Мнимый больной тетерин виктор

Действующие лица.

Максим – обычный молодой человек, студент.
Борис Иванович Воронин – известный писатель, общественный деятель.
Врач-иммунолог.
Девушка Максима.
Студенты – знакомые Максима по общежитию и университету.


Действие первое.

Сцена первая.

Сцена освещена с одного края. Этот край сцены представляет собой врачебный кабинет. На стенах кабинета висят медицинские карты, наглядные пособия, посреди кабинета стоит стол, заваленный бумагами. На одной стене – окно, занавешенное шторой. За столом сидит врач в медицинском халате, на стуле немного поодаль от стола – Максим.

В (с расстановкой). Молодой человек, вынужден сообщить вам неприятную новость. Только не волнуйтесь, пожалуйста.
М (спокойно). Я не волнуюсь, доктор.
В. Дело в том, что ваши анализы дали положительный результат на ВИЧ. Вы больны вирусом имуннодефицита человека.
М (усмехается). Это что – шутка такая? Я уже полгода ни с кем…не трахался.
В. Нет, к сожалению, это не шутка. ВИЧ не выявляется сразу, а инкубационный период у него как раз 3-6 месяцев. Так что, поверьте мне, я вас не обманываю. Только не волнуйтесь.
М. (кричит). Да, врёшь ты всё, сволочь! Не может этого быть! Я не умру! Мне 21 год!
В. Не волнуйтесь, не волнуйтесь, Максим. Я всё понимаю. Вот выпейте валерьянки. (Даёт ему валерьянки.) Лучше постарайтесь вспомнить того, от кого вы заразились, возможного носителя вируса – вашего полового партнёра.

Загорается свет с другого края сцены, освещая кровать, на которой парень и девушка занимаются сексом. Максим смотрит на них, парень приподнимается и говорит голосом Максима: «Чёрт, порвался презер, блин». Девушка отвечает: «Да не парься, у меня таблетка есть, давай кончай скорей». Парень наклоняется и продолжает своё дело. Свет с этого края сцены тухнет.

В. Ну, как вспомнили?
М. Неет, не вспомнил. (Нервно потирает лоб.) Доктор, может быть это ошибка? (Дрогнувшим голосом.) Я так мало прожил…этого не может быть. Я не верю! (Отворачивается, начинает плакать.) Док, я не верю вам, вы обманываете меня… Это неправда, прогон. Это всё какой-то неправильный прикол… Мои родители не перенесут… Сволочи, уроды, педики! (Вскакивает, подбегает к доктору, хватает его за грудки.) Ты, козёл очкастый, скажи, что ты меня обманул! Ну, говори
быстрей, пока я ещё терплю. Говори, я сказал.
В. (спокойно). К сожалению, это правда. Мы всё перепроверяем. Вы больны ВИЧом. Можете сдать анализы снова, но результат не изменится. Я понимаю, ты волнуешься, но ничего не могу изменить.

Максим отпускает врача и отходит к стене, сбивая по дороге стул. Отодвигает
штору и смотрит в окно.

М. (плача). Неужели я умру?… Этого не может быть, это шутка, это сон, кошмар. Это неправда, обман. Я болен…болен…болен. Умру…скоро…навсегда. Это никак не лечится. Я умру! За что?! Почему именно я?!! Почему?

Шатаясь, выходит из кабинета, за кулисы.

В. (вдогонку). Мы поставили вас на учёт. За распространение СПИДа предусмотрено уголовное наказание на срок до пяти лет. Вы слышите!?
М (отмахивается рукой). Пошёл ты. (Уходит.)

Сцена вторая.

Комната в общежитии, грязная, стены заклеены разными постерами – с бабами, музыкальными группами, автомобилями. Посредине стол, заваленный всяким мусором: пивными и водочными бутылками, пустыми сигаретными пачками и т.п. За столом М. и несколько человек – знакомых студентов. Играют песни А Лаэртского.

