Шизоткровение

«С золота ел, на фарфор мочился. Рыбу выбрасывал, съедая только плавники. А рыба-то – акула была. Соловьиные язычки засовывал в перепелку, а ту – в дворника и все вместе жарил на вертеле. Причем ел только дворника, а язычки с перепелкой выбрасывал. Вот как жил. Домоуправ плакал под дверью, просил не сиротинить ребятишек, а я ему под нос – золотой поршень, а это, мол, видел?»

«Да хватит тебе трепаться, Гриня», - лениво сказал некто в красном терновом венце. Гриня, мужчина с лопатообразной бородой сидел на расстоянии вытянутой руки от стенки и жаловался на жизнь нарисованному на стене коричневому бегемоту, напоминающему издали неприятный гамбургер.

«Вот что с людьми трезвость делает», - заметила дама с длинным телом и неопределенным, из-за шляпы, лицом. При этом отпила из рукава.

Эпизод второй

Голову больно кололи иглы. Дурацкий красный венец мне подарили в военкомате тринадцать лет тому назад. С тех пор я ношу его, не имея возможности слушать плейер с нормальными наушниками. Мой сосед по комнате, странный махинатор по имени Гриня замолчал, тупо глядя в пасть застывшего, как морозная лужа помоев, подозрительного гиппопотама. Валентина, качаясь от выпитого за день, декламировала стихи:

«...И на предельной скорости полета
Вонзил он хобот в глубину тайги...»   

Пошли вторые сутки моего пребывания здесь. Хорошо кормили. Вообще, давали все, что ни попросишь. Для смеху сказал им принести опоссума, фаршированного мышами – через сорок минут принесли. Мыши, правда, были слегка недожаренными. Странного вида специалист приходил вечером и утром, долго писал в кожаную книгу, глядя на нас. О чем-то спрашивал Гриню. Мой сосед в ответ дико закричал и ударил специалиста так, что тот упал в проходе, потеряв ботинок. Установить контакт с соседями никак не удается, Гриня согласен говорить только с бегемотом, а Валентина напивается до судорог, тяжко стонет и мучается, ей не до разговоров.

От размышлений меня отвлек стук упавшего тела. Я поднял голову. Посреди комнаты с разбитым лицом лежала Валентина. Из уголка ее рта, пузырясь, текла розовая слюна. Я принялся звать на помощь. Через какое-то время в комнату молча вошли два татарина, одетые во что-то вроде шатров.
Они подняли упавшую женщину и, положив на кровать, стали вливать ей в горло кипящую жидкость золотистого цвета через огромную стеклянную воронку с надписью «Для служебного пользования». Валентина страдальчески молчала, тараща в изрытый осколками потолок большие выпуклые глаза. Татары ушли, и она мгновенно заснула.

Я постарался вспомнить, что же меня сюда привело. Зная, что глупо спрашивать себя, зачем я здесь, я решил узнать, хотя бы, где это «здесь» находится. Я встал на табуретку и заглянул в небольшое окошко под потолком. Из окна был виден только голый и какой-то безнадежный пригорок. На его вершине оживленно сновали сварщики в брезентовых робах и квадратных защитных масках. Тусклый свет серенького дня то и дело оживляли вспышки вольтовой дуги, и тишину нарушало гудение газовых горелок. Сварщики сооружали помост. Мне стало как-то не по себе. Как это я, в свои тридцать с небольшим лет, оказался в таком положении? Почему на меня донесли мои же собственные студенты, которым я столько сделал добра? И вот, теперь я нахожусь в каком-то странном месте, в ожидании, как любит говорить Маша, суровых разборок. Что будет со мной? Я стал перебирать все возможные варианты. Возможно, мне дадут в руки короткий жезл и попросят уйти с ним далеко. А может быть, заставят обезглавить снеговика. А то еще вдруг им взбредет в голову поставить меня завтра раздатчиком пищи. Ну, и что еще там осталось? Да, ну и последний вариант, самый маловероятный – отправят заготавливать фронтальные пары куда-нибудь в глухое село. Других вариантов не могло существовать, и я принялся пытаться определить, какой же из этих четырех наиболее вероятен. В таких размышлениях я незаметно уплыл в сонную артерию ночного путепровода.

