Под сенью мглы. Глава 9

9.
От Башни Ночи или Сияющей Башни, от Альдмантина или Драконьего Клыка, Края Льдов или Дайрарда можно двигаться в любом направлении и целю жизнь потратить на поиски Перекрестка, но так его и не найти, потому что не ведет к нему ни одна дорога. Здесь встречаются не запыленные и избитые колесами телег, заросшие по краям сорной травой  дороги и не городские улицы, мощеные щербатые булыжниками, а реальности, миры, измерения – название каждый волен выбирать сам. Факт тот, что Перекресток не принадлежит ни к одному из них. Он присутствует везде и нигде одновременно. Его можно искать всю жизнь и не найти, а можно сделать всего лишь один шаг и оказаться там.
Находящийся на Перекрестке, как бы он ни напрягал глаза, никогда не сможет разглядеть линию горизонта, различить, где кончается земля и начинается небо. Здесь нет ничего примечательного, и именно поэтому он врезается в память. Серая (а, возможно, столь яркая, что все цвета слились в один) равнина (хотя кто сказал, что она ровная? она может лишь казаться таковой) тянется на многие мили (однако, если расстояние здесь нельзя измерить, то кто знает, какова она на самом деле?). Это – вселенная условностей, где ничто не может быть абсолютным и бесспорным. Ни одно дерево, ни один горный кряж не нарушает бесцветную безграничность. Здесь нечего делать и не о чем думать.
Мы быстро продвигались вперед. Серебристая пыль – древний прах, стертые временем кости, - поднималась из-под копыт коней, когда те беззвучно ударялись о серую землю. Было совсем тихо, и случайное позвякивание сбруи казалось необычайно громким.
Меня окружали спокойные, непроницаемые лица. Лица бойцов, повидавших не одно сражение.
Даэркар скакал впереди, облаченный в те же непроницаемо-черные доспехи, что были на нем раньше. Шлема у него не было; голову венчала переливающаяся тусклым многоцветием корона. Его могучий конь цвета самой глубокой ночи, что не знает утра, почти летел над землей; из ноздрей скакуна валил дым. Щит Даэркара – черно-серый, с треугольником и Башней, был цельным металлическим листом. В правой руке повелитель сжимал пальцу, в ножны был вложен меч с обернутой тканью рукоятью – Лорд словно не желал, чтобы это оружие было узнано.
Рядом со мной скакала Флама. Шлема она, вопреки всем разумным доводам, не одела, и вызываемый нашим движением ветер развевал ее длинные волосы. Ее серебристые, сверкающие в неведомо откуда льющемся свете Перекрестка, доспехи могли выдержать любой удар – даже пущенная в самое сердце стрела, даже меч в руках гиганта не смогли бы пробить их. Черный плащ вился за спиной девушки. Когда я взглянул ей в глаза, то увидел, что они полны ледяного огня.
Остальное войско было неоднородным, и в этом была наше сила.
Я видел бледнолицых вампиров, носивших яркие цвета навеки потерянного для них дня или же, словно не желая вспоминать об утерянном свете, облаченных в темные, серые или черные, плащи. Никто из них не носил доспехов, никто не был вооружен чем-либо кроме тонких, но смертоносных кинжалов. Они были ночными хищниками, а не воинами, но безропотно шли в бой.
Темные эльфы на дымчато-серых, как теплые сумерки, конях; вервольфы, темные, сразу бросающиеся в глаза; огромные волки и призрачные охотники; минотавры, вооруженные боевыми топорами и секирами; крылатые духи с луками – все они текли вперед молчаливой и непоколебимой рекой. Над войском кружили, издавая пронзительные крики, вороны и огромные, не меньше орлов, летучие мыши.
- Это напоминает игру, - неожиданно сказала Флама.
- Но смерть на ней вполне реальна.
- Да, однако смерть воина, это не то же самое, что смерть ребенка или мирного землепашца.
Даэркар обернулся и неодобрительно покачал головой:
- Женщине не место на войне.
Я не мог не согласиться с ним, но свое мнение предпочитал держать при себе.
Впереди возникло нечто, пока еще слишком далекое. Я, прикрывая глаза рукой, выехал вперед, поравнявшись с Даэркаром. Там, посреди бесцветной равнины, колыхалось сияющее марево. Над ними, словно миражи, плескали на ветру знамена – на белоснежных стягах парил, расправив могучие крылья, золотой орел.