М. (наливая). Ребята, я вас всех предаю… постоянно, ежеминутно, каждую секунду.
1-й с. Да, ладно, Макс, чё ты чешешь, не парься. Я тоже денег должен.
М. Да при чём тут деньги. Я конченый человек, абсолютный лузер.
2-й с. Да мы тут все такие, в принципе. (Смеются.)
М. Знаете, народ, что может быть хуже смертельной болезни, ну например СПИДа?
3-й с. Только похмелье, поверь мне. (Смеются.)
М. Не, народ, хуже только абсолютная бессмысленность жизни. Такой жизни, как у меня. И нелепость её конца.
1-й с. Ты что, Макс, помирать собрался? Давай накати ещё, всё нормально. Ты ещё нас всех переживёщь. Давай, за здоровье. (Выпивают.)
М. Знаешь, в детстве мне казалось, что я буду жить долго-долго, чуть ли не вечно. Как и всем людям, конечно. Потом я насмотрелся всяких смертей и наслушался страшных историй, и конечно понимал, что я умру, но это казалось таким далёким – в какой-то старости. А хуже всего, когда умираешь молодым.
1-й с. Ну ты заладил, смерть, смерть. Давай сменим тему, а то она мне не нравится. Что-нибудь поинтереснее обсудим – баб, например.
М. Мне сейчас не до баб. Извини, настроение у меня паршивое.
1-й с. А кому до баб-то – на сессии мозги трахают за двоих. (Смеются.) Серьёзно, Макс, народ, надо гонца посылать за добавкой, а вы тут лясы точите.
М. Ну так посылайте, мать вашу! (Встаёт, смахивает бутылки со стола.) Блин, как мы живём! (Пинает бутылки в стену.) Это же сволочное существование, а не жизнь человеческого существа! (Окружающие его успокаивают.) Да не бойтесь, ничего я не сделаю… (Устало садится на стул.) Я уже ничего не могу сделать…даже сдохнуть нормально.
1-й с. Да ты чё, Макс, сегодня какой-то не такой! Девушка что-ли бросила? Забей на неё, она тебя недостойна! Ещё миллион таких же будет!
М. Да уж…миллион будет. Ничего больше не будет… И никто обо мне не вспомнит.
1-й с. Да о нас обо всех никто не вспомнит! Ну и слава Богу! Ничего хорошего, потому что и вспомнить нельзя. Надо этому радоваться!… И вообще, что за ерунду ты гонишь. С каких это пор тебя начали волновать глобальные вопросы?
М. С тех самых! (Уходит, хлопая дверью.)
1-й с. (второму с.) Что-то с ним сегодня не ладное, как бы не натворил чего-нибудь.
2-й с. Да не парься, он же тряпка, ничего не будет. Поплачет и пройдёт. Вот увидишь завтра. (Остальным.) Народ, я такой анекдот вспомнил! (Рассказывает анекдот, все смеются, занавес медленно опускается.)



Действие второе.

Сцена первая.
Квартира Бориса Воронина, довольно богато обставленная, с аристократическим вкусом. В средней комнате (середина сцены) стоит диван, стол, покрытый скатертью, несколько кресел и стульев. На столе стоит компьютер, в углу телевизор. Посредине стены – окно, занавешенное шторою.

Борис сидит за столом, что-то набирая на компьютере и помечая в бумагах, разложенных на столе. Играет попсовая музыка.

Б.(напевает) Так и знала…Всё летала… Так и знала… Блин, вот ведь привязалась песенка, и не отвяжется совсем!

Раздаётся звонок в дверь.

Б. (со злостью) Кто бы это мог быть? Только сел поработать.

Встаёт, идёт открывать дверь в соседнюю комнату. Слышится возня, шум, грохот. В комнату входят Борис (держась за лоб) и Максим с наставленным на него пистолетом.

