7. Письмо

«Вот и радуга в Небе
Нет
Это радуга с Небом
Нет
Это Небо в радуге»



Здравствуй Оксана! Не знаю, зачем я взял в руки ручку и начал писать тебе. Не знаю. Может быть потому что в тот день когда я поправился, я набрал твой номер и ты приехала Ты откликнулась Ты просто взяла и навестила своего старого друга. Я был счастлив в тот день, потому что ты была со мной, самая лучшая девочка мира. Дни тянутся как веретено неизбежны в своих повторениях безжалостны в своём одиночестве, скудны в отсутствие любимых мне людей.
Я никогда не забуду твоего задорного смеха, твоей неудержимой веры в хорошее настроение. Всё что было нам предначертано, мы взяли друг у друга. Ты вытащила меня из моего хаоса, я сделал всё чтобы повеселить тебя.

Эта осень за окном. Сырые пододеяльники. Запахи трав на кухне. Я не забуду тебя малыш. Душа моя не смеет забыть всё хорошее, что подарила ты мне. Я жалею о многом. Может быть ты просто маленькая девочка, что испугалась поверить в мою любовь, может суета материнства поглотила тебя? Мне же хотелось немного цветов в нашем саду. Последний герой Эпохи сидит сейчас в одном носке и курит сигареты.
Случилось многое всякое нехорошее со мной, с тех пор как Ангел улетел от меня. Мне тоскливо без него. Без Пашки.
Я знал, что без тебя мир мне опостылит, знал, что я стану умирать быстрее и что это конец.
Мой дом скопище бесов. В их тенях я погребён. Я ненавижу всех. Я ненавижу мать и отца, и брата, и бабушку, я, о боже, ненавижу даже сестру, и не потому что я такой холодный, и не поэтому вовсе…
Конечно, я не хочу, чтобы ты подумала о том, что я был зациклен на тебе или пытался навязать свои чувства. Нет. В этом мире меня любят. А любят многие – и девушки, и даже парни. Они никогда не посягали на мою любовь к тебе, но знай, в душе я люблю лишь тебя.
Сейчас у меня нет смысла жизни. Жизнь не имеет цели и радости. Я знаю, я останусь один умирать, наблюдая собственное темя со стороны.
И никогда не будет другой Оксаны.
Мне хочется забыться в пустоту наркотиков, мне хочется сесть на иглу и получить передозировку. Мне хочется уйти навсегда.
Знаешь, я бросил академию. На что ж она мне нужна без твоей улыбки Я курю, Много и жду всё жду
Всю осень прожду.

Быть может лестница в небо – только на картинах. И мир этот лишь усмешка на устах повешенного… Тебе нравится песня «Океан», а я теперь, слушая её по радио, умираю с каждой минутой. Я не могу полюбить другую, потому что Ты у меня в душе. Я погибаю здесь вместе с осенью Господи, ну что же это со мной?!

Вспомни обо мне, позвони, приедь и я воспряну. Знаешь, я никому не говорил. У меня есть друг, его имя тебе ни о чём не скажет.
Он красивый и умный, ты знаешь – он сам Господь. У него есть душа, он навсегда со мной на этой планете. Он пишет мне письма, такие письма, которые может написать только бог. Он светлее всех светил, я поеду к нему в ноябре может он сделает чудо и мы с тобой снова встретимся.
На этот раз навсегда. Такое моё стремление. Прости за всё меня, моя любовь.
Нет сил ждать, нет пути больше. Я и Ты, Ты и Я в сердце.
АМИНЬ

—2— Трагедия

Темнокожая девушка танцует танец смерти. Ритуал заставляет всех упасть на колени. Двери ада открылись ветром нараспашку. Нечистая сила наводнила мой город, мою родину, всю землю. Люди сдирают с себя кожу, выкалывают глаза, остаются одни скелеты. Белозубая улыбка танцовщицы. Жемчуг осени сыпется из слащавых ртов проституток. На столе вянут цветы в ожидание приговора. Самая великая, самая великая власть. Зимородки цепят рак и мчат сквозь невидимые стены будущих развалин. Заблудшие духи беспокойно обзванивают всех своих любимых. Я стою в областной больнице, ожидая мать с вещами на выход.
Зима.
* * *
Сейчас я теряюсь в догадках, что послужило толчком к Кататонии – халатность ли врачей, моё неудержимое стремление «стать богом», а может во всём виноват конец света.