- Всевидящие Иллириас! – выдохнул я.
Им не было конца; они заполнили собой все видимое пространство, застывшие в ожидании, словно замерший на миг гребень волны, готовый белоснежной пеной разбиться о берег. Над ними, готовые к бою в поднебесье, вились орлы и пегасы.
Раздался одинокий чистый звук рога, и я не мог понять, какой из ратей он принадлежит. Ему ответили другие рога. И тогда, словно по команде, грянула песнь. Кони пошли галопом. Ритм завораживал, подхватывал, увлекал за собой. Она была жутковатой и неотвязной, песня былых сражений. Я не знал слов, но все равно неожиданно для самого себя понял, что пою.
Мы мчались все быстрей и быстрей сквозь ветер и время, словно повернувшее вспять, к первым великим войнам. Песня отдавалась у меня в ушах, слившись с биением сердца, пока не разорвалась грохотом, треском ломаемых копий, криками раненных, диким ржанием коней. Там, где миг назад были ровные ряды всадников, теперь возникло сплошное кровавое месиво. Чудовищная черно-бело-красная волна вспенилась, ревя и бушуя.
Клинок словно слился с моей рукой, я чувствовал радостно-жестокую дрожь металла, когда он, стольной змеей скользнув в прорези или подвижные сочленения доспехов, вгрызался в плоть, стремясь напиться кровью. Удары сотрясали мой щит, ощетинившийся стрелами.
Я мельком заметил, как Даэркар на всем скаку ударил палицей в разлетевшийся вдребезги щит эдерийца, а следующий удар выбил человека из седла, разворотив доспехи, из-под которых хлестала кровь. Даэркар развернулся, его палица описала широкий полукруг, врезавшись в грудь новой жертве.
Я отбил следующую атаку. Под копытами коня что-то противно хрустнуло. Рядом со мной кто-то завизжал – это Флама попала небольшим острым мечом эдерийцу в лицо. Она вообще в основном калечила, а не убивала. Ее клинок – я сам дал ей его – легко рассекал любые доспехи, но в такой хаотической схватке нанести им смертельную рану было практически невозможно. Большинство ее противников, не удержавшись в седле, оказывались затоптанными.
Удар какого-то эдерийца пришелся мне по ноге, но латы выдержали. Конь взвился на дыбы, молотя копытами по шлемам врагов, и не слушая поводьев. Похоже, что-то напугало это, в отличие от меня, привыкшее к битвам животное. Мой слух резанул торжествующий орлиный клекот, воскресив на миг в памяти схватку с краггом.
Флама далеко оторвалась от меня с Даэркаром, врезавшись в самую гущу эдерийцев. Возле ее лица просвистела стрела. Я попытался крикнуть, но девушка, опьяненная битвой, не слышала меня, как не замечала опасности. Затем я увидел пляшущие по полю битвы огненные сполохи.
Повинуясь безмолвному приказу Даэркара, несколько всадников-телохранителей устремилось к ней, безжалостно прорубая себе дорогу, порой не щадя даже своих.
Мой щит уже напоминал очень сердитого и колючего ежа; пара стрел стукнулась о забрало шлема.
Неистовство и безумие атаки, ломающей стройные ряды ратников и сотни человеческих жизней, постепенно перешло в методическое уничтожение противника, работу почти рутинную. Палица Даэркара сеяла смерть и разрушение. И свои, и чужие воины при приближении Лорда Тьмы предпочитали на время забыть о разногласиях и с полным взаимопониманием ретироваться, так что время от времени вокруг него образовывалось пустое пространство. Даже случайные стрелы, казалось, сворачивали в полете.
Я обменялся несколькими ударами с эдерийским конником, что стоило мне неглубокой раны на левом плече, еще несколько раз атаковал, а затем воины расступились. Мой конь замер, как вкопанный, мелко дрожа, затем заржал с явным упреком в мой адрес.  Краем глаза я заметил, что Даэркар остановился поблизости, неподвижный, как изваяние, и воины плавно переместились подальше от него.
- Назад, Вессус, - тихо приказал он.
Но я не подчинился, натянув поводья, хотя в том и не было надобности, и вперив взгляд в возникшую из кровавого марева впереди фигуру всадника.