М. Борис Иваныч, только без шуточек. У меня пять патронов в обойме, так что лучше не сопротивляйтесь.
Б. Что вам нужно, кто вы?
М. Тот, кто вечно хочет зла, и вечно совершает благо. (Смеётся) Ну вот я и успокоился... Странно, не правда ли, Борис Иваныч?
Б. Вы что – террорист? Вы хотите меня убить?
М. Террорист?!…Нет, навряд ли. А насчёт убить – это верно, хочу.
Б. (в испуге) Но почему? Зачем?
М. Я вам сейчас всё объясню Борис Иваныч. Садитесь. (Сажает его в кресло, потом привязывает к нему верёвкой). Видите ли, гражданин Воронин, я болею неизлечимой болезнью под названием СПИД.
Б. Сочувствую вам, но при чём тут я? Чем я могу вам помочь?… Или моя смерть.
М. Помочь вылечиться она мне конечно не сможет. Но… она поможет мне остаться в памяти современников, или даже попасть в скрижали истории. Выступить, так сказать, в роли Герострата. Понимаете, если умрёт обычный спидонос типа меня, то о нём никто никогда не узнает, и тем более не вспомнит. Совсем другое дело, когда умирает какой-нибудь известный деятель, властитель дум – это заметное событие общественной жизни, его запоминают. Если же я, простите за выражение,«помогу» вам в этом деле, то запомнят и меня, и в учебниках истории будут писать «известный писатель Воронин умер от руки террориста такого-то», а значит – я оставлю свой след в истории. Конечно, это не самый благородный способ, но другого я не вижу.
Б. Но с чего вы взяли, что вас упомянут в этом самом учебнике?! И почему выбрали именно меня?! Что за бредовая идея!
М. Но, но, но! Не волнуйтесь так Борис Иваныч, это вредно. Насчёт именно вас – абсолютно случайно, поверьте мне. Ну и книжки мне ваши не нравятся к тому же. (Усмехается.) А насчёт – упомянут, не упомянут… это уж от меня не зависит. Будем надеяться на лучшее… для меня конечно.
Б. Что за бред! Поверить не могу! Что за кошмар!
М. Я тоже возмущён, Борис Иваныч. Я бы, конечно, с превеликим удовольствием уничтожил всю планету разом! Почему я должен умирать из-за какой-то шлюшки, а все остальные будут жить?! Где справедливость?!…Но, к сожалению, сие не в моей власти, так что приходится довольствоваться вами…Устроить, образно выражаясь, микро-конец света.
Б. Так, логика конечно абсурдная, но и ситуация у вас тоже, не из лучших. А может лучше попробуем договориться? Вас как, кстати зовут?
М. Максим, вообще-то.
Б. Максим, давайте, я вот вам отдам свои деньги, допустим тысяч 5 долларов, и вы уйдёте отсюда. Давайте?
М. Борис Иваныч, ну что за гнусный торг…От вас я этого не ожидал. (Нервно выглядывает в окно.) Деньги мне абсолютно не нужны…слава Богу привык жить без них. Я же объяснил вам цель визита, так что деньги, как видите, здесь не помогут.
Б. Да, интересная ситуация… Что ж мне сделать-то, чтоб вы меня не убивали? Понимаете, вовсе не обязательно вас запомнят, как вы надеетесь… И вообще, это всё так преходяще.
М. Ну, насчёт того - преходяще или нет, вам конечно легче говорить. Вы то известный человек, у вас всё есть - деньги, слава, почёт. А мне бы примазаться к ним хоть в таком неприглядном качестве – и я уже хоть что-то из себя представляю, выделился из общей массы!
Б. Стойте, Максим! А почему бы вам самим не написать что-то, какой-нибудь роман! Издать его на деньги, которые я вам отдам за своё освобождение, и – прославиться! Тогда и убивать никого не надо будет и греха на душу брать! Это намного более надёжный способ остаться в памяти потомков, раз вам так этого хочется!
М. Вот только не надо мне про грех эту чушь плести. Бог, если он есть, и так уже жестоко надо мной прикололся… Вы, Борис Иваныч, не учитываете один факт – то, что у меня нет таланта, а соответственно шансы остаться со своим опусом в истории весьма призрачны… Придётся всё-таки убить Вас, Борис Иваныч, для надёжности результата.
Б. (бледнея) Не делайте таких скоропалительных выводов! Давайте ещё раз всё обсудим.
М. Вы в гости никого случайно не ждёте?
Б. Никого, никого!
М. Тогда давайте обсудим. Поверю в вашу кристальную честность.
Б. А не могли бы вы немного ослабить верёвки?
М. К сожалению – нет. Сами понимаете.
Б. (всё-таки устраиваясь поудобнее в кресле) Представьте себе: вы убили меня. Об этом написали в газетах, сказали по телевизору, по радио. И всё! Через два дня никто не вспомнит не только о вас, но и обо мне… Ну, кроме родственников.
М. А ваши будущие биографы?
Б. Да, какие там биографы! Не такой уж я знаменитый писатель.
М. Ну, ну, Борис Иваныч, вы себя принижаете. Вы очень известны, эта … история наделает шуму.
Б. Да вы понимаете хоть – что такое смерть!… Извините, не сдержался. Это абсолютный распад всего сознания, и всей человеческой личности. А также абсолютное выхолащивание памяти об умершем из сознания остающихся в живых!. Вот это что! Так уж устроена человеческая память. Зачем вам это? Вас всё равно забудут!
