие! Проходите ж в хату! Сейчас я чего-нибудь сготовлю…
- Нет-нет, не беспокойтесь! Мы недолго, дальше ехать надо. А Галина где?
- С Николаем на строительстве новой хаты, с утра.
- И где же они строят дом?
- Около станции. Так вы что, уже едете? Так скоро?
- Да! Как к ним лучше проехать?
- И сюда уже не заедете?
- Скорее всего, нет.
- Что же вы так? Петро Фёдорович скоро появиться должен…
- Передавайте ему привет!
- Жаль, что уезжаете!
- Как нам лучше к станции проехать отсюда?
- А ехать лучше, повернув к магазину, там налево, в гору, и за управлением «Сахкамня» увидите их хату. Передавайте привет маме. Пусть приезжает сюда!
- Хорошо, передам обязательно!
- А вот и дочка Галины идёт, она вам дорогу покажет. Нина, иди сюда!
Подошла хрупкая чёрненькая девушка лет семнадцати, скромно потупившись перед незнакомым человеком, поздоровалась. Мария Ивановна представила нас и попросила сопроводить к родителям.
Похоже, ехали мы правильно, дорогу подсказывать не приходилось, и девушка молчала. Я уже было собрался сам заговорить с ней, но тут она спросила:
- Вы в торговле работаете?
- Почему ты так думаешь? – удивился.
- Машину таку дорогу имеете.
- Разве дорогая? «Волга» дорогая, а это – для среднего класса, так сказать… Нет, я конструктором работаю.
Распугивая прогуливающихся по улице полохливых кур и недоумевающих уток, едва и с опаской разъехавшись с занявшим всю дорогу большим стадом величественно медлительных коров, мы поднялись к станции и, чуть проехав дальше, оказались у стройки дома. На стропилах крыши что-то делал раздетый по пояс Николай, которого легко было узнать по большому развевающемуся чубу.
- Привет строителям! – окликнул я его, выйдя из машины. – Ничего себе вы дом заложили! Как у пана Сулятицкого. Больше вашего железнодорожного вокзала.
- А, гости приехали! – оставил работу Николай и сначала повернулся и сел, а потом стал слезать с крыши по приставной корявой лестнице; на загорелой спине белел шрам от прострельного ранения на войне. – Это что же, своим ходом?
- Да!
Мы обнялись.
- А это дети твои? – И крикнул: – Галина, давай стол накрывай, гости приехали.
- Тебе бы только стол с выпивкой! – появилась откуда-то с огорода взопревшая Галина. – Здравствуйте! – снимая с головы платок, подошла она к нам. – Откуда вы?
- Сейчас от Марии Ивановны. Едем к бабушке, по дороге решили стройку вашу посмотреть. Внушительный дом будет!
- На четыре больших комнаты, с верандой, – закуривая, вмешался Николай; говорил он чисто по-русски, так и не стал за все послевоенные годы жизни здесь обращаться по-украински, хотя хорошо знал его и понимал. – Погреб большой будет… Да все сейчас, – показал он кругом, – добротно строят, основательно. Чтоб детям потом в наследство не стыдно оставлять было.
По железной дороге, заглушая наш разговор, шёл тяжелогружённый состав.
- Как же жить здесь? – спросил их. – Шум такой. И машины одна за другой. – показал я на огромную цилиндрическую цистерну у железнодорожных путей, к которой подъезжали один за другим грузовики.
- Ничего! От него по всему селу шум идёт, – махнул папиросой в сторону всё ещё идущего длинного состава Николай и прикрикнул на жену: – Стол иди накрывай!
- Ты же обещал стропила сегодня поставить, а теперь за стол собрался? – начинала сердиться на мужа Галина, в её больших круглых глазах сверкнул гнев.
- Ты же видишь – гости.
- Может, Валерий немного поможет тебе, пока я…
- Ты всегда найдёшь всем работу! Фёдор должен вот-вот мне на помощь подойти! Апостол, из Челябинска, между прочим, приехал, – пояснил мне Николай. – Машинистом там работает, в отпуске здесь с детьми.
- Из Челябинска? Интересно! И где же он?
- Отсыпается, видать. Мы тут с ним ночью несколько брёвен на стропила приволокли – чуть-чуть нехватало. Взяли самогончик, пошли к сторожу, угостили его как следует… – усмехнулся он и снова набросился на жену: – Иди стол накрывай!
- Приготовить ещё надо!
- А ты давай что есть.
- Нет, за столом нам сидеть некогда, – сказал я. – Ехать надо.
- Успеете! – махнул рукой Николай.
- Нет-нет, спасибо! В другой раз.
- Дождёшься вас в другой раз! 
Я явно разочаровал Николая, наотрез отказавшись от застолья.
- Давай хоть по одной…
- Нет, за рулём же я.
- Да у нас тут все за рулём выпивают!
- А у нас нет.
- Рассказывай! – обиженно отмахнулся он.

