День сегодня был не мой явно—мало того, что я едва успел во все места, куда мне нужно было попасть из-за пробок, так ещё и редкие парковочные места у меня похищали прямо из-под носа. Я мудро решил, что добираться до музея буду своим ходом, а то не попаду туда и к концу рабочего дня Джеффа. Впрочем, решение показалось мне опрометчивым сразу же при входе в метро, когда я с трудом нашёл карту маршрутов. Да, не был я здесь уже очень давно, так что даже самая лучшая память откажет. Наконец я догадался, что висящие далее по коридору плакаты ну никак не могут оказаться картой, а сама она, как часто бывает, находится прямо передо мной. Моя усталость тоже своё сыграла, так что невнимательность я приписал ещё и ей.
Я тщательно просчитал свой маршрут и пошёл искать поезд, что оказалось делом куда более непростым, несмотря на обилие указателей. Сначала я, конечно же, выбрал не тот, который чуть не унёс меня назад вглубь Бруклина, но благо обошлось, и вышел я раньше, чем туда доехал.
В общем когда я наконец добрался до Музея Метрополитен, я был очень злой, и к тому же голодный, что расположение духа тоже не особенно поднимало.
Вечер был тёплый, так что я расположился прямо на ступеньках огромной лестницы музея, как и многие другие, и впился зубами в хот-дог—единственную съедобную вещь, которая попалась мне за все мои гонки сегодняшнего дня. Хот-догу удалось поднять моё настроение. Я даже не стал громко возмущаться, когда пробегавший мимо парень опрокинул мой стакан с кофе, а только скорбно вздохнул и пошёл за стаканом, который к тому времени уже благополучно достиг подножия лестницы, предварительно обильно полив окружающих своим содержимым. Извиняться пришлось уже мне, и я подумал, что лучше пойду от греха подальше внутрь музея, потому что улица сегодня не предвещала мне ну совсем ничего хорошего.
Я решил, что Джеффа остановлюсь ждать у египетских залов—в конце концов именно за них он отвечал. Билета у меня не было, а толкаться за ним в очереди мне тоже не хотелось, так что я ограничился просмотром каменного сокола, взирающего на меня через открытые двери.
Прислонившись плечом к колонне, стараясь не мешать проходящей в залы немногочисленной уже к концу дня публике, я размышлял о том, что же мог приготовить для меня друг. Он как-то сказал, что у него есть ответ на все мои поиски. Своеобразный ответ—предупредил он тогда. Я согласился—разве у меня был выбор? Ни один даже самый отчаянный шанс в моём положении бы не повредил.
В моём положении... Да, иногда мне казалось, будто все знают, что Ричард Грэхам--неудачник, что он всё бегает в поисках сенсаций и сногсшибательной темы для сценария, чтобы показать продюсеру, что как режиссёр он чего-то стоит. Я и бегал—что ещё оставалось? Наша компания бы просто прогорела без финансовых вложений. А за эти самые вложение отвечал мистер Фрайэл, и ему вся наша деятельность давно уже откровенно не нравилась, по той простой причине, что доходов, мягко говоря, не приносила. Мне чётко объяснили, что у меня есть последняя попытка, перед тем как меня и всех, кто со мной связан, выставят на улицу.
Последний шанс... И не слишком большой срок на поиск идеи, которая должна быть не просто коммерческой, но и интересной, не похожей на другие... Я уже почти смирился с мыслью, что ничего у меня не выйдет и в этот раз, хотя огонёк надежды всё ещё теплился где-то глубоко внутри.
Именно в этот момент позвонил мой друг и решил оказать поддержку, хотя откуда у него могло быть то, чего я не мог найти за весь период своей карьеры...
-- Эй Рич, ты к нам экспонатом решил устроиться? – я обернулся на его голос.—Рановато пока новую работу подыскивать.
Интелигентный афро-американец в очках, сдержанно мне улыбающийся, был Джеффри Марфо. Не виделись мы года полтора точно, да и не сказать бы, что часто встречались вообще. Впрочем, это не мешало нам быть верными друзьями. Каждый из нас знал, что в отчаянной ситуации другой сделает всё, чтобы разыскать и вытащить.
Я рассмеялся, и мы обменялись рукопожатиями, а потом Джефф повёл меня через залы в свой кабинет, успевая на ходу оценивать, насколько плохо там или тут поработал реставратор или осветитель.