М. (спокойно) Насчёт смерти – это уж я получше вас знаю. Она практически мне в спину дышит… А насчёт забудут – тут я с вами не совсем согласен. Конечно, постепенно забудут и вас, и тем более - меня, но – в истории литературы сохранится имя вашего убийцы! Понимаете, писателей убивают довольно редко – как-то не принято, нет причины. А писатели – очень важные фигуры.
Б. Ну уж не думаю.
М. Не перебивайте меня! Да, важные! Это вечное искусство, Борис Иваныч! А если всё-таки забудут – что ж я сделал всё, что было в моих силах. Конечно, можно бы было устроить покушение на какого-нибудь крупного политика, тем более, что они все этого заслуживают, но это значительно труднее. И потом, опять же, такие покушения происходят чуть ли не каждый день – так что, имена убийц мало запоминаются. Тут, Борис Иваныч, дилеммы я не вижу, вы уж извините.
Б. Бред, всё это какой-то кошмарный сон. Не верю! Почему это вам так необходимо!?
М. А вот это важный вопрос, Борис Иваныч. Мне тоже это не совсем понятно… Просто хочется оставить что-то после себя… Пусть так! Не перебивайте меня. (Направляет на Б. пистолет.) Вот вы здесь передо мной. Я скоро умру – в муках, от какой-то херни. И всем будет наплевать на меня – наоборот, только порадуются. Вот, мол, ещё один спидонос сдох! Так им и надо всем! Педики небось и наркоманы одни! Пусть все подыхают! А мы ведь (я про всех говорю) в основном обычные люди…были. Не хочу, чтобы нас считали за быдло безголосое! Хоть один человек, хоть немного, но что-то изменит для себя! Пусть за ваш счёт, но – это неизбежно! Лес рубят – щепки летят!
Б. Мда, это очень интересно... Максим, а может мне попробовать написать книгу про вас?! Точно, точно, это интересно! Согласитесь, я напишу получше, чем вы, не изменив ни имени вашего, ни фамилии. Таким образом, вы останетесь в истории литературы, как вы того и желаете! Вот, вот, вот именно! Как мне этого сразу в голову пришло! Конечно же, это вполне реальный вариант, и все останутся при своих. Для меня это бы даже было интересным вариантом поворота творчества. Поверьте, это будет бестселлер.
М. (садясь за стол и кладя на него пистолет, задумчиво смотрит на Б.) А что, это довольно занятное предложение… Можно попробовать и этот вариант. Так, наверное, даже вернее будет. Но вам, Борис Иваныч, будет нужен материал для повести обо мне. А где вы его возьмёте?
Б. (с радостью) А вы мне его сейчас и расскажете! Я на лету схватываю, молодой человек. Вот только развяжите меня, я на компьютере буду всё записывать.
М. Развязать говорите… Что-то мне это не нравится. А вдруг вы убежите?
Б. Да куда я убегу-то? У вас же пистолет. Я просто сяду за комп и буду всё тихонько записывать.
М. Да, верно. (Встаёт, развязывает его. Воронин садится к компьютеру. Максим садится в кресло, направив пистолет на Воронина.)
Б. Вот, Максим, теперь намного лучше… Я готов.
М. Ну что ж…Я даже и не знаю, что говорить.
Б. Расскажите про себя. Что-нибудь биографическое… что бы вы хотели оставить в памяти людей. Как вы жили, что читали, за что, так сказать, боролись!
М. Да уж…за что это я, интересно, боролся?… Знаете, Борис Иваныч, вы очень интересный человек. Правда, я ожидал большего: что вы не преклоните голову, и с олимпийским спокойствием и мужеством партизан примите смерть от моей гнусной руки. А вы – такой же трус, как и все.
Б. Ну уж вы и сказанули (Косясь на пистолет.) С такой игрушкой любой шёлковым станет. Мне умирать пока не хочется.
М. Тут вы правы. Умирать мало кто хочет. Даже мне сейчас не хочется… Да, вернёмся к нашим баранам. Обо мне значит… (Устраивается поудобнее в кресле, смотрит в окно.) Родился я в маленьком городе. Знаете, бывают такие маленькие городишки, где все друг друга знают…Ну почти как в деревне. Так что, детство у меня было самое что ни на есть идиллическое, патриархальное. Ходил на рыбалку, дрался с мальчишками, готовил уроки, мяч во дворе гонял… Это одно из немногих моих хороших воспоминаний в жизни… Но, к сожалению, и тогда был не девятнадцатый век, а конец двадцатого. Все эти перестройки, новые мышления… Потом началась эта разруха гайдаровская начала девяностых: на улицах каждый день кого-то убивали, в стране шло накопление капитала, проще говоря – разворовывание народных денег, хоть я и не люблю эти лозунги коммунистов. В общем, закончил я школу, стал поступать в университет. Реформы вроде немного пошли, дальше падать стало некуда, страна немного вздохнула. Выбора у меня большого не было – или армия (а то и Чечня) и дальнейшее прозябание, или хоть какие-то перспективы. Это потом я понял, что и после университета у тебя не ахти какие дороги открываются. Если нет связей, ты так же будешь вкалывать всю жизнь за копейки. А если очень повезёт – может быть и пробьёшься. Только я уже не успею… И чёрт меня дернул (это я сейчас такой умный) поступить в Москву. В смысле, в московский университет.
Б. Да, я понял, понял.
