ЧАСТЬ ВТОРАЯ
С началом сентября без промедления, едва дождавшись календарной даты, вступила в свои права осень. Капризно, почти каждый день меняя погоду, как бы проверяя свою способность к преобразованию природы - не ослабла ли за год минувший. Неприятный порывистый северный ветер вдруг сменялся тяжёлым и влажным западным, и наоборот, облака то взлетали, рассеиваясь, ввысь, то плотно нависали, прижимаясь к земле. Затем осень вдруг перестала шалить и как будто остановилась, чтоб полюбоваться собою и тем, что сотворила за несколько прошедших дней, вернув для сравнения доставшиеся ей в наследство от лета прежние тёплые дни. Сквозь голубое ясное небо она присматривалась некоторое время к причудливо украсившимся пятнами жёлтой, оранжевой и красной листвы лесам, к опустевшим и почерневшим голым полям, остывшим и присмиревшим озерам и рекам. И чем-то, видать, не понравилось ей всё происшедшее, эта красота, радующая глаз человека, потому что, вдруг разгневавшись, она напустила на всё это жесткий холодный ветер, пахнувший зимой, нагнала непроницаемые тучи, сыпанувшие косым дождем вперемешку со снегом.
Город с приходом осени потускнел, стал неузнаваемо грязным и неуютным. Меж домов гуляли сквозняки, безжалостно срывая набрякшие и почерневшие листья, бросая с силой их на мокрый асфальт, промокшую землю и в многочисленные лужи. Отворачиваясь от пронизывающего ветра, нагибаясь и отгораживаясь от него поднятыми воротниками и капюшонами, преобразились и люди, став порой неузнаваемыми для знакомых в натянутых до глаз разноцветных вязаных шапочках, фуражках и платках, шляпах и шляпочках. Невзрачные и живучие бездомные кошечки и собачки, до того шнырявшие среди безразличных к ним двуногих, сжались и исчезли в подъездах и подвалах.
В город пришла глубокая осень.
Глава первая
Владимир Симчин взбежал по лестнице, перепрыгивая через две-три ступеньки, стараясь согреться энергичным подъемом; в квартире тоже было прохладно и сыро - отопительный сезон, следуя календарю, а не погоде, ещё не начался.
- Оля, ты здесь? - cпросил он, раздеваясь.
- Да! - через некоторое время послышался ответ из маленькой комнаты, дверь в которую была открыта.
- Чем занимаешься?
- Играю!
- А уроки сделала?
- Какие уроки? - девочка выглянула из комнаты. - Нам ещё ничего не задают.
- Как так - до сих пор не задают? - не поверил он.
- А вот так!
- Странно! - Владимир надел домашние тапочки и прошел в коридор. - А мама где?
- Не знаю!
- Разве она ничего не сказала?
- Сказала, что скоро придёт.
- Да? Ну, ладно!
Владимир прошел в кухню. Когда-то здесь были исключительные чистота и порядок, а сейчас следы некоторой заброшенности - немытая посуда, ворох полиэтиленовых пакетов в углу...
- Оля, ты почему посуду не вымыла? - раздражаясь, крикнул он так, чтоб было девочке слышно.
- А мне мама ничего не говорила! - донёсся ответ.
- А что, самой нельзя догадаться?
Он почувствовал, что начинает нервничать всё больше и, чтоб не разрядиться на ребёнка, не стал выговаривать Олю дальше. Действовало на нервы то, что жена взяла привычку пропадать где-то подолгу у подруг, что фактически приостанавливались все работы в институте из-за отсутствия финансирования в условиях обвального перехода к стихийным рыночным отношениям, что развернулось всеобщее оболванивание и началось ограбление граждан и разворовывание страны под флагом шоковой терапии экономики. Развал Советского Союза, кровавая борьба за власть на его осколках... Причин для отвратительного настроения было предостаточно, так что следовало, не зацикливаясь на них, лишь слегка перекусив, без промедления, пойти быстрее погонять мяч с любителями футбола из соседних домов, собиравшимися в любую погоду и каждый вечер на школьном стадионе. Вот уже полгода, как Владимир примкнул к их компании, благодаря чему физически чувствовал себя как никогда хорошо и успешно преодолевал большие нагрузки на завершающей стадии работы над диссертацией. Даже от одной мысли о том, что предстоит увлекательная беготня, пребывание в мужском коллективе с его здоровым чувством временной отрешённости от всеобщих и личных проблем, устанавливалась внутренняя уравновешенность.
Он подошел к плите, открыл жаровню, постоял в нерешительности - стоит ли терять время, разогревая еду. Точное время сбора на футбол не назначалось - приходя, каждый вступал в игру, усиливая проигрывающих, и покидал поле, когда находил то для себя необходимым. Так что можно было и не спешить вовсе, но он решил, что не стоит задерживаться, и, не отходя от плиты, стоя стал есть холодные макароны, лишь поставив подогревать чай.
- Оля, ты гулять пойдёшь? - выкрикнул он так, чтоб ей было слышно.
- Что? - не поняла девочка его речь, искаженную из-за набитого пищей рта.
- Гулять со мной пойдешь, спрашиваю? - постарался он выразиться пояснее.
Криминогенная обстановка в городе всё более ухудшалась, так что никто не оставлял детей, особенно девочек, без присмотра, и рядом со взрослыми у футбольного поля образовывался детский круг, занимавший себя своими играми.
- Я не хочу! - подумав, пришла Оля в кухню. И спросила: - Ты почему не разогреваешь?
- Некогда! Так, значит, не хочешь идти со мной?
- Опять в футбол играть будешь?
- Конечно! А что?
- Не интересно! - покачалась она на одной ноге.
- Я же не предлагаю тебе футбол! Будешь играть со всеми ребятами.
- Малышня одна там!
- Ух, ты - какие мы большие! - он посмотрел на вытянувшуюся в последний год Олю. - Давай тогда в спортивную секцию ходить. Знаешь, как интересно быть спортсменом! Во всех странах можно побывать. Хочешь?
- Нет! - капризно возразила Оля, теребя косичку.
- Тогда сиди дома! - Он принялся за чай. - Как бабуленька старая.
- Не буду сидеть! - опять капризно заерзала она.
- Ещё чего! - строго нахмурился он. - Не хочешь сидеть, так стой, и жди маму. И никому дверь не открывай. Понятно?
- А когда она придёт?
- Здравствуйте! Ты бы сама её об этом и спросила.
- Она сказала, что скоро!
- Значит, скоро!
;
В середине сентября Владимиру довелось побывать ещё раз, оказавшийся последним, в Тайсинске. Некогда строившийся быстрыми темпами комбинат и растущий при нём город стали неузнаваемы! Тишина в заброшенных цехах, до пуска которых оставалось чуть-чуть, пустота дорог, помрачневшие люди, не знающие, какое будущее их всех ждёт... Завезенное оборудование растаскивалось какими-то ушлыми людьми, объявившимися в многочисленных ”товариществах с ограниченной ответственностью” или, как говорили о них люди, с “неограниченной безответственностью”; демонтировалась даже установленная аппаратура порой с единственной диктуемой стихийным рынком целью - выгодной продажей, а по существу, сдачей в металлолом. Пропадали бесследно миллиардные ценности, уничтожались результаты трудов сотен тысяч людей, и не только техника, но и строения приводились в негодность. И этот гибнущий комбинат должен был, согласно новому экономическому курсу, стать заказчиком работ институту автоматики?
- Мы практически полностью лишены финансирования, - пояснил ведущий технолог комбината Суров, давший отзыв Симчину на диссертацию, и добавил с горькой усмешкой: - Эти теоретики-реформаторы отправляют нас на рынок. Тот рынок, где на дешёвое сырье из нашей страны, краденое чаще всего и по бросовым ценам, с жадностью набросились зарубежные фирмы, которым не нужны конкуренты в его потреблении. То есть наш комбинат, да и не только он - вся бывшая советская промышленность! А правительство во главе с розовощеким Гайдаром добросовестно обслуживает их заказ - пустить нас на дно. Вот объяснение всего того, что происходит с нами сейчас и соответствующие виды на нашу перспективу.
Душа болела за столь печальный исход общего труда и дела, и по возвращении домой Владимир написал статью в областную газету, увязав положение комбината с проблемами института, где происходили аналогичные, разве что меньшие по масштабам, разрушительные процессы и растаскивание всего, что только можно было. Газета, с недавних пор возглавляемая Смелковской, сохранила прежнее название рабочей, хотя содержание её радикально демократических публикаций далеко ушло от круга интересов трудящихся. Приближаясь по гранитным ступенькам к тяжелой двери редакции с косыми медными ручками, Владимир вспомнил, что на страницах этой газеты была поднята и прошла потом дорогостоящая волна переименований улиц и площадей города, остановок транспорта, имевшая целью уничтожить всякие упоминания о людях и событиях советской эпохи.
Альбину Яковлевну, едва выступающую над грудой бумаг, он узнал не сразу; давно не видел, только слышал неоднократно её голос по радио. Слегка обрюзгшее лицо, очки с большими стёклами, увеличивающими складки кожи вокруг глаз, густой и не очень подходящий грим вместо макияжа, раздавшиеся во все стороны плечи и упиравшийся в стол живот... Ничего похожего на ту женщину, живую и общительную, которая некогда навестила комсомольский комитет. Владимир поздоровался и представился на случай, если она забыла его, но, оказалось, напрасно.
- Как ваш институт поживает? - спросила она, указав ему на стул и продолжая просматривать бумаги. - Реформируетесь?
- Идём ко дну!
- Да? - нисколько не удивилась она и, взяв поданную заметку, мгновенно просмотрела её от начала до конца.
- Там всё написано, - кивнул на заметку Владимир. - Финансирование института фактически прекращено, при невероятном взлёте цен зарплата осталась на прежнем уровне. Одних увольняют, пенсионеров и женщин в основном, другие сами уходят.
- Искать надо заказчика ваших работ. Рынок ведь! Хватит на государственную поддержку рассчитывать, самим надо браться.
- Есть заказчик, но он тоже идет ко дну. Разве может на внезапно учрежденном кем-то рынке найти средства, помимо государственных, такой гигант, как Тайсинский комбинат? А он сейчас является нашим основным заказчиком.
- Надо искать другого! Руководство ваше должно перестроиться давно, или уступить место другим.
- Перестроилось! Появились всякого рода лавочки с участием начальников, которые попросту грабят институт, паразитируют на нём самым настоящим образом.
- Почему ”паразитируют”? - взглянула она на него. - Предпринимательство...
- Да потому, что работают на его площадях, используют его оборудование, энергоснабжение. Заключают параллельные договора, где обязательства и работа ложатся на институт, а деньги поступают на счета этих лавочек, обогащая незаконно их хозяев. Возможно ли такое в капиталистических странах и фирмах, которые считаются теперь для нас образцами для подражания? Такова психология современного перестроившегося руководителя.
Смелковская ещё раз взглянула на заметку, которую так и не опускала на стол, и протянула её обратно:
- Нет, печатать такое мы не станем! Это противоречит курсу происходящих реформ. Может быть ваш институт обанкротится, или Тайсинск тоже. Сочувствую, но рынок жесток и отсеивает всё то, что не может выжить, чем обеспечивает в итоге всеобщее процветание.
И она, давая понять, что разговор закончен, стала ворошить на столе бумаги.
- Нигде в мире наука не обходится пока ещё без государственной поддержки! - заметил, поднимаясь, Владимир. - Её, что ли, собрались “отсеять”? По всему видно, что к этому идёт.
Владимир вышел из редакции, огорчённый не столько тем, что не захотели печатать его заметку, сколько изменением личности Смелковской, вполне соответствующей, как он подумал, деградации её внешности. Ведь ещё недавно ратовала за свободу слова!
В лаборатории он показал заметку Млевскому. Тот посмотрел внимательно и вернул её, сказав:
- Брось ты свои утопические представления о возможности какого-то усовершенствования института. Если и раньше твои надежды были несбыточными и усилия напрасными, то теперь тем более. Пусть будет что будет, ибо иного и быть не может.
- Гм! Он что, стал в “этой” стране никому не нужен?
- Зачем думать за всех и обо всём? Пусть каждый думает о себе! Так будет лучше для всех. - Родион вытащил из стола лист бумаги.
- Странная философия, хоть и очень современная! - не сдавался Владимир. - Доводимый до крайности индивидуализм.
Млевский больше спорить не стал и подал Владимиру бумагу - заявление об увольнении по собственному желанию.
- Уходить, значит, собрался?
- Да! Думаю полностью заняться настоящим делом.
Покидал лабораторию один из самых толковых и работоспособных специалистов. Институт один за другим покидали и другие профессионалы, под угрозой исчезновения оказались целые научные школы. Уходили в посредничество, торговлю, порой простую уличную, и прочие подвернувшиеся дела, зачастую не имевшие ничего общего с полученными образованием и профессией. Растрачивалось интеллектуальное богатство нации. И такой системе народ в большинстве своём лишь недавно, на выборах, отдал предпочтение? Системе, которая только недавно на конференции Организации Объединенных Наций по развитию оценена мировым сообществом ученых как тупиковая, грозящая гибелью всего человечества в ближайшие десятилетия. И этот тупик - новый путь?
Прислонившийся плечом к стеллажу с аппаратурой Владимир и сидевший перед ним за своим столом Родион разговаривали, вроде бы, тихо, но все, как оказалось, услыхали новость. Первым подошел Шошин.
- Печально, но, честно говоря, давно такое ожидали, - сказал он. - Не понимали за чем задержка - по причине опасений за возможность отката политической обстановки к прежнему, или неуверенности в своих способностях.
