Седьмая бригада, на выезд!

1.

Ответственный  врач  центральной  станции скорой помощи хорошо знал голос каждого телефона. После небольшого обеденного затишья телефоны просто взбесились. В большой  светлой комнате три женщины-диспетчера принимали  вызовы, записывали их в журналы, строго отмечая время, кто, когда  и по какому поводу звонил.

«Сегодня магнитные бури, – грустно подумал  Владимир Иванович. – Работы будет много», – и, сняв трубку, откликнулся на  жалобный призыв служебного номера.

– Татьяненко, – назвался он. – Нет, Горин сегодня не работает. Не его смена. Хорошо, передам.

Положил трубку и подумал:  «что такое натворил этот Горин, если уже второй человек его жаждет услышать?»

Постояв несколько мгновений, бросил, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Я  у себя!

Неспешным шагом прошёл в кабинет ответственного дежурного. Здесь привычно и уютно. На письменном столе лежали стопки  журналов «Хирургия», «Врачебное дело», справочная литература по неотложной и скорой помощи. У продавленного кожаного дивана  на тумбочке примостились лампа-грибочек и телефон. В углу на небольшом столике поблескивал своими никелированными боками электрический чайник. Китайский термос с замысловатыми иероглифами, бутылка кефира, кулёк с принесенными из дома бутербродами и пирожками дополняли интерьер. Небольшой старый холодильник  гудел, периодически вздрагивая и сотрясаясь.

Владимир Иванович нерешительно постоял возле стола, потом прилег на диван и закрыл глаза, наслаждаясь временной тишиной. Телефоны, на удивление, молчали.

Здесь Владимир Иванович Татьяненко работал вот уже более тридцати  лет и настолько привык к бессонным ночам, вечной суете и калейдоскопу событий, что и не представлял другой жизни. Ещё в студенческие годы  со второго курса  подрабатывал он на «Скорой» санитаром, и с тех пор не изменял своей привязанности. Здесь чувствовал себя спокойно и уверенно.

В лёгкой дремоте вспомнилось, как он начинал  в послевоенной Одессе.

Он несмело зашёл во двор, откуда  с показной лихостью выезжали  машины на вызов. Их почему-то называли каретами, выкрашенные в жёлтый цвет  фургоны  на базе ГАЗ-51. На  кузове  красными буквами  красовались «Скорая медицинская помощь» и  колесо с крылышками.

Одесская станция  располагалась в Медицинском  переулке рядом с корпусами института и инфекционной больницы. Старинные постройки  обрамляли небольшой двор с девятью гаражами, в которых стояли кареты, в любое время готовые к выезду. Когда этот парк машин стал мал,  получили новые «ЗИМы». На  их блестящих боках по трафарету  нарисовали колеса с крылышками и сделали надпись.  Они стояли  в определенном порядке, чтобы в любое время могли беспрепятственно выехать со двора.

Спросив, где располагается кабинет главного врача, Владимир направился туда, страстно желая, чтобы ему повезло. Мать билась как рыба об лёд, стараясь заработать лишнюю копейку. Отец погиб на фронте, кормильцев больше не было, а дома ещё  две младшие сестрёнки.

Раньше Владимир работал в автомастерских и учился в вечерней школе рабочей молодёжи. Но когда поступил в институт, бюджет семьи существенно уменьшился, и он надеялся на эту работу, чтобы хоть как-то помочь стареющей и часто болеющей  матери.

В небольшой тесной комнате сидела невысокого роста седая женщина и с кем-то разговаривала по телефону. Владимир  несколько секунд постоял и уже собирался выйти и подождать в коридоре, как неожиданно женщина положила трубку и, растягивая по-одесски слова, спросила:

– И что вы таки скажете? Я вся  внимание.

– Я хотел узнать,  не нужны ли вам санитары?

– А кто вы будете? Трудовой книжки, конечно, у вас ещё нет?

– Я – студент второго курса медицинского института. Но трудовая книжка есть. Работал автослесарем…

– Посмотрите на него! Даже трудовая таки книжка есть! Хорошо, – сказала женщина, улыбаясь, и её круглое лицо стало ещё морщинистей. – Приходите завтра к пяти.  Принесите паспорт, трудовую книжку и справку из института.

– Так я могу надеяться?

– Считайте таки уже себя санитаром! Я, правда, не главный врач, но вы мне таки можете поверить! Остались формальности. Приходите. И когда вы можете приступить к работе, хотела бы я спросить?

– В любую ночь,  в  воскресенье и сутки могу…

– Это таки хорошо! Приходите! Приходите завтра!

Владимир с благодарностью взглянул на пожилую женщину и попятился к двери, но был остановлен  вопросом:

– Вы таки забыли мне сказать свою фамилию!

– Татьяненко.

– Да? Это таки очень  интересно! Я служила с одним Татьяненко, так он  говорил, что очень холостой! Но вы на него не похожи! Он, видимо, не ваш папа! А где ваш папа?

– Погиб при обороне Севастополя.

– Извините. Нет, этот почему-то живёт до сих пор во Врадиевке. Значит – однофамильцы… Хорошо. Идите. Нет, стойте! Приходите к шести. Я вас поставлю на дежурство  с семи. Нужно прийти на час раньше. Вы таки должны прослушать инструктаж о ваших обязанностях...

– Спасибо.

Владимир  вышел из комнаты.

Только на улице  вспомнил, что не узнал  ни фамилии, ни должности этой женщины. Кого ему завтра спрашивать?

На следующий день после занятий  Владимир помчался домой, оставил записку матери, отрезал два куска хлеба, ломоть сала и пошёл на своё первое дежурство. На дворе стоял апрель. Сотрудники, свободные от вызовов,  стояли  у ворот станции, о чём-то беседовали, шутили, наслаждались весенним  днём. Вдруг скрипящий репродуктор  голосом сильно картавящего диспетчера  призывно сообщил:

– Кагета номег тги – на выезд…– Потом, видимо, чтобы поторопить бригаду, добавил: – Бистгенько! Уличный случай!

Владимир подошёл к парню, по виду студенту, и спросил:

– Где мне найти полную пожилую женщину? Я вчера с ней разговаривал. Она обещала принять меня на работу санитаром.

– Тебе  нужна Анна  Давидовна.  Она у себя.

– Это где? – уточнил Владимир.

– Она живёт при станции. Комната  рядом с кабинетом главного врача.

– Живёт на станции? – удивился Владимир.

–  Она ещё до войны здесь работала. Потом вместе с главным восстанавливала «Скорую». Все её близкие погибли. Жилья не было, и ей выделили комнату при  станции. Так и живет...

– И кем она работает?

– Сестрой-хозяйкой. Но у нас  многие вопросы решает. Авторитет... Если что обещала – непременно выполнит.

Последние слова успокоили Владимира, и он отправился разыскивать Анну Давидовну.

Воспоминания прервал резкий телефонный звонок.

– Татьяненко, – сказал в трубку Владимир Иванович.

Потом некоторое время  внимательно слушал и, наконец, не повышая голоса, отрезал: – Нет, мы не можем из больницы перевозить больного домой. У нас «скорая помощь». Мы перевозками не занимаемся. И так машин не хватает. На вызовы то и дело опаздываем.  Нет, нет. Можете жаловаться. Кстати, это приказ департамента здравоохранения, так что жаловаться нужно на  них.

Ни раздражения, ни досады. Обычное дело. Снова закрыл глаза, стараясь вызвать воспоминания.

Он хорошо помнил первый выезд. Спортивного вида мужчина передал ящик с медикаментами, оценивающе посмотрел  и спросил:

– На каком  курсе?

– На втором.

– Максим, фельдшер, – представился он и протянул руку. – А тебя как дразнят?

– Владимиром, – улыбнувшись, ответил Татьяненко.

– Молоток, – одобрительно буркнул Максим. – По рукопожатию сужу. Не дряблое. А то иные руку жмут, словно одолжение делают. Рука у таких, как правило,  потная и скользкая. У тебя всё, кажись, нормально. – Внешний вид Максима несколько взъерошенный и неряшливый. Неопределенного цвета халат  помят и  собран сзади, как, бывало, собирали гимнастерку, перепоясанную ремнём. Шапочку носил фельдшер лихо, словно пилотку, чуть сдвинув её набок.

Максиму, наверное, около тридцати. Он прошёл войну  и  казался Владимиру  пожилым человеком.

Врач их бригады Эсфирь Эммануиловна Шварц, полная седая  женщина,  страдающая одышкой. На станции её уважали за решительность и профессионализм. Во время войны служила хирургом в полевом подвижном госпитале, была ранена и награждена  боевыми орденами и медалями.

– Мальчики, поехали! – сказала она и с трудом стала взбираться в кабину водителя. Максим помог ей, потом сел в кузов и закрыл дверь.

Владимиру всё казалось необычным: и эта дребезжащая карета, мчащаяся по вечерней Одессе с сиреной, и само сознание того, что они едут на вызов оказывать скорую помощь. На полу вдоль левого борта на особых колесиках стояли носилки, зафиксированные специальным упором. Вдоль правого – находилось  сиденье, под которым лежали  ящики с  шинами для фиксации при переломах, биксы со стерильным материалом.  Возле кабины сиденье, где обычно  располагался фельдшер. Тут же находились  наполненные кислородом подушки, ящик с медикаментами.

Во время движения фельдшер смотрел через маленькое окошко в кабину, где сидели водитель и врач, а Владимир довольствовался тем, что наблюдал в небольшое боковое окошко двери мелькающие постройки  и гуляющую публику,  или всматривался в потолок и гадал, где они находятся и куда едут.  Можно, конечно,  спросить, но почему-то не хотелось.

Наконец машина после бешеной гонки и нескольких крутых поворотов, на которых Владимира с непривычки бросало из стороны в сторону, остановилась. Максим открыл дверь, вышел и помог выйти врачу. Владимир, подхватив ящик, поспешил за ними.

У ворот под аркой стоял мужчина.

– «Скорую» вызывали? – спросил Максим и, получив утвердительный ответ, скомандовал: – Ведите.

По узкой деревянной лестнице они поднялись на второй этаж.

– Где больная? – спросила Эсфирь Эммануиловна.

– Пройдите сюда, – пригласил мужчина.

В небольшой комнате на кровати с замысловатыми никелированными набалдашниками  лежала, скорее, полусидела, бледная женщина  и с надеждой смотрела на вошедших.

Врач присела на стул, услужливо поднесенный Максимом. Владимир стоял в сторонке, поставив ящик на табурет и внимательно наблюдая за происходящим.

– Что случилось, голубушка? – спросила Эсфирь Эммануиловна. – На что жалуетесь?

За больную ответил муж:

– Немая она, доктор… Давление очень высокое. Боюсь на ночь без помощи оставлять.

Врач взяла ртутный манометр и стала прилаживать манжетку.  Измерив давление, Эсфирь Эммануиловна взглянула на фельдшера:

– Готовьте всё для кровопускания. Потом введём дибазол с папаверином и камфару.

Владимир Иванович подумал: «Как всё изменилось! Какая же это была дикость: при гипертонии делать кровопускание! Каменный век!»

Прошло уже более тридцати лет, но он не мог забыть тот первый свой выезд.

Максим толстой иглой проколол вену и  направил струйку крови в банку. Потом, отвинтив крышку стального цилиндра, наполненного спиртом, в котором размещались шприцы, взял один, набрал в него камфару, предварительно подогрев её огнем спички, чтобы  легче всасывалась, ввел лекарство подкожно. Всё делалось четко, без лишних  разговоров.

Эсфирь Эммануиловна повторно измерила давление, удовлетворенно посмотрела на больную и сказала:

– Завтра обязательно вызовите врача.

Когда вышли в другую комнату, муж больной спросил:

– Доктор, какое давление у жены?

– 220 на 110. Это много. Ей в больницу нужно. – Потом, выходя, спросила: – Вы откуда звонили на «Скорую»?

– У нас аптека за углом.

– Хорошо. До свидания, голубчик.

Они вышли, осторожно спускаясь по плохо освещённой лестнице, сели в машину. Подъехали к аптеке. Владимир вышел звонить на станцию.

– Шестая на Водопроводной, –  доложил он диспетчеру. Получив очередной вызов, записал его  в блокнот и  вернулся в карету.

– Чижикова,  28, квартира 9, печеночная колика, – сказал он врачу, и карета помчалась в темноту.

«Сегодня всё так изменилось, – подумалось Владимиру Ивановичу, – но суть нашей работы всё та же. Кому-то нужна помощь, и мы её оказываем»

– Владимир Иванович, – в комнату без стука зашла девушка в шёлковом халатике выше колен и кокетливой белой шапочке, непонятно как держащейся на голове. – Звонят из департамента, спрашивают Горина. Я ответила, что он сегодня не работает. Требуют вас.

– Хорошо, сейчас подойду. Кстати, сколько тебе повторять, что стучать нужно, когда входишь. А если  я раздет?

– Не ослепла бы! –  улыбнувшись, девушка и вышла.

Владимир Иванович прошёл в диспетчерскую и взял трубку:

– Татьяненко. Нет, его нет. Дежурит в пятницу. Адреса его  не знаю. Администрация давно дома, «Богатых», которые «тоже плачут» смотрит. Связаться с главным?! Так вы и свяжитесь. У вас его домашний телефон должен быть. Кстати, с кем  имею честь? Борисенко? Так вот, гражданин Борисенко, звоните главному вы. Всего доброго.

Потом, посмотрев на часы, обратился к старшему диспетчеру:

– Много вызовов?

– Сегодня  как прорвало.  Опоздания уже доходят до часа. А ещё не вечер.

– Расформируйте пятую бригаду. Посадите Николаенко на «Москвич», пусть несложные вызовы обслуживает. Ничего, справится, не маленький. Пятнадцать лет на «Скорой»!

– Хорошо.

Потом, ни к кому конкретно не обращаясь, спросил:

– Никто не знает, что так срочно потребовался Горин?

Никто не ответил, и Владимир Иванович,  постояв  немного, вернулся в свою комнату. Открыл термос и налил в стакан кофе. Не любил чашек. Серебряный подстаканник –  предмет его гордости. Когда-то в студенческие годы выиграл у товарища пари. Доказал, что обычная швейная иголка может спокойно  держаться на воде и не тонуть. Для этого нужно только очень аккуратно положить её на воду. Вообще  в студенческие годы он знал множество всяких фокусов. Бывало,  положит десятикопеечную монетку на скатерть, накроет её стаканом,  края которого поставит на две другие монетки и заявляет: «кто достанет десюлик, не прикасаясь к стакану?» Никто не мог. А он поцарапает ногтем скатерть, и  монетка сама выползает к нему!

Серебряный этот подстаканник, его трофей, он берёг как память о  студенческом времени.

Владимир Иванович собрался  сесть за  доклад, который ему предстояло сделать на конференции, как зазвонил телефон.

– Татьяненко, – назвался Владимир Иванович.

Звонил  заместитель главного врача  скорой помощи. Он попросил посмотреть в  красном журнале, лежащем у него на столе, адрес Горина.

Через минуту Владимир Иванович доложил:

– Адрес Горина –  Королёва, 10, квартира 106. Телефона у него нет.

– Ясно, – сказал Виктор Иванович. – Пошлите, пожалуйста, за ним машину. Он зачем-то срочно понадобился в департаменте здравоохранения.

– У меня и так бригад не хватает. Да и застану ли его дома, – недовольно сказал Татьяненко.

– Владимир Иванович, это нужно сделать, – твёрдо повторил Виктор Иванович и положил трубку. Татьяненко пошёл в диспетчерскую.

– Как только Николаенко  вернётся, пошлите его за Гориным. Королева, 10, квартира  106. Пусть его живым или мертвым доставят в департамент здравоохранения. Там что-то уж очень его желают.

Часы пик начинались примерно с семи вечера и продолжались до часа ночи. Потом нагрузка спадала, и можно было прикорнуть, если нет ЧП.

Николаенко дома Горина не застал и оставил записку. Виктор Иванович через час позвонил снова. Узнав, что Горина  дома не оказалось, попросил утром  отправить к нему машину.

– Да что, в конце концов, случилось? – спросил  Татьяненко.

– Точно не знаю, но начальство извергает проклятия и грозится стереть в порошок. Кажется, этот прохвост умудрился влюбить в себя дочь мэра!

– Ну и что с того?

– А то, что ему уже тридцать с хвостиком, а  доченьке ещё двадцати нет! Представляешь, как реагировал  папуля, когда его ненаглядная заявила: не хочу учиться, а хочу жениться?!