М. У нас ведь не отличали: МГУ это или какой-нибудь МГТУ. Был только Московский университет. У меня семья к тому же интеллигентная, все такие интеллигенты – в первом поколении, конечно. Я, получается, во втором…. Сегодня умрёшь –завтра скажут поэт… В школе у меня был конфликт с директором, а если точнее – конфликт моих родителей с ним. Так что медали мне не досталось, чему я сейчас даже рад. А тогда, помню, так расстроился. (Усмехается.) И решил поступать в Москву – мол, у нас в городе перспектив никаких для меня нет, никто меня не ценит. И что самое прикольное – поступил. Аж сам сначала не поверил. Да и сначала непонятно было – балл-то полупроходной был. Я в несколько мест поступал, для надёжности – в одно получилось пройти. Порадовался сначала, а когда приехал – начал в затылке чесать… Тут кризис этот, 17 августа, жахнул, и денежки у меня сразу все, которые были, сгорели. Пришлось поясок-то затянуть потуже. Но, ничего, привык постепенно. Первое время сначала приглядывался к людям, к городу, учился жить самостоятельно. Наш институт… он знаете такой – древнее здание в центре Москвы с не менее древними преподавателями, Богом забытое место в центре столичного вертепа, такой островок непорочности… Мне было хорошо в нём учиться, сидеть на лекциях, в библиотеке, читать старинные книги – у нас была хорошая библиотека, Борис Иваныч. В этом институте, конечно, собирались всякие обиженные Богом молодые люди (да и кто бы ещё пошёл учиться на специалистов архива), но и среди них попадались довольно хорошие личности, с кем я стал дружить. В основном там учились русские студенты, но по традиции был высок и процент евреев. Других национальностей почти не было. Помню, для меня таким шоком было поступление в наш институт одного негра. (Усмехается.) Это же почти, как анекдот: негр-архивист. Часто мы стояли у входа и курили сигареты, прогуливая пары. Очень часто просто шли пить пиво, благо что рядом был Александровский Сад и Манежная площадь…В общем жили, как обычные студенты. Потом, через годик я привык немного, стал пытаться денег заработать, на нормальную еду хотя бы. Кем я только не работал, Борис Иваныч: и объявления расклеивал, и промоутером листовки раздавал, ходил по подъездам – макулатуру собирал…Всего и не упомнишь. А главное думал всегда – вот ещё немного, вот чуть-чуть ещё. Сдам сессию, устроюсь на хорошую работу, сниму квартиру и пойдёт у меня взрослая жизнь. А пока надо терпеть, терпеть и терпеть. И я терпел… смотрел на сытые, бритые рожи бизнесменов и заискивал перед ними, а про себя думал: «Ничего, братцы, скоро вы мне будете ботинки чистить, на коленях будете ползать». И, конечно, с такими мыслями путь мне был один – в борьбу. В «борьбу» в кавычках, конечно. Попал я к этим «экстремистам» левым, стал ярым лимоновцем, ходил на митинги их, Америке грозил… (Усмехается.) А потом стал что-то понимать. Вижу, ничего не меняется от этих акций, только шишки сыпятся на меня и моих «друзей по оружию». Да и подумать только – чего мы хотели! Ни один нормальный человек вовек таких требований выдвигать не будет. А у нас – идея, мы – нацболы! Да идиоты мы! Короче, ушёл я оттуда, а вскоре и газету прикрыли, Лимонова посадили… А я к тому времени, уже стал пить много, и на работу нормальную устроился, как это ни смешно звучит. Опыт уже был кое-какой, писал всякие статейки революционные, стишки лирические. В инете сутками сидел… Меня тогда эта общага так достала, что хоть вешайся, рожи этих «друзей», которые способны только бухать на твои деньги, а потом блевать… Ничего позитивного в своей жизни тогда я не видел. Я ведь про внутренний мир индивидуумов не задумывался, думал только о себе, Борис Иваныч. Вооот… Устроился я корреспондентом в «большую» газету, как давно мечтал.В этом плане мне тогда повезло... Забил на учёбу, взял академ, стал жить на съёмной квартире, отдыхать от общаги. Работа поначалу нравилась: ходил на всякие презентации, пил там халявное вино, пиво, кушал от пуза. Зарплата неплохая выходила. Ходил я теперь со своей девушкой по всяким барам, богемным клубам, нажирался там пивом и гордо глядел на окружающих: вот мол я какой крутой, в 20 лет работаю корреспондентом в центральном издании, веду взрослую жизнь, ни от кого не завишу. У меня теперь опыт работы, у меня перспективы – я делаю этот город! Был просто напыщенным болваном, не нюхавшим жизни, который старается "богемно" рассуждать о постмодернизме, в то время как не может себе даже супа сварить..Только вот начало мне постепенно надоедать всё это мелькание… Тусовки ведь одни и те же везде, всё заранее известно, интрижки эти. И стало мне казаться – несправедливо мне всё это досталось, неправильно я живу. Народ ведь у нас в стране нищий в своей массе, а я вот тут – жирую, понятно за чей счёт. Ничего полезного не произвожу, только воздух порчу. Такие вот рудименты у меня были, социалистические. Ещё Чехов, по-моему, заметил, что русский человек всегда чувствует себя за что-то виноватым, чаще всего - вовсе непонятно почему, но всё что-то виноватится, виноватится... Не знал я тогда, что жизнь у нас такая, сволочная. И не изменится это никогда. Не ценил я удачи… В революцию я больше не верил, в Бога никогда не верил, и стал заниматься внутренним