- В своих силах я вполне уверен! - возразил поднявшийся Млевский. - А к прежней жизни уже никто и никогда не вернется.
- Видишь ли, чтоб настоящим бизнесменом стать, надо иметь, я бы сказал, некоторый... - Шошин щелкнул пальцами, подбирая подходящее слово. - Нравственный изъян.
- Вот здорово! - подошла и Эльвира Бонк. - Меня бы кто взял - ушла бы, не задумываясь.
- А чего же твой муж в свою артель не берет? - спросил её Лев Борисович. - Насколько я знаю и вижу, дела его пошли в гору.
- А вот не берёт почему-то!
;
В живописных окрестностях юго-западной части города появились целые районы новостроек - скопления огромных и разнообразных по архитектуре частных домов, порой напоминающих средневековые крепости тяжеловесных кирпичных строений, где обосновывались преуспевающие люди, называемые теперь “новыми русскими”. Довольно быстро там отстроил дом и муж Ларисы; их уже не устраивала дача, которую они продали. Строительство дома не было закончено, но для проведения времени и приёма гостей он вполне годился и сейчас - несколько готовых больших просторных комнат на втором этаже, одна из которых с камином, кухня, гараж и кладовые на первом, большие подвальные помещения, летняя веранда на третьем; не было только бани.
- Инфляция сумасшедшая! - пояснил по дороге Михаил, везший туда Симчиных на своем “Вольво”. - Деньги сейчас надо вкладывать в недвижимость.
- А если их нет? - шутливо спросила Лена, взглянув на мужа.
- Делать надо! - невозмутимо ответил Михаил.
- Так надо же уметь!
- Надо, конечно! Делать деньги, а не жаловаться на судьбу, правительство и прочие обстоятельства.
- Да, но не могут же все делать деньги! - возразил Владимир, понимая, что свои слова «надо уметь» жена адресует в большей степени ему. - Потребности общества многообразны, и каждый должен заниматься своим делом.
- Будут деньги - будет и всё остальное! - безапелляционно заявил Михаил.
Деньги, деньги... Новый фетиш реформируемого общества. Хотя всё это было уже пережито страной века назад и отброшено, как негодное, и только люди, не знающие историю, или её совершенно не чувствующие могли стремиться повторить прошлое в его худшем проявлении. И жена его, как видно по её поведению, в подобострастном восторге и от иномарки, и от коттеджа, которого даже ещё не видела, и склонна оценивать людей, как сказал более чем сто лет назад Герцен о нравах обывателей, по обладаемым ими вещам. Владимир чувствовал, что его тяготит круг людей, среди которых он уже бывал раньше и должен находиться сегодня, хотя те относятся к нему вполне уважительно, и что его поездка - только уступка пожеланиям Лены.
Среди гостей были и те, с кем Владимир познакомился на подобном мероприятии три года назад, и совершенно ещё незнакомые ему молодые люди. За столом, плотно заставленном импортной снедью и выпивкой, разговоры были довольно однообразны и скучны, несмотря на попытки некоторых энтузиастов оживить обстановку. Женщины, многие из которых совсем недавно ещё скромные работницы и домохозяйки, благодаря предприимчивым мужьям вдруг оказавшиеся в верхних пластах быстро расслаивающегося общества, не имея соответствующих поведенческих норм, не знали как подобает вести себя, а мужчины, над которыми всегда и всюду довлел груз неотложных дел, были утомлены или не хотели растрачивать попусту энергию, и говорили только о делах или экономической политике.
- Без передачи заводов в частные руки экономику страны не поднять!
- Передать предприятия в частные руки без земли, на которой они стоят? Это же нонсенс. Прежде всего должна быть введена частная собственность на землю.
- Так и заявлено в программе правительства и президента...
В доме было прохладно, поэтому долго не засиживались и, поднявшись, гости сгруппировались вокруг стола. Владимир подходил то к одной группе беседующих, то к другой, молча слушал все эти разговоры и, прежде чем успевали его спросить, каким бизнесом он занимается или собирается заняться, отходил дальше. Такое времяпровождение начинало ему надоедать, и он решил подняться на третий этаж, чтоб поглазеть на окрестности, пусть уже погруженные во мрак, и тем самым скоротать час. Оказалось, что наверху уже кто-то был; по голосам, слегка приглушенным, он узнал жену и Ларису, куривших стоя у перил на балконе. Женщины вели, надо полагать, какой-то интимный разговор, но, пьяненькие, не очень контролировали себя и говорили громче, чем следовало бы, отчего Владимир остановился, намереваясь повернуть обратно, чтоб не мешать.
- А как у вас с Рональдом? - спросила Лариса подругу. - Спите уже, так надо полагать?
- Ответа не последовало - ни опровержения, ни подтверждения. Владимир почувствовал, как у него забилось сердце, и замер.
- Спите, знаю! - уверенно сказала Лариса. - Муж не догадывается?
- Нет, конечно! - почти совсем тихо ответила Лена. - Боюсь, вдруг узнает.
- А ты делай так, чтоб не узнал!..
Вот так совершенно внезапно и достоверно Владимиру стало известно о жене такое, о чём он никогда бы и не подумал. Это ошеломляющее неприятное открытие как будто оглушило его, и он прислонился к стенке. Из-за учащенных ударов в сердце и шума в ушах он не мог разобрать о чём женщины говорили дальше, и решил уйти, чтоб не попасться на подслушивании. Он сошёл вниз, в гостиную, откуда все уже разбрелись по дому, присел к углу накрытого стола.
Через некоторое время туда же пришли, поёживаясь от холода, продрогшие Лена и Лариса.
- Ты чего такой мрачный? - приблизилась к нему жена.
Он взглянул на неё, пьяненькую и весёлую, мельком, и отметил, что она и не догадывается о том, что он теперь о ней знает. Вот, оказывается, чем вызваны её постоянные отлучки из дома! И теперь многие нюансы в их взаимоотношениях находят простое объяснение.
- Ну, что? - попыталась она обнять его, но он нервно повёл плечами, сдержав желание так тряхнуть ими, чтоб она улетела…. в стенку и размазалась по ней.
- Ты что, перепил? - оторопела Лена и заглянула ему в лицо, взъерошила волосы.
Хорошо, что её отвлекли и она отошла от него. Владимир взглянул ей вслед, на красиво очерченные облегающим платьем и покачивающиеся, привлекательные для мужчин бедра, которые, оказывается, теперь были доступны другому. Невероятное зло, жгучее чувство утраты и сознание мужского позора смешались, вызывая проклятую нервную дрожь, спасение от которой можно было найти только в действии. Он не хотел больше ни на минуту оставаться в этой компании с чуждыми его интересам и морали людьми, находиться рядом с предателем-женой, ради которой, собственно, сюда и приехал.
Он решил уйти отсюда немедленно. Один, незаметно и сейчас же. Он оглянулся, убедился, что никто за ним не наблюдает, оделся и вышел. Проверил, оглянувшись, что его действительно никто не заметил и в темноте не обнаружит тем более, и быстро пошёл прочь по неустроенной перекопанной улице, стараясь не оступиться. Попытался взглянуть на часы, но ничего не увидел и прикинул, что должно быть около двенадцати ночи. До города - километров тринадцать, три или четыре часа ходьбы. Подсесть на попутную машину ночью вряд ли удастся, водители побоятся останавливаться, да и денег на такой проезд у него с собой не было. Значит, предстояло идти всю дорогу пешком, что его вполне устраивало, ибо спешить некуда. И ночь не очень холодная. Опасно? Может быть, но сейчас ему была даже безразлична своя жизнь. А жена найдет себе другого, и уже нашла.
Владимир вышел на тракт. Ещё оглянулся - не догоняют ли? Прохладный ночной ветер дул сзади, помогая идти. И думать неторопливо, без помех, над тем, что произошло и как ему быть дальше. В жизни бывает, что супруги прощают измены, что одобряется, как проявление великодушия, но чаще нет, что порой становится причиной настоящих трагедий. Люди гордые и не остающиеся в долгу ему нравились больше. Но в данном случае дело не только в измене, которая может произойти из-за каких-то глубоких чувств и движений души, а во лжи. Так умело и долго скрывать и лгать! Теперь он знает, что она способна на такое. Сейчас, когда воздержанность, верность и прочие моральные устои рухнули под напором западной лжекультуры, нашедшей у многих благодатную почву, безнравственность и разврат становятся содержанием их жизни...
Встречные машины слепили, набегающие сзади освещали фарами путь далеко вперед. Владимир подумал о том, что могут спохватиться и организовать погоню за ним, и свернул на объездную дорогу, ведущую к северо-западной части города, где можно будет сесть на первый утренний трамвай и добраться до дома. Хорошо бы уйти и оттуда до её появления, чтоб не объясняться, и вообще больше никогда не видеть, уйти навсегда из её жизни. Однако деваться больше некуда. Развестись и жить отдельно в одной из комнат, потом разменять квартиру? Хорошо, что у них нет общего ребёнка - меньше проблем. Вначале воздержанность от рождения ребенка вполне оправдывалась стеснёнными условиями их жизни в одной комнате, потом появилась квартира, но возникла какая-то неуверенность из-за усложнения социальной обстановки... Но ведь, думал иногда он, даже во время войн рождались дети, так что причина была в чем-то другом...
При свете фар машины Владимир посмотрел на часы - всего лишь около трех утра, можно и не спешить. Он спокоен, уверен в себе и... свободен. Да, отныне он свободен! Потому что ему совершенно всё равно, где и с кем сейчас находится его жена, и что с ней будет дальше. И нет никакой трагедии в происшедшем - всего лишь течение по жизни разных людей, на время оказавшихся вместе.
;
Войдя в пустую квартиру, Владимир разделся и лёг спать. Хотел было вначале принять тёплую ванну, но из остывшего за ночь водопровода шла только едва теплая вода. В постели он свернулся калачиком, укрылся с головой, чтоб согреться, и сразу было уснул, но через некоторое время, несмотря на усталость, проснулся от нервного ожидания - вскоре, очевидно, должна была появиться жена и не избежать неприятных объяснений. Уверен ли он в том, что надо вести дело к разрыву? Предательство и обман являются достаточным на то основанием, а если учесть, что и многое остальное в их жизни складывается не так, как хотелось бы, то иного пути у него нет. В этом доме его мнение просто игнорируется этим недостойным и глупым человеком! Крестили, например, недавно Олю, против чего он категорически возражал.
- Религия - это же средневековое мышление общества, явно не соответствующее современности, - пытался он уговорить жену и приехавшую тогда в гости тёщу, инициатора этой затеи. - Не делайте глупостей и не морочьте девочке голову своим ретроградством. Ведь по религии женщина кто? Рабыня!
- Русский народ всегда был православным, - пыталась возразить тёща.
- Отнюдь нет! Сначала были язычниками, а в последнее время атеистами. Всё равно, ни в какого бога Оля верить не будет, даже если вы окрестите её. Как и вы сами не верите.
В бога, конечно, уже мало кто верил, в том числе жена и тёща, но - кто что знает совершенно достоверно в этом меняющемся мире? - на всякий случай он не прочь были подстраховать жизнь дочки и внучки. Спорить они больше не стали, но замысел свой реализовали, и на шее Оли появилась серебряная цепочка с крестиком.
Раз так, пусть живут, как хотят, и делают, что пожелают, но без него. Жаль, что некуда податься, чтоб встать и, никого и ничего не ожидая, уйти навсегда и больше никогда сюда не возвращаться.
Так он размышлял и, меж тем, прислушивался к стукам двери в подъезде, с рассветом участившимся, к шагам по лестнице. Он ждал, но всё же Лена появилась внезапно - послышался шорох возни у двери, щелкнул замок и раздался её голос.
- Ты здесь? - спросила она громко; по интонации стало ясно, что по одежде в прихожей она установила, что это так.
Он промолчал и отвернулся к стенке. Сердце предательски застучало, отдавая в висках.
Лена шумно сбросила сапоги и вошла в комнату, присела на край кровати, потянула его за плечо, стараясь заглянуть в лицо. От неё веяло морозной прохладой и запахом спиртного.
- Спишь, что ли? - слегка потеребила она его. - Ты чего это сбежал? Приревновал к кому? Или я что-то не так сделала?
Ещё спрашивает! Он решал - сказать ли ей все, что он знает, или приберечь, как тайное оружие, до более подходящего момента. Сейчас, после её появления, он почувствовал себя очень утомлённым, и возбуждаться для перепалки не было никакого желания. Поэтому он лежал с закрытыми глазами, молча и не двигаясь.
Лена поднялась, ушла и неторопливо переоделась, надев халат, после чего вернулась к мужу и прилегла рядом, обняв его, на что тот не реагировал, хотя и не спал, о чем-то думая.
- Не могу же я сидеть дома каждый вечер! - заговорила она. - Ты что-то там читаешь, с диссертацией возишься, в футбол играешь... А мне как быть? У меня дома нет никаких эмоций! Одни домашние заботы. Я так не могу даже физически.
“Разумеется! - со злостью думал он. - Никаких здоровых увлечений и интересов. И Олю растит такой же!”
В ворохе мыслей у него возникала и такая, что, может быть, стоило вообще не говорить о том, что он знает, жить как жили, и, в отместку, завести и себе любовницу, но тут же он отвергал такой вариант как взаимное нагромождение лжи и грязи. Не следовало оставлять поведение жены без последствий хотя бы потому, что все кругом уже настолько привыкают ко лжи и предательству, что, того и гляди, это станет этической нормой жизни общества, именуемого теперь свободным.