Я никогда не задумывался, управляют ли нашей жизнью судьба или рок, но в тот миг я ощутил нечто похожее на их прикосновение – словно ледяные тиски сдавили мне разум, а чья-то могучая длань направляла вперед.
Всадник выглядел как человек, но двигался, как голем. Лицо его, казалось, было вырезано из слоновой кости, и весь он выглядел статуей, изваянной гениальным скульптором и оживленной не менее гениальным чародеем. Мейкхан.
Он был вооружен тяжелым двуручным мечом; копья у него, как, впрочем, и у меня не было. Щит на его левой руке выглядел цельной металлической пластиной, но был гораздо более массивным, чем у Даэркара. Изображен на нем был, как не составило бы труда догадаться, раскинувший крылья золотой орел. Мейкхан медленно кивнул, словно приветствуя меня
- Назад, - повторил Даэркар, но он говорил так, словно знал, что его слова не будут услышаны.
В этот миг с неба камнем упал золотой, как и на щите, орел, будто желая понаблюдать за поединком.
Мейкхан тронул поводья, направляя коня вперед. Я выехал ему навстречу.
- Ты глупец, Вессус, - промолвил Даэркар, - но, видят Иллириас, отважный глупец.
Я знал, что он не вмешается, чтобы помочь мне, но уже не мог повернуть назад, даже если бы захотел.
Кони пошли галопом, словно на турнире, но здесь не было копий, чтобы выбить противника из седла, и если там смерть – не частый гость, то здесь ей давно послали приглашение. Мне казалось, я вижу фигуру в белом саване, облокотившуюся на косу и задумчиво глядящую на свечу моей жизни – задуть или подождать.
Клинки со звоном встретились, и меч едва не вырвался у меня из рук. Мейкхан же, казалось, даже не заметил чудовищной силы нашего столкновения.
Позади меня раздались голоса – один принадлежал Даэркару, второй, звонкий, был мне незнаком, однако звон металла, ржание коней и стук собственного сердца не давали мне разобрать слова.
Я уклонился от первого удара и атаковал сам. Латник поднял щит, и мой клинок, чиркнув по нему, высек искру.
Сила мейкхана была просто нечеловеческой, но он был медлительнее меня. Он наносил удары, не думая, не принимая в расчет, что я могу просто увернуться, хотя с каждым разом это давалось мне все трудней, словно мой противник учился во время боя.
Эдериец, развернув коня так, что мне было не достать его – все удары приходились на бело-золотой щит – замахнулся в момент моей атаки. Я не успел парировать, но далеко откинулся в седле, так что клинок, который при других обстоятельствах снес бы мне голову, лишь задел шлем. Но я не учел силу мейкхана, его сверхъестественную силу бездушного голема, и едва не потерял сознание. Случись это, я бы, вероятно, уже никогда не написал этих строк. Я, почти ослепленный заливающей глаза кровью, едва успел отбить следующий удар. Черно-серый щит Башни едва не раскололся пополам; луну над черным шпилем ровно посередине пересекла глубокая трещина. Я отразил еще несколько атак, затем перешел в наступление. Дважды мне удалось задеть мейкхана, я почти рассек доспехи на его плече, но голем встретил это с поразительным равнодушием: он не выказывал ни боли, ни усталости. И крови не было.
Мой меч вновь встретился с клинком мейкхана, прошел вдоль его широкого лезвия, и от звука, возникшего при их соприкосновении, у меня заныли зубы. Оружие вырвалось у латника из рук, полетев под копыта коня. Эдериец поднял щит, но я, свесившись с седла, подрубил ноги его коня. Несчастное животное, дико заржав, повалилось вперед. Мейкхана выбросило из седла, но он тут же поднялся, мгновенно и как-то не по человечески, как и подобает непобедимому противнику. В руке латника блеснул клинок.
Направив на него боевого коня и обрушив град ударов, я попытался затоптать эдерийца, но он все с тем же равнодушием ловил их на по-прежнему сверкающий щит.
Внезапно мейкхан, частично повторив мой ход, вонзил меч коню в грудь.
Режущие уши ржание. Удар, которым меня выбило из седла, прежде, чем животное рухнуло в пыль. Что-то сверкающее, поднявшееся из земли мне навстречу. На миг – пустота.