самоусовершенствованием. Стал пить больше, халявить со статьями, а всё свободное время читал всякие философские трактаты, искать правды, так сказать… Ходил по Музеям Кино, в театры, следил за культурной жизнью Москвы. Забросил все эти тусовки светские, с девкой своей поссорился, решил восстанавливаться в университете – уж и не знаю зачем… Хотелось какой-то нагрузки, чтобы пострадать вместе с людьми, чтоб жизнь мёдом не казалась. Искал себя, за правду боролся. (Усмехается.) Вот и пострадал… Потом домой съездил, пожил с родителями, пообщался с друзьями и понял – какое всё-таки у меня было везение, что я такое место занял. Понял, что никаких альтернатив у меня нет, можно лишь долбить одну и ту же нишу…Вы бы видели, Борис Иваныч, с каким уважением они на меня смотрели – словно я Бог какой-то! А то, поди ж ты – корреспондент из Москвы, акула пера. (Усмехается.) Понял, да только поздно было. Приехал назад, а из газеты меня уже попёрли – за проф.непригодность, проще говоря – надоело им там терпеть мои выкрутасы. Ну, что делать? Съехал я с хаты, вернулся в общагу, стал ходить на лекции, завершать, так сказать, своё высшее образование. Никакой правды я не добился, страданий народных не облегчил, но к тому времени я уже в сказки вовсе не верил – хотелось только пожить немного спокойно, чтобы никто меня не трогал, не слушать враньё этих политиков, телевизор не смотреть. Стал спортом заниматься, пить перестал почти, а то уж сердце стало побаливать. В общем стал вести обычную студенческую лайф. Валял дурака, читал умные книги, иногда – если хватало денег, ходил в кино. Ни о каких перспективах и не думал.Чувстввовал какую-то усталость, что-ли, от жизни - опять же, как по Чехову, чувствует её всякий порядочный человек в 35 лет. Только вот я её раньше почувствовал - может потому, что испытал немного побольше средней массы, может потому что не разобрался ещё в себе. А может от дури своей молодой! В общем, жил я устало, нёс свой крест с высоко поднятой головой - мол, вот он я какой - поднялся и упал, и вот теперь в грязи валяюсь, и знаю всё про всех, и всё наперед вижу...Шипел, как жаба из болота... И тут встретил её – роковую женщину. (Усмехается.) Как же я её любил! Думал всё – теперь свадебку да честно бы зажить. Встретил свой идеал, половинку, чего ж ещё то? А я дурак какой-то справедливости искал! Вот она – твоя справедливость и счастье перед тобой стоит в одном лице! И пощупать её можно, и поцеловать, и даже – боже мой!, - переспать с ней. Только она меня кинула, конечно. Зачем я ей такой – без перспектив, без работы, без всего… Я сначала снова запил, смысл жизни потерянный обмывал, всё никак не мог горе залить, а потом - прошло всё это, как снег весной. Снова вошёл в колею обыденности, стал готовиться к окончанию своего многострадального ученичества. А потом вот это… ВИЧ, мать его. Спасибо девушке Лене за мою недолгую жизнь. Я, как узнал, снова в запой ушёл, думал – всё, это уж точно конец! Просто тупик железнодорожный! Потом решил – не могу же я так просто умереть, ничего кроме долгов после себя не оставив? Захотел что-то придумать… вечное такое…такое необычное…на века. Пришёл к этой ситуации.
Б. Понятно…интересная ситуация.
М. Да уж, интереснее не бывает… Знаете, иногда как бывает: у вас два ключа, одинаковых на вид, от двух дверей. Вы всегда вытащите именно тот ключ, который подходит к другой двери. Вот так у меня всю жизнь происходило. Проще говоря - мне не везло… В глобальном, конечно смысле... Как вам, Борис Иваныч, конечно известно, всё современное искусство цитатно, то есть ничего принципиально нового в нём не придумаешь. Ничто не ново под луной. И самое ужасное, что я это понимаю! Боже, как бы я хотел стать какой-нибудь собакой, улиткой или букашкой! Лишь бы перестать постоянно думать, соображать, сознавать! Это извечное русское самокопанье – что ещё может быть хуже?! Мы так всю жизнь и копаемся в себе, как мухи в навозе, не видя ничего дальше своего собственного носа. А ведь жизнь-то у нас с каждым днём всё ускоряется, темп её растёт, растёт, и человек ничего не успевает за свою многострадальную жизнь... Поэтому я ничего и не писал, хотя были…были задатки! Но! Фантазии у меня действительно было мало, а повторять за другими я не хотел…Поэтому наверное и пришёл к вам. Вы, Борис Иваныч, всё-таки обладаете какой-никакой творческой жилкой, что-нибудь придумаете. Так что, убивать вас я наверное и не стал бы на самом деле… Просто так надо было… для убедительности...Жалею только об одном - один раз я оскорбил девушку, которая призналась мне в любви. Она мне не нравилась в сексуальном плане...ну вы понимаете. Я над ней тогда просто посмеялся пори чужих людях, а для женщины ведь это самое страшное оскорбление...Мда, так и не извинился потом, забыл конечно о таком пустяке. А недавно стал вспоминать жизнь свою - и понял...понял, что я не такой уж и хороший, безгрешный. Нет праведников и подлецов, просто все люди на Земле грешны... Каждый по-своему.