Он нервно сбросил с себя на неё одеяло, поднялся и пошёл в ванную, где закрылся и сначала принял горячий душ, а потом лёг в ванну и наполнил её горячей водой почти до самого верха. Там он лежал довольно долго, меняя воду по мере её охлаждения и размышляя над тем, что же ему, однако, делать дальше, и от того, что устал от недосыпания, и что так и не выяснил отношения, стал злиться на себя. Когда же, наконец, он вышел, слегка раскрасневшийся и мрачный, Лена стояла в коридоре одетая.
- За Олей схожу! - плотно увязывая шарф, бросила она ему сердито.
“Врёт, скорее всего!” - подумал он, направляясь в комнату.
- Когда дурь твоя пройдёт, тогда и вернемся! - вдруг зло добавила Лена, открывая выходную дверь.
- Можете вообще не приходить! - также зло ответил он.
- Да? - она прикрыла дверь и подошла ко входу в комнату, где он поправлял постель. - Меня, понятно, ты ненавидишь. А при чём здесь Оля? Ты что, не отец ей?
- Какой, к чёрту, отец, если вы ко мне совершенно не прислушаетесь даже?
- Да? Не отец, значит? Что ж, пойдем искать другого отца! - с сарказмом отреагировала она, уходя.
- Идите к чертовой матери! - не выдержал он.
Лена с грохотом захлопнула за собой дверь.
Глава вторая
Научным руководителем диссертационной работы Владимира оставался Зажогин, с которым не порывалась связь сотрудников лаборатории; она поддерживалась настолько, насколько это возможно для занятых людей, готовых встречаться всегда, но никогда не имеющих для этого достаточно времени, и лишь работа над диссертацией сделала встречи соискателя и руководителя более постоянными. Замысел адаптивного регулятора, безусловно, принадлежала Николаю Степановичу, на чем он, однако, сам не настаивал, постоянно подчеркивая сопричастность к тому его коллег, и то, что Симчин не только подхватил идею, а развил её и многое сделал, проявляя творческий подход и настойчи-вость, для практического внедрения, вызывало стремление всячески содействовать его работе над диссертацией.
Про себя Зажогин говорил, что следует закону Джонса - учёный, сделавший большой вклад в какой-то области и продолжающий работать в ней достаточно долго, становится там тормозом развития и наносит вред, пропорциональный первоначальному вкладу. Покинув институт автоматики, через некоторое время он стал профессором местного Технологического университета - недавно переименованного Политехнического института.
- Такое переименование противостоит истории отечественной техники, - сказал как-то Николаю Степановичу Владимир, сам выпускник Политехнического. - Веяния с Запада? Но у нас же была одна из лучших систем образования в мире!
- А что делать? - ответил тогда ему Зажогин. - Университет имеет теперь ряд пре-имуществ по штатному расписанию и должен обеспечиваться всем необходимым для учебного процесса в первую очередь. Кроме того, западные университеты избегают порой иметь дело с нашими институтами, как с закрытыми заведениями. Вот и весь секрет нашего участия в преобразованиях.
Владимир смотрел на Николая Степановича, напоминавшего ему классический образ корифеев науки и техники - голова обрамлена поседевшими волосами, сосредото-ченными в основном сзади и создающими величественный ареал для расширившегося выпуклого лба, блеск живых глаз среди углубившихся и резко обозначенных морщин, разросшихся бровей отражал ум, энергию и проникающий ко всему интерес.
- Идиотизм чиновников! - продолжал Зажогин. - Одного-другого лопуха пригласили в зарубежный университет, притом не самый лучший, обласкали и околпачили - и вот, пожалуйста, готовый холуй-реформатор в области российского образования. А США, где не вырастили ни одного собственного Нобелевского лауреата в области науки и техники, а скупали по всему миру, и вынуждены были с нас пример брать после запуска первого спутника Земли, вдруг стали для нас образцом для подражания.
Они сидели в пустой лаборатории, где никто не мог их найти и прервать репетицию доклада на защите.
- Но хуже всего то, - говорил дальше Николай Степанович, - что у молодежи вы-шибают интерес к образованию. Представляешь, один наш выпускник даже не пришел за дипломом! А ведь раньше даже всякая посредственность стремилась получить ”корочки” любой ценой. Плохо то, конечно, но отражало всеобщую потребность и заинтересованность общества в образовании. Учили, упрекают теперь, и тратили средства на бездарей, коэффициент отдачи вложений был не тот. Но кто может оценить в рублях, долларах этот показатель и влияние образования на всех - без исключения! - людей, и общество в целом? Одно можно сказать - нынешний курс на дебилизацию - иначе не скажешь! - нации будет иметь катастрофические для народа последствия.
- У нас тоже сказывается все это! - подтвердил Владимир. - За прошедший год в аспирантуру не подано ни одного заявления, ни один специалист не выразил желания поступить туда. Говорят, что ничего то им не даст в жизни.
- А зачем, когда престиж учёных упал до предела! Представляешь, оклад профессо-ра в пятьсот рублей вот уже остается неизменным больше двадцати лет. При сумасшед-шей инфляции...
Поговорив ещё немного о том, о сём, они развесили подготовленные к защите плака-ты, Зажогин сел в первом ряду и Владимир, заглядывая в записанный на бумажке план выступления, представил доклад.
- Не зря мы год с тобой поработали! - удовлетворенно заключил Николай Степано-вич. - Можно быть уверенным, что всё будет в порядке.
Неприятности дома и эмоциональное напряжение перед защитой привели к тому, что в последние ночи Владимира стала донимать бессонница. Становилось очевидным, что две такие нервные нагрузки одновременно можно и не выдержать, и он дал себе наказ - наплевать на проблемы с женой, на время забыть и не отвлекаться по любому поводу, но психологическая установка не срабатывала, и по ночам в мозгах, истощая их, метельшили, сменяя друг друга, увиденное и услышанное за прошедший день, мысли и слова, которые уже были высказаны или только рождались, и всякое прочее, казавшееся ночью очень важным, а поутру - самой настоящей дребеденью. Он дошёл до такого состояния, что в день защиты испытывал легкое головокружение, и его беспокоило уже не столько то, как будет воспринята представляемая работа, а сохранение достаточной работоспособности для своего финального рывка.
Защита прошла удачно, несмотря на некоторые опасения соискателя. Только под конец, поняв, что дело сделано, и несколько расслабившись, он совершенно прослушал заданный ему вопрос и ответил совершенно невпопад, вызвав улыбки присутствующих. Все пятнадцать членов Совета дали положительную оценку работе - не оказалось ни одного “черного” шара.
Владимира после официального поздравления с успешной защитой вместе с Зажо-гиным и присутствовавшими на заседании сотрудниками прошёл в лабораторию, где предусмотрительно был накрыт чайный стол. Большой торт и сухое вино Владимир принёс заранее, одолжив на то деньги до зарплаты, что не приходилось делать уже много лет, но просил сотрудников заранее ничего не расставлять ввиду существующей всё же некоторой неопределенности в исходе защиты, однако коллеги, похоже, в благоприятном исходе не сомневались и стол был готов. В былые времена подобные события сопровож-дались грандиозными попойками, от которых несколько отучила кампания борьбы за трезвый образ жизни, а сейчас традиция эта кое-где возрождалась, но Владимир решил, что не стоит идти по такому пути по множеству причин, среди которых и отвращение к банкетам, отсутствие средств.
- Ну, кто теперь следующим будет? - спросил Зажогин. - Симаков? Или Малин?
- Скорее всего, никто! - ответил за них Шошин. - Ныне в свободное от работы время не над книгами корпеть надо, а идти приторговывать. Иначе на нашу зарплату не проживёшь.
Посидели с час, в течение которого Владимир принимал поздравления от осмелив-шихся заглянуть к ним в лабораторию сотрудников, и по телефону. Потом Владимир отправился домой, где прилёг, не раздеваясь, и, расслабленный легкой выпивкой, сразу уснул.
Его разбудила пришедшая с работы жена.
- Я тебе на работу звонила... У тебя что, защита диссертации была сегодня?
- Да! - ответил он, с трудом поднимаясь.
- И жена узнает об этом последней? - недовольно произнесла она. - Что же ты ниче-го не сказал?
- А ты все мне о себе говоришь? - спросил он, помрачнев.
;
Резко затормозившая рядом с идущим по краю тротуара Владимиром приземистая темносиняя иномарка заставила его вздрогнуть от неожиданности и посторониться; крыша машины находилась непривычно низко, на уровне чуть выше пояса, и он не видел, кто сидит в ней. Дверца в его сторону открылась, и тут только он заметил высунувшегося и сдержанно ему улыбающегося Млевского, сидевшего за рулем.
- Садись, подвезу! - предложил Родион, ещё даже не спросив куда тому надо.
- Спасибо! - сел Владимир с некоторой осторожностью на очень низко расположен-ное переднее кресло. - Давно не виделись! - подал он руку. - Как поживаешь?
- Кручусь! - Они обменялись коротким рукопожатием. - Тебе куда?
- В Технологический университет.
- Почти по пути! Сейчас только я на минутку загляну в одно место, - кивнул Млев-ский в сторону высокого белого здания.
- Да, пожалуйста! - согласился Владимир.
Родион припарковал кое-как машину, взял с заднего сидения кейс и быстрой поход-кой удалился. Вернулся быстро, как и обещал.
- Ты, как вижу, - Владимир обвел глазами салон, - неплохо устроился!
- А, ерунда! - уклонился от этой темы Млевский и спросил, выруливая задним хо-дом: - Как там наш институт поживает?
- Так же! Ты что, думаешь, за короткое время твоего отсутствия что-нибудь изме-нилось?
- Конечно нет! - согласился Родион, энергично трогаясь с места. - Я тут, среди про-чих дел, обнаружил следы знакомых институтских деятелей - не буду называть кто. Неплохо живут, черти! Распродают, предварительно обесценив, материальные запасы института. О таком у вас, конечно, никто и ничего не знает. А речи их послушаешь - первые радетели за ваше и общее благо. Как я понял, хотят акционерное общество у вас создавать. Не слыхал такое?
- Нет, хотя слухи разные ходят. Сейчас не принято планы руководства обсуждать или доводить до сведения. Коммерческая тайна! Рынок.
- Рынок? - усмехнулся Родион, легко лавируя среди потока машин. - Лапша на уши доверчивым, а не рынок вовсе. Бардак иного, чем был, пошиба, и криминал.
- Да? - удивился Владимир, услыхав такое от преуспевающего, можно сказать, бизнесмена. - Вот уж не ожидал от тебя такой оценки! - Сказал так, хотя критическое отношение Родиона к окружающему ему было известно. - Пресса день и ночь трещит об успехах рыночных преобразований.
- Отрабатывают свой хлеб!
- Почему же, успехи действительно налицо! Вчера, например, я впервые в жизни увидел человека, который рылся в мусорном баке в поисках объедков.
- Бедным может быть только тот, кто недостаточно инициативен или умён...
- Спасибо!
- ... Или дезориентирован идеями прошлого, когда от государства ждали всех благ. Прошлое уже не вернется, как бы того ваши не желали.
- Кто - “ваши”? - не понял Владимир.
- Коммунисты, кто ж ещё! Ты как, не вышел ещё из рядов партии?
Вопрос застал Владимира врасплох - партии давно уже не существовало и невоз-можно было сказать, кто же является коммунистом сейчас. Млевский, похоже, не сомневался, что Симчин - один из них.
- Вернуть прошлое - это значит в точности повторить настоящее, - сказал Влади-мир. - Вряд ли кому из тех, кто видит и правильно понимает идиотизм всего происходя-щего, может прийти в голову такая чушь.
- Октябрьскую революцию, что ли, повторять собираетесь? - не дослушал его Роди-он. - Демонстрацию седьмого устраиваете?
- Не хотелось бы больше революций, но могут довести народ, ибо, как видно, на-чисто забывают историю. И не вредно напомнить её, в общих интересах, - рассудил Владимир и честно признался, что о демонстрации он ничего не знает; приближалось седьмое ноября, а кругом молчали о приближающемся празднике, как будто никогда его и не было.
- Возьми газету, - кивнул назад Млевский. - Смотри среди частных объявлений.
Владимир взял помятую газету и с трудом нашёл короткое объявление о том, что сторонники советской власти, не согласные с политикой нынешнего правительства, направленной на устранение традиций народа и крутые, народом не одобренные преобразования социального строя, приглашаются на митинг, который состоится на площади Революции - главной площади города, уже переименованной в Земскую.
- Надо сходить обязательно! - сказал Владимир, откладывая газету на заднее сиде-ние.
Они подъехали к университету.
- Диссертацию когда защищаешь? - поинтересовался Млевский, останавливаясь перед центральным входом, подъезд к которому был запрещен.
- Неделя как защитил! - стал выбираться из машины Владимир. - Сейчас у Зажоги-на подписать некоторые документы надо перед отправкой в Высшую аттестационную комиссию.
- Поздравляю! А я думал, ты уже работу себе здесь присматриваешь.
- Нет! Николай Степанович говорит, что они тоже на дно идут. Программа дебили-зации народа вступает в действие!
Млевский полез в карман, достал и подал визитку:
- Звони!
- Спасибо, что подвёз!
- Рад был встрече!
- Я тоже!
Они пожали друг другу руки, захлопнулась дверца и машина, легко и бесшумно взяв старт, вырулила на оживленную трассу.
;
Решение семейной проблемы, что Владимир откладывал на будущее под разными предлогами, после защиты стало единственной и ближайшей целью. Трудным и неприятным делом, потому что к семейной жизни он уже достаточно привык, но необходимостью из-за того унижения, которое он испытывал. Время шло и он начинал упрекать себя в нерешительности, слабости и даже трусости; готовясь преодолеть всё это, он сосредотачивался для решительных действий.