Марфо—археолог, доктор наук по египтологии. Ему повезло однажды, восемь лет назад, когда он и несколько его друзей нашли какую-то незаконченную гробницу. Но по неизвестным мне причинам, он отказался рассказать больше о своём открытии, чем то, что стало понятным на первый взгляд. Вероятно именно поэтому он сейчас работал в Метрополитене и преподавал антропологию в Колумбийском, вместо того, чтобы продолжать ездить на раскопки, как когда-то. Открытие не принесло известности никому из этих людей, потому что они сами отказались от неё. Раньше мне было интересно почему, но Джефф наотрез отказался объяснять, и я сдался.
Когда мы дошли до кабинета, он захлопнул дверь, быстрым шагом подошёл к столу и начал рыться по ящикам. Я с интересом наблюдал за ним, выжидая, и чувствовал, что интерес во мне всё накаляется. Сейчас я получу в руки то, что, возможно, перевернёт мою жизнь. Но что это будет?..
--А, вот она, родная. Помню же, что утром в стол запер, -- Джефф выпрямился и с видом триумфатора потряс какой-то папкой. – Это, Ричард, изменит твою судьбу.
--«Это»—это что? – изогнув бровь поинтересовался я.
-- Рукопись естественно, -- он фыркнул и бережно отряхнул с папки несуществующие пылинки. – Я её долго хранил, с того самого дня, как она ко мне попала.
-- Давно? – я приблизился к столу.
-- Пару лет назад, -- Джефф неопределённо махнул рукой.
-- А что это за рукопись? Как она к тебе попала? – мне уже не терпелось посмотреть.
-- Это книга, полууничтоженная книга, -- с этими словами он передал мне своё «сокровище».
Я приоткрыл папку и разочарованно закусил губу, поняв, что это и книгой-то назвать нельзя—слишком мало листов там хранилось.
-- Джеффри, это мне не поможет, -- я вздохнул, откладывая чьё-то произведение.
-- Ричард, это не просто пара исписанных листов, -- Марфо наклонился над столом, поймав мой взгляд. Он был совершенно серьёзен, и почему-то я поверил ему, когда он закончил: -- Это то, чего люди ещё не видели.
Впрочем, разве у меня был выбор?..
* * *
«Эта история—не фабула к фильму ужасов. На самом деле мы, её участники, даже не подозревали, что так всё может обернуться. А сама я раньше считала, что в мире когда-то было столько чудес, что к нашему времени они себя просто-напросто исчерпали, и ждать ничего особенного уже не приходится. Но иногда...
Да, любая уверенность рано или поздно разбивается о что-то необъяснимое, а я не могу даже сказать, что была уверена в отсутствии того, что иногда называется волшебством. Наверное, мечтательницей я оставалась всегда...
Сопоставляя теперь обрывочные записки из своего ежедневника и собственные воспоминания, жалею, что не стала записывать раньше, когда всё ещё казалось таким живым. Теперь оно отступило, словно сон, но и осталось со мной ровно настолько, чтобы моя жизнь больше никогда не смогла стать такой, какой она была раньше, такой, какой она является у большинства людей. Наверное, я проклята... или благословлена?
Прости мне эти строки, мой читатель. Пусть лучше для тебя это будет сном, фантазией одной женщины, которой посчастливилось встретить в жизни чудо.
Это просто книга, просто то, что мне захотелось написать—не смотри на это как на нечто большее...
Если только твои стремления не ведут тебя дальше привычного...»
Первый лист рукописи, исписанный красивым женским почерком, почти не был тронут огнём. Я поднёс его к лампе, словно желая убедиться. Начало было многообещающим.
Впереди была вся ночь. Именно за ночь я вознамерился прочитать всё это.
Единственное, чего я не понимал, так это того, почему она решила уничтожить свой роман. Он притягивал—значит, мог притянуть сотни читателей. Приём, который использовался в начале, мы часто используем и в фильмах—привкус настоящего, интрига, как если бы история была основана на реальных событиях. Конечно же она не была! Но заинтересовать таким образом можно.
Я отодвинул чашку с чаем и извлёк титульный лист.
Дженнифэр О’Келли «Живая весть гробницы.»