***

Поднявшись на гору и проехав немного, почти сразу мы опустились в лощину, в застывшую на краю леса Грабаровку. Вот маленькая одноэтажная школа, перед которой памятная доска односельчанам, погибшим в Великой Отечественной; среди них и Иван Винничук. Объехали заставленное сельхозтехникой колхозное подворье, пересекли речушку у бывшей когда-то плотины и через несколько минут остановились у дома бабушки Палагны. Закрыв машину и пропустив вперёд мальчиков, которые уже здесь бывали, я двинулся следом за ними, а из дома уже вышла тётя Надя, высокая плоскогрудая женщина.
- А, гости! Проходите, проходите. Без мамы?
- Да, здравствуйте! Сами. Родители работают. А бабушка где?
- В хате отдыхает.
Обнялись с тётей, затем я вошёл в сени, открыл дверь в комнату и нагнувшись так, чтоб не задеть косяк, шагнул в неё:
- Можно?
Навстречу уже медленно шла только что поднявшаяся с постели и завязывающая чёрный платок на голове бабушка. Мы обнялись, и бабушка долго не отпускала меня, собираясь, кажется, всплакнуть. Я прошёл дальше, и мы присели к столу.
Ничего не изменилось с тех пор, как мы давным-давно впервые появились здесь. Маленькие зарешёченные окна, заставленные расписанными тарелками полки у входа, занимающая половину площади печь, с полатями и плитой, железная кровать у стенки за ними, крепко сколоченный стол с приставленной скамьей, комод. Дорожки на глиняном полу. На стене над столом в застеклённой рамке несколько фотографий, две иконы, хотя, как сказала мать, после смерти второго сына бабушка перестала молиться Богу. «Бог умер потому, что оказался бессилен перед лицом социального зла» - вспомнились слова философа.
- Как здоровье ваше? – спросил.
- А? Не чую совсем.
- Здоровье ваше как, спрашиваю, - повторил громко.
- Погано! Совсем негодна стала! Еле в огороде пораюсь. – И спросила: – Як там мама?
- Ничего, только тоже хворать немного начала. Собирается под осень приехать забрать вас к себе на зиму.
- О, господи! Шо ж я там буду у них робить?
- Хватит работать, наработались за всю жизнь! Отдыхать будете.
Помолчали. Я услышал на улице голоса, по которым определил, что подошла жившая в доме позади тётя Ганна, о чём сказал бабушке, и мы вышли. Обнялись с улыбающейся тётей Ганной, которая пригласила всех нас к себе в гости:
- У нас обе дочки с затьями подъехали, пойдёмте! 
С её дочерьми, миловидными Валентиной и Настей, мы не встречались давно; я даже не представлял их взрослыми, да ещё и замужними. Познакомился с их мужьями, молодыми и крепкими, приятными внешне чубатыми молодцами, так и не разобрав, где чей, пока они не сели за уже накрытый стол попарно с жёнами.
- Очень приятно видеть всех в добром здравии, познакомиться с мужьями Вали и Насти!
Сидя за тесно заставленным пищей столом, где не убывали горой наложенное на большом блюде куриное мясо с молодой картошкой, фаршированный перец, красные помидоры и сочный лук, только что с грядки, огурцы свежие и солёные, и сало, конечно, и крепкий самогон, мы говорили о чём-то второстепенном, как часто бывает в случайных компаниях.
Когда наконец вышли из-за стола, как раз появился очень похожий на мать, разве что только черноволосый, двоюродный брат Юра, только что закончивший школу, и он взялся проводить меня на кладбище, где лежал отец его и мой дядя Владимир Винничук.
- Мать не ходит туда, – сказала мне тётя Надя, и пояснила: – Раза два сходила, так её принесли оттуда. – И добавила горестно: – Говорила ему не ехать сюда! Жизнь пропала. Нет мужа – и жить неохота.
После возвращения мне захотелось прогуляться в одиночестве по окрестностям. По крутой тропе неторопливо поднялся к пустынной станции. Присел на краю склона, под едва слышно шелестевшей листвой ветвистой шелковницей. Внизу – рукой подать! – ровными рядами черепичные крыши домов, умолкнувшая водокачка, затенённая вербами тихая речушка.
…Там три верби схилилося,
Мов журяться они…
Как будто ничего не изменилось за много лет, разве что исчез ветряк на противоположной горе, новостройки домов на окраинах. В памяти явились проведённые здесь годы детства, маленькая наша подружка – первую дочурку Ганны, которой так и не суждено было вырасти и стать старшей сестрой Вали и Насти, и те, быть может, не знают даже, что такая была. Воспоминания о прошлом, навеваемые всей этой нисколько не изменившейся с годами обстановкой,  вдруг стали столь живыми, что мучительным сделалось сознание безвозвратности проходящей жизни и невыносимыми утраты. Как безжалостно превращается наша жизнь день за днём в прошлое…
Як хороше, як весело
На бiлiм свiтi жить!..
Чого ж у мене серденько
I млiе, i болить?