Лена давно уже заметила, что с мужем творится что-то неладное, но заговорить об этом с ним не решалась - вдруг окажется, что он что-то знает? Неужели он действительно знает о её связи с Рональдом, или только о чем-то догадывается? Своим поведением она, вроде бы не давала повода для подозрений, не стала относиться к нему хуже или отталкивающе после того, как у неё завелся этот шаловливый и умелый любовник Рон, который, конечно же, годился только в любовники, и никак не мог конкурировать в роли потенциального мужа с Владимиром; в мужья он явно не годился. Их связь, возникшая совершенно непреднамеренно во время последней командировки Владимира, когда она позволила себе остаться с ночевкой у Ларисы, где гости долго не расходились, была недолгой и прекратилась сама собой или по обоюдному молчаливому согласию после того, как она испугалась быть разоблачённой - бегство мужа из загородного дома произошло явно неспроста. Признаться, ей хотелось бы принадлежать им обоим и далее, но приходилось считаться с эгоистической закомплексованностью мужчин и мужей, считавших женщин и жён своей собственностью со времен патриархата, что только в цивилизованных странах ныне воспринимавшейся дикостью, но до России ещё не дошло.
В какой-то момент Лена всё же решила, что муж её, раз молчит до сих пор, ничего не знает, и решила перейти в наступление:
- Взгляни на себя со стороны! Работа, диссертация, футбол... Кому всё это нужно сейчас? Люди деньги зарабатывают, чтоб семью как следует содержать! Ты посмотри, во что мы одеты все? А что имеем в доме? У людей телевизоры импортные - не то, что наше барахло. Видеомагнитофоны... Опустись на землю! Хватит витать в облаках!
- Куда ещё опускаться? Я вижу, что у тебя одно мерило человеческих ценностей осталось, - зло бросил он в ответ. - Но из-за твоей неудовлетворенности в этом я превращать свою жизнь в борьбу за обладание тряпьём не собираюсь!
Слово за слово - получилась крупная ссора, избегать которой Владимир сейчас и не стремился. Кончилось тем, что он перенёс свои вещи в маленькую комнату. Жене и Оле, которая встряла в ссору на стороне матери, он бросил:
- Вот и живите вместе и не морочьте мне больше голову!
- Дурак ты! - успела ответить ему жена, прежде чем он закрыл за собой дверь.
Вот после такого нервотрёпного вечера, и последовавшей затем бессонной ночи, утром, когда домашние ещё спали, Владимир ушёл на митинг. На центральной площади, у памятника Ленину, который новая власть грозилась снести, собралось совсем немного людей - в основном старшего возраста. Они стояли отдельными группами, поёживаясь от холода, с двумя полоскавшими на ветру бархатными красными знамёнами; две женщины прикалывали участникам на грудь алые банты. На собравшихся с некоторым удивлением смотрели проезжавшие мимо и прохожие, из которых редко кто останавливался.
Ровно в десять часов - традиционное время начала парадов и демонстраций - орга-низаторы митинга прошли на возвышение у пьедестала, где всегда размещалась трибуна.
- Товарищи! - обратился к собравшимся один из них, совершенно незнакомый Владимиру, ожидавшему увидеть известных партийных деятелей.. - Разрешите открыть митинг, посвящённый знаменательному событию - семьдесят пятой годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. Аплодисментами собравшиеся поддержали предложение.- Слово предоставляется представителю Фронта национального спасения...
Владимир не расслышал фамилию выступающего - его внимание привлек человек в демисезонном пальто и фуражке, стоявший в первом ряду в пол-оборота к нему, показавшийся очень знакомым. Да, это - несомненно! - был Анатолий Марков, которого Владимир не видел с тех пор, как тот уволился из института несколько лет назад.
- Товарищи! - начал свою речь выступающий - Великая Октябрьская социалистиче-ская революция, потрясшая Россию и мир семьдесят пять лет тому назад, явилась поворотным пунктом в истории человечества. Существовавшая до того общественная система, основанная на частной собственности и порождавшая невиданные страдания и беды народов, заставляла на протяжении многих лет лучшие умы человечества искать иные пути устройства общества, которые в конце прошлого века оформились как социалистическое течение мысли. И первой попыткой практической реализации этих идей была Парижская Коммуна, которая просуществовала семьдесят два дня. И семьдесят три, с небольшим, года просуществовала советская власть в России...
Участники митинга, внимательно слушая выступающего, прижались к трибуне и их, казалось, стало ещё меньше. Появилось телевидение, но для того лишь, как можно было судить по вечерней программе новостей, чтоб показать, как мало осталось сторонников социалистического строя и как много среди них немощных стариков, за которыми нет будущего. Не очень уютно было стоять на пустой огромной площади под безразличными, а порой и враждебными взглядами горожан, но именно в такой обстановке, подумал Владимир, рождается гражданское мужество и способность придерживаться определён-ной точки зрения только в зависимости от собственных взглядов, а не числа сторонников или наблюдателей.
Слушая оратора, Владимир прикидывал как ему приблизиться к Маркову, но тут Анатолию предоставили слово - от Коммунистической рабочей партии.
- Товарищи! - уверенно начал Анатолий. - Мы с вами стали свидетелями того, как паралич власти и предательство прежних лидеров КПСС вывели на поверхность российской жизни великое множество мошенников и преступников, которые в своих эгоистических интересах оболванили народ, спровоцировали августовские события и теперь чувствуют себя хозяевами жизни. Развалив величайшее государство - Советский Союз, - они свертывают государственные структуры, растаскивают народом созданные ценности, усаживают в чиновничьи кресла политических единоверцев, нарушают сплошь и рядом законы государства, душат оппозиционную и независимую прессу...
Слушая энергичную прерывистую речь своего бывшего товарища, возмужавшего и сейчас очень похожего на интеллигентов-революционеров начала века, Владимир испытывал волнение, когда тот умолкал на мгновение в поисках подходящего слова, чувствовал удовлетворение, когда следовало меткое и точное выражение, и гордость за бывшего члена их комсомольского комитета, не только в душе верного их делу, но и мужественно всему городу говорившего то, что произошло в стране на самом деле.
Митинг завершился довольно быстро, но его участники не спешили расходиться. Владимир прошёл вперед, к сходившим с трибуны ораторам.
- Анатолий, привет! - подошел он к Маркову, стоявшему к нему боком, и обнял его за плечо. - Молодец!
- Симчин! - почти сразу узнал его и обрадовался тот, и они обнялись. - И ты здесь, с нами?
- Как живёшь? - разглядывал Владимир лицо товарища, несколько изменившееся за прошедшие годы, с едва обозначившимися морщинками у серых глаз. - Сто лет тебя не видел.
- Долго рассказывать! - махнул рукой Анатолий. - Ты куда сейчас? Не торопишься?
- Нет!
- Тогда минутку подожди! - попросил Марков и отошёл к группе мужчин, перегово-рил с ними о чём-то и, попрощавшись со всеми за руку, вернулся к Владимиру.
- Людей маловато собралось! - посетовал Симчин о прошедшем митинге.
- Народ дезориентирован политически! Той сволочной частью партии, которая сейчас перекрасилась в демократов, и поносит всячески советскую власть, при которой сделала себе карьеру. Люди теперь начинают понимать, что их здорово обманули, и уже никому не верят - ни коммунистам, которых эти сволочи предали, ни демократам, к которым они переметнулись.
Они пошли вдоль улицы, превратившейся в торговый ряд; плотной шеренгой стояли люди, с рук торгующие всякой всячиной.
- Все в торговлю подались! - заметил Марков. - А кто работать будет? Ведь работа сейчас считается позорным уделом неудачников. Сможет ли общество с такой моралью существовать хоть сколь-нибудь длительное время? Конечно нет! Оно обречено. Впрочем, - остановился он, - не будем портить себе и далее настроение – праздник ведь. Давай-ка лучше где-нибудь посидим вдвоём. Если ты не спешишь.
- Да нет, не спешу! - ответил Владимир, и добавил неожиданно для самого себя: - Спешить уже некуда, разводиться собрался.
Сказал и подумал, что тем самым покончил с сомнениями, окончательно и опреде-ленно обозначив свою цель.
- Да? - взглянул на него Анатолий с сочувствием. - Гм! А я уже год как разведён.
- Да? - от удивления и огорчения Владимир даже остановился. - И почему же?
- После выборов Президента! Жена голосовала за Ельцина, а я, сам понимаешь, категорически против.
- И из-за этого стоило разводиться? - ещё более удивился Владимир.
- Не из-за этого! Просто, по её рассуждениям на эту тему я увидел, что она за чело-век. Ты заметь одну особенность - порядочные люди голосовали и против Ельцина, и, искренне заблуждаясь, за него, а вот сволочь никогда не ошибается против себя, всегда и поголовно, и безоговорочно его поддерживает. Чутьё! Которого, к сожалению, лишены порядочные люди.
Владимир шагал, несколько ошеломленный, размышляя о том, что же это за женщи-ны пошли, если с такими людьми, как Анатолий, жизнь ломают.
- И... где живешь? - поинтересовался Владимир опытом решения проблемы жилья.
- Где? Пока в саду у тетки.
- Так зима же на носу! - удивился Владимир.
- Ну и что? Домик у них в саду теплый, с печкой. Живу, как в деревне! Домишко небольшой, но, если тебе деться некуда, можешь составить мне компанию. Там и отметим праздник! - предложил Анатолий.
- А... тетка согласится?
- Конечно! С холодами бомжи, бродяги разные в сады из города подались, чистят всё подряд, так что охранять дом будем.
Предложение Владимиру понравилось, но он спросил, все ещё оценивая предста-вившуюся возможность уже сегодня, даже сейчас исчезнуть из дома:
- А чем туда добираться?
- Никаких проблем! Электричкой двадцать минут всего - как на трамвае. Ходят каждые сорок минут. По утрам и вечером ещёё чаще.
- А постельное белье?
- Одеяла там есть, остальное лучше взять с собой.
- Тогда давай так! - решился действовать Владимир. - Я еду домой и беру пока самое необходимое с собой, остальное потом. Через час встречаемся на вокзале.
- Отлично! - согласился Анатолий.
;
Направляясь домой, Владимир вдруг задумался - правильно ли он решил вот так внезапно, без объяснений уйти? Но объяснения, как уже было, перерастают в ругань, отчего потом самого тошнило. Что-то надо будет доказывать, для большей убедительности налегать на эмоции... Бороться за свое превосходство, жить в борьбе друг с другом, с презрением друг к другу... Нет!
Придя домой, он зашёл в свою комнату и стал собирать самые необходимые вещи, прислушиваясь - не приближается ли кто к двери? - чтоб не разоблачили. Сунув в сумку запасную пару белья, снятые пододеяльник и простынь, прихватив пару книг, он выглянул в коридор. Жена с Олей возились в кухне, и, во избежание осложнений желательно было уйти незаметно. Он успел ещё заглянуть в ванную и взять зубную щетку и бритву, когда выглянула Оля:
- Мама сказала - иди кушать!
- Спасибо! - ответил он и, когда девочка ушла, стал быстро одеваться, поспешно открыл дверь и, как можно тише закрыв её, сбежал с облегчением по ступенькам вниз.
На вокзале в условленном месте он нашёл Маркова.
- Все в порядке? - спросил тот.
- Да! Когда электричка?
- Через десять минут! - взглянул на часы Анатолий.
- Пошли в кассу?
- Да брось ты!
- Зайцами, что ли? - оторопел Владимир. - Бесплатно?
- Эта власть от меня хрен что получит! - ответил тот.
- Надо бы ещё в магазин за едой сбегать! - сказал еще Владимир, оглядываясь по сторонам.
- Я взял на обоих! - приподнял загруженный пакет Марков.
- Как же так? - растерялся Владимир.
- Потом сочтемся! Не на один вечер едем, полагаю.
Садовый кооператив располагался в полукилометре от станции. Это были старые сады с маленькими участками и домиками, кривыми узкими улочками. Вход охранялся, но никто не встретил и не спросил их о чём-либо; они беспрепятственно прошли через небольшую площадку у правления, завернули в одну из трёх улочек, повернули направо, потом налево, потом ещё...
- Запоминаешь дорогу? - спросил шедший впереди Анатолий. - В темноте ведь ходить придётся и утром, и вечером.
- Стараюсь! - откликнулся Владимир.
Домик, к которому они через некоторое время подошли, стоял на пересечении двух кривых улиц, за перекосившимся непроницаемым забором. В небольшое строение хозяева постарались вместить почти все атрибуты большого дома - верандочку, кладовочку, кухонку и комнатушку с обогревательной печуркой, одним оконцем, кроватью и диваном, не оставившими почти свободного пространства.
- Ну, что, разместимся в этом теремке? - спросил Анатолий, раздеваясь.
- Куда уж теперь деваться? - Владимиру даже стало чем-то нравиться это прибе-жище. - Будем размещаться.
- Вот только света нет! - посетовал Марков. - Темно даже днём, потому что окно за ночь намерзает.
- А не холодно? - снял куртку и вязанную шапочку Владимир.
- Жарища! Сейчас подтопим - увидишь.
Анатолий принёс дрова и затопил печку. Сухое топливо разгорелось быстро, с гулом, слегка запахло дымом и как будто сразу стало тепло и уютно. Для стола в комнатушке места не было и они воспользовались табуреткой, разложив на ней и под ней съестное.
- Нигде нет отечественной водки! - сказал Анатолий, откупоривая извлечённую из пакета бутылку. - А ведь была лучшая в мире! А сейчас всякий суррогат продают. И чужой, и свой.
