Строители проходного двора

Кристаллизация этой заметки началась во сне, а сон пришел после прочтения одной понравившейся мне статьи (ИNАЧЕ, #4, 2001, с. 56). На самом деле, подобные мысли давно обитали во мне, но только встретившись тогда, смогли родить идею.

Во время одного из своих бесцельных путешествий по глобальной сети я наткнулась на целый сайт одних только фотографий дворов Санкт-Петербурга. Столь любимый мною урбанизм, воплощением которого всегда был Питер, чувствовался даже на плоскости монитора. Это неизменное впечатление, которое уже три столетия подряд производит город, является подтверждением моей предыдущей идеи о том, что он имеет Сознание и именно им определяется последовательность (т. е логичность), стилистическая выдержанность и закономерная эволюция культуры города. Для сравнения "прошлого" и "нынешнего" восприятия я решила обратиться к творчеству петербуржцев разных эпох. Первым стал человек. который жил на рубеже веков, как и мои современники, - последний символист Александр Блок. Пугающая лаконичность его произведений живет в питерских проходных дворах. Каждая строфа - описание мертвого городского мира: безлюдные улицы, "ледяная рябь канала", темные, бесшумно движущиееся фигуры. Зловещие образы - атрибуты цивилизации - являются символами духовной сметри, на грани которой находится лирический герой.

Сразу возникают ассоциации с Глебом Самойловым, который к Петербургу отношения пркатически не имеет, но которы говорил о христианстве, как о пути "сострадания, принятия боли". Он наставил своего героя на этот путь и не отрицает религиозности своего творчества. Если принимать во внимание современные культы, то интересным покажется сравнение настроения песен Виктора Цоя с произведениями поэта начала двадцатого века.

Несмотря на то, что группа "КИНО" у многих ассоциируется с темным временем суток, самые обреченные и мрачные картины рисуюся в их текстах при ярком утреннем свете или при луне. Это соотносимо с четкостью, решительностью, точностью, воплощением которых является Цой. Он построил стены этого проходного двора.

Блок же - создатель самого прохода - некоторого замкнутого и в то же время бесконечного пространства. Если стены ведут вверх, к свету, к Солнцу (к луне и звездам), то тоннель - вперед, во тьму. И лишь в спину бъет "бессысленный и тусклый свет". В душе ощущение безысходности, сметретельная усталость.

Питер - это город одиночества и одиночек. Несмотря на упомянутую в той же самой статье "коллективность" творчества Виктора Цоя и Александра Васильева, Санкт-Петербург - это одно большое, снующее серой тенью по безлюдным улицам, одиночество. "Мы" - идейное, творческое, но не в коем случае не практическое.

Герой прошлого рубежа веков, волею поэта оставленный в этом дворе, тоже одинок. "Жолтые окна" ближестоящего дома, это чужое тепло только обостряет мучительные чувства. Незнакомые ему темные силуэты усугубляют душевные метания. Он осознает чуждость случайных прохожих и максимально дистанцируется от них. Лирический герой остро чувствует боль и поэтому сразу к нему приходит невозможная мысль: "Весь мир идет на меня войной".

В поэзии Блока, как и в песнях "КИНО", есть черствость и глухота. От каждого следующего слова картина становится еще мрачнее, насыщается холодными красками. Фразы предельно точны - ни одного лишнего слова, любой звук поражат своей отрывистой четкостью. В этом общность их творчества, и в этом же общность замкнутого с пяти сторон пространства двора и "внутренности" тоннеля - в частичной ограниченности.

Стены уходят вверх, и если следовать за ними, то придешь к свету. Немногие из песен Виктора Цоя несут в себе яркий свет, но их убеждающее действие настолько сильно, что становится очевидным то, что путь этой музыки ведет к небу. Но если Цой шел напролом к своей цели, то Блок жил в сумраке.

Поэтому тоннель направлен вперед, а в конце - смута, неясность. Находясь там, герой чувствует себя обделенным, он в "страшном мире". где "завивает верет", "скользко, тяжко". Опять эти оборванные на полуслове фразы, заставляющие самому домыслить и дорисовать темную улицу, одинокие предметы, "слепой туман" - все, вызывающее "безмолвный страх". Одиночество, которое чувствует герой в поэзии Блока, спроецировано с реальной жизни.

Аналогично и стены, тянущиеся к свету, все-таки не упираются в небо - как и жизнь Виктора Цоя, продвигавщаяся к своему логическому завершению, оборвалась внезапно. "Страшный мир" по Блоку - это наш собственный мир, это окружающая действительность. А стены, возведенные Цоем, так и не касаются звезды - больше нет кирпичей.

Но тоннель - это не слабость. Нужно быть очень сильным, чтбы принять боль. А дальше можно либо наслаждаться своими ощущениями пребывания в сумраке, либо двигаться вперед.

Если принимать во внимание хронологию, то получится последовательная цепь событий. Повинующийся воображению Пушкина лирический герой путешествует по красивым ночным улицам, пока собственный демон не заманит его в подворотню (маленький такой тоннель). И там начинается андеграунд, сознание постепенно урбанизируется все больше и больше, заражая восприятие и окружающие предметы. Слова "проход" и "переход" созвучны не зря - их родственность объясняет сумбурность пребывания в подворотне.

Пройдя этот этап, герой попадает в замкнутый двор, ровные стены которого тянутся к небу, но так и не достигают его. Темные или горящие окна, попадающие в поле его зрения, - символы поэзии Александра Васильева. Не в обиду будет сказано, но ему досталась лишь такая второстепенная, сопутствующая роль, являющаяся, однако, еще и связующим звеном в этой цепи. Иначе и не могло произойти с сильной творческой личностью, обреченной жить "в эпоху дешевых коктейлей". 

А свет все еще впереди. Не родился пока тот, кто укажет на холодное северное небо. Но ему суждено быть. И когда это случится, то начнется закрытие долгого сценария под названием "питерская цивилизация". Этот последний поэт завершит миссию, возложенную на творческих людей Грода его Сознанием.