***

Обратный путь на Урал был выбран так, чтоб не повторять первый, увидеть иные достопримечательные места. Встретившись с Гопацой у недавно построенного в стиле модерн аэропорта столицы Украины Борисполя, мы взяли курс на Полтаву, надеясь уже в этот первый день пути посетить место битвы Петра Первого со шведами. Однако я стал замечать пробуксовку сцепления, что заставило несколько раз останавливаться для его регулировки, но тщетно – дефект нарастал, динамика движения резко упала, и вскоре я не мог задать ускорение для обгона даже едва ползущих грузовиков. Так что к Полтаве подъехали поздно, пришлось проезжать дальше и там ночевать в степи. Утром решили, что придётся в Харькове, где имеется сервисный центр по обслуживанию автомобилей ВАЗ, ремонтироваться.
Ещё одна неприятность – горючего на заправках не стало! Пришлось менять на бензин у водителя грузовика запасённую для непредвиденных случаев водку – непревзойдённый эквивалент товарного обмена.
Найти центр обслуживания не составило труда – огромный комплекс размещался несколько в стороне от города, на его выезде. Я зашёл в его современный офис, немного постоял в очереди, после чего изложил свою проблему.
- Деталей сцепления у нас нет! – таков был ответ сидящей по другую сторону барьера тётки.
- Как, в вашем огромном заведении нет сцепления? – крайне удивился я.
- Да, нет! – лицо этой особы было лишено каких-либо эмоций.
- И что же мне делать?
- Покупайте в магазине!
- В вашем магазине? – чуть не обрадовался было я.
- Нет, в городском.
- Вот это да!
Озадаченный, я вышел из центра.
- Есть, конечно, у них сцепление, темнят, – сказал Виктор, когда я изложил суть дела.
- Скорее всего! Но, в конце концов, какая разница, у кого покупать сцепление? Проедем в автомобильный магазин.
 Через город, что из-за неисправности требовало немалого психологического напряжения, мы подъехали к находившемуся довольно далеко автомагазину. Сцепления в продаже там тоже не оказалось, и положение становилось весьма критическим. Я взглянул на физиономии трущихся у магазина субъектов, выбрал самую квадратную из них:
- Сцепление есть?
- Диск или «юбка»?
- И то, и другое, – решил на всякий случай брать обе детали.
- Сорок пять!
- Сорок пять? – удивился тройной цене, прикинув, что после отпуска в кошельке денег осталось не так уж и много.
- Да! За меньше нету.
Делать нечего, пришлось брать. Снова предстал перед тёткой центра:
- Детали сцепления, которых у вас нет, – последние слова подчеркнул, –  достал. Прошу установить.
- Мы даём гарантию на ремонт и чужие детали не ставим!
- Что?! Да я же только что у вас был, и что вы мне сказали? Вы для чего сидите здесь – чтоб головы нам морочить своими безответственными словами? Или принимайте заявку, или я иду к начальнику центра!
- Идите!
«Вот сволочи! – подумал я по дороге к начальнику. – Наверное, в сговоре с ним!» Положение становилось столь критическим, что в кабинет я зашёл, упреждая сдерживающий жест секретарши. Там уже были клиенты с какими-то заявками, постояв рядом с которыми, я изложил суть дела.