- Самогон? - спросил Владимир, присаживаясь на краешек дивана.
- Cамогон ещё бы ничего! - Анатолий понюхал у горлышка, проверяя содержимое. - Технический спирт разводят, подлюги. Мораль ведь сейчас какая пропагандируется? Делать деньги любой ценой.
- Точно! - согласился Владимир, нарезая колбасу. - Гайдар же сказал - укради, но обогатись. Таким образом он и президент намереваются создать класс собственников, классовую опору нового строя.
- Околпачили они всех нас здорово! - Анатолий сел на кровать и налил по полстака-на водки, сказав для успокоения, что напиток, судя по запаху, употреблять можно без опаски. - Фактически мы потерпели поражение в третьей мировой войне - холодной войне. ЦРУ ведь давно, сразу же после Великой Отечественной, поставило цель подорвать нас изнутри, на что были брошены гигантские средства. Давай выпьем, и я тебе покажу одну интересную информацию на сей счет. - Чокаясь, они соприкоснулись стаканами. - За советский праздник Октябрь!
Они выпили и поморщились, быстро закусили.
- Фу, дрянь какая! - сказал Марков, достал с полочки у изголовья кровати лист бумаги и, размахивая им и продолжая жевать, стал пересказывать содержание: - Посеяв у нас хаос, ЦРУ планировало незаметно подменить наши ценности фальшивыми и заставить в эти ценности верить. - Далее он зачитал: - “Мы найдем своих однодумцев, своих союзников и помощников в самой России”. И нашли ведь! - начинал горячиться он. - Помнишь, как Горбачев, Яковлев, Шеварнадзе сдавали геополитические позиции СССР одна за другой? Раиса Максимова во время первого выезда с супругом, когда тот ещё не был генсеком, за границу, в Англию, тратила десятки тысяч долларов на скупку бриллиантовых украшений. И где, ты думаешь, она брала эти деньги? Все оплачивалось фирмами “Америкэн экспресс” и другими. А эти господа, как известно, даром деньги не разбрасывают. Купили с потрохами, а потом всячески содействовали приходу к власти. Слушай дальше! “Литература, театры, кино - все будет отображать и прославлять самые низменные чувства людей”... - А ведь так точно так всё сейчас и происходит, черт бы их всех побрал! - Культ насилия, садизма, секса, лжи, хамства, пьянства и наркомании, вражды народов...И лишь немногие будут понимать, что происходит... Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим их в посмешище, найдем способ их оболгать, объявить отбросами общества”... Это нас с тобой, надо понимать, - взмахнул он листом.
Владимир не согласился с тем, что все происшедшее в стране вызвано заокеанскими разведками.
- Ты же помнишь, как всё более и более жизнь общества заходила в тупик? Жирели паразитирующие теневая экономика и криминал, погрязла в привилегиях чиновничья верхушка, обложив народ сплошным и выгодным им дефицитом. А государство не смогло оградить советских людей от такого, и из-за чего народ и невзлюбил советскую власть. Обвал же произошёл при таком бездарном, как оказалось, и слабом руководителе, как Горбачев. Не думаю, что он хотел уступить кому власть в таком большом государстве, променять её на бриллианты для своей жены. Он просто неспособен был удержать власть! - Владимир посмотрел на стаканы, которые Анатолий наполнял водкой. - Попытался преобразовать общество, к чему и мы все так стремились, открыть форточку, но, как верно подметили, вывалил всё окно.
Они выпили ещё.
- Когда же те перестройщики свое разрушительное дело сделали, можно было от-бросить лозунги социализма и громить государство, - продолжал Марков. - Для этого болтливый и слабохарактерный Горби, как его любовно называли на Западе, уже не подходил. Им нужен был человек жесткий и решительный, способный громить всё ради прихода к власти. Таким оказался Ельцин, которому они и поддержали в августе девяносто первого. Теперь он - их заложник, есть и будет верным слугой США. Поэтому он развалил СССР вместе с государственными преступниками Кравчуком и Шушкевичем. Это надо же! - вскочил он. - Собраться втроём в семи каких-то километрах от границы, чтоб, в случае чего, драпануть, и американскому президенту доложить первому о содеянном! И сейчас эта сволочь подбирает себе таких же помощников, как писака Козырев, министр иностранных дел, в коих понятия не имеет, но исправно сдаёт интересы теперь уже России. Как Чубайс, работающий только с американскими советниками. Можно представить себе последствия для России замышляемой ими приватизации-ваучеризации, даже не вникая в её суть. Фактически страна находится под внешним управлением!
Анатолий подбросил в печку дрова. В комнате стало тепло и приятно, чему способст-вовал и горячительный напиток. Владимир откинулся на спинку дивана, примеряясь как он будет на нём спать. Хотя только начинало темнеть, он почувствовал, что его клонит ко сну от расслабления, какого давно уже у него не было; на работе противостоишь одним проблемам, дома другим... С Анатолием они были почти во всём согласны, поэтому не имело особого смысла долго продолжать эту тему.
- И для того, чтоб противостоять беспределу, унижению народа и уничтожению страны, нужна партия, - продолжал Анатолий. - И она создана - Российская коммунисти-ческая рабочая партия. Возьми Устав, - он достал с той же полки и подал, - прочти и подумай о вступлении.
- Да, но зачем создавать коммунистическую партию, когда она, оказывается, есть? - беря Устав и откладывая его пока в сторону, возразил Владимир. - В Конституционном суде её представители ведут мужественную борьбу, отстаивая её честь, созданную сотнями тысяч честнейших её членов.
- А вспомни канун девяносто первого, - не соглашался Анатолий. - Переворот про-изошел потому, что фактически уже не было партии. Если бы настоящие коммунисты нашли в себе мужество ещё до развала размежеваться с теми, кто был явным противни-ком социализма, и создали действительно коммунистическую партию, без карьеристов и предателей, такой трагедии, последствия которой мы даже сейчас не можем предвидеть в полной мере, не произошло бы.
- Да, в прежнем составе КПСС могла существовать только при жесткой власти, и при перестройке должна была реформироваться. Не сделав этого, она погибла. Но сейчас, когда все карьеристы, противники социалистического пути, и даже просто случайные люди покинули партию, по-моему, как раз создавать новую партию и не следовало бы. Представляешь, как важно при такой мощной волне антикоммунизма в суде доказать, что партию судить не за что? И разве можно тех, кто борется, рискуя собой, борясь за неё в суде, оставить без партии?
- Но партии же нет!
- А её никто ещё не упразднял! Приостановили деятельность до судебного разбира-тельства.
Вопрос о партии был почти единственным, в чем они не сошлись.
- Но ты все таки прочти Устав! - напомнил Анатолий, разливая остатки водки.
- Да, конечно! Завтра в электричке.
- Завтра же воскресенье!
- Точно! - вспомнил Владимир. - Завтра здесь и прочитаю.
- За социализм! - предложил тост Анатолий.
- Верно сказал о социализме Владимир Калашников, - добавил Владимир, когда они выпили. - Не знаю кто он, но сказал очень убедительно, что перед Россией не стоит вопрос - вернется ли она на путь социалистического развития, или нет. Вопрос лишь в том, как и когда это произойдет.
- Верно сказано!
- Капитализм в России не победил, он пока только остался, демонстрируя свои самые мерзкие черты.
Глава третья
После нервного недосыпания и эмоциональных перегрузок последнего времени вдали от источников треволнений, от погружавшегося в хаос государства и города, разваливающегося института и предательского дома, после почти непрерывного сна в течение двух праздничных дней, когда даже подниматься поесть не было желания, Владимир утром с трудом поднялся, чтоб идти на электричку. Всю дорогу он клевал носом, оживившись только в лаборатории. Там он вспомнил, что может позвонить Лена и, взяв на проверку подготавливаемый отчет, ушел в соседнюю комнату, не сказав куда. Можно было вообще уходить, куда хочешь без особых объяснений - такой порядок в институте установился после того, как начались постоянные задержки в выдаче зарплаты и сотрудникам предоставлялась возможность где-то подрабатывать на жизнь.
Институт, казалось по поведению его руководителей, на деле прекратил борьбу за свое существование, хотя иногда на разного рода совещаниях еще говорили о необходимости его сохранения “ценой небольших потерь”. Под этим лозунгом прошло еще одно сокращение кадров, в результате которого лаборатория потеряла двух человек - уволили Бонк и по собственному желанию в коммерцию ушел Малин. Эльвира Марковна попыталась было сопротивляться и даже грозилась подать в суд.
- Это почему же меня увольняют? - с возмущением набросилась она на начальника лаборатории. - Я столько лет здесь проработала! Начинала, когда Вас здесь еще и не было.
- Администрация так решила! - попытался было дать уклончивый ответ Владимир.
- А Вы?
- - Что я? - взглянул он на разъяренную Эльвиру Марковну. - Я согласился.
- - Волчьи законы капитализма! - вставил Шошин. И добавил: - За которые у нас кое-кто ратовал.
Не хотелось напоследок говорить неприятности, даже в ответ на грубость; о том, например, что попытка построения социализма провалилась отчасти и потому, что мирились и держали вот таких работников.
- Работы нет, поэтому и сокращают! - пояснил он.
Работать действительно становилось невозможно. Отсутствовала бумага и писать черновики приходилось на обратной стороне старых документов, не стало ручек, скрепок и прочей канцелярской мелочи, не поставлялись приборы и материалы, одно время даже отключили за неуплату телефоны и грозились прекратить подачу воды и тепла; температура в помещениях сейчас не превышала двенадцать - четырнадцать градусов, а ведь еще не было по-настоящему сильных морозов. И отключили бы, не будь в холлах и некоторых комнатах на первом этаже, взятых в аренду, торговых точек и обосновавшегося недавно какого-то фонда, реклама которого затмила скромную таблицу с названием института и мелькала на телевидении в исполнении известных актеров.
Впрочем, некоторые средства у института все же водились, но они, с согласия руководства и, как говорили злые, или сведущие языки, при их участии “прокручивались” в коммерческих банках, ставших в соответствии с происходящими реформами посредниками между государственной казной и наукой, культурой, образованием и прочими бюджетными организациями; посредником жадным и не торопившимся расстаться с деньгами.
- Как говорил Маркс, на начальной стадии развития капитализма стяжательство и жажда наживы являются основными нравственными чертами общества, - сказал Шошин. - Вот так вот! Так что скоро зарплату не ждите.
- А если не нравятся такие порядки, так чего же вы сидели по домам седьмого ноября? - спросил Владимир сотрудников. - Кто будет бороться за наши интересы, кроме нас самих?
- Профсоюз должен! - ответил Бочкарский.
- Ты же видишь, чем стал наш профсоюз! - возразил Лев Борисович. - Его чиновники больше всего боятся, чтоб их не обвинили в политическом пристрастии.
- Зря вы так! - вступил в разговор Симаков. - Не сразу, но дела обязательно наладятся. Верховный Совет дал Президенту чрезвычайные полномочия, чтоб устранить хаос и неразбериху, которые неизбежны при преобразовании того всего наследия, которое оставил стране социализм.
- Надейся и жди! - взмахнул руками Шошин. - Твой президент давно уже этими полномочиями пользуется и грозился к осени обеспечить подъем экономики. Точно так же, как когда-то обещал на рельсы лечь, но не допустить повышения цен. Единожды солгавшему не верят, а тебя уже на каждом шагу сто раз обманывали, и ты все еще веришь?
- Веришь, не веришь... - обратился к ним Владимир. - Какой-то странный у вас подход! По действиям и их результатам, а не дымовой завесе слов и обещаний, порой скрывающих истинные замыслы, надо определять истинные интересы и цели людей, оказавшихся у власти. Ленина читал, Сережа? Нет? А зря!
- Так что светлого капиталистического будущего для себя не жди! - вколотил последний гвоздь Шошин. - Во всяком случае, на нашей институтской ниве.
Было еще одно направление активности руководства института, рекламировавшегося как шаги к широкому международному сотрудничеству. С некоторых пор в него зачастили представители различных иностранных фирм, вызывая всеобщий интерес. С ответными визитами по разным странам стали разъезжать и руководители, чаще поодиночке, а иногда и с женами. Многообещающих договоров и субсидий, по которым можно было бы судить о том, что “заграница нам поможет”, однако, не последовало, хотя иностранцев кое-что, видать, все же заинтересовало. И это “кое-что” они решили взять подешевле, заключая по ничего для них почти не стоящим ценам контракты с теми же руководителями, готовыми продать все ради одной зарубежной поездки. Интерес, как понял Владимир, был проявлен и к адаптивному регулятору; собираясь в очередной зарубежный вояж, заместитель Главного Карин вызвал его и попросил передать ему немедленно отчет о разработке.
- Он ещё не готов! - соврал Владимир.
- Как так? - Карин возмутился так, что даже покраснел. - У вас когда по плану намечено было? В прошлом квартале!
- Да у нас уже работать некому! - ответил Владимир, и для убедительности добавил: - И бумаги нет вовсе!
- Почему ко мне не обратились? - напирал начальник. - Я бы нашел вам бумагу, если Вы сами уже не способны решить такую простую проблему!
“Дудки тебе, а не отчет!” - произнес про себя Владимир, покидая кабинет.
Но Симчина в покое не оставили. В институте, где все службы сокращались или сводились на нет, вдруг появилась хорошо оснащенная и оплачиваемая лаборатория международных связей, целью которой, помимо организации приемов иностранцев и ответных поездок, было обнаружение и перекачивание всех тех интеллектуальных ценностей, что досель оставались незамеченными, продажа и того, что еще оставалось в мозгах сотрудников, к чему последних понукали и подталкивали.
