Завтрак на траве

     Все пятеро заказали «пинью-коладу»; и вот уже официант, лукавый мулат с широкими скулами, несёт на зеркальном подносе бокаллы, украшенные кругляшками апельсинов и причудливыми зонтиками из зубочисток и папиросной бумаги. На каждый такой зонтик нанизана рубиновая засахаренная черешенка, - «марраскин», - и это тропически-легкомысленное сочетание, вместе с самим содержимым бокалла, - мякотью ананаса, взбитой с тростниковой водкой и льдом, - настраивает на лёгкий флирт и лёгкие курортные беседы.
- Райский напиток, - улыбаясь говорит Педро и,  с выражением чувственного удовольствия, берёт запотевший бокалл.
     Сначала он прищурившись смотрит, как искрятся на солнце невесомые кристаллики льда, потом осторожно извлекает затейливый зонтик с кокетливым марраскином и деликатно отправляет этот самый марраскин в рот. Теперь в ход пускается изящная соломинка в виде тросточки – Педро перемешивает ею коктейль, на что льдинки отвечают тончайшим перезвоном; и, наконец, кульминация – откинувшись на спинку шезлонга, весь в белом посреди безукоризненно зелёной лужайки, Педро, прикрыв веки, прикладывается к бокаллу.
- Такое надо пить неспеша, маленькими глотками, - назидательно обращается Педро к девушкам. Ему с улыбками кивают, а  официант мулат уже несёт лёгкую вазочку , где вперемешку изюм, солёные орешки и шоколадное драже.
- В России пьют «пинью-коладу»? – спрашивает Леон.
     Оля улыбается, вспоминая, как это будет по-испански, но за неё уже отвечает Педро:
- Не-ет, там же не растут ананасы... Правда, Ольгита?
      Все смеются незатейливой шутке, а Марина объясняет:
- В России как-то больше водку пьют.
- Водка такой крепкий напиток! – с энтузиазмом приподнимается на локтях Леон, - Русские, наверное, от холода пьют, чтобы согреться! Марина, вот у вас в Ялте сколько градусов ниже нуля бывает?
- Да она москвичка, - вступает в разговор Галя, - это мы с Олей из Ялты... Не бывает там ниже нуля!
- А всё-таки? Ну скажи, очень холодно зимой?
      Галя улыбается:
- Нет, плюс пять – плюс десять.
- Вот! – хохотнув, поворачивается Леон к Педро. – Уф, я бы при такой температуре не выжил! – он берёт из вазочки изюмину, подкидывает в воздух и ловко хватает ртом, - Ам!
- Ну, как тебе сказать... – пожимает плечами Педро, - Когда я ездил в Лондон прошлым летом... Да, в феврале... Пардон, у них – это зима... Разгар сезона. Да... Так было, кажется, минус три. Но там же везде отопление! А сами англичане ходят в тёплой верхней одежде, свитерах и ботинках на толстой подошве. Я себе всё это купил... И представьте себе: пришлось купить ещё такую шерстяную шапочку, чтобы уши закрывала!.. Уши, понимаете ли, мёрзли ужасно!
      Девушки сочувственно кивают, а Леон в шутливом ужасе закрывает глаза рукой:
- Caramba!
- Да, да... Шапочка такая... до бровей натягивается. А стоила она... В Монтевидео на эти деньги можно купить пару хорошей обуви.
      Оля, которая не слишком много поняла из сказанного, говорит, поигрывая ямочками на щеках:
- ... Зато здесь у вас – жара!
- А в Ялте летом – что? – косится на неё Галя.
- Оль, «жара» в испанском мужского рода, -  замечает Марина, рассеянно глядя на тающие в ананасовой пене льдинки, - нужун другой артикль.
- Да хрен с ним, - отмахивается Оля, а Леон живо реагирует:
- О! Отличная идея! Давайте купаться! Пойдём, Ольгита?
- Пойдём, чтоб тебе пусто было! – Оля одаривает его обворажительной улыбкой, - Купаться так купаться...

      ... Потом официант приносит другую вазочку, теперь уже с фруктами, и разговор заходит об искусстве, а точнее – о фильме «Доктор Живаго».
- Очень, очень красивый фильм! – высказывает своё мнение Леон.
      Галя возражает: возможно ли применительно к какому-нибудь фильму слово «красивый»?