– Да-а, ситуация. А мы-то здесь при чём?

– Будут ли разбираться, кто при чём?! Всем раздадут – и правым, и виноватым.

– Но я знаю Горина. Нормальный мужик, и врач толковый. Если это у него серьёзно, – его переубедить будет непросто. Он скорее уедет из города…

– Утешил! Что ты сыплешь соль на рану?! Сейчас главное его найти.

– Утром снова пошлю к нему машину.

– Хорошо. Будь… – заключая разговор, сказал Виктор Иванович.

Владимир Иванович ещё некоторое время стоял, держа трубку в руках. «Ну и дела! – подумал он. – А впрочем, чего они лезут своими грязными руками в душу?! А если это у них серьёзно?»
2.

На следующее утро Горину передали распоряжение прибыть к начальнику департамента здравоохранения к одиннадцати часам утра.

Олег Витальевич Горин – мужчина выше среднего роста тридцати лет с вызывающе красивой внешностью. Накачанные длительными тренировками мышцы, стройная фигура, мягкий, пружинистый шаг,  гибкость и быстрота реакции, прямые русые волосы, большие  голубые глаза, густые тёмные брови, прямой тонкий  нос, под которым рыжели аккуратно подстриженные усики,  открытая доброжелательная улыбка, обнажающая  белые зубы, не раз останавливали на себе заинтересованные взгляды. Наконец, некоторая сдержанность, спокойствие в любых ситуациях, внутренняя культура  дополняли портрет Горина. Он работал по совместительству  реаниматологом в онкологическом институте, и коллеги считали его  настоящим профессионалом.

В студенческие годы Горина преследовали девушки, обещая райское блаженство и множество детей.  Он мягко отвергал предложения, говоря, что не может изменить своей избраннице – гимнастике.  И на работе вздыхали красавицы, мечтая оказаться в его объятиях. Олег со всеми был дружелюбен, но ни с кем близко не сходился. Потом кто-то пустил слух, что Горин «голубой», что его больше влекут  к  себе  мужчины.  Олег не реагировал на  шутки, и вскоре  перестали судачить на эту тему.

Нельзя сказать, что Олега не волновали девушки. Но он легко смущался, краснел даже от самой мысли о чём-то интимном, фантазировал, искал и не находил идеала.

Родители погибли в автомобильной катастрофе, когда ему было двенадцать. Машина, которую вёл отец, столкнулась с грузовиком. Они выехали из Сочи в ночь, надеясь к утру быть дома. Старая «Волга», словно корабль, рассекая темноту, мчалась по только что отремонтированному участку дороги.  Олег спокойно спал, развалившись на заднем сиденье, когда роковой удар  сделал его сиротой. Отец и мама погибли сразу. Олег помнил ужас, который охватил его. Он ходил вокруг разбитой машины и  плакал. Скоро собрались люди из проезжавших машин. Они пытались высвободить  зажатые искореженным металлом окровавленные тела. Олег боялся  туда смотреть. Он тихо повизгивал, всхлипывая  и что-то причитая…

Воспитывала его бабушка. Но и та давно ушла в мир иной.

В студенческие годы Олег пропадал в клиниках, проводил эксперименты на животных, оперировал,  всерьёз думал о научной карьере. Временем он располагал, ведь дома его никто не ждал. Но потом что-то не сложилось. То ли разочаровался в хирурге, который ещё недавно  казался ему полубогом, то ли просто повзрослел, но на четвёртом курсе он поступил на  станцию «Скорой медицинской помощи». Сначала работал фельдшером, а по окончании института – врачом. Так и работал  вот уже много лет, и лишь два раза в неделю по совместительству  дежурил в реанимации онкологического института.

Олег аккуратно вёл хозяйство, стирал, варил обеды, убирал  квартиру на четвертом этаже старой панельной  девятиэтажки.

Был у него лишь один друг. Они подружились на спортивных соревнованиях по гимнастике ещё в школьные годы. Потом,  будучи заслуженным мастером спорта и выступая на международных соревнованиях, Олег стал собирать деньги. Мечтал о машине. Пару лет назад купил белую «десятку». Видимо, страсть к вождению к нему перешла от отца.

И сейчас, когда выдавался свободный вечер, они с Борисом (так звали его закадычного друга) шли на «Динамо»,  где много лет  вместе тренировались. Теперь, конечно, речь не шла о соревнованиях. Но, как  здорово было сделать «крест» на кольцах, крутануть «солнышко» на перекладине, держать угол на  «коне» или выполнить двойное сальто на ковре. Это позволяло чувствовать себя молодым.

Однажды Олег отдыхал после очередного упражнения.  Рядом присела девушка в ярком  купальнике.

Она  взглянула на  него и уважительно сказала:

–  Здорово сальто  исполняете.  И на снарядах смотритесь.  Кто вы? Я вас здесь раньше не видела.

Девушке было лет девятнадцать, но она держалась независимо, заметно – не новичок в спортивной гимнастике.

– Спасибо за комплимент, – улыбнулся Олег. – А в этом зале я бываю нечасто, хотя когда-то всё свободное время здесь проводил.

– Ну конечно – воскликнула девушка, – я вспомнила, где вас видела! В фойе Дворца спорта на портрете. Вы – Горин, Олег Горин, заслуженный мастер спорта!

– И что вас так привело в восторг? Когда-то был мастером спорта. Теперь просто физкультурник.

– Да что вы такое говорите?! Вы всегда будете мастером. И сегодня многим молодым фору дать можете!

– Я уже давно ни с кем не соревнуюсь. Но коль вы меня уже знаете, то скажите, кто вы?

– Меня зовут Наташей. Я в секцию хожу много лет, а вас увидела впервые. Вы тренируетесь где-нибудь в другом месте?

– Ну что вы! Я давно забросил спорт.

– Забросили спорт!? Чем же вы сейчас занимаетесь? Вы не на тренерской работе?

– Нет, я  врач.

– Врач?! Жаль. А я хотела попросить…У меня никак двойное сальто не получается.

– Какие проблемы! С удовольствием помогу. Только сегодня  мне пора уходить. Приходите в четверг, поработаем вместе, – сказал Олег и встал. Ещё раз взглянул на девушку и улыбнулся.

Сколько он видел таких, которые то просили показать им какой-то приём, то  ещё что-нибудь. Ему было скучно и знакомо всё.

В четверг в спортзал прийти он не смог, да и о девушке забыл. Но когда  на следующей неделе во вторник он вошёл в зал, то первую, кого он увидел, была Наташа. Она работала на брусьях и вдруг, заметив Олега, прекратила упражнение и подошла к нему.

– Здравствуйте, Олег. Как хорошо, что вы пришли.

Ее восхищение им было таким искренним, что Олег улыбнулся:

– Спасибо. Но вы хотели, чтобы я показал вам, кажется, как делать двойное сальто?

Они пошли на ковер, и потом весь вечер тренировались вместе.

Наташа была мастером спорта,  заочно училась в  институте Лесгафта,  готовилась к тренерской работе. После того памятного вечера они стали часто встречаться в спортивном зале.

Однажды Наташа предложила зайти после тренировки выпить кафе.

Они вошли в ближайшее кафе и сели за угловой столик. Олег попросил принести бутылку шампанского. Потом, отведя официанта в сторону,  тихо что-то сказал ему. Официант понимающе кивнул и удалился.

Вскоре на столе стояла бутылка полусладкого шампанского, шоколад, фрукты.

– Вы знаете, Олег, после той нашей первой встречи я всё время думаю о вас, – сказала, улыбаясь, Наташа. – У меня такого ещё не было.

Олег  тихо произнес:

– Надо признать, что и у меня последнее время что-то сердце не на месте…

– А может быть, это любовь?

– Наташа, вы не забывайтесь! Мне недавно исполнилось тридцать! А вам двадцати ещё нет!

– А я никак не пойму, о чем это свидетельствует? Разве я не могу полюбить человека, который старше меня?

– Нужно признать, что и я испытываю к вам симпатию. Вы удивительная девушка. Но всё время нажимаю на тормоза, понимая, что намного старше вас.

– Что за ерунда! Это  вас ни к чему не обязывает. Ведь я говорю о своих чувствах и даже не смею рассчитывать на взаимность.

Подошёл официант и передал Олегу красивые белые розы. Олег подал их девушке.

– Это вам!

– Ой, как здорово! Ну, скажите, кто из  моих ровесников догадался бы сделать такое?!

– А теперь можно и  шампанское выпить, – сказал Олег, наполняя фужеры.

Потом под  тихие звуки магнитофона они танцевали медленный танец. Олег уверенно вёл девушку. Наташа прижалась к его мускулистой фигуре и  закрыла глаза. Он же вдыхал запах её волос и думал: «Неужели всё-таки она пришла? Я начинаю терять голову». И он крепче прижимал девушку к себе.

Когда они вернулись к столику, Наташа предложила наполнить бокалы и, глядя Олегу в глаза, тихо попросила:

–  Давайте выпьем на брудершафт! Как-то неловко всё время выкать, будто  школьница с учителем встретилась.

–  С удовольствием…  Я и впрямь как учитель.

Они выпили шампанское, потом Олег несмело её поцеловал и подумал, что, наконец, по-настоящему влюбился.

Выйдя из ресторана, они долго бродили по городу. Олег рассказал, что в школе был влюблен в  одноклассницу. Но она на него не обращала внимания и вскоре вышла замуж за курсанта военного училища.  После этого у него не возникало даже желания с кем-нибудь сблизиться. Всё время занимали тренировки, соревнования… Потом учёба в институте, работа… С тех пор он  не испытывал  чувства, которое вдруг проснулось  сегодня.

Наташа рассказала, что и она любила. Но он оказался  прохвостом и, как выяснилось, ухаживал больше из-за положения  отца.

– А кем работает твой отец? – спросил Олег.

Наташа недоверчиво посмотрела на него.

– А разве ты не знаешь?

– Не понял! А откуда я могу знать?

– А моя фамилия тебе ни о чём не говорит?

– А  я  и её пока не знаю.

– Гурова!

– Гурова? Нет, не знаю.

– Это просто здорово! – воскликнула девушка. – Я всегда боюсь… Мой папа – мэр нашего города. А ты не знал! Как же это здорово!

– Твой папа –  мэр?

Олег был изумлен. Этого ещё не хватало!

Наташа призналась, что полюбила его сразу, как только увидела в тот памятный день в спортзале. Но  и мечтать не могла, что её затаённому желанию суждено сбыться.

– Ну и что! – сказала она и посмотрела внимательно в его глаза. – Это  что-нибудь меняет?

После этого вечера прошёл год. Олег и  Наташа часто встречались, проводили вместе свободное время.

Однажды Олег привёл Наташу к себе домой…

Потом Наташа приходила сюда уже как хозяйка. Она варила, стирала, убирала. Когда летом Наташа поехала на экзаменационную сессию в Москву, Олег, поменявшись дежурствами с коллегой, помчался к ней. Они бродили по тенистым аллеям парков, ходили в театры,  на спортивные соревнования…  Вернувшись, Наташа заявила дома, что полюбила и хочет выйти замуж.

Сначала родители решили, что это очередная блажь. Но когда Наташа сказала, что ждёт ребенка, разговоры приняли жёсткий характер.

– Кто этот лихой казак? – спросил хмуро отец.

– Горин  Олег Витальевич.

– Так… – неопределенно протянул Иван Иванович. Потом, вспомнив, откуда слышал эту фамилию, встрепенулся: – Постой, постой! Не  сын ли того Горина, который у нас заслуженным мастером спорта по гимнастике был?

– Как он может иметь взрослого сына, когда ему-то всего тридцать! – удивилась дочь.

– Так что, это тот самый Горин? –  спросил отец.

– Тот самый. Он работает врачом. Спорт бросил… И вот что, папа, я тебя прошу, не используй свой административный ресурс. Мы любим друг друга. Я жду от него ребенка.

– Да как ты разговариваешь с отцом? – возмутилась Вера Сергеевна, мать Наташи. – Десять лет разница! Неужели тебе  ровесников мало? А он! И не стыдно ему?  Искалечил жизнь девочке!

– Почему искалечил?! – удивилась Наташа.

– Не столько искалечил, сколько зародил, – мрачно пошутил Иван Иванович.

Он стал расхаживать по комнате, о чём-то напряженно думая.  Наконец  резко остановился и повернулся к дочери:

– Хорошо. Сделаем так. Потерпи с недельку. Я хочу по своим каналам разузнать об этом твоём Горине. И если он действительно достойный человек, мы препятствовать не будем. Только ты пока никому не говори о нашем разговоре, даже своему Олегу. Хорошо?

– Что ты будешь узнавать? Я тебе сама всё о нём расскажу. Ведь мы уже  год вместе. Я о нём знаю всё.

– Нет, – настаивал Иван Иванович, – дай мне неделю.

– Хорошо, – нехотя согласилась  Наташа и пошла в свою комнату.

Горин терялся в догадках, чего вдруг он так срочно понадобился высокому начальству. Но как только услышал вкрадчивый и любезный голос начальника департамента, понял сразу.

– Олег Витальевич, есть горящая путевка на усовершенствование в Петербург. Терять её нам ни в коем случае нельзя. В кои годы нам выделили такую путевку! По окончании этих курсов мы планируем вас на должность заведующего хирургическим отделением  десятой больницы. Вы же знаете, что были в нашем резерве?

Олег понял всё. Наташа сообщила родителям их решение, а это – ответный ход. Они думают, что таким образом что-нибудь смогут изменить.

– К сожалению, Михаил Федорович, я должен  отказаться от такого лестного для меня предложения по семейным обстоятельствам.

– Отказаться? Да вы в своём уме?! Мы уже в министерство сообщили о том, что вы едете.

– И напрасно. Я ведь согласия не давал. Не могу сейчас ехать! Я женюсь, наконец!

– Свадьба? Ну и что же? Разве её нельзя отложить на шесть месяцев? Вы же себе всю жизнь испортите!

– Её нельзя отложить ни на час.

Как ни уговаривал Михаил Федорович Плахин  Олега, как ни пытался даже угрожать, тот остался непреклонен. Он  согласен пройти усовершенствование на местной базе, но только не уезжать из города.

Когда Олег вышел, у входа его поджидала Наташа.

– Ты оказалась права. Это ответный ход твоего папочки. Хотели отправить меня на шесть месяцев в Петербург.  Надеются,  что в разлуке тебя легче  уломать.

– Я что-то в этом роде и ожидала.

«Скорая»  жила своей беспокойной жизнью. Работать некому. Сотрудники увольнялись из-за мизерных зарплат, больших нагрузок, отсутствия  медикаментов. Опоздания на час-полтора стали  правилом. У постели больного врач острее чувствовал свою беспомощность. О какой квалифицированной помощи можно  говорить?!

Однажды во время дежурства по служебному телефону Олег позвонил другу  и попросил, чтобы тот  в субботу непременно подъехал к загсу.

– Я жду тебя к трём.  Постарайся  вовремя, – уговаривал  Бориса  Олег. – И при параде! Будешь моим свидетелем!

– Созрел?  Давно пора!

– Созрел. Да и родителей Наташи нужно успокоить. А то уж очень волнуются.

– Хорошо. Буду. Только я с Еленой приду.

– Конечно, приходите. Потом посидим  в каком-нибудь ресторане.

– А что родители?

– Мы их пригласили. Если придут, составят нам компанию.

– Хорошо. В три мы с Еленой будем.

Борис Гомберг преподавал в техникуме.  Со студентами  разбирал схемы радиоприемников, мастерил, паял… и рассуждал о жизни. А в свободное время ходил в спортзал «Динамо», где старался поддержать  форму. Он, как и Олег, увлекался  гимнастикой, был кандидатом в мастера спорта. Но дальше этого не пошёл. У Бориса рано появилась семья, дети. Было не до гимнастики.

Его жена, Елена Крюкова, в этом же техникуме преподавала физику. Донская казачка, она всей душой полюбила красивого радиотехника, целыми днями возившегося со студентами, мечтателя, любящего рассуждать о высоких материях.

С ними в трехкомнатной кооперативной квартире проживала мать Елены Мария Николаевна. Она присматривала за внучатами, варила и убирала в доме, помогая молодым.

Когда Борис рассказал Елене о предстоящем событии, жена улыбнулась:

– Давно пора! Да и живот у Наташи уже округлился! Сколько можно тянуть!

– Да? Наташа беременна? А я и не знал!

– Мужчины  могут и не заметить, но женщины это легко улавливают. Я рада за Олега. Только смущает разница лет.