Когда 26 декабря 1998 года я пришёл из областной больницы домой, то решил навестить всех своих друзей и знакомых. Я хотел им сказать Привет, вот и я. Эй, я ещё живой и у меня есть мечта. Мечта всех спасти.
Тогда я выкурил одну сигарету и пошёл прогуляться. Стоял вечер – достаточно тёплый, безветренный. Снег тогда был липким, и можно было строить снеговиков. Впрочем, не этим я собирался заниматься, шагая по сумеречным улицам. Мне становилось праздно на душе. Вот, думаю, зайду сейчас к какому-нибудь дружку, положим к Вирютину и Спасу его. Мне мечталось принести в его дом немного радости, сказать им, чтоб они любили этот Мир и никогда не болели. Эх, если б я знал, что шёл к Иуде, быть может сотню раз передумал.
В темноте мне попадались всякие разные прохожие, чьи головы были забиты приготовлением к встрече Нового года. Женщины шли домой с набитыми сумками, что даже порой мне думалось: отчего этот народ в общем-то ноется всё время, что ему жить хренова, и денег нет, и в правительстве нашем сидят одни уроды. Как мне помнится, я всегда видел набитые столы к Новому году, и толпы пьяных долбидонцев, ходящих по постоянке, догоняющихся в поздние морозные часы.
Вирютин вышел в блатном полосатом халате. У него сей вид считался авторитетным, и я больше чем уверен – он до сих пор так выходит на лестничную площадку. Я всегда любил его, за то что он привил мне интерес к музыке, за то, что он сидел со мной как с младшим братом, показывая сложные мелодии на гитаре. И я продолжаю его любить.
Я сказал вот что:
— Серёжа, вот такая беда со мной произошла, то ли мне чего вкололи не то, то ли ещё чего, но петь я пока не смогу. Одно мумийтролевское мяуканье получается.
— Ничего, — ответил Вирютин — всё нормализуется. Дома отдохнёшь, а там после Нового года будешь петь лучше прежнего. А мы без тебя здесь с Быканом (два пуда пара) музыку всякую придумали, один медляк, целый месяц репетировали.
Потом мы долго говорили, ещё часов до десяти, говорили о многом, о разном, о Волкове, о больнице. Верютин рассказал мне о том, что его братец Игорь поругался со своей женой и ему теперь на душе тоскливо. Над городом опускалась ночь, и что-то недоброе должно было произойти, что-то нечеловеческое. Если бы я знал, что в тот день легионы чертей объявились в Курске, дабы навести страх и проклятие на всех жителей, я бы был потише, весьма потише.
* * *
— Я – Иисус Христос. — Сказал я всем сразу ещё в коридоре. Серёжа Верютин и Олег Быкан скривили кислые мины и стали собираться уходить. Мама и бабушка упрашивали их остаться. Я молил о том, чтобы они посидели со мной до двенадцати ночи, что мне им нужно что-то сказать. Но они были непреклонны в своём решении. Они сказали, что пойдут покурить на лестничной площадке, но после их Ухода я их больше никогда не встречал. Моя группа распалась. Я видел их сутулые спины и плакал, как обиженный ребёнок.

Я подошёл к окну и сказал – «Господи, если ты есть, если ты со мной, то подай знак, Пусть выпадет снег!»…
…Ровно через четыре секунды на город обрушился, повалил Новогодний Хлопковидный Снег, словно тысячи хлопковых плантаций взорвались на хер кверху и обняли безнадёжно проклятую волость белопушистыми ватами.
Случился мороз. Снег преобразился, распался на составные части и поразил беспечность и чистоту мою.
По окнам завернулись узоры.