- Да, мы даём гарантию на ремонт и чужие детали действительно не ставим, – ответил начальник. – У нас есть сцепление.
- Почему же мне сказали, что нет его? Не пойму, что здесь происходит – ваши сотрудники обслуживают клиентов или подводят их под дачу взяток? – взорвался я.
Не помню, что ещё говорил в запале, пока начальник не позвонил куда-то и не сказал, чтоб меня обслужили. Я поблагодарил его, мы переложили вещи к Виктору, чтоб сдать, как положено, в ремонт пустую машину. Автоматическая мойка не работала, но за дополнительный рубль в карман мойщика её помыли из шланга вручную. Машину сдали, а через некоторое время ко мне подошёл выполняющий заказ мастер и без обиняков сказал, что нужно дать ему десятку за замену некоторых мелких деталей и «за качество». Вправе было предположить, что если эту десятку не дать, то качество его работы будет таким, что далеко не уедешь, и я выложил последние свои деньги, надеясь, что на оставшийся путь выручит Виктор.
Отремонтированная машина бежала резво, и в тот же день мы были на дальних подступах к Волгограду. Уже у костра, где варилась картошка с тушёнкой, я прокомментировал прошедший напряжённый день:
- Складывается такое впечатление, что во всей сфере обслуживания рождается паразитирующий монстр, который станет могильщиком моральных устоев нашего общества. И с ростом благосостояния народа эта прослойка быстро растёт! Билеты на поезд или самолёт уже можно достать только по блату или с переплатой, полки магазинов оказываются пустыми, потому что товары перепродаются с немалым «наваром» с чёрного хода. Водители автобусов берут деньги с пассажиров в свой карман, а не в кассу государства… А наша система совершенно неспособна адекватно реагировать на такую угрожающую тенденцию, не может защитить народ от этих паразитов и сволочей. Страшно подумать, чем это всё может кончиться!

***

Когда ещё только, скатываясь с гор на равнину Зауралья, подъезжали к Челябинску, мы почувствовали себя уже дома. Прямой выезд из города, из-за ремонта дороги, был перекрыт, и транспорт шёл в объезд по каким-то неизвестным нам разбитым улицам. Только что прошли сильные дожди, и дорожное полотно было залито грязной водой, скрывающей глубокие выбоины – в одну из таких ям попала и наша машина; удар был столь сильным, что, выругавшись про себя, я подумал – не прекратится ли наш путь на этом злополучном месте. Ходовая часть, однако, выдержала, и, выехав за город на северной его стороне, по узкой перегруженной трассе мы двинулись дальше.
Вот и ничем не обозначенный и неприметный для посторонних поворот с трассы в наш город, домой. Ещё десяток километров, и мы движемся по тихим, уютным и чистым улицам, с разросшимися за лето и застывшими в неподвижности пышными кустарниками и травой, вечнозелёными соснами и пихтами. И – печать приближающейся осени – слегка тронутые желтизной клёны, отмеченные покрасневшими гроздьями спелых ягод рябины.


2002