В комнате появляется пучок света от красного лазерного прицела. Медленно ползёт по стене, потом останавливается на лбу Максима.

М. Вот я и заговорился что-то… Борис Иваныч, как вам мой материал?
Б. Ну, недурно, можно что-то придумать, может хорошо получиться… (Смотрит на свет от лазера.) Мне кажется, я уже начинаю придумывать конец рассказа.
М. Ничего лучше не придумывайте, пишите как есть. Правда – лучше всякой фантазии…И потом, я хотел бы сохраниться в литературе в своём настоящем виде.

Звонок в дверь.

М. Кто это?!
Б. Не знаю. Я никого не жду.

Максим пробует встать, тут на сцене вспыхивает и гаснет свет, раздаётся звон разбитого стекла. Сцена медленно освещается. На полу валяется Максим, из его головы текёт кровь. Воронин встаёт и открывает дверь, в комнату врываются СОБРовцы в касках и бронежилетах, милиционеры с автоматами. Они обступают тело Максима. Слышны крики.

Первый голос. Как вы, Борис Иванович? Он вас не ранил?
Б. Нормально, нормально, я цел.
Милиционер. Врача, врача сюда! Скорее!
Голос. Ёбнули насмерть, по ходу… Навылет, тля.
Второй. Да уж, тютелька в тютельку в лоб.
Третий. Так и надо ему, террорист хренов… А пистолет-то у него лажовый, газовый!
Первый. А ну дай посмотреть…И впрямь газовый. Эх, дурак молодой!... Всё равно по 206-й будет проходить.

Приходит врач, обследует Максима. Милиционеры осматривают комнату, снимают показания с Воронина.

Врач. Преступник мёртв, смерть наступила от проникающего пулевого ранения головного мозга. Смерть наступила мгновенно.
Милиционер. Уносите его! Быстрей!

Максима кладут на носилки и уносят. Сцена постепенно пустеет, лишь два следователя продолжают снимать показания с Воронина и несколько человек прохаживается, осматривая комнату. Занавес медленно опускается.






Сцена вторая.

Занавес поднимается. За столом в своей квартире сидит Борис Иванович Воронин, что-то набирает на компьютере. Поднимает голову, вглядывается в зал.

Б. А вот и зрители… Хорошо-с. Ну что вам сказать об этом случае… После смерти Максима я написал эту пьесу, постановку которой вы сегодня видели. Не знал даже, что и сочинить-то, а хотелось… Впечатления для творческих людей – это, знаете ли, самое главное. А тут, всё сам пережил, поглядел в глаза смерти в прямом смысле слова. Обещания для меня, конечно, мало что значат, как и для всякого творческого человека… Тем более, такие – под дулом пистолета… А всё ж таки, зацепило меня что-то в этом молодом человеке. Прямота его что - ли…. Да и обещал-то я умирающему человеку, вроде как неудобно отказаться. Грех это… Кстати, милицию-то... это я вызвал. Через компьютер вышел в интернет, сайт службы спасения...а там - дело техники... Знал бы - не вызывал. И ведь как чисто сработали сволочи...как машина какая-то тупая, бездушная.(Подходит к окну, смотрит в него.) На улице темно совсем… Не знаю я многого, конечно, хоть и знаменитый писатель…Может быть, и есть там (показывает пальцем вверх) что-то, а может и нет всего этого. Сказки, обман, опиум для народа… Не знаю… (Садится на диван.) Иногда вот думаешь: нет Его, Бога этого, ну нет его вовсе, никаких доказательств его существования. Приводишь себе логические доводы - всякий народ верит в своего Бога: мы – в Христа, арабы – в Аллаха, индусы – в своих богов. Значит, нет единого Бога-то, а значит и вовсе никакого нет… А вот как сердце защемит ни с того, ни с сего, так тут сразу кому начинаешь молиться? Правильно, не Президенту страны, а ему – Богу, хоть и не веришь в него. Инстинкт это конечно, так ведь что делать-то? Умирать небось страшно, неохота, вот и хватаешься за последнюю соломинку. И потом – все ведь там будем…Всё, что ни делаешь, всё что ни пишешь – с собой ведь не возьмёшь туда. В одной сорочке будешь лежать…Неужто ничего не останется после нас?! Только червяки будут есть твоё тело и размножаться в твоих телесах... Несправедливо это, неправильно… (Встаёт, садится за стол.) Да, забыл сказать – Максим-то, оказывается, здоровый был! Диагноз ему ошибочный поставили, сволочи… Вот так всегда у нас бывает, в России нашей, матушке. Убили человека словом, что называется…Суки. Да что говорить-то! (Утыкается в компьютер, продолжает что-то набирать.)