Я позвонил в 23:30 Леонову Саше и сказал, что в 24:00 на Курск упадёт атомная бомба. Саша прибежал ко мне через пять минут, на глазах у него блестели слёзы, а сам он походил на худого снеговика.
— Откуда ты знаешь?
— Я всё знаю, Шурик, а теперь подумай, Кто может на Этой земле всё знать? — Леонов был религиозным чуваком, и он знал, КТО на этой земле может всё знать.
Потом меня не стало. Все события и диалоги прошу отписать тому существу, которое в меня вселилось. Сначала это был БОГ.

* * *
Бог сказал, что в 24:00 сего года, сего дня случится светопреставление. Все писания отныне будут толковаться на месте, и что Бог в гневе.
Леон слушал Господа всю ночь, он узнал, с чего всё началось (от создания мира), и чем всё должно закончиться.
Глагол (он же Иисус) сидел на диване, помышляя о том, чего можно сказать такого этакого, и после некоторых раздумий он решил пойти в другую комнату, дабы найти там чего-нибудь интересного.
«Из показаний больного в психиатрической лечебнице посёлка Искра:
— Я вошёл в комнату мамы и увидел себя со стороны. Я входил в комнату будто миллион раз подряд и всё не знал, когда это закончится. Потом я закричал и услышал голос «Вот как состоит наша вселенная», и я увидел посередине комнаты незамысловатый механизм, очень похожий на шестерёнки часов…»
Около 24:00, когда всем стало ясно, что ядерные взрывы сегодня не прилетят, Глагол решил во что бы то ни стало повидаться с Ювиналием, причём Леон должен был войти именно в церковь, где по мнению Миши и прохлаждался Владыка, со словами «Пришёл тот, кого ждали». Родственники во главе с Леоновым отговорили «Иисуса, мотивировав тем, что идти туда надо часов в девять, когда владыка проснётся, а то и вовсе делать там нечего.

Хочу чтобы вы знали: Глагол не спал уже 12 дней. Не спал вообще, совершенно не спал.
А зачем Богу спать?!
* * *
Когда в 6:00 Глагол и Леон вышли из дома для того чтобы купить сигарет, между ними случился некий разговор, очень похожий на правду.
— Знаешь, Саша, а я ведь всё это разыграл. Да, да. И про Бога, и про конец света. Я, вот какая странность, просто такой человек своеобразный, люблю всякие приколы. Сегодня я решил проверить всех своих друзей, всех-всех, ну и конечно же, родных и близких. Кто из них хоть на секунду поверит мне, кто из них не отвернётся от меня. Как видишь, Саша, из огромной толпы друзей, из всех моих родных со мной остался только один человек до победного конца. Это ты, Саша. Вот тебе моё почтение, вот моё уважение к тебе.
Знаешь, когда я лежал в больнице и корчился там между жизнью и смертью, я вдруг понял, что мне мало того, что друзья навещают меня, мне мало того, что мать, как проклятая, ежедневно таскает мне дорогую еду. Я придумал ЭТО незадолго до выписки. И как видишь вот, что получилось, вот что произошло.
— Фу, — с облегчением вздохнул Леон, потом рассмеялся, и в диком смехе всё кричал:
— Ну ты, глагол, даёшь, А-ха-ха, Ну, ты изобретатель! Чёрт.