Очнулся я почти сразу же, но все же на долю секунды позже, чем следовало. Я успел лишь немного отклониться в сторону, когда меч мейкхана, плавно и медленно, как во сне, опустился.
Левый бок пронзила страшная боль. Звонкий голос прокомментировал что-то. Мир вокруг потемнел, затем стал кроваво-красным. Мейкхан, заносящий меч для следующего удара, неподвижная фигура на черном – нет, теперь алом - коне, беспорядочные, смятые ряды воинов – все казалось залитым кровью. Я бездумно следил за происходящим, вглядываясь в переплетение света и тьмы, наполнившие землю и воздух. Я пытался следить за ними взглядом, пытался вспомнить что-то, пытался приказать им.
Следующий удар должен был, по идее, пробив доспехи достигнуть сердца, но то ли мейкхан не знал, где у людей находится сердце, то ли элементарно промахнулся. Я услышал свист рассекаемого воздуха, затем, прежде, чем почувствовал новый приступ боли – треск ломаемых костей. Меч прошел как-то боком, расплющив доспехи, но не пробив их.
Боль привела меня в чувство. Я не мог потерять сознание сейчас.
Следующую атаку я принял на все еще болтающийся на левой руке щит, приподнявшись на одно колено. Дышать было тяжело, и я смутно ощущал вкус собственной крови. Я встал, а мейкхан отступил на шаг. Его лицо по-прежнему не выражало никаких эмоций. Разве что… возможно, те морщинки, собравшиеся в уголках глаз, означали у него удивление?
- Пресветлый хорошо над тобой поработал, эдерийская свинья, - процедил я сквозь зубы, хотя каждое слово вызывало новую волну боли.
С душераздирающим лязгом два клинка встретились, и меч мейкхана оказался отбит далеко в сторону. Оружие в моих руках задрожало, и разум неожиданно для меня самого метнулся к нему, сливаясь с заключенной в металле тьмой. Я стал мечом. Я видел, как преломить свет, обратив его в тень, как разорвать паутину отблесков и полутонов.
Я ударил по щиту мейкхана, и меч разрезал его, изменяя его природу, заставляя распасться связи бытия.
Я не думал ни о чем, когда ударил напролом, забыв о защите, о том, что если латник отразить этот удар, следующего я уже не нанесу. Но латник удара не отразил. Его голова отделилась от туловища, пропрыгала несколько метров и остановилась. Мейкхан и это встретил с поразительным равнодушием. Похоже, лишившись головы, он ослеп, но больше ничего не произошло.
В ушах стоял непрекращающийся гул, прилетавший откуда-то издалека. Все остальные звуки затихали и растворялись. Темнота вновь застила мне глаза. Меч вдруг показался необыкновенно тяжелым.
Я умирал и знал это. Но, по крайней мере, я умру не один.
Сжав зубы, я вновь поднял клинок, продолжая чувствовать металл, видеть тьму и осознавать ее. Не смотря на боль, на то, что я едва не терял сознание, я ощущал наполняющую меня огромную силу, нет, Мощь, пульсирующую по всему телу. Тогда я понял, кто я, но отмел эту мысль, казавшуюся почти абсурдом. А всадник в короне на черном коне следил за мной без тени эмоций. В тот миг я ненавидел его.
Я сосредоточился на враге. Меч рассек доспехи мейкхана, тело которого неожиданно разделилось на две аккуратные, ровненькие такие, половинки. Латник рухнул, как подкошенный.

***
Я смотрел в небо, усеянное мелькающими точками. Я не помнил, как упал. Тогда мне еще стало интересно, рябит ли это у меня в глазах, или же это орлы и пегасы атакуют летучих мышей. Я чувствовал,  как жизнь вытекает из меня, как каждая капля крови, что я терял, отнимает у меня еще один миг. Ледяные когти боли раздирали мое тело. Мне хотелось лишь одного. Уснуть. Уснуть, и больше не проспаться. Мои мысли текли неспешно, цепляясь одна за другую. И все-таки, до чего же это нелепо, сражаться с тем, кого ты только что убил. Только он отказался умирать. Или он и не жил? Мейкхан был чем-то похож на каменных монстров. Да, они тоже не хотели умирать… И там я впервые поцеловал Фламу… Каменные великаны… Мейкхан…
Кто-то снял шлем с моей головы, но мне было уже все равно.