Так называлась книга. Главы не были пронумерованы, и эта Дженнифэр сожгла большую их часть. Оставшееся Джефф бережно разложил по порядку, поэтому мне не пришлось разбираться, что тут за чем следует. Почти все листы были желтоватыми, некоторые—коричневыми, у некоторых отсутствовали части. Огонь хорошо постарался... Впрочем, что-то осталось, и в этом «чём-то» я расчитывал разглядеть свой сценарий.
«РАСКОПКИ И НАХОДКА.
--Ты по какому разу смотришь эту ерунду, дорогая? – я заглянула в комнату, где моя младшая сестра по десятому разу пересматривала идиотский фильм про восставшую мумию.
--А тебе какая разница, -- огрызнулась она. – У меня таких приключений, как у тебя, нет.
-- Большое приключение в том, чтобы найти кучу черепков, -- отмахнулась я.
Моя профессия всегда вызывала у Энджелы живой интерес. Но обуславливался он не столько интересом к египтологии, сколько тем, что она насмотрелась фильмов ужасов. Впрочем, все мы через это проходили—начиная от фильма с Борисом Карлофф.
Я уставилась в экран, где истошно вопила блондинка, на которую надвигался парень в бинтах. До настоящей мумии ему было далековато, но рычал он убедительно.
-- Слушай, Энджи, объясни мне одну вещь, --я постаралась придать лицу серьёзное выражение. – Вот почему они всегда оживляют жрецов или фараонов?
-- Ну так те же сильнее! – сестра посмотрела на меня так, как будто я спросила, нормально ли, что на небе только одно солнце.
-- Оживили бы лучше земледельца—и проку больше, и страха меньше, -- я фыркнула и закрыла дверь.
Несмотря на кажущийся скептицизм, я её понимала... Мне ведь тоже хотелось приключений. Кто знает, может в тайне я тоже хотела кого-то оживить?.. Впрочем, с меня хватило бы просто того, чтобы найти гробницу—вот уже который сезон мне не везло. Ну не совсем прям не везло, конечно, но хотелось всё же найти что-нибудь посущественнее, чем золотые браслеты царевны Арит-Мут или учётные записи придворного писца Уэнткау. Промолчу о горах бусин и обломков горшков, и кучи тому подобного исторического мусора, который во множестве находят археологи. Да, эта работа совсем не такая романтическая, какой кажется на экранах телевизоров или на страницах книг. И далеко не все приходят однажды к запертым дверям, на которых написано «Не влезай-- убьёт», в пафосных древних формулировках.
Но я всё равно люблю свою работу, люблю до последнего скорпиона, лезущего в палатку. А если без смеха—мои руки и правда дрожат каждый раз, как в первый, когда я прикасаюсь к предметам Кемет. Их память словно ждёт своего часа, когда кто-то захочет прислушаться к ней. Словно стоит лишь протянуть руку, и она хлынет на тебя нескончаемым водопадом...
Но нет. Предметы молчат, словно простые осколки нашего времени, и некому ответить на самые потаённые вопросы...
А их у меня накопилось немало...
Современный Египет—место не самое роскошное. Но если Каир ещё гостеприимен и привычен, то такие города, как Луксор, лучше посещать с закрытыми глазами. И заткнутым носом заодно.
Я вышла из микро-автобуса, на котором мы добирались из Каира, и сразу же наступила в навозную лужу, безнадёжно испортив босоножки.
«Замечательное начало!»-- не удержалась я от комментария, и заодно охладила взглядом фыркнувшего нашего провожатого.
Вслед за мной вылез руководитель нашей экспедиции, но то ли он смотрел в другую сторону, пока выходила я, то ли я предупредила его поздно, но наступил он туда же, и в выражениях был уже не столь сдержан. В следующий момент он встретился со мной взглядом и смущённо улыбнулся.
-- Извините, -- пробормотал он.
-- Да ничего—Ваши чувства мне понятны,-- кивнула я ободряюще и пошла руководить выгрузкой чемоданов с вещами и инструментами на корабль, который и должен был доставить всех нас к месту назначения.
Вскоре мы уже отплывали, и я подошла к самому борту—любимому своему месту—с которого могла созерцать пейзажи. Любимым был конечно не грязный город, оставшийся за нами, а западный берег, скрытый зарослями у воды, за которыми открывались пустынные холмы Долины Царей и других фиванских некрополисов.