Потом Леонов ушел, а Глагол поднялся домой и не видел своего истинного друга почти два месяца, и вот почему.
* * *
«Я подошёл к зеркалу в прихожей, и стал всматриваться в зрачки».
Случилась ночь. Небеса алкали Нового дня. Матушка сидела в комнате Глагола около телевизора. Глагол пришёл какой-то нервный, поставил на видео концерт Юрия Шевчука «Рождённый в СССР». И тогда именно, возможно мать – Людмила Кузьминична просто раньше и не видела, но именно тогда она увидела совершенно безумные, сумасшедшие глаза сына, они смотрели куда-то сквозь экран – туда, за тридевять земель, направленные в бесконечность.
«Когда Миша сказал мне, что он Христос, я подумала, что это опять эго очередная выходка. Он вообще любил придумывать всякие нелепости. Но когда я увидела, что он очень серьёзен, я не знала, даже, что ответить. Двадцать седьмого числа декабря он стал кричать не своим голосом, будто два Высоцких присутствовало в нём! Он кричал «Где мой брат КАИН, ИСТОРИЯ меняется, теперь ЕГО очередь!» Он хрипел, даже когда дышал, и всё хотел убить своего брата. Рома тогда был ещё в Киеве у отца, и я до сих пор жалею, что не вызвала их дня за два раньше, будто думала, что мои молитвы о выздоровлении сына дойдут до господа. Вместо этого пришёл Сатана в облике моего мальчика…»

—3— Сатана.

— Я убью его. Я убью эту суку! — вопил Он. — ХА! Ха-ха, нажрётесь, бля. Вы бля, ещё попляшете!
Сатана вышел из комнаты (там тем временем Юрий Шевчук пел песню «Апокалипсис») и стал собираться. Он хотел просто пойти прогуляться, и возможно, завалить пару-тройку братьев.
Несмотря на то, что был поздний час, многие люди, соседи и другие падлы не спали. Ну а насчёт того, слышали ли они Глагола, спросите у них.

— Миша, ты куда?! — запричитала мать. — Мишенька, опомнись, куда ты на ночь глядя, да что же это такое?
— Куда, куда — гулять! — ответил Сатана и двинул к входной двери.
Между дверью и Сатаной материализовалась Бабка.
— Не пущу, — завопила старуха. — А-а, никуда ты не пойдёшь!
На это Дьяволу пришла в голову хорошая мысль: надо убить сначала Бабульку, ну и мать, если полезет, а потом уже, свободным от пут идти совершать другие, иные всяческие зверства…
Бабка не давалась долго, она летала по квартире, словно надувной матрац, матушка тоже пострадала. Глагол ****ил их, на что хватало сил. Потом ему всё надоело, он решил покурить на кухне и никуда не идти, а дождаться брата и уже прикончить его по приезду.

«Я смотрел в пустоту мира, и взгляд мой ничего не отражал. Полное безразличие к Вселенной поселилось во мне, холодное сердце ничего не хотело, мысли все ушли, и я стал чистокровным Антихристом, какого могло только придумать человечество».
28 декабря приехал из Киева отец и Рома.
Эти дни с 26 по 29 число пронеслись мгновенно, словно их не было вовсе. Ещё 28 числа приезжала «скорая помощь» с ментами. Ещё 28 числа в комнату Глагола вошла девушка и сказала, что она из «гражданской обороны», и что её чрезвычайно интересует вопрос об атомной бомбардировке. Глагол в свою очередь поинтересовался о житие-бытие Егора Летова. И сказав, что земные проблемы его более не касаются, согласился на укол в ягодицу.
Приходили разные люди – врачи, соседи, менты; где-то шатался Куликов Саша, но так и не дошёл до любимого друга. Было всем ясно – необходима госпитализация больного.
«Вечером 26 числа я подошёл к брату, попросил у него сигарету «LM». Выкурив половину, я со всей силы вдарил его в челюсть, так что бесполезное тело его улетело в иную комнату. Отец повис на мне и всё кричал: «Сына! Сына!»
Около 24:00 я согласился поехать в сумасшедший дом. Мне сказали, что всё, что от меня требуется – так это поспать ОДНУ НОЧЬ, я поверил им, я согласился, но на самом деле я пролежал в Искре 40 ночей. Суки…»

—4— Ну здравствуй, сумасшедший дом.