– Пусть тебя это не смущает. Олег, я думаю,  сможет удержать Наталью. Мужик он умный, образованный, интересный. Да и что это за возраст: тридцать?! Я уверен,  всё будет нормально.

В  три часа дня к районному загсу подъехала белая «десятка», из которой вышли Олег в чёрном костюме и белоснежной сорочке без галстука, и Наташа в элегантном сиреневом платье.  Борис с Еленой встречали их с букетом белых роз. У дверей загса толпились в  ажурных платьях невесты, в тёмных костюмах – женихи. Сновали фотографы

К Олегу и Наташе подошли Иван Иванович и Вера Сергеевна.

– Поздравляем, дети дорогие, – сказала Вера Сергеевна и поцеловала Наташу. Потом нерешительно взглянула на Олега и сделала движение к нему. Олег подошёл, поцеловал Веру Сергеевну, смущаясь и что-то бормоча. Иван Иванович, обнял дочь, потом взглянул на Олега:

– Обнимемся, что ли?

Олег подошёл к Ивану Ивановичу и обнял будущего тестя.

– Эх, как-то всё у нас не по-человечески, – сказал тот. – Ведь можно было бы позвать друзей, знакомых… Закатить пир, чтобы всю жизнь помнили…

– Папа, – прервала его Наташа, – мы уже говорили на эту тему. Это наше торжество, и мы его хотим провести именно так.

– Ладно уж… – недовольно ворчал Иван Иванович. – А свидетели у вас есть?

– Борис со стороны Олега и Майя… А где Майя?

– Я здесь, – ответила, улыбаясь, миниатюрная девушка. Подруги поцеловались.

– Вот видишь, всё у нас в порядке!

Потом  в прекрасном зале молодые выслушали речь, выразительно произнесенную заведующей, по традиции надели друг другу кольца, расписались в книге... После того, как  соблюли формальности, все двумя машинами поехали в ресторан.

Олег продолжал работать на «Скорой» и дежурить в реанимации онкологического института. Сколько ему ни предлагали новые должности, он отказывался. В свободные вечера гулял с Наташей, ходил в спортзал, где она терпеливо ждала мужа, пока тот не выполнит свои упражнения.

Наступила осень. Дни стали заметно короче. Октябрь  выдался пасмурным и дождливым. Наташа больше сидела дома, читала,  что-то шила и вязала для будущей малышки, с затаённым страхом ожидая её рождения. Олег много работал. Недавно  директор онкологического института предложил ему тему для диссертации. Проблема заинтересовала его. Она  связана с необходимостью проведения экспериментов на животных, что особенно привлекало Олега…

Он ещё со студенческих лет мечтал о пересадке органов. «Голова профессора Доуэля», «Человек-амфибия», собственно, и определили его интерес к медицине. И теперь, наконец,  мечты сбывались. Ему предложили тему, которая хоть и не была напрямую связанна с пересадкой органов, но удивительно сопрягалась с этой проблемой. Речь шла о стимуляции иммунной защиты. Если при пересадке органов, чтобы уменьшить риск отторжения,  необходимо было снизить иммунную защиту, то при лечении онкологических заболеваний врач часто сталкивается с необходимостью её стимулировать, так как сами противоопухолевые препараты, лучевое лечение резко подавляли иммунитет.

Дежурства на «Скорой» в последнее время были нервными и тяжёлыми. Бригад не хватало. Озлобленные  люди нередко проявляли агрессию к медикам. Несмотря на почти хроническую усталость, Олег, возвращаясь с работы, заходил в магазины, делал покупки,  иногда покупал Наташе её любимые цветы.

Однажды вечером, когда  холодный пронзительный  ветер, срывая с деревьев последние листья, хлестал мельчайшими каплями дождя по лицам прохожих, кутающихся в  плащи и  укрывающихся под зонтами, у Наташи начались схватки. Олег был на дежурстве.

С трудом превозмогая боль, она спустилась этажом ниже и позвонила в квартиру соседки.

– Нина Петровна, можно от вас позвонить? – спросила Наташа.

–  Звони, пожалуйста. Началось? – поинтересовалась соседка.

– Не знаю… наверное… – ответила она и  набрала номер «Скорой».

– Пригласите, пожалуйста, Горина к телефону.

– Он на вызове. А кто говорит? – спросил равнодушный голос.

– Жена. У меня начались схватки. Сообщите, пожалуйста, мужу.

–  Хорошо, сообщу, – ответила диспетчер и положила трубку.

–  Спасибо, – сказала Наташа, но её уже не слушали. Со страхом подумала: «Что же делать? Сейчас схватки прекратились. Но если всё повториться, а Олега нет, и родители, как нарочно, должны приехать только послезавтра…»

Соседка проводила Наташу до дверей квартиры.

– Ты ложись, милая. А я сама позвоню  в «Скорую».

Нина Петровна  позвонила,  ответила на вопросы, уточнила адрес и  вышла встречать бригаду.

«Скорая» пришла через сорок минут, когда воды уже отошли, и Наташа, изнемогая от боли, кусала губы и вскрикивала. Врач, поддерживая роженицу, помог спуститься к машине,  уложил на носилки. Схватки не прекращались.  Наташа  старалась не кричать. Ей казалось, что у неё сейчас всё разорвётся, что ребенок очень большой, и, наверное, нужна операция. Она  стонала и всхлипывала… Боли не утихали.

Машина мчалась  по вечернему городу, и сирена заглушала её крики.

– Ой, ой, ой!  Кажется, началось, – вскрикнула Наташа.

Врач  дал команду остановиться. Открыл бикс со стерильным материалом…

Сначала появилась головка, потом и весь красный комочек оказался на свободе и громко закричал во всю силу своих лёгких. Наташа, обессиленная, лежала на носилках, потом взглянула на дочь и улыбнулась сквозь слезы.

– Коля, теперь гони! – приказал врач водителю.

В это время Олег был «на уличном случае». Парень лет двадцати попал под трамвай. Ему отрезало ногу. Олег быстро наложил жгут, ввел морфий, сердечные средства и,  уложив пострадавшего на носилки, помчал сквозь ночь в дежурную клинику.

Потом, передав парня хирургам, оформив все документы, связался по рации со станцией. И только  тогда узнал, что жену срочно увезли в родильный дом.

В приёмном покое дежурная акушерка  его  поздравила с дочкой.

– Вес три килограмма пятьсот граммов! Прекрасная девочка.

– Как жена? Мне её нельзя увидеть? – спросил Олег.

– Нет. У нас это не принято. Приходите завтра. Будет заведующая отделением… Кстати, ваша жена родила в машине скорой помощи, так что подробности вы можете узнать у своего коллеги.

– Родила в карете?! – воскликнул Олег. – Но мы ожидали, что это случиться на две недели позже.

– Ваша дочурка не хотела ждать! Но вы не волнуйтесь. Состояние мамы и ребенка вполне нормальное.
3.

В те недолгие минуты затишья, когда сотрудники «Скорой» собирались в своей комнате и  рассказывали смешные случаи из практики  или просто отдыхали, можно было услышать  удивительные  невыдуманные  истории, вызывающие или дружный смех, шутки, или, наоборот, все вдруг становились серьёзными и даже грустными. И тогда какой-нибудь балагур вспоминал  анекдот или забавный случай, который  недавно произошёл  с ним на дежурстве. При этом он привирал, добавляя смешные подробности, и люди забывались ненадолго.

– Недавно, – рассказывал парень, оседлав стул и опершись на спинку грудью, – приезжаем мы на вызов.  У женщины  – схватки. Огромного роста муж  успокаивал супругу:

«Потерпи, любимая, сейчас пройдет…»

Доктор (а работал я в тот день с Марининым), стараясь показать себя внимательным, говорит роженице:

«Здравствуйте, милая! Вот я и снова к вам приехал. Как чувствует себя ваш малыш?»

«Какой малыш, доктор? У меня первые роды! – удивилась женщина и к мужу: – Коленька, это недоразумение!»

«Какое недоразумение? – не понимает врач. – У меня  склероза нет. Я хорошо помню, как на стуле вместе с фельдшером сносили  вас со второго этажа».

«Боже, что вы  говорите? Коля, этот врач всё перепутал!»

Муж, бледный, хмурый, смотрел то на жену, то на врача. Маринин, почувствовав, что  или его память сыграла с ним злую шутку, или ляпнул  не ко времени,  тихо проговорил:

«Язык мой – враг мой! – Потом, как бы очень удивившись: – Так это были не вы? Впрочем, может быть. Кажется, это было этажом выше!»

«Каким этажом выше, – взревел муж. – Мы на втором этаже, а у нас двухэтажный дом!»

«Так значит, это было в соседнем доме! – сдался доктор…»

Смех сотрудников прервал голос диспетчера из репродуктора:

– Пятая бригада, на выезд! Пятая – на выезд!

Кто-то, дожевывая бутерброд, вышел из комнаты. Остальные продолжали шутить, ожидая, когда  настанет и их очередь.

– А  я недавно был свидетелем такого приключения, – начал свой рассказ рыжий фельдшер, лежащий на топчане. – Ранним утром привезли мы женщину в гинекологическую клинику с  кровотечением и подозрением на  внематочную беременность и уже собирались уходить, как вдруг в приёмный покой вломилась  пестрая  толпа.  Они  чуть ли не силой втолкнули в комнату русоволосую девчонку и стали требовать от дежурного врача, чтобы та засвидетельствовала, что девушка была девицей. Говорили они все  одновременно, и сразу трудно было понять, чем  так возбуждены. Потом по команде старшего толпа угомонилась, и мужчина объяснил врачу причину их возмущения. Дело в том, что она вышла замуж за его сына, но после первой брачной ночи не смогла показать окровавленную простынь, как это у них принято. Возникло сомнение, была ли невеста  девицей, не обманула ли сына.

Врач отказывалась, но, подчиняясь настоянию возбужденной толпы, провела женщину в комнату для осмотра и уложила на гинекологическое кресло. Потом вышла к возмущенным сородичам и заявила: она была девицей! Рассказала, что это бывает нередко. Когда удовлетворенные и несколько успокоенные люди ушли, врач сказала нам, улыбаясь:

«Я нисколько не приврала. Она действительно была когда-то девицей… но очень давно…»

Олег Горин отличался удивительной способностью сосредоточиваться и не слышать ничего вокруг. Его коллеги шутили и смеялись, а он, примостившись на топчане, увлеченно читал свежий номер «Вопросов онкологии».

«Конечно, – думал Олег, – уметь управлять уровнем иммунной защиты важно. Опухоль, как правило, приводит к трагическому концу именно потому, что подавляет иммунитет. В пожилом возрасте, когда сопротивляемость снижается, значительно увеличивается частота заболеваний опухолевой болезнью. Повышение уровня сопротивляемости можно рассматривать как своеобразную профилактику».

Размышления прервал голос из репродуктора:

– Олег Витальевич Горин, подойдите к городскому телефону! Горин – к городскому телефону!

Олег вышел в диспетчерскую и взял трубку.

– Слушаю, – сказал он, продолжая размышлять о только что прочитанной статье.

Звонил Борис. Спрашивал, будет ли он свободен завтра вечером. Хотел посоветоваться.

– Приходи с Еленой, – ответил Олег. – Посидим, поужинаем, если Юленька даст поговорить. Завтра – свободен… В последнее время совсем дома не бываю, так что у нас будет маленький праздник.

Выезды не позволяли расслабиться, держали постоянно в тонусе. Только что спасал пожилую женщину от тяжелейшего бронхоспазма, потом возился с мужчиной с тяжелым сердечным приступом, перевозил женщину, упавшую на улице и испугавшую прохожих своей неподвижностью. Оказалась сильно пьяной. А сейчас, рассекая ночь, будоража сонный город пронзительной сиреной, мчал  в темноту. Женщина упала с четвертого этажа и осталась жива!

История оказалась банальной:  муж проводил жену на курорт и, чтобы скрасить себе одиночество, пригласил путану разделить с ним ужин и постель. Когда через пару часов хозяин квартиры вышел  в ванную, расторопная девица постаралась собрать какие-то золотые вещички к себе  в сумочку. Но хозяин заметил пропажу. Завязалась перебранка. Он погнался за воровкой. Женщина пыталась проскочить за плотную гардину на балкон. Дверь-то была, а балкона не было. Дом  капитально ремонтировался, и балконы разломали, намереваясь построить новые. Девица полетела вниз. Спас её огромный тополь, что рос у дома. Падая, она ломала ветки и кости, но осталась жива.

Когда Олег приехал, она была в сознании. Бледная, смотрела на столпившихся людей и едва слышно стонала. Проведя противошоковые мероприятия,  они вместе с санитаром осторожно положили женщину на носилки и повезли в травматологию.

Под утро долго не мог пристроить одинокого старика  на стационарное лечение. По всем признакам – тяжелое воспаление легких. Но в приёмном покое  принять больного отказывались. Тогда Олег  заявил:

– Вы не хотите его госпитализировать? Тогда отправляйте больного домой сами. И ответственность за его жизнь берите на себя. Нельзя его оставлять дома! За ним некому ухаживать. Погибнет мужик! –  И вышел, оставив больного и сопроводительные документы.

После смены  Олег позавтракал и, пока Юленька ещё спала, прилёг отдохнуть, сказав Наташе, что вечером к ним придут Борис с Еленой.

Друзья пришли, когда на дворе стемнело. Елена принесла малышке очередную погремушку, разноцветные пластмассовые колечки. Борис поставил на стол бутылку.

–  Это что-то новенькое, – сказал Олег. – Водку-то зачем? Или разговор предстоит тяжёлый?

–  Ты же знаешь, я не большой любитель, но сегодня мне захотелось… Расскажу. Для того и пришли.

– Ну-ну… – удивлённо произнёс Олег. Пошёл в кухню организовывать закуску.

Когда  уселись за стол, Олег разлил водку и спросил:

– Так за что мы пьём?

– Ребята, – несколько таинственно начал Борис, –  я подал заявление об уходе. Всё! Сил больше нет.

–  Расскажи по порядку!

Друзья выпили. Только Наташа лишь пригубила. Она кормила и боялась, что это может повредить малышке.

– Ты не перестаешь меня удивлять! Что случилось? И что  будешь делать?

– Жить стало трудно, – ответил грустно Борис. – Зарплата копеечная. Наших двух не хватает, чтобы как-то сводить концы с концами. Ничего другого мы делать не умеем. Сыновья подрастают. Нужно думать об их будущем. Да и директор наш оказался мерзавцем…

– Сделал открытие! В начальниках, как правило, ходят мерзавцы…

– Это понятно. Ты ещё скажи, что если не можешь жить, займись чем-нибудь другим! Но у нас дети… да и жить охота!

Борис словно оправдывался.

– Понимаете, ребята, – продолжал он, – света Божьего не вижу. Набрал часов выше крыши. Я больше так не могу!

– А Елена одобряет твоё решение?– спросил Олег.

– Это наше общее решение.

– Да-а…– протянул Олег. – Вот это новость! Но, как я понимаю, вы пришли не советоваться, а просто поставить нас в известность.

– И посоветоваться хочу, – ответил Борис. – Может быть, подскажешь, куда мне податься?

Олег задумался. Единственное место, где мог он спросить о работе – онкологический институт. Может, им и нужен радиоинженер.

– Попробую узнать, – сказал он. – Сейчас, знаешь ведь, это непросто...

– Не понимаю, – вступила в разговор Наташа, – зачем  уходить, пока  не подыскал себе нового места?

– Так получилось, – оправдывался Борис. – Я же сказал, что директор наш подонок. Сначала он клинья подбивал к Елене, смотрел на неё масляными глазами, приглашал на душеспасительные беседы… Но когда я ему дал понять, что он и по морде может схлопотать, – успокоился. А недавно  заявил, что уменьшает  мне часы радиотехники, так как принимает на работу ещё одного преподавателя. На будущий год мне запланировали  только  ставку. Но как я могу прожить на  семьсот восемьдесят рублей?!

– А я уже думала, – добавила Елена, – не поехать ли к моим родителям в район. Я могла бы в школе работать, а Борис физкультуру  бы преподавал, да и радиоинженеры там тоже, наверное, нужны.

– Всё так, – согласился Борис. – Но у нас растут дети. Им город нужен! Мишке в следующем году в институт поступать.

– Давайте, друзья, не гнать лошадей, – подытожил проблему Олег. –  Я завтра же всё подробно разузнаю, и тогда вы примете решение.

Заплакала Юленька, и Наташа вышла покормить ребенка. Друзья ещё немного посидели  и заторопились домой.