Из колышущего марева возникла фигура в черном плаще. Даэркар воздел к небу руку, и оттуда камнем упала огромная летучая мышь.
- Отнеси его в Башню, - приказал Лорд Тьмы.
- В небе тоже идет бой, мой господин.
- Делай, что приказано.
- Но, милорд,  как он…
- Предоставь это мне, Фрости, и кончал болтать.
- Да, мой господин.
Последним, что я почувствовал, была печать заклятия, и я погрузился в благословенное беспамятство.

***
Черный. Алый. Вновь черный. Ветер. Щекой я прижимался к чему-то теплому и пушистому. Я открыл глаза. Я находился на спине огромной летучей мыши, и когда взглянул вниз, у меня закружилась голова – столь далекой была земля и малы фигуры сражающихся. Я не чувствовал боли, и что-то, казалось, держало меня, не давая упасть.
Здесь, в царстве ветра, те черные точки, что я видел с земли, превратились в крылатые  создания, многие из которых не привидятся и в кошмарном сне. Некоторых я видел впервые и даже не подозревал об их существовании. Эти, похожие на древних чудовищ, бросались на жертву, не делая разбору, кто за кого сражается.
- Он отослал меня, - заметил я, не к кому конкретно не обращаясь.
- Он спас тебе жизнь, - ответила мышь. Голос ее, нечеловечески-высокий, словно бы не затрагивал моих ушей, раздаваясь сразу в мозгу. – Хотя бы попытался.
Я хотел спросить, что она имеет в виду, но в этот момент мой взгляд упал на неглубокий порез на правой руке. Кровь продолжала идти, но медленно, по капле, словно что-то удерживало ее. То же случилось и со всеми остальными ранами.
- Что он... – начал было я, но Фрости резко прервала меня:
- Тише!
Набрав скорость, она заложила крутой вираж, и я увидел пикирующего на нас пегаса. На его спине сидел, низко пригнувшись в седле, человек в легкой кожаной кольчуге, украшенной несколькими золотыми пластинами, и с натянутым луком в руках.
От первой стрелы Фрости легко увернулась, вторая просвистела рядом, едва не задев меня. Ветер, поднимаемый крыльями обоих существ, мешал лучнику, но тот, казалось, привык к подобным помехам. Мышь пропищала что-то, затем вновь заложила вираж. Пегас, хлопая белыми крыльями и перебирая копытами воздух, устремился за нами. Лучник положил стрелу на тетиву.
Я приподнялся, попытался нащупать оружие, но ни меча, ни, тем более, щита или лука, у меня не было. Лишь кинжал, который я по привычке носил в сапоге. Не слишком обнадеживает. Всадник поднял лук, прицелился, тренькнула, посылая стрелу в полет, тетива. Я понял, что на этот раз эдериец не промахнется. Фрости сложила крылья и начала стремительно падать, но он словно предусмотрел это в момент выстрела, так что своим движением летучая мышь лишь оправдала надежды лучника. Я метнул кинжал. Тот, толкнувшись со стрелой в полете, отклонил ее далеко в сторону.
- И что ты будешь делать теперь? – полюбопытствовала Фрости, набирая высоту,  стремясь оказаться нал пегасом, а лучник уже вновь прицеливался.
Я прикрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. Я сплетал память и знание воедино, заставляя себя видеть мир по–новому, как когда-то заставлял Фламу, только сейчас это видение было глубже и молниеносней, потому что было заключено во мне самом. Впервые я пробуждал свою силу, гораздо большую, чем способность к оборотничеству, сознательно. Она, непривычная к контролю, сбиралась медленно, и мне уже начало казаться, что я не успею. Я услышал, как стрела сорвалась с тетивы. Открыл глаза. В голове словно что-то взорвалось, воздух со свистом вырвался из легких. Стрела вошла в созданный мною поток темноты, истончилась, словно растекаясь, размазываясь в пространстве, и растворилась во мраке, а тот достиг уже самого всадника, который неожиданно стал каким-то расплывчатым. Пегас заржал, серебряные копыта сотрясали воздух, тщетно ища точку опоры. Фрости отчаянно забила крыльями, стремясь прочь. Я отпустил мрак, и привалился к шее летучей мыши. Боль вернулась и уже не уходила. Я следил, как внизу черным ливнем падают стрелы, порою сталкиваясь прямо в воздухе. В сером пространстве сверкнул ослепительная огненная молния. Затем тишина. Тишина, возникшая из криков и стонов, грохота и лязга, сливавшихся в один монотонный гул, который уши уже не желали слышать. …Свернула и угасла. И все. Ни огня, ни вспышек. На меня накатила тьма.