— Эй, Миша! — я стоял в коридоре 22го отделения, средь всех иных и прочих.
— Эй, я узнал тебя сразу, — сказал кто-то. Спустя секунду, я увидел «усатого». Усатый мне подмигнул и сообщил мне, что его зовут Юра, и что у него ко мне дело.
Мы вместе с ним прошлись по коридору и свернули в палату, где кроме коек и психов, ничего и не было.
Он попросил меня раздеться до трусов и лечь на койку животом. Я исполнил его мольбу. Он сделал мне массаж спины, дал выпить баклажку «святой воды» и сказал:
— Вот и всё, Миша. Теперь ты здоров. Сифилис у тебя был, Миша, сифилис, и поэтому никакой ты не святой и не Бог, ты просто Миша. Запомни – Миша, просто мальчик Миша.

Я думаю, что это был человек, посланный Мультипликатором, ибо только он мог послать мне Истинного врача и Наставника. И вообще, Юра заверил меня, что он меня отныне перекрестил, и он теперь навсегда мой настоящий Крёстный Отец.
Я ему поверил.

Дни в Искре тянулись болезненно долго.
Хочу сказать, что в течение месяца я и не видел белого света. Случалось так, что днём я спал, а ночью обычно просыпался и был всё время привязан к койке.
Я многое пережил, я видел то, что не видят другие, я ссался под себя; я ждал, очень ждал друзей (приходила мать, отец и брат), я думал только об одном в ту пору – о доме, об окне и своей постели.
Я мечтал убежать. Я помнил, как меня били. Скажу просто, чтобы вы раз и навсегда знали о том, как ТАМ обращаются с людьми – как со скотиной.
Там не хватало жратвы, одежды, постельного белья. Били всех – и мальчиков по 14 лет, и старых безумцев. Они ржали над всеми, прикалывались, как менты в сериале «Улицы разбитых фонарей». Только шутки их были обидными.
Около 20 дней я слышал Голоса. Одновременно в моей голове звучало голосов сто, и каждый голос я слышал, только не мог разобрать, о чём они говорили. Я слышал так называемый язык зверей, собак и кошек. Потом я поправился, спустя время. Тогда мы с братом гуляли по Сапогово, хаживали по этим чудовищным улочкам, где кроме елей и берёз не росло ничего.

—5— Вести от Мультипликатора.

Пепельное солнце висело над Райским садом. Адам распростёр руки к небу, из его глотки вылетел вопль. Было равноденствие. Господь отлучился из Сада, чисто по своим Божественным делам (вероятно, пошёл подцепить очередную нехорошую болезнь). Ева сидела у небольшого пруда, за которым простирался яблоневый сад.
Стадо бизонов приветствовало Королеву Вселенной, молодые бизончики носились в преддверьи прекрасного священного дня.
В ту пору Сад решил навестить не кто иной, как Мультипликатор (он же сами знаете, кто). Мульт шёл по мирровому лесу, сугубо надеясь встретить Творца для утренней обычной дружеской беседы (надо сказать, что если бы они не были в дружеских отношениях, всей бы планете пришёл давно конец, и не стоит верить в сказки про то, что дьявол мол и не общается с Богом).
В тени ласковых бальзамовых древ Мультипликатор увидел Еву.
Надо сказать, что в ту минуту он даже и не думал общаться с ней, проще уже было выцепить Адама и переговорить с ним. Но вот он перешёл заводь и сел на камень, по-моему алмаз.
— Здравствуй, мать.
— Привет, Змий.
— Что новенького, мать?
— Всё по-старому.
— Не болеет ли Адам?
— Здоров.
— Какие взгляды на проведение сегодняшнего дня?
— Хочу яблочек.
— А больше ничего не хочешь?
— Неа.
— Ну так поди и сожри.
— Бог не разрешает.
— Фу!
— Да. Уже давно нам с Адамом повесил Запрет, сказал мол яблоки те радиоактивные, и что ежели мы из съедим, то познаем ужасы болезней.
— Это он может.
— Змий, а Змий?
— Что?
— А ты мне не сорвёшь килограммчик?
— Ну, не знаю. А что мне за это будет?
— А чего хочешь, того и будет.
— Не пожалеешь, мать?
— Ну иди же, лукавый.