- За вами отчет! - вдруг напомнил Владимиру начальник этой лаборатории некий Флюров, любивший называться господином; должно быть, получил указание отъезжавшего Карина. - Вот вам бумага! И срок -три дня.
- Пошли вы!.. - резко ответил ему Владимир. - Будете еще тут командовать!
Он, конечно, мог нажить неприятности, заполучить выговор, например, что могло бы разнообразить записи в его трудовой книжке о многочисленных благодарностях. Но бюрократический механизм института уже настолько разложился, что так ничего и не последовало, а о нем вскоре забыли.
Отчет о разработке, обстоятельный и пухлый, он отнес и передал Зажогину, как автору идеи, на которую никто другой не имел права, по мнению Владимира, претендовать.
---
Условия жизни в саду были благоприятны лишь для короткого пребывания там, поэтому Владимиру приходилось временами приходить домой, чтоб помыться в ванне, переодеться, постирать белье, которое вывешивал сушиться в своей комнате до следующего визита. Чтоб не встречаться с женой и не нарываться на скандал, он делал все это днем, что позволял свободный график работы, а точнее - пребывания в институте, где большинство работ было прекращено и только творческие личности находили себе занятие, что-то изучая, изобретая, исследуя в тиши опустевших комнат и лабораторий.
С женой объясниться все же пришлось; в один из первых дней после исчезновения мужа ей все же удалось поймать его по телефону.
- Ты куда исчез? - спросила она, как ни в чем не бывало; по излишне бодрому тону чувствовалось, что она говорит в присутствии своих сотрудников.
Он молчал - рядом тоже находились его коллеги и объясняться при них по своим запутанным семейным делам, о которых они ничего не знали, было неудобно, и даже стыдно.
- Так что? - спросила Лена тем же фальшиво бодрым тоном. - Тебя ждать, или уже нет?
- Нет! - произнес он через некоторое время, необходимое для того, чтоб перевести дух и взвесить точный и немногословный, подходящий к обстановке ответ.
- Тогда ты, может быть, квартиру совсем освободишь? - спросила она изменившимся тоном, серьезно и даже сердито.
- Если бы была такая возможность, сделал бы это давно!
- - Да? А у твоей... новой, или кто там у тебя, квартиры нет, что ли?
- Какая чушь! - он бросил трубку, подумав зло: - “Можешь теперь отправляться к своему приятелю без помех!”
В долгие часы пребывания в саду, когда он основательно отоспался и, живя без света, не мог ничем больше заниматься, кроме как размышлениями, имелась возможность не раз обдумать свои действия и будущее. Да, он снова один. Потому, быть может, что союз двоих - это чаще всего подчинение одного другому, добровольное или принудительное, и очень редко, лишь по везению судьбы, гармония на долгое время. Проглоти он сейчас, например, горькую пилюлю, и со временем страсти жены улягутся, его обида забудется, и через какое-то время они стали бы дружными и смирными старичком и старушкой, поддерживающими друг друга и рассказывающими в назидание молодежи о том, как они счастливо и в согласии прожили жизнь. Могло бы быть и другое, что чаще наблюдается - живя рядом, потихоньку и постоянно бы грызли друг друга до последних дней. Второй вариант в их взаимоотношениях с женой он находил более вероятным, ибо уже сейчас презирал ее, молодую и красивую женщину, а что будет потом, когда она станет неприглядной старухой?..
Особенно тягостным становилось пребывание в саду в выходные. В такие дни Анатолий часто уезжал на свидание с сыном или к родственникам, по партийным делам, и Владимир оставался один в безмолвии и звенящей тишине застывшего в снегах окружения. Был у них одно время портативный приёмничек, который лежал на окне, но однажды Марков, послушав передачу Российского радио, где, чередуя с вездесущей теперь рекламой, каждые пятнадцать-двадцать минут рассказывали в чрезмерно оптимистических тонах об успехах происходящих преобразований, запустил эту коробочку куда-то в сторону садовых посадок, где она зарылась в искристый снег и исчезла.
- Мерзкая и лжива пропаганда! - воскликнул он. - Ещё и дикторов подобрали с корявым произношением - такое впечатление, что живём в оккупации. Брехня с утра до вечера!
Владимир уже обошел и осмотрел все окрестности вокруг садового островка - замусоренные и обезображенные окраины большого города, - читал, пока было светло, газеты с ужасающими сенсациями - грабежами, убийствами и чудачествами свихнувшихся до грани сумасшедствия людей. Убирал снег на дорожках, колол дрова и возился с прибившимся к их дому котиком, выброшенном своими хозяевами в сады. Глядя на грязно-полосатое создание, в уме которого было только одно - сытно поесть и спать, - он думал о том, что большинство людей если и отличается от братьев меньших, то в худшую сторону - жестокостью к себе и подобным, что не встречается ни у одного вида животных. И живой мир, и неживая природа имели полное право проклясть современного человека - ненасытно жадного и безжалостного, бездумно коверкающего и уничтожающего все окружающее, и, в конечном счете, самого себя.
Над всем и между всем этим всплывали тяжелые думы о городском доме, оставленной им семье, и со временем не оставалось в мыслях уже ни боли, ни страдания, а лишь легкая грусть обо всем безвозвратно уходящем. И размышления о том, что жизнь его так по-дурацки складывается, что он может вполне считать себя неудачником во всех отношениях. Его знания и опыт, умение работать становятся невостребованными обществом, вдруг возненавидевшим труд, он будет вынужден приспосабливаться к новой жизни, устои которой претят его мировоззрению, морали. И чего ждать сейчас, когда народ добровольно надел на себя ярмо невиданной эксплуатации и унижения? Пробуждения народа?
По-видимому, так, и всячески тому способствовать. И, чтоб не быть одиночкой, можно для этого вступить в любую партию, которая противостоит нынешней антинародной власти.
Как стало известно, высший суд признал конституционное право на существование Коммунистической партии; партия жила и боролась, и довольно успешно, если обвинению не удалось, в угоду существующей власти, приписать ей какие-либо преступления. Началась предпринятая активистами перерегистрация ее членов. Принадлежавшие партии помещения уже были изъяты, имущество растащено чиновниками новых многочисленных организаций, учреждаемых властью, и перерегистрация проходила в вестибюле районной библиотеки, где в углу холла, у проходной за одолженным на время работы невзрачным столом сиротливо сидели мужчина и женщина, склонившиеся над раскрытым журналом.
- Здравствуйте, товарищи! - подошел к ним Владимир, доставая партийный билет.
- Здравствуйте, товарищ! - поднял на него глаза лысоватый мужчина; как привычно, и, в то же время, по-новому значимо звучало сейчас это слово “товарищ”!
- Здравствуйте, товарищ! - подняла глаза и женщина.
- Скворцова? Светлана! - узнал он ее. - Приятная неожиданность!
- Симчин? - обрадовалась и Скворцова: глаза ее сияли. - Как хорошо видеть здесь наших!
- Садитесь! - предложил мужчина и взял партийный билет.
- И много наших пришло? - поинтересовался Владимир у Светланы.
- Нет, пока немного! - посетовала Скворцова. - Ты семьдесят шестой. Не все знают!
- А Маркова помнишь? - спросил еще Владимир и сообщил: - Он в Коммунистическую рабочую партию вступил.
- Тоже наши! - заметил мужчина, делавший запись в журнал.
- Конечно! - согласился Владимир.
- В среду организационное собрание, - объявила ему Скворцова. - В школе сто двадцать девять.
“Это же в нашем квартале!” - чуть было не воскликнул Владимир, вспомнив школу, в которую ходила Оля и где он играл в футбол с соседями.
- И если кого увидишь из тех, кто не знает о перерегистрации, но хочет восстановиться в партии, скажи - пусть прямо туда приходят, на собрание.
- Обязательно! - принял первое поручение Владимир.
Перед ним теперь стояло две жизненно важные задачи - обеспечить свое физическое существование, с настоящим жильем и оплачиваемой работой, и начинать с товарищами по партии длительную, по-видимому, рассчитанную на много лет работу, сравнимую с той, что проделали в начале века их предшественники - революционеры, боровшиеся за народ и страну в гораздо более тяжелых условиях царского самодержавия.
История, не склонная к торопливости в своем шествии по бесконечной шкале времени, на глазах Симчина совершала восхождение на очередной виток своего развития. Страна и народ вступали в фазу, во многом напоминавшую жизнь в конце предшествующего века, когда социальные условия жизни, судя по историческим данным и описаниям писателей-реалистов того времени, поощряли в человеке эгоизм и стяжательство, зависть и злобу, лицемерие и ложь, уродливую страсть к дешевым и дрянным удовольствиям, распутству и пьянству, и прочим опустошающим нравственность мерзостям. Нетерпимая жизнь, которая взорвалась от собственных противоречий, и впервые люди попытались преобразовать действительность и создать государство, в котором бы не было паразитов, не властвовал пагубный инстинкт собственности, порождающий основные пороки людей. Не получилось то у трагического поколения людей, самоотверженно и беззаветно преданных народу, над которыми теперь насмехаются, издеваются ничтожества, собравшиеся ложью, воровством и жестокостью возродить пройденное, и притом самое негожее из прошлого бытия.
---
- Зря, может, мы с тобой упираемся? - в шутку сказал однажды Марков, когда воскресным утром они проснулись и лежали в предрассветном полумраке; по участившимся дыханию и движениям стало ясно, что они уже не спят оба. - Какие нам широкие возможности предоставляет капитализм! Пригласить девочек для эротического массажа, или... Как там еще они закамуфлировали такой вид услуг? По вызовам!
Без женщин эти молодые и здоровые мужчины испытывали, конечно же, некий дискомфорт. Задержавшая на мгновение взгляд приятная женщина, переглянувшаяся мельком привлекательная девушка будоражили естество. Владимир заметил, что с его возрастом круг лиц женского пола, которые нравились, расширялся, включая все более старших, не уступающих своей зрелой красотой молодым. Исподтишка он наблюдал всех их, калейдоскопическим многообразием и неповторимостью украшающих мир, образы некоторых из них носил с собой, пока они не сменялись другими, но ни к кому не приближался, отводя даже свой взгляд, когда обнаруживался его интерес.
- Есть одна из форм проведения жизни - монашество, - ответил он Анатолию. - Всю жизнь тому посвящать вряд ли стоит, но часть ее провести в затворничестве полезно, я думаю, было бы всякому.
- Что, мы с тобой, молодые и здоровые, заработать или украсть не сможем, чтоб жить красиво? - продолжал Анатолий. - Это пусть иные пропадают - старики, больные, дети... Те тридцать миллионов, по меньшей мере, которые обречены на вымирание для того, как признался один из лидеров демократов-реформаторов, чтоб страна вошла в русло мировой цивилизации.
- М-да! Ссылку на ценности мировой цивилизации, которые якобы превосходят социализм, мы уже слыхали из уст Горбачева и его перестроечной компании.
Они помолчали.
- Но деваться нам теперь некуда! - нехотя поднимаясь, сказал Анатолий. - Чтоб жить, придется на капиталистов наниматься работать. Сегодня выезжаем пригонять автомобили с завода.
- Куда выезжаете? - не понял Владимир.
- В Ульяновск! - неторопливо одеваясь, отвечал Анатолий. - Туда на поезде, обратно своим ходом на машинах. Прежнюю централизованную систему поставок разрушили под предлогом борьбы с монополизмом, а вместо нее тут же возникла еще более жесткая криминальная монополия. Никакая конкуренция не допускается под страхом смерти! Но наш заказчик хочет урвать все же кусочек от жирного пирога и пригнать несколько машин. Выгодное дело! Но для нас опасное.
- Если выгодное, то почему сам завод не продает? Я читал, что он в кризисном состоянии, рабочим не платят.
- Так руководство завода само входит в эту монополию! И, выступая в роли первых, по дешевке продают изготовленные заводом машины, подрывая его экономику, а в роли вторых эти машины покупают и продают втридорога. И очень даже неплохо живет!
- Идиотизм какой-то!
- Вот такой уродливый капитализм мы строим на смену социализму, признанному кем-то никуда не годным.
- Не кем-то, а теми, кому этот капитализм выгоден и нужен, - стал подниматься и Владимир. - Околпачив тех, кому он абсолютно не выгоден и совершенно не нужен. Да, реализованный у нас, в наших условиях, вариант социализма был во многом несовершенен, и так жить дальше было нельзя. Но уже достоверно видно, что посаженный на ту же почву - те же условия России, на ту же страну и народ - капитализм во сто крат хуже. И что так жить, как сейчас, невозможно тем более.
- С неделю меня здесь не будет, - предупредил Анатолий, поставив чайник и растапливая печь.
- Так долго?
- Так ведь до перегона надо еще принять машины, подготовить их к дороге. Потом неизвестно пока еще какими путями выбираться, потому что эта криминальная структура поставила себе на службу милицию и придется, стало быть, объезжать посты ГАИ.
- Ничего себе работенку ты нашел! - воскликнул Владимир.
- А что делать? На нашем предприятии ведь тоже не платят ни шиша. А мне еще сына содержать надо.