- ...Другой здесь нужен критерий. Картина может быть «красивой», музыка, мебель... Что-то статичное. А фильм – он как жизнь, в постоянной динамике... Что-то происходит. А то, что происходит – не может быть красивым или некрасивым... Я хочу сказать, происходит, и всё... – в раздражении от собственной беспомощности, она смотрит на Марину, ожидая поддержки то ли в поиске нужного испанского слова, то ли в доказательстве своей правоты. Но Марина ограничивается лаконичным:
- Книга лучше.
- А что, есть и книга? – поднимает брови Леон.
- У русских вообще богатейшая литература, -  Педро берёт дольку грейпфрута, - Чехов, Достоевский. Ведь так, Галя?
Но Галя порывается закончить свою мысль:
- ... То, что происходит может быть интересно или неинтересно, плохо или хорошо... И зависит это от того, кто снимает... И актёров, в кино или реальной жизни. И того, кто понимает, что этим вообще хотели сказать...
      Марина немедленно начинает искать что-то у себя под лежаком, а Леон пожимает плечами:
- Не знаю, чего она сердится. Я имел в виду пейзажи с русской зимой, так всё лирично: тройка, балалайка, «Лара моя»... Кстати, это у вас распространённое имя – Лара?
- Ну, понеслась... – тихо говорит Оля по-русски и, положив недоеденный банан обратно в вазочку, поворачивается, как та избушка, к лесу (то бишь, бассейну) передом, а к компании задом.
А Леон тем временем продолжает:
-...Поразительно: целая снежная пустыня! Деревья в снегу, дома в снегу, везде снег! Поэтому у ваших писателей столько грустного в книгах, и сами-то книги все такие сложные. Писатель, наверное, как зимой в окно посмотрит – а там один снег. Вот с тоски и садится писать.
      Галя выслушивает этот пассаж с выражением сфинкса, и молчит. Марина, всё это время напряжённо за ней наблюдавшая, вздыхает с облегчением, потом садится и начинает смаковать ломтик золотистого манго. Солнце уже почти в зените, и ухоженная зелень лужайки вместе с расставленными полукругом белыми лежаками блестит в потоке света. По краю бассейна снуют официанты с подносами и без, сверкают как рыбья чешуя шоколадные тела купальщиков, Галя усердно втирает в кожу защитный крем, Оля, кажется, задремала, закрыв лицо согнутой в локте рукой. Леон пялится на неё, наверняка полагая, что этого никто не замечает. Он лежит на боку, и задница его в плавках цвета бассейна тоже ярко блестит на солнце. Откинувшись в своём шезлонге курит Педро, не снизошедший до купального костюма, - в рубашке, брюках и светлых мокасинах с носками.
- Педро, а вам не жарко? Вы бы хоть туфли сняли, - неожиданно обращается к нему Марина.
    Тот снисходительно улыбается.
- Я же в белой рубашке, дорогая Мариночка, а белый цвет в известной степени отражает солнечные лучи. Кожаная обувь дышит, а шерстяные носки поддерживают естественную температуру моего тела. Ведь шерсть обладает термическими свойствами.
- О! – с уважением кивает Марина и на несколько минут задумывается над термическими свойствами шерсти.
      Потом ещё купались, и Леон демонстрировал разные акватические изыски. А в половине второго за Мариной должен был приехать муж, поэтому она оделась, сложила свои вещи в пакет и стала прощаться.
- До свидания! – Педро легко вскочил с шезлонга, - скажи Сергею, чтобы позвонил мне.
Леон шутливо заключил Марину в объятия и пообещал:
- Обязательно поеду в Россию знакомиться с девушками. Но – летом! Зимой – ни за что!..
Прощаясь с девчонками, Марина шепнула Гале:
- Тут тебе не семинар по исскуствоведению.
- Да уж, - фыркнула та.
      Время было обеденное, и народу на зелёном островке у бассейна становилось всё меньше. Уже поднимаясь по ступенькам, ведущим в клуб-хауз, Марина остановилась и обернулась назад. В центре лужайки, чуть поодаль от столика, на котором ещё стояла вазочка с фруктами и опустошённые кокосы, сидит, обхватив колени руками, Оля в своём белом купальнике. Рядом, вполоборота к ней – Леон, справа от них – Педро, поднявший руку в неторопливом жесте. На заднем плане выходит из воды Галя, опустив голову и улыбаясь чему-то своему.
      Вся эта композиция вызвала у Марины какие-то неясные ассоциации, сильно напоминая то ли сон, то ли давно виденную картину... Да, кажется, всё-таки картину. Но ни названия её, ни имени художника разморенная тропическим солнцем Марина вспомнить не могла.
                10/04.1998 Viña del Mar