Мультипликатор попёрся за яблоками.
Когда он вернулся с авоськой румяных плодов, Ева уже их жрать перехотела. Она пёрлась в сторону апельсиновых рощ. Я уж и не знаю, зачем.
— Эй, мать!
— Что-что?
— Я пришёл, как и обещал.
— Обещал, не обещал, хочу я теперь апельсин.
— Нет уж, родная, жри давай.

Ева заныла. Но отступать было некуда. Они расположились у первого попавшегося апельсинового дерева и стали кушать, точнее кушала только Ева.
При первом укусе из яблока брызнула кровь. Мультипликатор лишь усмехнулся, а Ева, та в жизни не видела крови, поэтому продолжила свою трапезу.

— А что же, — сказала Ева, насытившись, — может Адаму предложить, Змий?
— Вот Адама не надо трогать, Ева, пусть занимается своими делами. Ты хотела кушать, вот и кушай. Бери ещё!
Ева съела ещё и ещё. Потом ей стало плохо, её стало рвать. Она облевала Мультипликатора и заплакала вновь.
— Не говори ЕМУ. Не говори. Я не хотела. Я сделаю всё, что ты захочешь.
— Видишь того молодого бизона, Ева?
— Да.
— Иди, и исполни с ним свой супружеский долг. Сделай так, чтобы он умер от счастья.
— Но это же животное!
— А чем ты отличаешься от животного, теперь?
— Миленький, хорошенький, ну пожалуйста, ну я сойду с ума.
— Иди и выполняй, а я уйду и будем считать, что я тебя не видел.
Молча Ева ушла к бизонам.

Мультипликатор собрался уходить. Когда издалека услышал плач Адама, он увидел его лежащим у пруда, истекающим кровью, истерзанным укусами зубов. Теперь Мульт знал о материале построения тел Адама и Евы, они были воплощены ну уж наверняка не в сосновом бору.
Хотя не в этом была суть. Мульт подошёл к умирающему человеку.
— Господи, ты ли это? — спросил Адам.
— Я это, я, — сказал Мульт.
— Мне так хорошо у тебя, сейчас Ева придёт, и мы поговорим о счастье.
— Поговорим, Адам. Я тебя люблю…
— А я тебя…
И он умер.
Змий уходил молча, покидая навсегда Райский сад. Он издалека взглянул на Еву, которой занялись уже все звери, наполняющие Сад, исполняющие свой супружеский долг. И Ева, надо сказать, не сопротивлялась, она познала Радость и Счастье.
Адам был мёртв. Сатана уходил в свою обитель, а Ева трахалась со всеми подряд. Так что я не знаю, откуда у неё родились дети, и почему этот мир так ненавидит себя.

А когда пришёл Творец, он послал всех На ***.


—6— первый эпилог.

Я хочу, чтобы вы вникли в суть вещей, в суть происходящего. Это больше, чем толкование апокалипсиса, это чище железных дев. В Пустоте Хрустальной Пустоты вы не встретите никогда тех людей, о которых я рассказываю. Если хоть раз не повстречаетесь с Мультипликатором. Дело даже не в реальности всего происходящего, и не в том, что все имена и события имён не вымышлены.
Вы можете кричать и плеваться, и сходить с ума. От одиночества, от многолюдия, от чего угодно.
Мы все частички чего-то большого. Мы больше, чем просто люди. В каждом из нас имеется стремление постичь какую-то грань, ведущую нас за пределы реальности. Я хочу быть дверью или окном, или хотя бы тем, кто может придти к вам ночью и увезти с собой в заоблачный край. Я пишу тебе, эй, читаешь! Видишь, там, за занавеской, только что Мультипликатор двинул к тебе звёзды, пустил ветер, дёрнул ставни.
Беги прочь от земной юдоли. Скачи выше Рая, ниже ада, чтобы догнать процессию. Чтобы увидеть распятия, чтобы отдаться мне на истерзание. Слышишь меня, человек!
(Село Зорино, 2000 г).