Ночным поездом бригада перегонщиков - шоферы, студенты, интеллигенты, умевшие водить машины в экстремальных условиях и не боявшиеся дальних дорог, - выехала в Ульяновск. Кто-то из этой разношерстной команды пил всю дорогу, что не возбранялось начальником бригады Цыбиным, спокойным тертым сорокалетним мужчиной, не проявлявшим командирских замашек, но уверенным в беспрекословном подчинении полностью от него зависимых на время одиссеи перегонщиков и способности тех в нужный момент быть в лучшей форме. Прибыв в Ульяновск, они поселились в гостинице, сняв один на всех номер “люкс”, оформленный на одного Цыбина. В две комнаты они ввалились все, расположившись и на диване, и на застланном мягким ковром полу, и это, несмотря на некоторую тесноту, обеспечило, как ни странно, им больше удобств, чем пребывание в обычных номерах, больше похожих на ночлежки; в их распоряжении были ванная, телевизор, телефон.
Пока Цыбин решал на заводе организационные вопросы, водители были предоставлены сами себе, но находились в полной готовности, ибо, как только машины поступали в их распоряжение, время для них переставало существовать и наступал непрерывный процесс подготовки и сам перегон, минуя заставы милиции и посты автоинспекции, избегая остановок и встреч с дорожными рэкетирами-разбойниками, преодолевая поломки, бездорожье и прочие непредвиденные препятствия. Марков впервые был в Ульяновске, на удивление - при всеобщей кампании переименований! - сохранившим связанное с вождем социалистической революции название, и решил воспользоваться свободным временем для посещения Ленинского мемориала, пока тот еще существовал; в государстве, стремившемся забыть свою историю, могло быть всякое.
Комплекс современных зданий размещался на высоком берегу Волги, откуда открывался вид на огромные просторы, глядя на которые нельзя было, казалось, не стремиться увидеть весь взаимосвязанный мир и его перспективу. Не это ли безграничное пространство сто лет назад заложило в способном мальчике, пытливом юноше качества натуры, вскоре востребованные ходом истории?
Судя по размаху, комплекс рассчитывался на посещение множеством людей, а сейчас почти был пуст. Отдельные задумчивые посетители рассеялись в огромных залах, где были выставлены не только экспонаты по истории незаурядной семьи, но и всех трех революций начала века. Мимо стеллажей путь вел в огромный и величественный, ярко освещенный зал с единственным объектом для обозрения - памятником вождю, немного смещенным от центра в сторону, противоположную входу. Это место, подавляющее личность размерами и благоговейной тишиной, напомнило Маркову религиозное культовое заведение, и он подумал о том, что марксизм-ленинизм был превращен догматами в подобие религии, осовремененной научной терминологией. Религией, более прогрессивной в сравнении с существующей до того, более подходящей для многонационального государства, воспринявшей и сохранившей основные ценности предшествующих поколений. И соответствовавшей, по-видимому, потребности общества в вере, как упрощенном представлении о сущности и цели своего бытия, но все же не подходящей прагматизму нынешнего поколения людей и отвергнутой им...
После полудня машины были оформлены и выведены за ворота завода, откуда их сразу же перегнали на окраину города, где прямо на обочине стали осматривать их, подтягивать винтовые соединения, проверять агрегаты и смазывать узлы, что почему-то не было сделано как следует на заводском конвейере. Работы было много, и каждый водитель, обжигая руки о холодный металл, старался засветло сделать как можно больше с вверенной ему машиной, чтоб не иметь неприятностей в пути. Уже когда стемнело они, следуя друг за другом в колонне, отправились на автозаправку, где в ожидании прохождения очереди отдохнули слегка и перекусили.
Заправив полностью баки и канистры, на ночь глядя, отправились в путь, сначала осторожно, как бы прощупывая технику и дорогу, и постепенно наращивая скорость.
Глава четвертая
Собрание коммунистов проходило в актовом зале школы, где Владимиру уже приходилось сиживать в качестве родителя; он и сейчас хотел бы узнать, как идет учеба у Оли, но вечером никого из учителей уже не было. Пришел он на собрание с Марковым, направленном к ним своей партией для установления контактов.
Вернулся Анатолий с поездки осунувшийся, небритый и очень усталый.
- Чуть не перевернулся, когда заставы по проселочной обходили, - сказал он. - Потом колонну обстреляли за то, что не остановились, у меня пуля обшивку продырявила. Разбой на дорогах, как в пиратское средневековье! Печка у меня еще забарахлила. Так что приключений было предостаточно. Даже слишком много для одной поездки.
- Зато миллионером, поди, вернулся?
- - Какой там миллионер! - от простуды захрипел вместо смеха Анатолий. - Хозяин, конечно, не один “лимон” на этом деле наварил, а мы - пролетарии всего лишь. Обеспечиваем ему на спекуляции первоначальное накопление капитала.
Потом Анатолий спал сутки почти беспробудно, кашлял и отогревался в жарко натопленном домике, после чего пришел в нормальное состояние, и они, встретившись после работы, вместе отправились в школу.
Собравшиеся по составу напоминали тех, кто был на митинге - люди зрелого и пожилого возраста, в основном мужчины. Кроме Владимира, пришло еще только два представителя от бывшей довольно большой партийной организации института автоматики - Гурихин и Яценко.
Собрание открыл Тюрин, представитель организационного комитета, похудевший и ссутулившийся, ставший гораздо старше с тех пор, как Владимир видел его в последний раз. Тот самый Тюрин, что некогда перешел с комсомольской работы на партийную и потащил за собой цепочку перемещений, в которой оказались Валков и Симчин. Тюрин, которого в августе прошлого года из закрываемого по незаконному Указу райкома партии выводили силой.
- Товарищи коммунисты! Поздравляю вас с восстановлением Российской Коммунистической партии! - Раздались аплодисменты. - Уже в который раз нынешняя власть спешит объявить всему миру о том, что с коммунизмом в нашей стране покончено...
- Это они перед своими заокеанскими хозяевами отчитываются о проделанной ими работе! - выкрикнул кто-то.
- ... Нам еще предстоит серьезно разобраться с тем, что произошло в стране и партии в последние годы, но сейчас нам надо больше думать о будущем и работать на него. Потому, что Россия вступила во времена, очень напоминающие великую смуту, в которой ее народу уготовано самоистребление. Ставшая на путь разрушительных преобразований, именуемых реформами, нынешняя власть уже недовольна тем, что прозревшие депутаты Верховного Совета, и даже вице-президент отказываются безоглядно поддерживать такой гибельный курс. Встретив отпор всех слоев общества, пало правительство Гайдара, пытавшегося реализовать в нашей стране планы Международного валютного фонда, разработанные этим штабом международных монополий для экономического порабощения слаборазвитых стран. Но президентская власть упрямо продолжает действовать в том же направлении, и теперь ее не устраивает уже Конституция, стать гарантом которой всенародно клялся Ельцин. Назревает конституционный кризис, задумывается разгон Верховного Совета и конституционный переворот...
В зале, где были заняты только передние ряды, стояла тишина; лишь кто-то сдержанно покашливал.
- - Нас могут спросить - нужна ли народу наша партия коммунистов, - продолжал оратор, стоя у журнального столика. - Можно сказать однозначно - народ, познавший в советский период достойную человека труда жизнь, не смирится с судьбой, уготованной ему нынешними реформаторами. Вот почему нужна просвещающая и организующая народ сила, которой должна стать наша партия. Вот почему мы с вами собрались здесь сегодня.
После Тюрина последовали выступления других - воодушевленные, радостные и азартные слова людей, получивших возможность высказаться в среде своих единомышленников. И только часа через полтора приступили к организационным делам. Избрали райком партии, в который вошли в основном члены организационного комитета. Вдруг поднялся Гурихин и предложил включить в состав райкома Симчина, за что проголосовали единогласно, хотя здесь были совершенно не знавшие его люди.
Так Владимир с первого же собрания стал членом районного комитета партии, о чем в прежние времена не мог и мыслить - считалось слишком высоким и престижным было входить в состав такого органа, за что боролись карьеристы, которые сейчас очень далеки от партии.
Собрание близилось к концу, когда кто-то попросил присутствующего представителя Коммунистической рабочей партии пояснить - вольются ли они в партию восстановленную.
- А то что же получается, - жестикулируя, громко и требовательно обращался он к собравшимся, - коммунисты разбежались по разным партиям? Как народу ориентироваться теперь - на кого из них опираться?
Марков встал и ответил, что в условиях, когда всячески попираются все нормы и законы государства и неясен был исход суда над коммунистами, существовала необходимость, не теряя времени, создать партию, чтоб организовать сопротивление; не исключено, что и этот шаг повлиял на принятие судом благоприятного решения. Сейчас же, когда РКРП создана и существует, а собравшиеся только-только восстанавливаются, говорить можно лишь о единстве действий, а не организационном объединении.
- Вот-вот! - не унимался оратор. - Новые партийные руководители уже не хотят отказываться от лидерства в своих епархиях?
- Я бы не сказал! - уклонился от ответа Марков.
Дебаты прекратились и люди стали расходиться, оставив членов избранного ими райкома. Без колебаний и разногласий секретарем избрали Тюрина Виктора Павловича.
- Спасибо! - коротко поблагодарил товарищей Тюрин. - Работать всем нам придется в сложных, необычных условиях. Деятельность партийных организаций на предприятиях запрещена, так что будем работать по месту жительства.
- Наплевать на запрет! - сказал Сабиров, тот мужчина, который занимался перерегистрацией в библиотеке. - Надо действовать подпольно.
- Нет! - возразил Тюрин. - Соблюдение законов, какими бы они ни были в данный момент - вот что следует требовать от всех и, разумеется, свято соблюдать самим.
- Власть сама нарушает законы сплошь и рядом! - не соглашался Сабиров.
- Да, и криминальные элементы, и, к сожалению, нынешняя власть нарушают законы. Но мы не можем следовать их примеру, ибо у нас другая мораль. Мы - не за развал государства, что начинается всегда с несоблюдения его законов. Законы меняются, а страна, народ остаются.
Члены райкома поддержали мнение секретаря. Закончив дискуссию, распределили между собой обязанности; чувствовалось, что все они имели достаточный опыт партийной и общественной работы и быстро договорились о ее направлениях. Обменялись телефонами и адресами, после чего, уже довольно поздно, разошлись.
Выйдя из здания школы, Владимир заметил, что на освещенной площадке увлеченно играют в футбол. Он остановился, намереваясь подойти поближе, но передумал; не хотелось прерывать игру своим появлением, отвечать на множество вопросов. Да и на электричку надо было успеть.
Совсем недалеко отсюда стоял дом, породивший столько приятных дней и надежд, но не оправдавший их. В противоположную сторону от которого он пошел сейчас.
---
В последние дни своей добровольной ссылки Владимир завел привычку сидеть в зале ожидания вокзала, просматривая газеты, прежде чем садиться в электричку и отправляться в ставшую надоедать глухомань, где без электричества невозможно было читать. Время от времени к нему подходили разного вида и возраста попрошайки, которых развелось немало, и стоило остановиться или присесть на минуту, как рядом появлялся кто-то из них. С малыми детьми на руках несчастные женщины, которых якобы ограбили в пути, ребятишки постарше с хорошо поставленными голосами и дикцией, взрослые калеки... Их вид, выражения и поведение были столь однообразны, что смахивали на работу по одному сценарию, рассчитанному на постоянную смену зрителей - меняющегося потока пассажиров; для ставшего бывать здесь почти каждый вечер Владимира их лица уже примелькались, он без труда определял и гастролеров.
В разношерстной и потускневшей в сравнении с прежними временами толпе пассажиров, представлявших собой волею судеб снявшийся с места срез общества, среди преимущественно озабоченных и встревоженных неулыбчивых лиц, в суетливом и неуверенном поведении которых отразились неблагоприятные перемены последних лет, обозначилась новая волна - беженцы. Чаще всего это были целые семьи, в основном из Средней Азии, где разгорелась по-средневековому жестокая междоусобная война в борьбе кланов за власть, заставившая людей оставить все нажитое и отправиться в неизвестность. Повсюду изгоняли прежде всего русскоязычных, унижая, насилуя, грабя и убивая их при равнодушном созерцании того правительством России.
- Нельзя было давать такую свободу людям! - сказал как-то Владимиру присевший рядом с ним рослый седой таджик средних лет, разговорившись с которым, Владимир вспомнил свой отпуск в тех местах. - Я сам видел, как один собственноручно застрелил человек семьдесят! Ему подавали перезаряженный пистолет. А резать животы беременным женщинам? Разве можно было допускать такое - темному народу давать свободу!
Однажды рядом с Владимиром, теснясь на трех сидениях, расположилась семья - почти лысый грузин интеллигентного вида в потрепанном пиджаке, женщина в платке, его жена, русская, и четверо их детей разного возраста, все, даже две девочки, больше похожие на отца. Кавказец попросил Владимира дать посмотреть одну из отложенных тем газет и, возвращая ее, он сказал с усталым вздохом:
- Чем же все это кончится?
- Ничего хорошего ждать пока не приходится! - согласился Владимир, кивнув на страницы газеты, которую держал в руке.
Они разговорились, хотя Тенгиз Котоберидзе, как впоследствии представился тот, не хотел казаться навязчивым. И было ему, как выяснилось, всего лишь сорок два года.
- У нас, в Сухуми, война началась в августе, - рассказывал он совершенно без акцента; сказывалось гуманитарное образование и длительная работа на телестудии. - Казалось, благословенный и цветущий наш город несовместим с понятием войны. Как в кино - стоишь на балконе девятого этажа, куришь и наблюдаешь, как внизу бегают вооруженные люди, в кого-то стреляют. Что это настоящая война начинаешь понимать, лишь когда увидишь убитых и раненых.
- Однажды обстреляли людей прямо на рынке, - добавила жена Тенгиза. - С вертолета. И не для того, чтоб попугать, а стараясь попасть, непременно кого-то убить.