Эпизод третий

«Уже утро. И то дело. Гниды, заперли здесь, с этим отребьем. Кабы не Николенька, гиппопотам мой дорогой, совсем заскучал бы. Ну, что Николаша, будем завтракать? Эй, гады, принесите пожрать! Да смотрите, если баланда опять жидкая будет, я вашему специалисту хренову второй глаз выбью. И не через час, а чтоб через пятнадцать минут было все готово. Вот то-то.
Ну ладно, пока принесут, я еще покемарю малость.»

Эпизод четвертый

Рассветным сполохом тоски
Отозвалась немая стужа
На мне сейчас твои носки
И мне становится все хуже

От мыслей ядерных вдали
Я прозябаю на кровати
К тебе летают корабли
Но мне отсюда не достать их

Так дай же мне свой черный шланг,
Свой грязный хобот от скафандра
Свой опустевший акваланг
И трость из ветви палисандра

Молю тебя, но ты к звезде
взобрался, хобот свой подъемля
Ты не со мною, ты нигде
И я с тобой уйду под землю.

Едва проснувшись, я записала эти стихи в свой дневник. Сегодня особенно хмурое утро и у меня почти нет сил пить. Забери же меня отсюда, милый Ю., забери скорей. Пусть говорят, что ты разбился,  для меня ты всегда жив, ты всегда со мной.

Стихи я подписала «твоя В.». Надеюсь, он поймет.
Сейчас я заставлю себя проглотить сто пятьдесят и еще немного посплю. Ну вот, даже не вырвало. Мягкие лапы сна.

Эпизод последний

Льдины, сука... Льдины, а так бы, может еще и выкарабкался. Прощай, Николаша... Теперь все плыть, да плыть...

***
Иду к тебе, мой милый слон
несу густой компот своей печали
Безлюдье кресел и пустой салон
Мне мягкую посадку обещали

Эти строчки были последними. Я разлетелась в красное облако брызг и стекла в какую-то кисельную речку. И вот, плыву туда, где смутно маячат далекие берега, на которых написано почему-то: Absolute. Made in Sweden.

***
Передо мной – сварной черный помост. Наконец-то, я на вершине. Огромная стальная крестовина, которую меня заставили сюда тащить, неимоверно давит плечи. Не понимаю, как пьянчужка Валентина смогла дотащить сюда такую же гигантскую штуковину. Она и сама по себе-то еле ходила. Гриня тоже здесь, тяжко пыхтит и обливается светлым потом. Нас окружают сварщики в зеленоватых робах. Двое кладут меня на крестовину и, проткнув мне ладони длинными спицами, приваривают их к крестовине. Металл приятно холодит кровоточащие ладони. Вот крестовину подняли и сваркой прикрепили к помосту. Висеть мне здесь будет не одиноко, рядом – кресты с Валентиной и Гриней. Однако, это не самая веселая компания. Через час сварщики начинают расходиться. Я прошу одного из них задержаться и проткнуть мне своим электродом сердце. Он соглашается и я плыву в светлом киселе куда-то вглубь себя. Мимо проплывают раздувшийся от воды мертвый Гриня и кровавый мешок с раздробленными костями, называвшийся когда-то Валентиной. Плыть хорошо, вот вы сами это скоро узнаете. Плыть хорошо.      

Эпилог

Сергей Алексеевич, у нас ЧП! Исчез больной из двадцать второй палаты!

Это какой же, тот, что воображал себя Христом, Распутиным и Терешковой одновременно?

Он самый, Семенов. Был да сплыл... просто ерунда какая-то...