II. Князь

11. MiB

     …И лишь девочка, дочь неизвестных родителей, сможет душой своей чистой испить кровавые струи и излечить травы, цветы, деревья. И возрадуется умытая земля, и воспоют хвалу Господу Богу дети Его неразумные…
    
     Вольский стоял и слушал низкий хрипловатый голос, читающий потрёпанную ксерокопию. Вокруг было очень много Серых Мышей в одинаковых чёрных костюмах. «Прямо «Люди в чёрном», — усмехнулся про себя Рома. Его улыбка, мимолётно коснувшаяся губ, тут же оказалась замеченной человеком, сидящим впереди. Именно этому человеку принадлежал хрипло-распевный голос, и именно он называл себя Князем.
     — Тебе смешно? Отвечай!
     — Я смеюсь не над текстом. Просто Ваша свита напомнила мне «Людей в чёрном», — побоялся солгать Вольский. — Они все такие одинаковые!
     — Так и должно быть. Чтобы стать невидимым, надо лишь обезличить себя, окатив тело толпой с головы до ног — как водой. Нам не нужны особые приметы. Пока не нужны…

12. Путь к величию

     Никакой — это лучший ответ на вопрос о качестве. И это лучше качество для достижения величия. Смерть — тоже никакая, ибо никто о ней не может сказать что-то определённое. Те, кто пытаются говорить о ней — лгут. Значит, смерть— высшая мера величия. Христос обрёл величие, лишь умерев в муках. Живых мучеников ещё ни разу не канонизировали. Я дам бессмертие и величие той девочке, чтобы она исполнила пророчество. И вместе с ней буду велик и я. Это мой Путь, начертанный Господом. Это…
     — Князь! Так где мне её искать?
     Он вздрогнул и взглянул на этого человека, дерзнувшего прервать поток его мыслей. Вольский скорчился под тяжёлым, немигающим взглядом Князя. Серые Мыши продолжали стоять навытяжку. Они в любой момент по приказу могли и убить Рому, и отпустить с миром. А пока они ждали…

13. Человек

     Отличительная черта человека, сидящего в кресле, напоминающим трон, была вечная задумчивость. Этот человек очень огорчился бы, узнав об этом, ибо он не хотел иметь отличительных черт. Но здесь его воля не играла никакой роли, потому он и отличался.
     Чёрный дорогой костюм сидел вполне сносно на худом и высоком теле. Галстук перехватывала золотая булавка в виде жука-скарабея. Запонки на белоснежной рубашке были такими же.
     Тёмно-русые волосы зачёсаны назад, лишь одна непокорная прядь прильнула к виску. Светло-голубые проницательные глаза никогда не смеялись. Гладко выбритое лицо было в тон рубашке — почти мертвенная бледность. Губы пересекал шрам, будто кто-то хотел наложить на них печать или же шов.
     Человек молчал. Тупик, в который он попал, замкнулся высокими стенами вокруг него со всех четырёх сторон. Пятая стена уже заволакивала небо…

14. Судьбоносное

     Он отпустил Вольского, дав неделю — последнюю неделю — на поиски. Рома уходил от Князя с неведомым доселе чувством паники. И безысходности.
     Вольский побоялся ехать в машине — там он был один, и потому побрёл вниз по ступенькам, смешавшись со спешащей толпой. Рома уже много лет не пользовался метрополитеном…

15. Имя

     Рина обречённо тащила свой детский розовый рюкзачок по переходу. Родители шли рядом, но это никак не успокаивало её. Ноябрине не нравилась эта толпа, обтекавшая препятствия и стремившаяся куда-то вдаль. Было похоже, что метро — один организм, с быстрой кровью пешеходов, импульсами поездов и костным каркасом стен. И Рине совсем не хотелось быть частью этого странно-живого организма. Ей хотелось быть частью себя. Или её снов — тех,  в которых пели ангелы, и золотой свет был тёплым и летним. Но в последнее время Рину навещали другие сны, напоминающие о словах «дано», «иначе» и тем самым пугающие её.
     Родители велели Рине стоять и караулить вещи, пока они будут покупать жетоны. Она стояла, и слёзы сами текли из глаз, расчерчивая испуганное лицо. Родители обещали быть с ней, но они обменяли её на эту длинную очередь. Рина размазала солёную воду по лицу и произнесла новое имя: «Несправедливость».