На следующий день Олег зашел в кабинет Наума Григорьевича, заместителя директора института по хозяйственным вопросам, и спросил о работе для друга.

–  Радиоинженер? Это интересно. А он что-нибудь руками делать может?

– Конечно, – заверил его Олег. – У него золотые руки! Может смастерить такое, чего ещё наша промышленность не выпускает. Может ремонтировать сложные электронные приборы…

– Ну, что ж. Пусть придет твой Кулибин. Если всё, что ты говоришь, – правда, я ему найду работу. Дел у нас много.

Вскоре Борис перешёл работать в институт. В небольшой комнате с верстаком, различными  измерительными приборами и токарным станком целыми днями он что-то паял, вытачивал, мастерил, ремонтировал… Слух о новом мастере быстро разнёсся по институту. Он никому не отказывал, ничего не просил за услуги, но его не обижали.

Борис часто засиживался в мастерской до позднего вечера, любил поговорить с каким-нибудь посетителем о мировых проблемах или тихо слушал, как спорят  пришедшие к нему сотрудники о делах в институте. Он взял себе за правило не вмешиваться в такие разговоры. Считал, что ещё не так долго работает, чтобы иметь суждение, да и вмешиваться в  дрязги не хотел.

Однажды в мастерскую зашёл Поляков.

– Инженеры человеческих душ подрабатывают сантехниками? – улыбнулся Владимир.

–  Вы, как всегда, преувеличиваете. Какой я инженер? Скорее – сантехник.

–  Вы правы: не инженер, – академик! Прошу простить.

– Видно, очень уж нужен, раз так поёте, – сказал Борис, продолжая возиться со схемой  осциллографа.

– Ну что ж, – согласился Поляков, – делать муху из слона нерентабельно: слишком много отходов! Так что согласимся на слона!

– У слона уши большие. Я вас слушаю, – сказал Борис, откладывая прибор в сторону.

– Есть настоятельная необходимость в том, чтобы вы посмотрели наш спектрофотометр. Все работы стали. Выручайте! – Поляков  уселся на табурет.

– А что с ним? – поинтересовался Борис.

– А шут его знает. Капризничает, как девочка.

– Спектрофотометр скорее мальчик. Вы паспорт принесли?

– Всенепременно. Только он мальчик, а ведёт себя как девочка! То даёт результаты, то в них отказывает.

Борис стал  просматривать технический паспорт.

– Да-а… – протянул Борис. – Сложная игрушка. Приносите эту вашу девицу. Поколдую над ней. Может, и  помогу, если ума хватит.

– Уж очень нужно, – просительно сказал Поляков и встал. – А ума, вернее таланта, я уверен, хватит.

– Всякий талант, в конце концов, зарывают в землю.

– И это правда, но зачем же так обреченно?

– Вы знаете, последнее время, как говорил Шолом-Алейхем,  мне вареники сняться только во сне, но это не вареники, а  сон.

– Борис, смотрите на вещи философски, и всё нормализуется.

– От философского взгляда на вещи сыт не будешь… Но это я так… Приносите, посмотрю.

Поляков кивнул родственной душе и вышел.

Когда Поляков с помощником притащили спектрофотометр в мастерскую, Борис посмотрел на него, как на тяжелобольного.

– Хорошо, оставьте.

Поляков помялся у двери, но промолчал. В мастерскую зашел Олег Горин.

– Это что ещё за зверь? – спросил он. – Ваш? – обратился  к Полякову.

– Наш, да только не работает.

– Жаль. А я собирался к вам идти, просить помощи в исследовании  гормонов коры надпочечников.

– В науку ударились?  Понятно, не реаниматология, –  нечто более возвышенное…

– По касательной…

– И это правильно. Но если будет нужна помощь,  приходите. Буду рад. Только должен предупредить, что тот, кто со мной общается, попадает в чёрный список.

– Что так?

– Я в жесткой оппозиции к режиму. Но лучшее алиби – быть жертвой. Поругивайте меня при случае. До светлоликого дойдут  об этом  слухи, и вы будете вне опасности.

– Не преувеличиваете ли вы значимость своей особы?

– Скорее, преуменьшаю.  Но что за тема у вас?

– Повышение неспецифической сопротивляемости при лечении онкологических больных.

– Но это ведь  общая проблема. А конкретно?

– Пока всё очень туманно…

– Понятно. Перспективы в густом тумане.

Поляков встал, еще раз взглянул на Бориса, который внимательно изучал паспорт прибора, и вышел.

– Интересный мужик, – сказал Олег. – Ты его хорошо знаешь?

– Заходил пару раз, просил что-то наладить. Но в отличие от других никогда денег не предлагал. Нормальный мужик… – одобрительно заметил Борис.

– Ты только не влезай во все их склоки.  Став на чью-то сторону, станешь врагом других, а это тебе ни к чему. А что с прибором? Для исследований он мне действительно необходим. Много ли займёт времени ремонт?

– Ещё не знаю. Завтра смогу сказать более определённо. Но думаю, что какие-то детали нужно заменить, если удастся достать на рынке. Кстати, раз уж зашёл разговор о твоей работе: мне думается – не твоё это. Твоё – скорая помощь, реанимация, а не возня с исследованием, которое неизвестно ещё, внедрят ли в практику. Зачем тебе? Кандидатской степени захотелось? Наташа и так тебя дома не видит.

– Постой, постой. Не она ли дирижёр твоих песен?

– Дурень! Это видно невооружённым глазом.

– Да ладно тебе! Мне и самому что-то не по нутру, но пока не определился, что именно. Я всегда могу отказаться от этой затеи. Я – соискатель.

– А не кажется ли тебе, что и отношение к твоей особе такое приторное, и условия наибольшего благоприятствования  из-за Наташиного папочки? Причём он мог об этом даже не догадываться.

Олег ненадолго замолчал, о чём-то напряженно думая, сопоставляя факты, потом недоверчиво посмотрел на друга:

– И когда ты так думать стал?

– Да не думаю я об этом. Просто мысли вслух.

– Ну и мозги у тебя! Я говорил, что вам с Еленой и детьми нужно уезжать из нашего бардака. Ты со своей головой там бы миллионером был!

– Миллионера бы из меня не получилось, да и уезжать не хочу. Мне здесь хорошо. А у тебя появились какие-то антисемитские нотки. Это для меня новость.

– Дурак ты! Помнишь, как у Евтушенко:

Еврейской крови нет в крови моей.
Но ненавистен злобой заскорузлой
Я всем антисемитам, как еврей
И потому – я настоящий русский!

– Да нет, это я так… Просто непонятно, что  ты нам советуешь уезжать.

– Да ладно тебе… Это я так… Но в одном ты прав: мало уделяю Наташе внимания.

– Да уж…

– Ладно, пойду, пожалуй.

Олег вышел, а Борис, углубившись в паспорт спектрофотометра, стал насвистывать какую-то мелодию. Он всегда насвистывал, когда о чём-то сосредоточенно думал.
4.

Владимир Иванович Татьяненко жил в панельном доме на шестом этаже. В свободные от дежурств дни любил читать книги по философии, истории, непременно просматривал  несколько газет, которым доверял. Его жена Галина Васильевна, – врач-педиатр, дома всё время находила себе работу: то готовила что-то необыкновенное, то вдруг затевала стирку. Дети жили отдельно, имели свои семьи. Теперь приходили  изредка навестить престарелых родителей.

Свободные от работы дни Владимир Иванович проводил на садовом участке, где стоял небольшой вагончик, оббитый деревом, к которому пару лет назад они с сыном пристроили веранду. Теперь её завил  виноград, и  когда выдавался свободный вечер, доктор любил посидеть в  прохладе, поразмышлять о жизни.

Галина Васильевна в сад приезжала трудиться. Она всегда находила себе работу: рыхлила, чтобы дышала покрывшаяся коркой земля, полола сорняки или вносила удобрения. И только вечером дома  могла прикорнуть на диване,  под ненавязчивое щебетание мексиканского сериала.

Владимир Иванович откинулся на спинку  кресла и задумался: «Жизнь стала какой-то суматошной. Суетишься, дёргаешься, а денег не хватает. Квартплата выросла,  коммунальные платежи подскочили. А зарплата осталась прежней. Бедная Галя не знает, что ещё придумать, чтобы не выйти из бюджета. Жученко, тот организовал частную «скорую помощь». Теперь за вызов к больному деньги берёт. Но… нет. Я в своей жизни менять пока ничего не хочу… А тут ещё пенсию работающим пенсионерам уменьшили. Нашли богатых!»

Потом мысли перебросились на «Скорую». На подстанции назревали события. Водитель Никитин, молодой рослый парень с копной русых волос и волжским говорком, стал усиленно приударять за Малешкиной, смазливой и  неумной. «Вот пример, когда амбиции не соответствуют амуниции, – думал Владимир Иванович. – Работает врачом, а уровень знаний санитара Веточкина. Тот нахватался верхов и разглагольствует о природе рака. А Малешкина совсем стыд потеряла. Приедет с вызова, целуется в машине, как будто нет  другого места. А у Никитина, между прочим, жена и пацан растёт. Вот мастак соблазнять дурочек!»

– Ты чего сегодня такой задумчивый? – спросила Галина Васильевна, присев в кресло напротив. – Очередные проблемы?

– Один прохвост у нас соблазняет молодую дурочку.

– Почему  прохвост?

– У него семья, парнишке пять лет. Да и любви там нет никакой. Сплошная физиология… А дурочка…

– «На дурака не нужен нож, ему с три короба наврёшь и делай с ним что хошь!»

Владимир Иванович улыбнулся. Ему вспомнился кот Базилио и лиса Алиса.

– Вот-вот.

– И что, некому её встряхнуть, открыть глаза?

– Всё она прекрасно понимает. Но  страсть, она и есть страсть…

Владимир Иванович, словно очнувшись от воспоминаний, посмотрел вокруг затуманенным взором. Взгляд его упал на новый журнал. Он  открыл  «Ковчега Кавказа» и стал  читать.

– Что это ты читаешь? – спросила Галина Васильевна. – Я  у тебя такого журнала не видела.

– Новый. Недавно стал выходить. О культуре. Смотри как здорово: «Онегин, я скрывать не стану!» – рецензия на постановку Евгения Онегина…

– Молодцы. Интеллигентный… – сказала Галина Васильевна, пролистав журнал. – И приятно, что нет рекламы. Кстати, а ты знаешь, что этих строк нет у Пушкина? Это строки  Модеста Ильича, брата композитора.

– Да? Не знал. Интересно…

И Владимир Иванович погрузился в чтение.

Олег Горин заступил на дежурство, как обычно, в восемь утра.

Положив в тумбочку сумку с провизией, присел на топчан и стал просматривать  монографию Борисова.

–  Седьмая бригада, на выезд, – прохрипело радио, и Олег пошёл в диспетчерскую.

Когда, обслужив три вызова, Олег вернулся на базу, было уже около одиннадцати.

–  Олег Витальевич, вам кофе  налить?

–  Спасибо. Я  пил уже утром кофе…

– Кто рано утром кофе пьёт, тот никогда не устаёт! Такие принципы проповедуете? Высокомерие вам не идёт. Вы уж очень необычный в нашем зверинце зверь, – сказала девушка, улыбаясь.

– Да не придерживаюсь я никакого принципа. Просто привык по утрам пить кофе. А ты – конфабулянтка.

–  А это что за зверь? Или ругань новая? Первый раз слышу.

– У тебя ещё часто будет всё первый раз… И мужа себе найдёшь… А «конфабулянт» означает – выдумщик, который сам верит в свои выдумки, как барон Мюнхгаузен.

– Тоже мне, выдумщицу нашли! И в первый раз я вышла замуж давно. После этого был и второй, и третий раз. Не везёт мне с этим. Тут не до выдумок. Девочка растёт. Уже три года.

– Да? Я и не знал. А выдумщицей быть хорошо. Без фантазии жизнь серая.

И чтобы как-то снять возникшую неловкость, произнёс:

– Ну, что ж, уговорила. Давай выпьем по чашечке. У меня для этого случая пирог найдётся.

Когда Люся, залив кипятком из термоса растворимый кофе, поставила чашки на стол, к ним присоединилась врач другой бригады – молодая рыжая женщина. Она недавно работала на станции, и к Олегу относилась с особым уважением.

– Врач на «Скорой» должен быть решительным и знающим, –  пропела она тоненьким голоском. – А я – мямля. Не могу быстро соображать… да и знаю мало.  Наверное,  память плохая…

– Это придёт, – утешил её Олег. – Знать всего нельзя, да и помнить всё не нужно. Надо уметь пользоваться справочниками.

Развить свои поучительные сентенции он не успел.

Срочный вызов в  публичную библиотеку. Женщина лет пятидесяти, корпя над скучным философским трактатом, так смачно зевнула, что… вывихнула нижнюю челюсть. Зрелище не из приятных. Вокруг суетились сотрудники. Женщина сидела с широко открытым ртом,  из которого текли слюни. В  глазах  ужас.

Горин попросил посторонних выйти из комнаты, запустил указательные и средние пальцы рук в рот. Потом сильно нажал вниз и сдвинул вывихнутую челюсть вперёд. Что-то хрустнуло, и нижняя челюсть стала на  место. Слезы полились из глаз пострадавшей. Она посмотрела на своего спасителя  с облегчением и благодарностью.

– Пока разговаривать вам много не стоит…

– А что это было, доктор? – спросила женщина.

– Широко открываете рот, когда зеваете. Это небезопасно. Вывих нижней челюсти. Видно, не очень весёлые книги читаете.

Следующий  вызов  к старику. Жил он один, но от госпитализации категорически отказался.

– У меня это на погоду, – говорил он, успокаивая доктора. – Не знаю, что это соседка, Надежда Сергеевна, вас побеспокоила.

Доктор прослушал больного, измерил кровяное давление и попросил полис.

– Гипертонический криз. Вам, отец, нужно в больницу. Напрасно вы отказываетесь. Полежали бы там, подлечились…

– Спасибо, доктор. Я полежу немного, и всё пройдёт. У меня уже такое бывало.

– С этим шутить нельзя.

Он ввёл лекарства, снижающие давление и попрощался.

Когда  ехали на базу, Люся сказала:

– Люблю с вами работать. Все чётко, ясно... И разговариваете уважительно…

– Брось ты, Люсенька, меня нахваливать. Я уже женат. И, кроме того, нет времени для разговоров. Вызовов много, другие больные ждут… Врач сегодня – придаток конвейера.

– Причем тут –  «женат»? Жена – не подарок, а я – подарок! Я, можно сказать, – праздник, который не должен быть ежедневным, иначе это и не праздник вовсе!

– Люся, если хочешь и впредь со мной работать, прекрати свои поползновения. Для меня жена – праздник на каждый день. Ты поняла? И всё. Закончим этот разговор.

– Я же говорила, что вы не из нашего зверинца.

В последнее время Владимир Иванович всё больше стал жаловаться на боли в спине. Они не проходили  от обычных обезболивающих таблеток. Старый врач понимал, что за этими признаками может прятаться любая патология, но отгонял страшные мысли. Галина Васильевна настаивала на рентгеновском исследовании, но  Владимир Иванович всё оттягивал. «Не может быть…» Но когда и сильные обезболивающие средства  перестали снимать боль, он уступил требованиям жены  и  пошёл в поликлинику.

На рентгенограммах обнаружили изменения в позвоночнике. Понимая, что пациент – врач, рентгенолог рекомендовала проконсультироваться  в онкологическом институте. «Ничего страшного пока нет, но бережёного Бог бережёт!»  На том и расстались.

Когда через неделю Владимир Иванович пошёл в онкологический институт, его принял директор института профессор  Сергеев.  Он прочёл  сопроводительное письмо, посмотрел снимки и вызвал к себе заведующую рентгеновским отделением.

– Взгляните, пожалуйста, – сказал он, подавая рентгенограммы. Та взяла снимки и подошла к негатоскопу.

– Какие жалобы у вас, уважаемый Владимир Иванович? – спросил  Сергеев, стараясь отвлечь больного от тяжёлых раздумий.

– Жалобы? – переспросил Владимир Иванович. – Боли в позвоночнике. Сначала думал, что сердце. Глотал пригоршнями нитроглицерин. А недавно сделал снимки...

– Курите?

– Очень немного. Три-пять сигарет в день.

– Ясно, – задумчиво произнёс Сергеев. – Вы, коллега, пока посидите в приёмной, а мы поговорим с врачом.