В комнату входит Максим: босой, в белой сорочке, со свечкой в руке. Подходит к столу (Воронин его не замечает), смотрит, заглядывая через плечо, на экран компьютера.

М. Так, так…Правильно… Здравствуйте, Борис Иваныч!
Б. (испуганно) Кто здесь?
М. Да не пугайтесь вы так,Борис Иваныч! Я присяду? (Кивает на стул.)
Б. Да, да, конечно! Это вы, Максим?
М. Да, это я. Вы что, не узнали меня?
Б. Узнал, узнал... но вы же, в некотором роде, мёртвый!
М. (смеётся) Даже не в некотором, а в полном. Что ж тут поделать-то. Снайпер оказался профессионалом.

Б. бледнеет и хватается за сердце.

М. Да не пугайтесь вы так, Борис Иваныч! Я на вас вовсе не в обиде.
Б. (медленно переводя дух) Так, значит Бог существует... И ад, и рай значит тоже...
М. Да, конечно, и мне здесь намного лучше, чем у вас на земле. На самом деле, вы уж мне поверьте.
Б. Верю, верю, я вам, Максим, раз уж вы здесь...Вот во что бы никогда не поверил, так в это!
М. Придётся, придётся... Я на самом деле, к вам Борис Иваныч по делу. Просто так бы не стал спускаться с неба, мне там очень приятно находиться. (Смотрит в окно.) Мдаа... На самом деле, всё что написано в Библии чушь полная. (Тушит свечку, ставит её на стол.). Не так всё было.
Б. А как, можно узнать?
М. Нельзя конечно,Борис Иваныч. Ну вы же не маленький, сами понимаете. Я - вам, вы - в книжку, и вот - никакой тайны не осталось. Сразу падает гуманистическая ценность праведности. И потом - зачем вам это?
Б. Да, так... Хотелось знать правду.
М. Правду... Правда разная бывает, у каждого она, как известно, своя...Ну, да ладно. Я, Борис Иваныч, хотел лишь проверить как там работа над рукописью обо мне идёт... Да не бойтесь вы так, не приду больше... Так уж мне хотелось взглянуть на неё краешком взгляда, что аж с того света
отпросился, хоть и не любят у нас этого. Но если очень большое желание имеешь, то отпустят. Ненадолго конечно. Там страстность натуры уважают, не то что здесь.
Б. А мне когда туда? (Показывает пальцем вверх.) В смысле на небо... Или в ад?
М. А вот этого я вам сказать не могу, нельзя мне это. Да и бросьте вы свой дурацкое разделение на ад и рай, а лучше почитайте-ка священные книги других религий, да и скомпонуйте всё вместе. Правда-то - она везде разбросана, рассеяна. Вам только скажу - всё у вас будет хорошо, попортите воздух ещё долго.
Б. Спасибо. Вот за это спасибо.
М. Не стоит, я тут ни при чём. В общем, посмотрел я на вашу работу - хорошая вышла пьеска, не чета современной дряни. Спасибо,Борис Иваныч, не обидели. Я ж пока умирал (а умираем мы не сразу, позволю себе заметить), пока умирал всё думал - что за жизнь у нас дурацкая на Земле! И жил как клоп, и сдох как собака. Потом понял, конечно, в чём замысел Божий был, да только в тот момент слишком уж испереживался... Так что советую вам по пустякам не волноваться,Борис Иваныч. Все там будем, а я вас встречу, с распростёртыми объятиями.
Б. Да, не хотелось бы, Максим, честно говоря. Хотелось бы побольше воздух-то попортить.
М. Да бросьте вы, Воронин! Известный писатель, уважаемый человек, а туда же! Вроде жизнь прожили, а простой вещи не поняли.Да видать так и помрёте старым дураком. Бог вам, как говорится, судья. А я - я спасибо вам сказать должен, что вы так скоро прервали мои земные мучения. Хотя и на это была воля Божья конечно, а всё ж таки - спасибо Вам!.
Б. Да, в общем-то, не за что, Максим. Пожалуйста.
М. Кстати, Борис Иваныч, у вас спичек не будет?
Б. Да, да будут конечно.

Даёт ему зажигалку. Максим зажигает свечку и идёт за кулисы. Останавливается у края сцены.

М. Так до встречи, Борис Иваныч. Я вас буду ждать с нетерпением. Обсудим творчество ваше.
Б. (крестясь дрожащей рукой) Да, да, Максим, прощайте. Простите меня пожалуйста.
М. Бог простит, Борис Иваныч. (Уходит.)

Занавес.


© Copyright Тетерин Виктор, 2003