- А потом появились танки, - продолжал Тенгиз, - и началась блокада. Какое-то время люди питались одними мандаринами, отчего становились желтыми. Не стало света, газа, перешли на “буржуйки“, у которых с наступлением холодов и обогревались. И жили где попало - у родственников, в подвалах... Как в кинофильмах о временах той, большой революции! Никогда не подумал бы, что история может повториться в своем худшем проявлении, - вздохнул он.
Владимир слушал с интересом и состраданием и к этой семье, и ко всем советским людям, которых сейчас видел здесь и знал там, где недавно побывал. Многие из них совершенно не представляли последствия утраты дружбы народов, кем-то посеянной вражды между ними, были ослеплены погоней за эгоистическими выгодами, оказавшимися иллюзорными.
- И люди как-то сразу все преобразились! - рассказывал Тенгиз, поглаживая залезшую к нему на колени младшую дочь. - Мародерство, предательство и доносы на соседей... Когда человек поставлен на грань выживания, в нем пробуждаются самые низменные инстинкты.
- А как вам удалось выехать оттуда? - спросил Владимир.
- Оставили там все! - махнула рукой жена. - Квартиру, машину, вещи... Только что на нас было осталось.
- На фоне всеобщего разложения и падения нравов еще более ярко высвечивается добродетель, неистребимая никакими войнами, - продолжал Тенгиз. - Меня, грузина, спас и помог перейти границу абхазец. Да, много подлого, но и много великого, как на любой войне...
Немало видел, многих случайно оказавшихся рядом и откровенно разговорившихся с ним выслушивал в эти дни Владимир, постигая нынешнюю жизнь людей в разных уголках страны.
- Создали мы кооператив по ремонту автомобилей, - рассказывал его сверстник, свободно, с банкой импортного пива расположившийся в кресле рядом. - Вроде бы дела шли неплохо! Квартиру купил, тачку хорошую... А сейчас просто невозможно стало работать - так налогами обложили.
- Так, вроде бы, власти говорят, что всячески содействуют малому бизнесу.
- Ха! Сказки! Но нас просто так не возьмешь! В подполье уйдем, как партизаны, но выживем...
- ... Хотят, чтоб я хорошо лечил - пусть платят! - едва уместил меж поручнями кресла свой зад не по возрасту толстый молодой человек с густой черной бородой. - Медицина должна быть только платной!
- Но кто же сможет платить, если народ обнищал? - спросил его Владимир.
- Это дело не мое!
- ... Приходят ко мне три лба и говорят - вытряхивайтесь из дома куда хотите. Наручники надели, повязку на глаза, привели в какой-то подвал, к трубе зацепили. Сказали, что с семьей пошли расправляться, - делился своими проблемами жилистый и угловатый мужчина лет тридцати пяти. - Попугали пока и через сутки отпустили - чтоб вытряхивался, значит. Ну, а мне куда с двумя детьми деваться? Пошел в милицию. Так там даже за это дело браться не хотят.
- И что теперь? - спросил его Владимир.
- Мне деваться некуда! Либо железной трубой их по голове, либо ножом...
Калейдоскоп лиц, судеб, проблем, неожиданных встреч...
- Симчин! Это ты?
Обычно, читая, он наблюдал за окружением, а тут увлекся и поднял глаза, переключая внимание, лишь когда услышал голос. И увидел улыбавшуюся молодую женщину с двумя детьми.
- Аня? - узнав, удивился и вскочил он. - Вот так неожиданность!
- Куда-то ехать собрался? - по-прежнему улыбалась стоявшая перед ним Аниса Шатурова.
- Да... На дачу! - ответил он, разглядывая ее округлившееся лицо, слегка подведенные раскосые глаза с яркими угольками зрачков, и ее подвижных и очень на нее похожих детишек - мальчика и девочку лет пяти и трех.
- На ночь глядя? - удивилась она и дернула за руку сына. - Дима, не вертись!
- Да... Проверить кое-что надо! - соврал он неожиданно для самого себя и, чтоб избежать дальнейших расспросов, стал спрашивать сам: - А вы куда?
- Мы к папе едем! - за маму ответила девочка.
- К папе? Это хорошо! - сказал на то он.
Странно, но больше, как оказалось, им и говорить не о чем; во всяком случае, при данной обстановке и столь неожиданной и короткой встрече.
- Ты по-прежнему в институте работаешь? - еще спросила она его.
- Да! Если наше пребывание там можно назвать работой. А ты? - поинтересовался и он.
- Там же! - ответила она и сказала: - Ну, нам пора! Рада была тебя видеть!
- Я тоже! - ответил он, коротко и бестолково.
- До свидания! - помахала ручкой девочка.
- До свидания! - ответил он ей тем же.
Проводив их взглядом, он сел, глядя вниз перед собой с блуждающей улыбкой. Жить в одном большом городе c людьми, с которыми шёл по жизни вместе, не встречаться столько лет, оставляя в памяти всех, кого знал, какими они были, не подозревая, что большие изменения происходят с каждым, и, внезапно встретить кого-то из них, идущего по своей судьбе уже рядом с другими и в новом облике... Это потрясает! Какая неожиданность, приятная и в чем-то для него печальная - увидеть счастливую, видать по всему, свою бывшую милую подружку.
---
Неприятной, назревающей к весне проблемой для Симчина оставался квартирный вопрос. Зная, что за ним должна оставаться комната, он решил было, что первоначальные страсти по их фактическому разводу за прошедшее время улеглись, и можно рассчитывать на справедливое решение проблемы. Он чувствовал, что без особых психологических проблем мог бы сейчас находиться с Леной рядом в качестве соседа, как живут в коммунальных квартирах, до тех пор, пока они не совершат обмен комнат. Однако не тут-то было!
- Уходи отсюда вовсе! - категорически заявила ему Лена; злая и несправедливая, она становилась некрасивой и неприятной, и была теперь ему совсем чужая. - Квартиру менять я не дам!
- И где же, по-твоему, я должен жить? - старался он оставаться спокойным.
- Мне какое дело! - рычала она, недовольная своей судьбой, второй раз разбившей ее жизнь по сходной причине. - Уходи отсюда, и все!
- Мы с тобой чужие люди, и ты мне, пожалуйста, не указывай, куда и с чем идти! Было бы куда, ушел тотчас же, не задумываясь.
- Вот и иди!
- - Жаль, что люди столь жадны и глупы, что не могут договориться по справедливости даже по такому простому и очевидному вопросу! - вскипел, но сдержался он. - Для таких и создан суд, к услугам которого и придется, по-видимому, нам прибегать.
- Ты сначала разведись!
- Пожалуйста! Где свидетельство о нашем браке? Я не мог его найти. Куда ты его дела? Спрятала, что ли?
- Не знаю где!
- Как так?
- Сначала уйди из квартиры, потом получишь!
Вот, оказывается, в чем дело! Некогда проявленная ею хватка в борьбе за квартиру с родственниками покойного соседа теперь обращается с той же силой против него. Столь неприятная, поразительная метаморфоза эгоистической личности, происшедшая, казалось бы, с Леной, по существу являлась всего лишь проявлением ее настоящей натуры, обнажившейся в критической ситуации, и Владимир подумал, что если бы им представилась возможность помириться, на то он бы уже ни за что и никогда не пошел. Досадно за все человечество, состоящее, как обнаружилось в последнее время, из людей, с легкостью изменяющих свои взгляды, убеждения, отношения к окружающим, мораль в соответствии с обстоятельствами.
Развязка с разводом, квартирой затягивалась. Из сада пора было выбираться не только потому, что пребывание в его неприспособленных для долгого жилья условиях осточертело; приближалась весна и там стали появляться хозяева. Об использовании предоставляемых рынком возможностей купли квартир не могло быть и речи при их сумасшедшей стоимости, сводящей на нет свободу при отсутствии денег - того, что и следовало ожидать от нагрянувших буржуазных свобод. За прошедшее время Владимиру удалось пристроиться и подзаработать немного и грузчиком, и электриком, вдруг выдали задолженность по зарплате в институте, и он решил снять комнату.
В старом районе города, где массивные дома и исцарапанные подъезды пропахли неистребимым зловонием неряшливого человеческого быта, дверь, непривычно большую и тяжелую, на его звонок приоткрыла, оставив на железной цепочке, старая женщина, довольно крепкая с виду.
- Сдаете комнату? - спросил ее Владимир, заглянув через приоткрытую дверь в просторный коридор и усомнившись, глядя на такие апартаменты, в своей возможности платить за них. - Можно войти к вам?
Женщина взглянула на него оценивающе и подозрительно, мельком глянула и за него - нет ли там еще кого, - после чего сняла цепочку и разрешила войти. Хозяйка, судя по суровому выражению лица, была строга и требовательна, поэтому Владимир решил сразу взять инициативу в свои руки.
- Можно взглянуть на комнату, которую Вы предлагаете? - спросил он довольно сухо.
- Да, пожалуйста! - указала она в сторону коридора, предложив пройти дальше.
Судя по всему, квартира когда-то являлась частью большого жилища, его боковыми узкими пристройками, высокие потолки которых все же создавали ощущение просторного помещения. Предложенная ему комната была маленькая и высокая, как будто поставленная торчком. Быть может, там некогда была кладовая, а сейчас - оклеенная светлыми обоями спальная комната с раскладным диваном-кроватью у стенки со следами снятого ковра, маленьким столом под узким зашторенным окном, одностворчатым шкафом, парой мягких стульев. Неплохо, если учесть, что в его пользовании также будут раздельные ванная и туалет, телефон...
- И сколько Вы просите за месяц? - спросил Владимир, полагая, что вряд ли сможет оплачивать все эти удовольствия.
- Тысячу! - подтвердила его сомнения хозяйка.
- Тысяча? М-да! - вздохнул он и спросил: - Извините, Вас как величать?
- Марья Петровна!
- Хорошая у Вас квартира, Мария Петровна, но, к сожалению, такая цена не по моим нынешним возможностям.
- Можно и пятьсот! - вдруг резко сбросила цену хозяйка, увидев, что он направляется к выходу.
- Пятьсот? - остановился он, размышляя; и это для него сейчас было много, но хозяйка, испытывающая, должно быть, проблемы со сдачей жилья, сделала такой шаг навстречу, что отказываться было бы просто неприлично, да и не хотелось уходить из нормального человеческого жилья. - Что ж, пожалуй, я согласен!
- Деньги наперёд! - предупредила хозяйка, с чем он согласился, и еще спросила: - Простыни, одеяло у Вас свои будут?
- Да! - ответил он, уже, правда, не уверенный в том, что все это ему удастся вытащить из дома, и спросил в свою очередь: - Вы здесь одни живете?
- С внуком! - не сразу ответила Марья Петровна.
Сейчас, когда они почти договорились, лицо ее расслабилось, взгляд стал мягче.
- Я принимаю Ваши условия, - объявил он и подал свой паспорт. - Деньги могу заплатить прямо сейчас.
Они прошли в кухню, сели за высокий, под стать всему окружающему, стол, накрытый узорчатой клеенкой.
- Чай пить будете? - спросила Марья Петровна; разговор их после того, как прошло рыночное противостояние, становился простым и человечным.
- С удовольствием! - согласился он.
Пока она готовила чай у плиты, он рассмотрел ее повнимательнее, пытаясь определить, кем она могла быть в молодости, хотя и сейчас выглядела не такой уж и старухой. Прямой нос, не усохшие еще губы, фигура с обозначенной талией... Видимо, в свое время была красивой женщиной, оставившей след в сердцах многих мужчин.
- Здесь не умываться! - еще предупредила она, подавая чашку чая и указывая на раковину для мытья посуды; прежняя строгость как будто вернулась к ней.
- Разумеется! - согласился он, принимая чашку. - Спасибо!
- Ставить свой стол здесь будете? - спросила она, присаживаясь тоже. - Варенье берите!
- Нет, ставить не буду! - поблагодарив за варенье, ответил он, вызвав, как заметил, некоторое облегчение у хозяйки, ибо еще один стол ставить было явно некуда.
Они пили пахучий чай из расцвеченных чашечек с блюдечками, и некоторое время молчали.
- Переезжать когда будете? - спросила Марья Петровна.
- Завтра же, если не возражаете.
- Отчего же! Пожалуйста! Только...
- Деньги? - опередил ее Владимир и полез за кошельком, достал и выложил на стол пятьсот рублей. - Вот, пожалуйста!
- Женаты? - спросила она, забирая деньги, не пересчитав.
- Да... как сказать! - замялся он. - И да, и нет.
- О, господи! - вздохнула хозяйка. - Что же это жизнь с людьми делает!
Громко зазвонил дверной звонок и она быстро поднялась, видно было, как подошла к двери, заглянула в глазок, открыла дверь и требовательным голосом спросила:
- Ты где это до сих пор ходишь?
- У Ромки был! - раздался ломающийся голос подростка, входившего в коридор.
- Поздоровайся! - предупредила внука, следовало понимать, Марья Петровна. - Этот молодой человек будет жить с нами.
- Здравствуйте! - повернулся к Владимиру подросток, высокий и тонкий, снял шапочку, поправил спадающие на лоб черные спутанные волосы и представился: - Артем!
- Владимир Александрович! - кивнул ему тот.
- Бабушка, я кушать хочу! - повернулся к хозяйке Артём и стал раздеваться.
- Понятно! Столько не быть дома... - ворчала бабушка, возвращаясь в кухню. - Иди руки мой!
- Я, пожалуй, пойду! - быстро допив чай, поднялся Владимир.
Утраченный мир. Ч. 2, гл. 1-4
© Copyright: Мякушко, 2003
Свидетельство о публикации №203012300042
Свидетельство о публикации №203012300042
Рецензии