Владимир Иванович вышел.

– Седьмой грудной позвонок  «сел». Да и в других костная ткань разрежена. Не метастазы ли? – спросил он у рентгенолога.

– Похоже… Его хорошо бы покрутить за экраном.

– Так возьмите и посмотрите. Это – коллега.

Потом вышел в приёмную и сказал Владимиру Ивановичу, чтобы он прошел в рентгеновский кабинет с доктором.

– Нужно кое-что прояснить. Потом зайдёте ко мне. Раз уж попали к нам, следует всё проверить…

Владимир Иванович понимал, что у него что-то не так. Не стал бы профессор с ним возиться.

Когда после всех обследований он вновь оказался в кабинете Сергеева, тот стал говорить о необходимости «профилактического лечения»…

Владимир Иванович неожиданно прервал профессора:

– Уважаемый Сергей Сергеевич! Я – врач с сорокалетним стажем. Со мной можно и откровенно, тем более что недоговоренность только настораживает.

Сергеев возразил:

– Никто от вас и не собирается ничего скрывать. У вас имеется процесс в легких. Необходимо его активно пролечить. Сегодня медицина располагает сильными средствами в борьбе с этими заболеваниями. Но скрывать от вас не хочу. Положение достаточно серьёзное.

Владимир Иванович  смотрел на икону, которая висела на противоположной стене, и молчал.

Когда вышел из кабинета Сергеева, вдруг сильно закружилась голова, и он прислонился к стене.

– Вам плохо? – поинтересовалась проходившая мимо девушка в белом халате.

– Ничего. Сейчас пройдет. Спасибо.

В фойе присел на стул. «Надо немного посидеть, а то и до дома не дойду, – подумал Владимир Иванович. – Откуда это у меня? Вроде не курил много, алкоголем не баловался. И вот такой финал…»

Опытный врач, он хорошо понимал, что вышел на финишную прямую. Но что сказать  жене?  С работы, видимо, придётся уходить. А как прожить сегодня на пенсию?

Владимир Иванович  с трудом встал. Ноги были словно ватные. Какая-то неприятная сухость во рту. «Нет, – подумал он, – домой я не дойду». Зашёл в приёмную и попросил разрешения позвонить. Набрал  подстанцию:

– Мария Ивановна? Это Татьяненко. Пришлите, пожалуйста, за мной машину. Очень нужно. В онкологический институт. Спасибо,  жду.

На следующий день Горин сидел в кабинете у заместителя главного врача по скорой помощи  Виктора Ивановича Шумейко. Он не любил сюда заходить. Всегда старался быть подальше от начальства.

– Олег Витальевич, вы, наверное, в курсе, что Татьяненко тяжело заболел, – сказал Виктор Иванович. – Я знаю, что от всех предложений возглавить хирургические отделения в разных больницах вы отказывались. Допускаю, что связывали эти предложения со своим тестем. Это, может быть, и справедливо. Но я хочу предложить вам должность ответственного врача совсем не потому, что ваш тесть – мэр города. Вы – опытный специалист. Другой кандидатуры я найти не могу.

– Но, позвольте…Владимир Иванович ведь на больничном. Как же вы…

Олег не договорил. Виктор Иванович достал из стола трубку, не торопясь, набил её табаком и поднёс спичку. Потом внимательно посмотрел на Горина:

– У Владимира Ивановича рак легкого с метастазами в позвоночник. Он больше на работу не вернётся.

Виктор Иванович давно дружил с Владимиром Ивановичем. Вместе они много лет работали на «Скорой», и Олег понимал, как непросто ему это говорить.

– Я бы не хотел, – продолжал  он, – чтобы всё, что вы от меня услышали, стало известно сотрудникам. Владимир Иванович ложится в онкологический институт. Боли  хотя бы снять…

Олег был ошарашен. Только неделю назад они с Татьяненко обсуждали перспективы его научной работы, спорили, доказывали друг другу что-то, и вот теперь… Владимир Иванович считал, что наука – не его дело. Он так и сказал: «Не ваше это дело – писать бумажки и рисовать графики. Вы врач-практик, и нет выше этого звания. И в этом звании вы уже профессор».

– Я согласен, – сказал Горин, – но у меня просьба. Пока я буду исполняющим обязанности ответственного врача. И ещё. Я хотел бы уйти  из онкологического института и взять полставки выездного врача бригады.

Когда Олег рассказал жене о переменах  на работе, она одобрила его решение, но спросила:

– Что будет с твоей наукой?

–  Не будет никакой науки...

Вечером пришли Борис с Еленой и одобрили решение Олега.

– Это нельзя не отметить, – предложил Борис. – Представляю, как это озадачит Сергеева. Кстати, чего он тебя вызывал?

– Я сам не очень хорошо понял. Предлагал содействие в написании диссертации, говорил, что попросит Борисова помочь мне поставить эксперимент.

– Да, ты будешь неблагодарным свинтусом, отказавшись от всех этих благ. Но мне кажется, поступаешь  правильно. Скорая помощь, реаниматология – это твоё. Здесь ты что-то из себя представляешь. А в тридцать пять быть молодым учёным, соискателем… Не знаю…

– Понимаешь, Борис, не привык я так быстро отказываться от своей цели. Знаешь, как в спорте? Не получается что-то, – неделями, месяцами, до десятого пота работал, но добивался своего. И это самая большая радость: смог, выполнил! А здесь – сам чувствую: не та цель! Не та  квалификация в науке, чтобы серьёзную цель себе поставить. Итак, решение принято!

– А что  представляет работа ответственного врача на «Скорой»?

– Пока точно не знаю. Но с больными терять контакта не хочу.

– Мужчины, нам без вас плохо, – сказала Наташа и пригласила  к столу.

Когда перешли к десерту, Олег спросил у Бориса:

– Что делается в институте? Я уже несколько дней там не был.

– Ничего особенного. Всё тихо. Вопиющие безобразия не любят шума…

– О, как ты заговорил! Уже появилась позиция?

– Да нет! Сижу в мастерской и слушаю, что болтают.

– А ты говоришь о диктатуре. Раз позволительно болтать, значит, нет никакой диктатуры.

– Не знаю… – задумчиво произнес Борис. – Во-первых, о диктатуре говорил не я, а Поляков из биохимии. Но, сказать, что в институте нормальная обстановка,  я не могу.

– Это нормально для любых творческих коллективов. Сталкиваются амбиции, различные школы, интересы. Но часто о благородстве сразу забывают, и тогда легко услышать наговоры, сплетни, даже прямые оскорбления.

– Ну да! Как пауки в банке…

– Как пауки в банке, – эхом отозвался друг.

– Бухгалтер продала очередную квартиру. Это у неё такой бизнес. Спекулирует  квартирами.

– И что тебя так заело?

– Не заело. Просто не люблю, когда мне на уши лапшу вешают.  Одному – как бы выжить, а другому – чем хуже, тем лучше… А, может, просто жаба душит, что сам так не умею. Все сволочи…

– Ты не обобщай. Я тебя не узнаю! Ты чем-то рассержен?

– Недавно приходил заместитель директора и требовал, чтобы  я  расплатился за машину с песком.

– Это называется рэкетом. И что же ты?

– У меня денег не было. Перезанял и отдал…

– Боря, – сказала Елена, – ты гимнаст, а не борец! Тебе влезать в этот гадюшник не следует!

– А я и не собираюсь. Просто противно. Знают ведь, что миллионы  не зарабатываю. Или выжимать из заказчиков деньги?

– Это как же?

– А очень просто: нет запчастей… Будет готово через месяц… Да мало ли как!

– Ну и жук ты, Борис! Несколько месяцев в институте, а уже так поднаторел! Но ты притормози… и не обобщай. В институте работают разные люди, и есть весьма достойные, уж ты мне поверь…

– А кто спорит?

– Мальчики, хватит спорить, – прервала Наташа. – Расскажите лучше, куда в отпуск собираетесь?

– Какой отпуск?! Мишка в институт будет поступать. До отпуска ли нам?

– Куда? – спросила Наташа.

– Он ещё не знает. Они сегодня такие инфантильные.

– А куда бы вы хотели, чтобы он поступал? – спросил Олег.

– Не знаю.  Сейчас модно – на экономический. Но я не хочу ему навязывать...

– А ты не навязывай, но поговори с сыном, предложи. Он, видите ли, самоустранился.

– Я бы предложил, если бы у самого было чёткое представление. Сам не знаю.

– А в медицинский? – спросила Наташа. – Знаешь, как писалось на папирусе в древнем Египте? «Человек ест слишком много. Он живет только на одну четверть того, что ест. На остальные три четверти живут врачи». Так что есть надежда, что с голода не умрёт с такой специальностью. Если хочешь, я могу поговорить с отцом…

– Не знаю… – неопределенно сказал Борис. – В медицинский нужно идти, имея  призвание.

– А он  и  крови  боится, – заметила Елена.

– Мы, пожалуй, пойдем, – сказал Борис. – Поздно уже. Спасибо за ужин.

Когда гости ушли, Наташа заметила Олегу:

– Как-то изменился Борис. Нелегко, наверное, им.

– Нелегко, – согласился Олег и отправился в ванную.
5.

Олег приступил к обязанностям ответственного врача с каким-то непривычным для него трепетом. Ничего особенного  не было в должностной инструкции, которую ему рекомендовал прочитать Виктор Иванович. Просто если раньше возникал какой-нибудь конфликт, то первый удар принимал на себя Татьяненко. Теперь всё должно было замыкаться на нём: распределение специализированных бригад, консультация врачей, вопросы госпитализации и взаимоотношения с дежурными клиниками,  связи с официальными органами и милицией.

Он пришёл на дежурство, и  смена приветствовала нового ответственного. Все считали выбор Шумейко  удачным. Во-первых, Горин давно работал на «Скорой», во-вторых, человек серьёзный, бесконфликтный.

Сегодня работала смена Татьяненко, все люди опытные, профессионалы. Заполнив журнал, Олег прошёл в комнату ответственного врача. Было как-то непривычно, что не нужно ехать на вызовы. Бригады уезжали и приезжали, а  Олег не знал, куда себя деть. Но вот, разрывая тишину, встрепенулся телефон. Приглашали в диспетчерскую. Олег заложил страницу книги, которую читал, и не торопясь, солидно, слегка подражая Татьяненко,  вышел из комнаты.

Звонил врач четвертой бригады. Они  приехали на вызов к пожилому мужчине, ветерану войны. Затяжная боль в области сердца, которую снять не удается. Нужна кардиологическая бригада.

– Девушки, где Николаев?

– На Орбитальной. Уже давно. Сейчас свяжемся с водителем.

«Девушек» три. Рыжеволосую красавицу-диспетчера звали Людой. Стройная, с пышными  волосами, в халате, надетом  на голое тело.  Ей  около тридцати, из них десять она проработала на «Скорой», – старший диспетчер смены. Две другие – пожилые женщины лет  пятидесяти пяти – шестидесяти.

По рации диспетчер узнала, что кардиологическая бригада повезла больного в больницу.

– Скажите, как только освободятся, пусть едут к Галкину. Там сердечный приступ, не исключено – инфаркт.

Зазвонил прямой ответственного врача.

– Горин, – представился Олег.  Потом внимательно слушал  и всё больше хмурился. – Хорошо, разберусь, – сказал он  и положил трубку.

– Дайте-ка мне журнал вызовов прошлого дежурства этой смены.

Он внимательно просмотрел записи в журнале, потом перевернул  назад ещё несколько страниц. Так оно и есть. Малинин регулярно выполняет вызовы  к этой Алёшиной. И как так получается, что выезжает к ней именно он. Олег посмотрел журналы других смен. «Что за загадка?» – подумал Горин и обратился к Людмиле:

– Где сейчас Малинин? С кем он работает?

– На вызове, Космонавтов, 28. Гипертонический криз. А работает один. У нас три бригады недоукомплектованы.  Леонов и Галкин тоже работают одни.

– Когда вернётся, пусть зайдёт ко мне.

– Хорошо.

Олег продолжал размышлять над загадкой Малинина. «Неужели это действительно так?»

Муж больной утверждал, что врач «скорой» «уводит», как он выразился, у него жену. Приезжает регулярно к ней без  вызова, проводит по часу у её постели. Чем они там занимаются, кричал пропитым голосом мужчина, он не знает!

Олег позвонил домой. Недавно тесть поставил им телефон. Великое это удобство! Дед хотел иметь оперативные сведения о внучке.

– Наташа! Как у тебя дела? Юленька уже проснулась?

– Да. А как у тебя? Тяжело?

– Непривычно. Никуда не выезжаю, больных не вижу. Что-то мне это не очень пока по душе. Но  рано ещё говорить. Юленьку  покормила?

– Да. Сейчас сама обедать собралась. Расскажи, как ты?

– Да пока рассказывать нечего. Слоняюсь из угла в угол. Администрирую. Это иллюзия, что ответственный что-то решает. На самом деле всё решается там, у постели больного.

– Олежек, ты не торопись с выводами. Поработай, присмотрись. Ты же исполняешь обязанности. Не понравится, откажешься.

– Но я пока  повременю увольняться из института. Что-то мне не по себе.

– Хорошо, родной. Дома поговорим.

– Я слышу, Юленька подает голос!

– Мокрая сидит. Всего доброго, дорогой.

Он положил трубку и задумался. «Напрасно, наверное, я так легко согласился. Меня шокировала новость о Татьяненко. Отдежурю несколько дежурств, потом, если не понравится, поговорю с Шумейко. Он должен  меня понять. Сам всю жизнь работал выездным».

Постучали, и в комнату вошел мужчина лет сорока. Белый халат  был надет прямо на майку. На дворе стояла невыносимая жара.

– Вызывал? – спросил он у Олега.

Непривычно. Только вчера они были на равных, а теперь Олег считался его непосредственным начальником.

– Заходи. Есть разговор.

Малинин вошёл и сел на диван. Олег расположился в кресле.

– Петр, расскажи, пожалуйста, что там с Алёхиной?

– А в чём дело?

– Звонил её муж, говорит, что ты уводишь у него жену.

– Вот паскуда! Вот гнида!

И рассказал, что  несколько дней назад был на вызове у этой Алехиной. Тяжелый гипертонический криз. Давление за двести. От госпитализации отказалась, дочери – семь, а муж – хронический алкоголик. Бьёт, издевается над бедной женщиной.

Через пару дней случайно вновь оказался у неё. «Скорую» вызвала соседка. Состояние больной очень  плохое. Терапевтические мероприятия малоэффективны. Нужен стационар. А муж вынес из дома последнюю тряпку. Продал за бутылку  зимнее пальто. Короче, пригрозил ему, что сообщу в административную комиссию.  Сделал, что мог и уехал. А сегодня выполнил активный вызов. Жалко женщину. Ну, муж и возомнил невесть что.

– Понятно, – успокоившись, сказал Олег. – Только ты, Петр, если делал активный вызов, мог бы  сказать.

– Да я и сам не знал. Был в соседнем доме на вызове, потом связался со станцией, сказали, чтобы возвращался на базу. Я и предупредил, что заеду к этой Алёхиной.

– Добро. Извини меня. А я черт те что подумал.

Малинин внимательно посмотрел на Горина, ничего не сказал и вышел из комнаты.

Олег чувствовал себя неважно, так как плохо  подумал о коллеге, с которым работал более десяти лет.

– Олег Витальевич, вас просят к городскому, – заглянула рыжеволосая девушка-санитарка. Она обвела взглядом комнату, и ничего нового не заметив, кокетливо хмыкнула.

Звонили из районной администрации. Мужчина говорил начальственным тоном, возмущался, что мало машин на линии, опоздания на вызовы достигают полутора часов. Районная администрация завалена жалобами!

Олег объяснял, что не хватает не только медицинских кадров и водителей, но и парк машин очень изношен. Из-за плохого технического состояния  их просто не выпускают на линию.

Дежурный стал говорить о долге медицинского работника, о необходимости сохранять в чистоте белый халат, требовал уже сейчас увеличить число бригад, уменьшить опоздания… иначе…

– Уважаемый… не знаю, как вас величать. Представьтесь, пожалуйста, – сказал  начинающий терять терпение Олег.

– Веткин Евгений Иванович. А с кем говорю я?

– Ответственный врач Горин. Так вот, гражданин Веткин, вы говорите о долге? А зарплата у водителей меньше тысячи. Поэтому  они от нас бегут…

– Сейчас все сваливают на отсутствие средств... Если бы жили  в наше время, не посмели бы так разговаривать.