Больше я не видел и не слышал уже ничего.

***
Когда мир вновь наполнился красками, я не смог понять, где нахожусь. Я смотрел на поле битвы, ясно различая каждую фигуру, слыша столь отчетливо, как никогда прежде. Боли не было. По правде говоря, я вообще ничего не чувствовал. Я стал искать глазами Фламу, и, когда увидел ее, оказался рядом. Она, оторвавшись так далеко от наших, что уже не могла рассчитывать на помощь, отчаянно отражала стрелы эдерийцев. Я знал, что в воздухе стоял запах обугленной плоти и расплавленного металла. Знал, не ощущая. Неожиданно мне захотелось кричать.
Я смотрел на Фламу, я был так близко к ней, но она не видела меня! Вокруг свистели стрелы, но я был бессилен отклонить их или хотя бы напомнить об опасности.
Я отвернулся и побрел прочь, никем не замеченный.
Призрачные охотники скользили по земле, туманом, ядовитыми змеями, крадущимися волками, и, бросаясь на жертву, принимали облик ее кошмаров. У них вырастали когти и крылья, они то обретали материальность, то вновь ускользали в бестелесность.
Я видел, как вороны садились на еще неостывшие трупы, с наглым и довольным видом выклевывая глаза, а орлы тут и там гоняли черных птиц, лишь затем, чтобы продолжить их дело. Стервятники.
Волки сновали между сражающимися, и кони испуганно шарахались от них, бешено вращая глазами. Они поднимались на дыбы и сбрасывали всадников, и тогда звери вцеплялись людям в глотки.
Тяжелая кавалерия эдерийцев сталкивалась с легковооруженными воинами Башни, и их клинки сеяли смерть в наших рядах. Порою мне казалось, что перевес сил на нашей стороне, порою – что мы на грани поражения, слишком непредсказуемо было все происходящее.
Я краем глаза заметил Даэркара, направившего коня в самое пекло, но он не столько сражался, сколько наблюдал, оценивал, вступая в бой лишь там, где это было необходимо, а солдаты врага оказывались недостаточно расторопными, чтобы исчезнуть с его дороги. 
Полыхнуло, и я увидел Фламу, скачущую столь быстро, сколь позволяли плотная ряды сражающихся. Значит, ей все-таки удалось пробиться, а рядом с Даэркаром ей уже ничего не грозило. Флама осадила коня рядом со мной, и ее взгляд скользнул в мою сторону. Ее лицо стало белее того снега, что встретил нас в горах. Девушка покачнулась, но Даэркар перехватил поводья, выскользнувшие из ее руки.
- Ты ранена? – спросил он.
- Нет.
- Ты побледнела.
Протрубил рог, призывая эдерийцев к отступлению. Даэркар, похоже, не видевший причин пренебрегать негласным кодексом чести, отдал ответный приказ.
- Есть ли в этом смысл? – обернулся к Лорду один из воинов. – Сила на нашей стороне.
- Мы несем слишком большие потери.
- Смысл в чем? – спросила Флама.
- Иногда исход битвы решается поединком, - пояснил Даэркар. – Эдар отозвал войска. Я, конечно, могу не делать того же, но существуют правила, которые не стоит нарушать. А, кроме того, - его губы искривила усмешка, - у меня есть небольшой сюрприз для Пресветлого.
Вновь запел рог. Его могучий и чистый голос разнесся над Перекрестком, перекрыв стоны раненых и умирающих. Оба войска значительно уменьшились в размерах, и, возобновись сражение, я не был бы столь уверен в его исходе, как разговаривавший с Даэркаром воин.
Ряды эдерийцев всколыхнулись, освобождая дорогу всаднику. Он держал шлем на согнутой левой руке, другой правя конем. Эдар был голубоглаз, золотые кудри рассыпались по плечам, а лицо, светлое и открытое, имело безупречно правильные черты. Он выглядел моложе Даэркара, но и тот, и другой могли принять любой облик, и судить по их внешности было бы неразумно. Оруженосец подал Эдару щит и копье. Тот остановил коня шагах в пятидесяти от Даэркара, закрепившего палицу у седла, и провозгласил что-то на языке, смутно похожем на эримийский – язык Эримэ, Башни – но настолько древнем, что я не мог понять ни слова. Даэркар ответил.