– Да, сейчас другие времена. И партийный билет не отберут, потому что у меня его нет. И вообще, мне непонятны ни ваш тон, ни ваши требования. Извините, нет времени с вами разговаривать. С предложениями обращайтесь в департамент здравоохранения города.

Положил трубку  и подумал: «Нет, эта работа не по мне. Я так стану неврастеником».

– Олег Витальевич, – сказала, улыбаясь, Люда, – у вас для первого раза очень недурно получается. И твердость, и спокойствие. До Татьяненко пока ещё  недотягиваете, но перспектива, несомненно, есть.

Диспетчер смотрела на Горина и улыбалась. Она всячески показывала своё расположение. Считая себя опытным работником, а Горина – новичком в новой должности, думала, что ему нужна помощь, одобрение  первых шагов.

Олег же думал о другом: «Зачем я шёл в медицинский? И что интересного в этой работе? Общение с начальниками меня никогда не привлекало. Нет, я, наверное,  долго не выдержу».

Одну бригаду, когда было возможно, старались придержать на базе, на случай экстренного или уличного вызова. Как только возвращалась какая-нибудь бригада, резервную тут же отправляли на выезд. Резервной становилась только что вернувшаяся на базу. За это время людям  удавалось  что-нибудь перехватить или даже выпить горячий кофе. Кипяток  в комнате отдыха бригад был всегда.

В три часа дня поступил вызов. Девушка, не умеющая плавать, на  надувном матрасе  оказалась  почти на середине водоема у парка Победы.  Пекло  неимоверно. Она лежала на животе, подставив спину солнцу, и дремала. Потом повернулась, чтобы помахать рукой подругам, оставшимся на берегу, как вдруг матрас перевернулся. Пока сообразили, что произошло, девушка исчезла. Добровольные спасатели долго ныряли, искали  её под водой. Когда вытащили на берег, она признаков жизни не подавала.

Вокруг пострадавшей собрались люди. Один парень неумело пытался делать искусственное дыхание. Но вот подъехала машина «Скорой помощи», вызванная каким-то сообразительным мужчиной. Олег оставил за себя врача выездной бригады, худенькую пожилую  женщину, и сам помчался на вызов.

Отстранив добровольных спасателей в сторону, он приложил ухо к груди  и удовлетворенно выдохнул:

– Сердцебиение есть.

Потом  положил утопленницу  животом на колено и несколько раз энергично прижал двумя руками, стараясь добиться, чтобы вода вылилась из лёгких.  Затем, перевернув её на спину, поручил фельдшеру  делать искусственное дыхание. Сам же,  захватив язык, фиксировал его, чтобы он не закрыл вход в трахею, стал делать искусственное дыхание «рот в рот». Через несколько минут  девушка закашлялась  и  стала дышать. Вырвала, и вскоре пришла в сознание. Олег ввёл сердечные и стимулирующие дыхание средства. Девушка смотрела на своего спасителя и  не понимала, что произошло. Когда до неё дошёл смысл происходящего, – заплакала.  А напуганные  подруги  и смеялись, и плакали.

От госпитализации отказалась, как ни настаивал на этом Олег. Какой-то парень взялся отвести девушку домой. Олег сделал пометки в своей карточке и уехал на базу.

Ни с чем нельзя сравнить чувство врача, который  только что спас человека. Казённые затёртые слова «чувство выполненного долга» ни о чём не говорят! Это чувство победителя, восторг дарящего жизнь. Олег ехал на базу и думал: «Вот это – моё! Здесь я себя чувствую на своём месте».

Вечером  на станцию заехал Борис.  На своей машине он привез Наташу и Юленьку.

– Вот здорово! – обрадовался Олег.

– Как ты в новом качестве?

– Пока непривычно… Не уверен, что это мне подойдёт. Мне нужно постоянное общение с  больными. Тогда я чувствую себя на месте.

– Ты  ещё не успел даже присмотреться, а уже такое настроение.

– Ты же сам говорил, что моё место у постели больного!

–  Я против скоропалительных решений. Ты что, не знал, что ответственный врач на вызовы не выезжает?

– Я уже нарушил традицию.

– А это возможно? – спросила Наташа, держа Юленьку на руках.

– Не мог же  на утопленника посылать врача – болезненную пожилую женщину. Иногда там нужно делать искусственное дыхание так, что рубашка мокрая от пота.

– Ну, и что с утопленником? – спросил Борис.

– Утопленницей. Обошлось, – ответил Олег и взял дочь на руки. Но девочка проснулась и заплакала. Видимо, она отличала материнские руки от любых других.

– Олег Витальевич, возьмите городской, – с любопытством глядя на Бориса, сказала Люда. – Родственник больной скандалит. Орбитальная, 78. Машина к ним пошла.

– Ответственный врач смены, – представился Олег.

Родственник  пострадавшей жаловался, что долго нет бригады.

– Какая же вы  скорая помощь? – возмущался мужчина. – Умереть можно, пока вас дождёшься!

– К вам машина пошла. Встречайте.

– Мы уже около часа ждем. Возмутительно. Я буду жаловаться.

– Жалуйтесь! Только мы не «скорая помощь», а скорее «скорая немощь».

Олег положил трубку и расстроился. Бригад не хватало, а опоздания в часы пик всё увеличивались.

– Что там на Орбитальной, 78? – спросил он.

– Женщина опрокинула на себя кастрюлю с кипятком. Она была одета, но обожгла низ живота и левую ногу.

– Когда поступил вызов?

– В восемнадцать двадцать пять. Леонову передала в восемнадцать пятьдесят пять. Он был на Ленина. Им до Орбитальной не менее пятнадцати минут ехать. А сейчас на дорогах пробки.

– Никого ближе не было?

– Нет. Малинин повёз мальчика в больницу. Сорванец полез гвоздем в электрическую розетку. Галкин поехал на кладбище, там женщине плохо, что-то с сердцем. Николаев вот уже около часа возится с инфарктом на Волкова. Нет, ближе никого не было. Я даже резервную машину оставить на базе не могла, такой тут  трезвон.

Отвечая  на его вопросы, Люда рассматривала  гостей. Когда она вышла, Наташа заметила:

– Ты видел, как она стреляла глазами?

– Уж не ревнуешь ли ты меня? – улыбнулся Олег. – Люда – старший диспетчер смены. У неё прекрасная семья, муж – милиционер, сыну семь лет.

– Неужели тебя милиционер испугает? – удивилась Наташа.

– Не испугает, но мне не нравятся эти разговоры, – серьезно сказал Олег, и Наташа поняла, что сказала глупость. Стараясь как-то сгладить  вину,  подошла к Олегу и, глядя в глаза, словно винясь, улыбнулась. – Как только ты стал ответственным смены, ты и шутки перестал понимать.

Когда они ушли, позвонил Виктор Иванович.

– Ну, как  первое дежурство в новом качестве?

– Дежурство как дежурство, но не  могу я здесь  слоняться  из угла в угол… Я к больным хочу.

Шумейко помолчал немного и потухшим голосом произнес:

– Ладно, завтра поговорим. Никаких ЧП не было?

– Да  вроде  нет.

– Тогда  будь…

Поздним вечером, когда несколько спало напряжение, Олега пригласили в диспетчерскую поужинать. Такова была традиция. Женщины организовывали стол, выставляя  всё, что принесли из дома.

– Традицию нужно соблюдать, – сказал он, улыбаясь, выкладывая на стол остатки пирога, конфеты и пряники.

– Как вам ваше первое дежурство в роли ответственного? – спросила  Мария Ивановна, женщина лет пятидесяти пяти, разливая чай.

– Олег Витальевич, – обратилась Люда к Горину, – может быть, – кофе?

– Не откажусь. Спасибо.

Потом, обращаясь к Марии Ивановне:

– Мне лучше работать в выездной бригаде. Привычнее, да и пользы больше.

– Если приходится заниматься тем, что не нравится, то либо не занимайтесь этим, либо сделайте это интересным для себя, –  сказала Люда, вдруг ставшая серьезной. – Но мне кажется, – это ваше место. А для души всегда можно подменить кого-то. Ведь подменили же вы сегодня Никиткину!

– Посмотрим, – нерешительно сказал Олег. – А вы – молодцы. Видна выучка.

– Школа Татьяненко. Мы с ним много лет в одной смене.

Это сказала Галина Петровна, третья диспетчер, которая не покидала своего места у пульта и продолжала отвечать на телефонные звонки.

– Владимир Иванович испытывал потребность одаривать теплом, добрым словом, любовью. Поэтому у него не было недругов.

– Это верно, – поддержала Марию Ивановну Люда.

Окончив ужин, Олег встал,  недоверчиво посмотрел на молчащие телефоны и произнёс:

– Спасибо за ужин. Я буду у себя. Может, удастся отдохнуть с часок.

–  Отдыхайте. Если  потребуетесь, я разбужу – сказала Люда, сверкнув глазами.
6.

Главный  врач больницы скорой медицинской помощи с давних времён привык к чёткости и пунктуальности. Этому его научила работа в горкоме партии, где он был инструктором. Курировал организации социальной сферы. Зная особенности начальства,  без десяти все, кто был приглашён, ждали его в зале.

Виктор Иванович Шумейко как-то рассказывал, что главный напоминает ему командира полка, который любил повторять: «если человек точен, значит, уважает подчинённых  и вообще  живёт дольше».

Заведующие отделениями тихо переговаривались, шутили. До совещания оставалось три минуты. Но вот стрелка электрических часов прыгнула на цифру двенадцать, и в зал вошёл главный. Он был чем-то расстроен, но всегда умел сдерживать эмоции.

– Скажите, до каких пор меня, как мальчишку, будут отчитывать в департаменте за ваши недоработки?

Он хмуро посмотрел на собравшихся и, остановив взгляд на заведующем урологическим отделением, продолжал:

– Гулёв, когда вы, наконец, перестанете «дразнить гусей»? Что за конфликт у вас вышел с инвалидом войны Маркиным?  Жалоба на три листа!

Гулёв, вытирая платком вспотевшую лысину, пыхтел, кряхтел, но не оправдывался. Он знал: сейчас возражать главному нельзя.

– А вы, Пал Палыч! – продолжал главный. – Знаете, что страховая компания наложила штраф на больницу, и не маленький. Я, конечно, его выверну из вашего кармана. Но, неужели нельзя приструнить вашего казака?

– Не успеваю. Пять дней в неделю в операционной,  – оправдывался Пал Палыч. – Я где-то читал, что с увеличением темпа жизни число психических больных  растет в геометрической прогрессии…

– Кончайте философствовать! Если такие художества повторяться…

Главный не договорил. Ну что он сделает Пал Палычу? Хирург – от Бога, работяга, больные к нему липнут. Он оглядел собравшихся  грозным  взглядом  и  продолжал, обращаясь ко всем:

– Завтра прошу подготовить подробные справки по жалобам. И обязательно укажите, что предпринято и в какие сроки. Все свободны. Прошу задержаться Виктора Ивановича.

Виктору Ивановичу недавно исполнилось семьдесят. Седые волосы, бледно-серые, словно выцветшие, глаза, морщинистое лицо. На «Скорой» Шумейко величают главным, что, по сути, так и есть. Все вопросы станции решает он. Несколько раз пытался уйти на пенсию, но всякий раз главный находил  слова, которые согревали сердце старого врача, и он соглашался поработать ещё год.

– Виктор Иванович, что там с Татьяненко? – спросил главный.

– Рак легкого с метастазами в кости. Погибает мужик.

– Нужна ли помощь? Может, позвонить  Сергееву?

– Я с ним разговаривал. Обещал сделать всё, что сможет.

–  Держите меня в курсе.

Потом, немного помолчав, спросил:

–  А кого на его место?

– Хотел Горина уговорить. Но он отказывается. Говорит,  привык с больными возиться. Хороший врач. Кстати, совмещает в реанимации в онкологическом институте.

– Не зять ли  мэра?

– Он самый.

– Дела… – почесал затылок главный. – И как  себя ведёт?

– Нормально. Никакого чванства, трудяга. И вообще – интересный человек. Когда-то занимался спортом, заслуженный мастер спорта по гимнастике…

– Да-да. Это интересно… Так, говорите, отказывается.

– Отказывается, – подтвердил  Виктор Иванович.

– Может быть, ему предложить что-нибудь интересное в больнице?

– Боюсь, что  откажется. Ему предлагали заведование  отделением в десятке...

– Да… Очень интересно…

Потом, помолчав, спросил:

– Так кого же на место Татьяненко?

– Пока не знаю. Я  уговорил Горина поработать ответственным до конца месяца. За это время кого-нибудь подберу.

Виктор Иванович пригласил  Горина.

– Ну, что скажешь, Олег Витальевич?

– Это вы о чем? Дежурство прошло спокойно. В двух случаях бригада застала труп. Опоздания не превышали часа.

– Да нет, я не о том. Я о твоем желании вернуться в бригаду. Понимаешь,  мне некого сюда поставить.

– В этом вы не правы. Я вам порекомендую врача, если, конечно, вы у меня спросите совета, да и если он захочет.

–  Очень интересно. И кто же? –  заинтересованно спросил Виктор Иванович.

– Малинин. Опытный, грамотный. Много лет работает,  и за это время не очерствел.

– Грамотный ли?  Мне кажется, он всё больше по верхам… У него на всё есть свое мнение  и много фантазирует.

– А вы бы хотели, чтобы у него на всё было ваше мнение? Да и без фантазии сегодня не проживешь! И, кроме того, – не потерял сострадания. А это в нашем деле  важно.

– Справится ли?

– Уверен, что справится…

Олег вышел, а Виктор Иванович  задумался. Конечно, этот Горин был бы на месте… Но, может, он и прав. Малинин  давно работает, и  не мальчик уже…

Когда Олег сдал смену, он снова  зашёл к Виктору Ивановичу. Шумейко вопросительно посмотрел на него.

– Так на следующее дежурство я выхожу по графику в выездную бригаду?

– А когда твое следующее дежурство? – спросил Виктор Иванович.

– Через двое суток.

– Добро. Только предупреди Малинина, чтобы зашёл ко мне.

Малинин был на вызове.

Девяностолетний старик выстрелил из охотничьего ружья и попал во внучку. Та чудом осталась живой. Дробью покалечило обе ноги. Старику привиделось, что он на охоте  и на него идёт матёрый волк.

По счастью, ружье было заряжено мелкой дробью.

Оказав помощь раненой,  старика в сопровождении дочери отправили в психприемник, а внучку в  больницу скорой медицинской помощи. Уже было около девяти, когда Малинин вернулся на базу. Сдав смену, зашёл к Виктору Ивановичу.

– Вызывали? – спросил он спокойно.

– Да. Присаживайтесь, пожалуйста,  Петр Александрович.

– Многообещающее начало. Что случилось?

– Вы знаете, что Владимир Иванович Татьяненко серьёзно заболел. Как вы смотрите на то, чтобы  стать ответственным врачом смены?

Малинин на минуту задумался, потом спросил:

– А Горин –  что?

– Он отказался. Кстати, вас рекомендовал он.

– Да? Интересная история. Но я хотел бы подумать, посоветоваться с домашними.

– Посоветуйтесь. Но пора понемногу двигаться вверх. На следующем дежурстве будете исполнять обязанности ответственного. Так  лучше увидите всё сами, а после дежурства скажете о решении.

– Договорились, – ответил Малинин, и встал. –  Только я не самый богатый человек в городе и хотел бы знать, как изменится  зарплата.

– Она примерно на триста рублей выше.

– На триста? Ну, что ж, это не развратит, пожалуй, но для меня деньги немалые. После дежурства  дам ответ. Я могу быть свободным?

– Да. Всего хорошего.

Виктор Иванович проводил взглядом Малинина и подумал: «Как изменилась жизнь! Раньше за эту должность дрались бы. А сейчас уговаривать приходится. И правда, – собачья должность, только и успевай отгавкиваться…»

Утром на «Скорой» некоторое затишье. В комнате отдыха затеяли спор пожилой фельдшер Николай Голиков и молодой врач, которого  все называли Федей. Он три года работал фельдшером  и после окончания института  был переведен  врачом бригады.

– Всегда можно сказать всё и ничего, используя противоречивые утверждения, – говорил Федя. – Это создает впечатление точности портрета.

– О чём ты говоришь?! Я сам был свидетелем, когда гадалка  описала характер женщине, а та только удивлялась.

Николай легко верил во всякие чудеса, его завораживали непонятные вещи.

– И что это доказывает? – заражаясь азартом Николая, говорил Федя. – Это не сложно. Так и мы могём! Вот, например, ты  – человек доверчивый, но жизнь научила тебя осторожности… Ты довольно упрям, но твоя воля иногда отказывает… Нельзя сказать, что ты не эгоистичен, но вместе с тем, способен забыть о себе, делать многое для других…И тебе свойственно чувство зависти, ты не всегда в нём сознаёшься даже себе, но ты способен от души радоваться успехам людей, тебе близких и симпатичных…

Присутствующие смеялись,  глядя на Федю.

– Понимаешь, Николай, – продолжал Федя, – ты как загипнотизированный. Если при убеждении другого требуется логика, факты, доказательства, то тебе не требуется вообще ничего, ни логики, ни фактов, ни доказательств.

–  Ну, хорошо! А что ты скажешь о телепатии? Ты слышал о  Мессинге, Геллере?

– Ничего не скажу, но что это доказывает? Пока не знаю, но со временем буду знать…

– Шестая бригада, на выезд! Шестая на выезд! – прервал спор голос из репродуктора, и Федя с Николаем вышли из комнаты, продолжая разговор.

Олег  пришёл домой и лёг спать. Вечером ему нужно было идти на дежурство в реанимацию.  Проснувшись, он попросил Наташу  дать что-нибудь поесть.

–  Мне через час уходить на дежурство, – сказал он.

– Сам возьми, еда  на кухне.

– Наташа, что с тобой?

– Ничего. Мне надоело сидеть целыми днями дома, света белого не видеть,  словно вдова при живом муже…

Это было что-то новенькое. Уже около месяца он стал отмечать приближение грозы, но не было времени разбираться.  Сегодня он решил доискаться причины.

– Наталочка, давай поговорим. Что случилось, родная?

Наташа расплакалась. Всхлипывая, как ребёнок, говорила несвязно, что-то выкрикивая. Олег смог понять только, что она больше не хочет и не может сидеть дома. Он сутками «где-то пропадает», а она в четырёх стенах. Не с кем слова вымолвить. Его окружают рыжеволосые феи…

Олег не стал слушать. В таком состоянии говорить бесполезно. Он грустно посмотрел на Наташу и, ни слова не говоря, ушёл, так и не поужинав.

В институт  пришел за час до начала дежурства. Уже стало привычкой, если выдалась свободная минута, заходить к Борису. Тот  ковырялся в какой-то схеме, насвистывая по привычке полюбившуюся мелодию.

– Привет! – сказал Олег и сел на стул. Борис взглянул на друга, сразу отметил, что с ним что-то неладно, прекратил насвистывать и отложил работу в сторону.

– Что случилось? Чего ты  как в воду опущенный?

– Так… с Наташей сложности начинаются.

– С Наташей?! Вот не ожидал.

– Может, устала дома сидеть? Но что я могу? Нужно же и зарабатывать!

– Конечно. А молодая жена одна… Ей бы погулять…

– Чего ты зубоскалишь?

– Просто – мысли вслух. Ты сделай коррекцию, удели ей больше внимания.

– Не думал, что Наташа...  Обидно…

– А ей? Молодая женщина, выросла в доме, где полная чаша… единственный ребенок. Ты должен учитывать.

– С тобой поговоришь  – как из родника напьёшься, – сказал Олег, вставая. – Пора на дежурство. А ты, если будет время, заскочи, успокой Наташу.  Не гуляю же!

– Не гуляешь. Но она-то думает, что гуляешь! Помнишь, как сверкала глазищами  рыжая?

– Что за ерунда! И Наташа об этом же. Эх, вы…

Приняв дежурство, он подошёл к  женщине лет тридцати, у которой в послеоперационный период  случился инфаркт. Прошло больше недели после операции. Больная стала уже разглядывать себя в зеркальце, встречала врачей с улыбкой.

– Здравствуйте, Олег Витальевич!

– Здравствуйте, Светлана! Как вы?

– Выкарабкиваюсь. Спала. Боли исчезли.

– Ну и очень хорошо, – удовлетворенно сказал он и просмотрел назначения.

– Валюша, когда закончишь капать, зайди, – сказал он медицинской сестре и прошёл к другой больной.

Суетились медицинские сестры, стонали больные… Очень тяжелые не стонали. Тихо, отрешённо смотря в потолок, они лежали, моля Бога или о спасении, или о быстром конце. Такой была больная, оперированная директором вместе с урологами. Сергеев  верил в то, что спасти больную может операция. Это смелое решение человека, привыкшего брать на себя ответственность.

Всё как всегда.

Часов в девять вечера Олег почувствовал, что голоден, зашел в ординаторскую.

– Ниночка, – обратился он к медсестре, – дай что-нибудь на зуб. Уж очень голоден, а так получилось, что пришёл сегодня без провизии.

Девушка, ни слова не говоря, подошла к столу, вытащила из сумки два бутерброда. Потом снова углубилась в свои дела.

Поужинав, Олег собрался  просмотреть назначения, но  зазвонил телефон.

– Реанимация, – отозвался Олег.

– Горин?

Голос директора Олег узнал сразу. Сергеев часто звонил в отделение, интересовался тяжелыми больными.

– Я слушаю, Сергей Сергеевич.

– Как Жукова?

– Пока всё соответствует тяжести перенесенной операции. Пунктировал подключичную вену. Начали капать кровь…

– Молодец. Можешь зайти ко мне?

Директор встретил доброжелательной улыбкой.

– Проходите, присаживайтесь. Одну минуту.

Сергеев закончил просматривать бумаги,  аккуратно положил их в папку и снова взглянул на Горина.

– Как дела? Что сделано? Нужна ли помощь?

Олег понимал, что именно теперь должно решиться, будет ли он заниматься научными исследованиями или нет. Он с благодарностью посмотрел на Сергея Сергеевича  и ответил:

– Ничего пока не сделано. Я нахожусь в нерешительности: стоит ли мне этим заниматься. Не мальчик уже. И семью кормить нужно…

Сергеев внимательно посмотрел на Горина:

– Вы, видимо, правы. Если нет большого желания, я бы сказал, испепеляющей страсти узнать больше того, что знаем, если есть колебания, – за науку браться не стоит. Да и толку не будет. Наука – девица ревнивая, не терпит соперниц, забирает  жизнь без остатка, при этом не обещает никаких благ, кроме одного – райского наслаждения только  от возможности приблизиться к  тайне…

Помолчав, добавил:

– Жаль…Ну, хорошо… Идите работать… Когда решитесь, двери мои открыты… И запомните: никогда не поздно начинать новую жизнь…

Ночью особых происшествий не было, и Олег смог пару часов прикорнуть. Уходя домой,  заглянул в палату, где лежала Светлана.

– А я все думала: зайдете или не зайдете. Загадала: если зайдете –  буду здорова.

– Теперь всё в порядке: будете здоровы и счастливы.

– Мне показалось, что вы чем-то расстроены.

– Вашей наблюдательности можно позавидовать.

– Не хотите рассказать?

– Справьтесь со своей болью! Нужны вам мои беды!

– Не хочу  зацикливаться на болезни.

– Правильно. В этом мы союзники…  Выздоравливайте!

– Олег Витальевич, запомните: чтобы убедить женщину, нужно с ней согласиться. Так говорили древние…

Горин удивленно взглянул на Светлану, но ничего не сказал и вышел.

«Что за ерунда? Откуда она знает, что неприятности  связаны  с женщиной? Нет, она ведьма… точно ведьма!»

Дома Наташа  встретила мужа молча.  Олег пытался поговорить с ней, но она  односложно отвечала на вопросы, а потом ушла к ребенку. Олег постоял в нерешительности, потом спросил:

– Есть что-нибудь поесть? Голоден, как волк.

– Возьми на кухне.

Он побрел на кухню. Поел, что нашёл в холодильнике и вернулся в комнату. Наташа читала «TV-парк».

– Может быть, нам стоит поговорить? – спросил Олег.

– О чём?  И что это изменит?

– Наталочка, это же временно. Чуть подрастет Юленька, мы её определим в ясли.

– Я не хочу ребенка отдавать в ясли. Ты знаешь, какой там уход?!

– Но не могу же я бросить работу!

– Я это понимаю. Но и ты должен понять, что у меня сессия на носу, а готовиться не могу. И так год пропустила.

– Что ты предлагаешь? Я заранее согласен.

– Я хочу с Юленькой пожить у своих. Мама много раз предлагала… Хотя бы на период сессии.

Олег замолчал. Теперь он, пожалуй, понял, откуда ветер дует. Но почему она  сказала: «Я хочу с Юленькой пожить у родителей»?

– А как же я? Ты будешь там, а я – здесь?

– Но это же на время. Как же мне готовиться к сессии? Мне и в библиотеке нужно бывать, и на консультации ходить. Через месяц сессия. Как я могу поехать на сессию? Или ты отпуск возьмешь?

– Но почему мама на это время хотя бы на пару часов не может приходить к нам? У тебя все решено. Я тебе  не нужен?

– Что ты говоришь, Олег? Я же тебя люблю! Но как мне поступить? Ты сутками работаешь, а мне готовиться нужно.

Олег какое-то время молчал, уставившись в пол. Наконец, проговорил:

– Смотри, как знаешь. Ты, я думаю, не понимаешь, как больно мне делаешь…

Он встал, зашёл в детскую, где в кроватке лежала дочь. Она улыбнулась, и две ямочки на щеках подчеркнули сходство с матерью. Потом лег. Очень хотелось спать.

Утром отец Наташи прислал машину, водитель отнёс два чемодана, и  Наташа, запеленав дочь, подошла к мужу.

– Мы уезжаем на пару месяцев, только до конца сессии. Если можешь, приходи к нам. Мы тебя любим…

Олег не вымолвил ни слова.

«Вот и всё, – думал он. – От меня ушла жена! Что-то я проглядел».

Когда дверь закрылась, Олег достал бутылку водки и выпил сразу полстакана. Подумал, что водка должна снять стресс. По телу разлилось приятное тепло и стало чуть легче. Позвонил  Борису и просил зайти.  Не мог оставаться один в пустой квартире.

Когда пришёл Борис, Олег был пьян и порывался налить другу, но тот отобрал бутылку:

– Не увлекайся.

– Аристократ! Когда тебе было плохо, сам принёс!

– У евреев нет плебеев и аристократов. Есть аристократы духа и невежды.

– Но что делать? Что я просмотрел? Где был не прав?

– Ей двадцать один год! Она не научилась переносить тяготы жизни. Конечно же, у мамы ей будет спокойнее…

Олег молчал, понимая, что друг прав.

–  Ну, давай  выпьем. Водка стресс снимает.

Борис разлил водку в рюмки и, ни слова не говоря, выпил. Олег  посмотрел на Бориса, и отставил свою в сторону.

– Ты прав. Наверное, я слишком  драматизирую.

– А ты позвони. Спроси про дочь. Нельзя в таких случаях молчать.

– Нет. Сегодня  не буду. Пусть немного уляжется…

– И тянуть долго не следует. А, может, пойдём к нам. Посидим, как в былые времена. Елена  борщ сварила. А?

–  Да нет, я, пожалуй, лягу. Завтра – на сутки. Куда бы  пошёл, так в спортзал!

Борис ушёл, а Олег взялся за уборку. Он водил щеткой пылесоса по ковру и  думал: «Что же я проглядел? В чём моя вина? А ещё вторая работа...  Денег всё равно не хватает…»

Мысли путались и перескакивали с одного на другое.

В следующее дежурство  Олег работал как автомат. Выезжал на вызовы, оказывал помощь, возвращался на базу. Во дворе «Скорой» встретил Малинина. Тот заговорил первый.

– Олег, я тебя спросить хотел. Ты почему не хотел ответственным остаться?

– Я привык с больными…

– А прибавка к жалованью?

– А необходимость общаться с начальством? – вопросом на вопрос ответил Олег.  Малинин хмыкнул, и пошёл к себе.

В квартире, куда приехал Олег на следующий случай, стонал от боли пожилой мужчина. Задержка мочи.  Расширенный мочевой пузырь, казалось, вот-вот лопнет.

Возле больного суетилась беспомощная врач-старушка, сама нуждающаяся в помощи. В прикроватной тумбочке у неё хранилась целая аптека.  Она рассказала, что три дня назад в больнице мужу выпускали мочу катетером  и, видимо, поранили канал. Теперь он ехать туда отказывается …

Олег сделал пункцию мочевого пузыря. Выпустив таким образом почти литр мочи, Олег порекомендовал больному обратиться к урологу.

На  базе какая-то женщина, громко ругалась:

–  У вас не красный крест должен висеть, а красный фонарь!  Если я увижу эту лахудру, все патлы повыдергаю! Мерзавка! Двоих деток сиротами хочет оставить! ****ь белобрысая…

Люся, фельдшер Олега, шепнула:

– Это жена Никитина. Видимо, узнала про них с Малешкиной. Конец их роману…

– А ты как будто рада.

– Чему радоваться? Просто неприятно было, как они крутили амуры, никого не стесняясь. Настоящая любовь тишину любит. Она-то хоть не замужняя, а он, кобель проклятый, о чём думал?

Малешкина сидела в дальней комнате отдыха и тихо плакала. И никто её не пожалел. Сотрудники приходили и уходили, делали свои дела, как будто её и нет в комнате.

По окончании смены она дождалась прихода Виктора Ивановича и подала  заявление об уходе.

После дежурства Олег пошёл в институт. По дороге купил сахар, баночку растворимого кофе, колбасу, сыр, батон… Когда принял дежурство, первым делом выпил кофе. Потом зашёл к Светлане. Она чувствовала себя  лучше, и  её должны были вот-вот перевести  в отделение.

– Вы как мираж, – с улыбкой сказала Светлана.

– Как дела?

Олег измерил давление.

– Вы снова не в своей тарелке.

– Хватит обо мне. Я спросил о вас?

– Нового много. Чувствую себя лучше. Последняя кардиограмма показывает...  Скоро покину вас…

– Да? Но это же хорошо! – сказал Олег и встал, собираясь подойти к другой  пациентке.

– Олег Витальевич, как вы?

– Жив, – ответил Олег, стараясь уйти от разговора.

– Позвоните ей! Не молчите! Это самое последнее дело. Позвоните ей!

Олег не верил ни в какую мистику, но на мгновение оторопел: откуда она может знать?

– Не понял. Это вы о ком?

– О вашей жене. Ей сейчас тоже плохо.

Это  уже слишком. Он позвонил Борису.

– Ты кому рассказывал о моих семейных делах? – спросил он без вступления.

– Елене. Не мог ей не сказать.

– Нет, я о посторонних.

– Ты что?! Жара на тебя действует?

– Да нет. Это я так. Потом расскажу.

Вечером, перед сменой, позвонил домой  Гурову. К телефону подошла Наташа.

– Привет, – сказал Олег. – Как вы? Что Юленька? Как спала?

– У нас всё хорошо. А ты как?

Слышно было, что Наташа обрадовалась звонку.

– Ничего. Заканчиваю дежурство в реанимации и пойду домой. Отдохну, потом, может быть, пойду в спортзал. Хочу немного позаниматься.

– А  к нам не зайдешь?  Юленьку не хочешь видеть?

– Конечно, приду. Что вам принести?

– Ничего. Сам приходи…  к завтраку. Ты  завтра свободен?

– Да.  Ты же знаешь моё расписание.

Олег ехал домой, и ему казалось, что всё ещё может наладиться. Потом подумал о Светлане. Загадка!

На углу дома в небольшом детском магазине Олег купил пластмассового пупсика, дома  выпил бутылку кефира и лег спать.  Делать  ничего не хотелось.

У подъезда дома Гурова его подозрительно оглядел дежурный милиционер, но пропустил. Олег поднялся на второй этаж и нажал на звонок.

Дверь отворила Вера Сергеевна.

– Доброе утро, – сказал Олег. – Можно войти.

– Заходите, Олег. Наташа кормит Юленьку. Проходите в зал.

Олег осмотрелся. Просторная комната, полированная мебель, хороший фирменный телевизор, шкаф с книгами, мягкие кресла у журнального столика. Подумалось: «Квартира как квартира. Ничего особенного. И чего я взъелся на них? Ко мне – никакого снобизма. А я после свадьбы здесь ни разу и не был. Наверное, обидно им: ведь муж дочери, как-никак, близкий человек…»

Присел на кресло, взял журнал.

– Иван Иванович уже на работе. У них сегодня объезд, – сказала Вера Сергеевна и села напротив. – А вы по-прежнему дежурите?

– Дежурю, – односложно ответил Олег.