- Что это значит? – шепотом просила Флама.
- Эдар бросил нашему господину вызов, и он принял его, - пояснил вампир.
 Даэркар взял копье из рук одного из воинов.
- До развоплощения и без правил, - произнес Пресветлый.
По лицу Лорда Тьмы скользнула жестокая улыбка.
- До развоплощения, - кивнул он. – И пусть нас судят Иллириас.
Всадники медленно двинулись навстречу друг другу. Внезапно они одновременно пустили коней галопом. Расстояние между ними, и так небольшое, стремительно сокращалось. Копья ударились о щиты, всадники разъехались, а потом опять помчались навстречу друг другу. Во время следующей атаки, копье Пресветлого переломилось, и он тут же выхватил меч. Даэркар поступил так же. Впервые за все это время он обнажил клинок.
Я увидел, как изменилось лицо Фламы – она поняла, что это за оружие. Оно кануло в неизвестность семнадцать лет назад, затерявшись среди обломков истории, и лишь теперь вновь увидело свет. В руке Лорда Тьмы.
Лезвие Пламенеющего было волнообразным, ближе к крестовине из него выходил стальной полумесяц, остриями направленные к противнику. Богато отделанная драгоценными камнями и позолотой рукоять была окружена причудливым сплетением металлических жгутов, и в самом их сердце пламенел огромный рубин. По клинку огненной вязью бежали руны. Меч был поразительно легок для своего размера, а о его закалке ходили легенды.
Даэркар без труда отражал атаки Эдара. Отсутствие шлема позволяло ему видеть также и боковым зрением. Именно это спасло ему если не жизнь, то хотя бы избавило от некоторых неприятных ощущений.
В воздухе возникла металлическая вспышка, стремительно приближающаяся к нему. Неуловимым движением Даэркар перебросил меч в левую, со щитом, руку, и правой в полете перехватил брошенный кем-то нож. Похоже, он не видел, кто метнул его.
Быстро сунув нож в сапог, Даэркар вернул меч в правую руку, немедленно парировав атаку Эдара. Тот качнулся в сторону, избегая атаки Лорда Тьмы. Даэркар ударил его по голове, Пресветлый непроизвольно поднял щит, но новый удар пришелся чуть ниже его края. Эдар потерял равновесие, вылетев из седла.
Даэркар быстро спешился, ударив коня по крупу, чтобы не путался под ногами. Эдар быстро поднялся, первым атаковав. Надо отдать ему должное, он не уступал в искусстве Лорду Тьмы, чьи отточенные тысячелетиями войн движения были точны и стремительны. Сейчас, когда они стояли лицом к лицу, я видел между ними гораздо больше сходства, чем различий. Клинки с лязгом, слишком напоминающим какую-то дикую песню, встретились, затем разлетелись вновь. Пресветлый парировал удар, острие его меча прочертило тонкую алую линию на скуле Даэркара.
- Неплохо, - отметил тот, отбрасывая щит в сторону.
Пламенеющий стал сверкающим вихрем. Когда он встречался с мечом Эдара, во все стороны сыпались искры.
Противники перешли за сверхчеловеческую скорость восприятия. Я едва успевал отслеживать все их движения, только звенела сталь о сталь. Сражающиеся превратились в одно размытое пятно, расцвеченное переливами красок, темноты и света, черного и белого.
Пресветлый упал. Острие Пламенеющего касалось его горла.
- Ты признаешь свое поражение? – спросил Даэркар.
- До встречи, - отозвался Эдар.
- До встречи, - промолвил Лорд Тьмы, а затем занес меч.
Я отвернулся. Флама тоже.
Что-то мерцающе-бесформенное метнулось ввысь; ветер принес далекий орлиный клекот.
Даэркар обернулся к притихшим эдерийцам.
- Ваш повелитель проиграл в честном поединке, - повысил он голос, держа на вытянутой руке отсеченную голову Эдара. – Сложите оружие, и вам будет дарована жизнь.
Великая Битва 1524 года после падения Торреата завершилась.