– Мы Наташе с Юленькой выделили просторную комнату. Девочка совершенно не заметила перемены обстановки. Спала всю ночь, как куколка. И Наташа сможет заниматься.

Олег промолчал. Ему были известны эти аргументы.

– Вы не одобряете их переезда? – спросила Вера Сергеевна.

Олег молчал.

– Конечно, не одобряете, – продолжала она. – И напрасно. Так правильно. Так всем будет легче.

Олег сидел, склонив голову, и молчал.

– Вы обиделись на Наташу? Почему вы молчите?

– Я не одобряю не то, что она сделала, а как это  сделала. Мне казалось,  можно было иначе. Но стоит ли об этом.

В комнату вошла Наташа. Олег  обнял и поцеловал жену.  Она уткнулась в его плечо и расплакалась. А Олег гладил её по голове, успокаивая:

– Ну, пожалуйста… Мы же вместе. Как Юленька? Я хочу  на неё посмотреть.

Они прошли в комнату, где лежала дочь. Олег смотрел на неё, маленькую,  чмокающую губками, и  испытывал к ним, матери и дочери, огромную любовь и нежность. Наконец, он отошел от кроватки и посмотрел на Наташу:

– Как ты здесь, Наталочка?

– Конечно, здесь намного легче. Кроме того, у меня есть возможность заниматься…

Они прошли в зал, и Наташа пригласила Олега позавтракать, но он отказался.

– Нет. Я уже завтракал. Хочу сегодня обязательно сходить в спортзал, потом в научную библиотеку. Нужно кое-что посмотреть.

– Останьтесь, Олег. Нам нужно поговорить. Мне не хотелось бы, чтобы вы обижались на Наташу. Её приезд к нам – моя инициатива, но я действительно думаю, что на время сессии так лучше. И, прежде всего, для Юленьки.

– Что об этом говорить? А я,  правда, завтракал. Да и времени нет.

– Как знаете. Заходите. Наташа очень переживает…

– Что ты всё время говоришь за меня? Олег, я знаю, что ты меня поймешь. А когда поймешь, – и простишь. Я очень  люблю тебя.

Олег обнял  жену, поцеловал, и вышел, так и не сказав больше ни слова.
7.

Владимир Иванович Татьяненко лежал в светлой палате  вместе с мужчиной, ожидавшим операцию. Монотонная обстановка больницы, отсутствие привычной суеты «Скорой помощи» действовали на него усыпляющим образом. Он спал и днём, и ночью. Боли в спине уменьшились, лечение переносил сравнительно легко, и только одна мысль не давала покоя: «Все это лишь оттяжка конца…»

Владимир Иванович пытался читать, но  ловил себя на том, что смотрит в текст, совершенно не улавливая смысла прочитанного. Мысли  всё время возвращались к болезни, и он  успокаивал себя философскими рассуждениями: «Гибель живого заложена природой в закон. Старение человека начинается с момента  рождения. Смерть неотвратима, и это закон природы...»

Последнее время Владимир Иванович всё чаще задумывался над вопросами, которые раньше его никогда не волновали. «Всё время кричат о свободе совести, при этом призывают избавиться от материалистов. –  Мысли плели и плели свою вязь. – А атеист пусть иным путём, но приходит к тем же категориям морали и нравственности. Верующий – ещё не носитель высшей истины...»

Владимир Иванович откладывал книгу, и воспоминания давно прошедших событий овладевали им,  позволяя хоть  немного отвлечься.

Вспомнилось, как на «Скорой помощи» в Одессе, уже работая фельдшером, он подружился с парнишкой, студентом второго курса медицинского института, санитаром в их бригаде. Костя, так звали его нового приятеля, мог спать в любом положении, сидя в машине во время движения, лёжа на носилках, и даже, казалось, стоя, когда врач и фельдшер оказывали помощь больному. Он спал с открытыми глазами, и только  когда к нему обращались, вдруг быстро стряхивал наплывающий на него сон и превращался в деятельного помощника. Чтобы больше заработать,  подменял больных или ушедших в отпуск сотрудников, дежурил в выходные и праздничные дни. Благодаря  способности использовать для отдыха любую возможность, казалось, никогда не уставал. После дежурства быстро приводил в порядок нехитрое своё хозяйство и бежал в институт.

Костя был рослым и весёлым парнем. Он удивительно легко сходился с людьми, быстро стал «своим» среди старожилов, полюбился сотрудникам станции. Где он появлялся, звучали шутки и смех. А однажды все узнали, что Костя крутит роман с молодым доктором, Верочкой, за которой увивались все «женихи» «Скорой».

По договоренности с Анной Давидовной, которая формировала бригады, их никогда вместе дежурить не ставили, и только в редкие  свободные вечера Костя приходил к  своей Верочке домой. Она снимала  угол у одинокой старушки. О чём там они ворковали, о чём мечтали, –  никому не известно, но однажды Костя объявил, что женится, и пригласил Владимира на «дружеский ужин» в ресторан  гостиницы «Красная».

На свадьбе было восемь человек. Как оказалось, Костя  и Вера были воспитанниками  одного детского дома где-то в Станиславской области.

Через  год, когда Костя учился уже на третьем курсе, его перевели в фельдшеры, и Владимир с ним работал в разных бригадах.

Однажды ранним утром, перед самой пересменой Костя вызвался поехать за него на вызов. До конца смены оставалось минут тридцать.

– Я всё равно уже пришёл, – сказал Костя Владимиру, – а ты, если поедешь, можешь опоздать на первую пару. Иди. Я этот случай обслужу в лучшем виде!

Стояла тёплая весенняя погода. Цветущие акации наполняли воздух  пьянящим ароматом. Ничто не предвещало трагедии. Вызов был к психическому больному. Мужчина, забаррикадировавшись в кухне, извергал проклятия в адрес жены, которая  стояла в коридоре и тихо плакала. Когда после долгих уговоров  возбужденный ревностью муж, наконец,  согласился поехать в больницу и Костя подошёл, обезумевший  параноик вдруг вонзил ему прямо в сердце острый кухонный нож.

Хоронили Костю всей станцией. За гробом  шли две  машины «Скорой» и громко сигналили, провожая своего сотрудника в последний путь. В одной находилась едва живая Вера. Как оказалось, она ждала ребенка.

Всякий раз, когда  Владимир Иванович вспоминал это, разрывающие сердце сигналы звучали в голове. Костя своей грудью защитил его. Владимир Иванович чувствовал себя его вечным должником  и знал, что долг этот никогда не будет оплачен. И ещё: он немного завидовал своему институтскому другу. Когда будут хоронить его,  думал Владимир Иванович,  за ним не будут ехать машины «Скорой» и не будут сигналить, разрывая тишину, отдавая последнюю почесть…

В палату вошёл Горин.

– Здравствуйте, Владимир Иванович, – сказал Олег и улыбнулся. – Вот вы где!

– Здравствуй, Олег. Ты как меня нашёл?

– Вы запамятовали. Я ведь здесь совмещаю в реанимации.

– Да-да. Я действительно забыл. Что нового?

– Работаем. Машин не хватает, бригад мало, опоздания растут…

– Кто в нашей смене ответственным? Я рекомендовал Виктору Ивановичу тебя.

– Да нет, я отказался. Высокое начальство на нюх не выношу. Не могу спокойно с ними разговаривать. Всё время приходится оглядываться, не сказать бы резкости. За себя не боюсь, но начальникам лишняя забота – раны зализывать…  Я не честолюбив.

–  А кто же, если не ты?

–  Малинин. Нормальный мужик, порядочный, опытный, дело знает…

– Но порядочность – не профессия. Может ли он подвести товарища, предать, свалить на него свои грехи, схитрить?

– В этом смысле, мне кажется, он вполне достойная кандидатура. Вы лучше расскажите о себе.

– Что рассказывать?  Лежу, лечат. Вчера в мокроте кровь появилась. Начало конца…

– Что за настроение?

– Ты знаешь, Олег. Я ведь атеист.

– Та же вера...

– Да, но я не к тому. Когда лёг сюда, иногда, наверное, по слабости душевной, думаю: Боже, если Ты есть, помоги! Никому зла я не делал, всю жизнь людей спасал… Потом, как чуть приду в себя, понимаю: бессмертие людям не даровано. Были много достойнее меня, и те ушли…

– Бессмертие ничего общего не имеет с «вечной жизнью», и вы рано об этом стали думать.

– Поздно. Об этом нужно было думать много раньше…

– А может, попробовать какие-нибудь нетрадиционные методы? Я знаю одного старика, так к нему со всей округи съезжаются страждущие. И помогает же.

– Нет, не верю этим  чумакам и кашпировским, эксплуатирующим человеческое невежество. Причина ведь не в них, а в самих больных.

– Вы, Владимир Иванович, нигилист какой-то.

– Ну, почему же? Верю в прогресс науки…

– А я недавно читал, что Амбруаз Паре еще в XVI веке говорил, что весёлые люди всегда выздоравливают. Вот поэтому я вам принёс две весёлые книжонки: «Антология анекдота» и «Физики шутят». Рассматривайте их  как новое сильнодействующее лекарство.

– Спасибо, Олег. А как у тебя?  Как жена, дочь?

– Всё нормально.  Старею… Вот через час заступлю на дежурство и ощущу жизнь в полной её красе.

– Жаловаться на это не стоит. Если хочешь знать, это и есть счастье.

– Да,  я понимаю. Мне кажется, что только тогда по-настоящему счастлив, когда реально помогаю больному.

– Да-да, – согласился Владимир Иванович, – у тебя это всегда хорошо получалось…

– Что именно? – не понял Олег.

– Помогать людям. Для этого особый талант нужен. Чтобы помогать, надо действительно этого хотеть, надо сопереживать. Это у тебя есть… И это великий дар.

– Спасибо…

–  Это  ты  брось.  Я  не  в таком положении, чтобы зря расточать комплименты.  И не  такой  умный,  хоть  и прожил достаточно.

– Но хватит об этом. Вы держитесь! Знаете, как говорят: искусство продления жизни состоит в том, чтобы её не сокращать! Отвлекайтесь, глотайте витамины…

– Да знаю! И всё же…

В палату вошла жена Владимира Ивановича. Олег поздоровался и встал.

– Я, пожалуй, пойду. Если будет какая-нибудь нужда,  буду рад помочь.

– Спасибо, Олег. Ты заходи. Поговорили, и легче стало. Да и от навязчивых мыслей отвлекаюсь…

У Бориса, куда зашёл Олег перед дежурством, сидел Николай Николаевич Борисов и… пил кофе. Олег удивился. Что было общего у заведующего экспериментальным отделом, доктором наук, парофессором и мастером?

– Если человек во время эксперимента во что-то верит, он ошибается, как правило, в пользу своих верований, – говорил Николай Николаевич, глядя на отражающую электрический свет блестящую шестеренку. – Даже самый беспристрастный экспериментатор подтягивает факты, поддерживающие его теорию, и приуменьшает значение фактов, её опровергающих.

Олег сел на свободный стул и приготовился слушать. Николай Николаевич замолчал, потом вопросительно посмотрел на Бориса, как бы спрашивая: «А это кто такой и что ему нужно?»

– Это Горин, мой друг, – представил Олега Борис. – Работает здесь в реанимации.

Борисов  кивнул:

–  Рад знакомству.

–  Я тоже. Наслышан о вашем отделе, но так и не выдалось случая побывать. Времени нет.

– Если выберетесь, буду рад показать… И у нас есть много интересного.

– Спасибо. Но я, кажется, прервал ваш спор? Вы говорили, что экспериментатор ошибается, как правило, в пользу того, во что верит.

– А мне кажется, – сказал Борис, – что это вполне естественно. Потому и требуются независимые экспертизы для решения вопроса о том или ином открытии. Но самое удивительное, что так называемый плацебо-эффект в биологии, в практической медицине имеет особое значение.

– Но при чем здесь плацебо?

– А что есть эффект интереса экспериментатора? Природа та же: «Я сам обманываться рад»!

– А в медицине, – поддержал друга Олег, – нет ни одного лекарства, которое бы не оказывало и психологического действия. Нужно усиливать его.

Всё это время, пока посетители беседовали, Борис ремонтировал какой-то прибор. Наконец он закрыл его крышкой и подал Борисову.

– Готово. Но не реже, чем раз в полгода его нужно приносить на профилактику, иначе чинить потом будет нечего.

– Спасибо, Борис.

Николай Николаевич взял прибор, оставил на столе пятьдесят рублей и вышел.

– Ну, как у тебя дела? – спросил Борис. – Был у Наташи?

– Был. Там всё нормально. Наверное, я и впрямь  идиот.

– А я что говорил?! Хорошо, что сам это понимаешь. Сдаст сессию, – вернётся домой. Ты лучше подумай,  куда в отпуск поедете. С Юлькой далеко не уедешь. Но и отдохнуть нужно…

– Приглашают родители Наташи  на дачу…

– Это было бы самым разумным… и примирение, и отдых. Мать Наташи могла бы изредка присмотреть за малышкой, пока вы, скажем, в театр поедете. Не раздумывай, если предлагают…

–  Будет видно…

Олег  сладко подтянулся.

– Пора, труба зовет. Ночь отдежурю в реанимации, днём отосплюсь и  снова на дежурство, уже на «Скорой». Потом двое суток дома. Полдня буду отсыпаться, и пойду к своим.

– Мог бы и вовсе не спать! – улыбнулся Борис.

– Не-е, трудно…

В отделении  Олег больше часа провозился у послеоперационного больного, проводил противошоковые мероприятия, боролся с сердечной слабостью и аритмией… Только к двум часам ночи смог выпить чашку крепкого кофе.

После  дежурства Олег поехал домой, принял душ и позвонил Наташе.

– Наталочка, как ты там?

– Всё нормально. Ты только что пришёл? Позавтракал?

– Все нормально. Сейчас поем и прилягу на пару часов…

– Олежек, любимый, я к тебе приду в два. Пообедаем вместе.

– А я думал, что ты меня забыла…

– Глупенький! Иди завтракать. Кстати, у тебя есть  что кушать?

– Пожарю яичницу. Выпью чай. Ты только приезжай скорей!

– Хорошо, милый.

Наташа  радостно засмеялась и положила трубку.

Олег ещё спал, когда пришла Наташа. Некоторое время она смотрела на мужа, потом наклонилась и поцеловала. Олег открыл глаза и проснулся.

– Наташа! – сказал он. – Как хорошо, что ты пришла!

– Любимый…

Дежурство на «Скорой» началось с вызова  к самоубийце. Парень лет пятнадцати решил, что он неудачник, девочка, которой он  признался в любви, не просто высмеяла его, но и рассказала об этом всей школе. Придя домой, он  сделал петлю из ремня,  конец его зацепил за крюк,  к которому когда-то отец привешивал качели, и набросил на шею. Опоздай мать на три минуты, и парнишку уже  не спасти. Но  мать пришла в неурочное время и первым делом занесла покупки на кухню. Здесь она и увидела сына. Бросилась к нему,  сняла  из петли и вызвала «скорую». На их счастье, «Скорая» прибыла через несколько минут. Олег прослушал сердце, ввел стимулирующие дыхательный центр препараты, сердечные средства…

– Сына необходимо показать детскому психиатру.

Только убедившись, что парень полностью пришёл в себя, Олег  стал собираться. Мать, казалось, потерявшая рассудок, причитала над сыном, ничего не слыша и боясь даже на мгновение оставить его без присмотра.

Потом привычно запестрил калейдоскоп событий. Гипертонический криз и сердечный  приступ, почёчная колика и перелом бедра у старика, упавшего в собственной квартире – просто закружилась голова.

«Что ж, – думал Олег, когда на полчаса приехал на базу и пил кофе из термоса. – Это моё,  здесь я на своём месте. Что может быть интересней, чем реальная помощь людям?!

Можно быть прекрасным врачом, но при этом не уметь быстро ориентироваться, принимать решение  при минимуме данных, где цена ошибки, как правило, жизнь больного».

Олег прилёг на кушетку и закрыл глаза. Спать не хотелось, да и какой сон, когда в комнату то входили, то выходили. Ещё несколько минут, может, полчаса, и снова на вызов.

– Седьмая бригада, на выезд! – проскрипел репродуктор, но Олег продолжал лежать, думая о  глобальных проблемах. И только после того, как  репродуктор снова прокричал: «Седьмая бригада, на выезд! Седьмая – на выезд!», Олег встал, встряхнулся, словно сбрасывая нахлынувшие воспоминания, и пошёл в диспетчерскую.