Порыв ветра, едва не сорвавший мою шляпку, впрочем почти унёс мою усталость. По крайней мере он отвлёк меня, заставил взглянуть на любимые мои земли так, как я смотрела на них обычно—сквозь знание о волшебном прошлом Египта. Ещё один сезон раскопок, в котором мне посчастливилось участвовать, только начинался, и—кто знает?—может быть именно он принесёт мне осуществление моих самых тайных желаний.
-- Джен, это ты?—знакомый голос и акцент. Не веря себе я обернулась.
-- Шонталь!
Я обняла француженку, мою подругу, с которой мы давно уже работали вместе. Но кто знал, что она будет здесь вместе со мной!
-- Я приехать раньше чуть, -- объяснила она. – Но мистер Кэллаган, объясняя, что он быть наш... руководитель?.. говорил, что моя коллега—О’Келли, -- она широко улыбнулась. – Ты.
-- А мне вот он не сказал о докторе ЛеКлёр почему-то, -- я виновато пожала плечами, и мы рассмеялись.
-- Я тебе ещё кое-где скажу, -- заговорщическим шёпотом заявила она, и поспешно исправилась:-- Кое-что то есть.
-- Что?
-- Остальные приехать вечером, -- она хихикнула над моим замешательством.
А потом я поняла—остальными могли оказаться только те, с кем Шонталь и меня связывали работа, а так же удивительная схожесть устремлений.
Да, эта экспедиция и правда обещала быть необычной—неспроста ведь мы все собрались тут. По крайней мере весёлый сезон обеспечен—держись, мистер Кэллаган.
Одной из задач нашей экспедиции была реставрация храма в стороне от города и даже от Долины Царей. Это мягко сказано, реставрация... На самом деле предстоял едва ли не сбор его по частям...»
Здесь текст обрывался. Далее, наверное, должно было следовать детальное описание раскопок—по крайней мере это следовало по названию главы. Но вся научная часть, которая могла дать зацепку, была уничтожена, и в руках у меня был только следующий лист с последним абзацем главы и началом следующей.
«Я взглянула на ночное небо, единственного свидетеля моего восторга. Сегодня ночь казалась мне особенно прекрасной—звёзды ещё более необыкновенные, яркие и крупные, и дымка ещё более фиолетовая, и ветер ещё более ласкающий. Впрочем, я просто смотрела через призму собственной готовой осуществиться мечты.
ОТКРЫТИЕ.
Я не верила происходящему, всё ещё не верила даже теперь, когда мы шли к найденной мною замурованной двери. Да, фиванские некрополисы многое в себе таят, за всё существование человечества не разобраться... Но как могло повезти именно мне, всего-навсего безумной мечтательнце с примесью цинизма и здравого рассудка? Мои аналитические способности мне отказали в последнее время начисто, остались одни эмоции, и что-то подсказывало, что это и есть ключ ко всему.
--Джен, далеко ещё? – Крэйг обернулся ко мне, чуть отставшей, и свет его фонаря словно ледяная вода окатил меня, возвращая к настоящему.
--Нет, мы почти на месте, --медленно проговорила я, делая несколько быстрых шагов вперёд.
Место находилось в некоторой отдалённости от того, где наша экспедиция проводила раскопки, но главное—было совершенно неприметным. Я и набрела-то на него исключительно в силу собственного знаменитого любопытства. Тогда, разгребая камни в одиночку в чем-то привлёкшем моё внимание выступе, я не ожидала увидеть осколок крылатого скарабея и все признаки того, что там есть проход...
Рассказала я только троим, тем, кто способен был видеть в Египте больше, чем выгоду, уважать и смотреть вглубь. Нас было мало—Крэйг, Джеффри, Шонталь и я. Шонталь осталась в лагере, со спец-заданием заговаривать зубы остальным. Мы же решили проверить, что находилось за этой свалкой и нагромождением камней.
Мы стали друзьями, работали вместе не первый сезон. Свели нас, пожалуй, общие устремления и необычная точка зрения. И поэтому я доверяла этим людям—они могли понять, почему с детства я точно знала, что найди я нетронутю гробницу, я бы не рассказала о ней людям, ведь они осквернили бы чудо в погоне за выгодой...
--А вот и оно, -- улыбнулась я, широким жестом обводя кучи мусора и груду камней у одного из скалистых холмов.
Усмешка Крэйга отдавала непередаваемым сарказмом:
--Джефф, берём кисточки-лопатки и начинаем бережно стряхивать с камушков всё это хозяйство—к концу сезона как раз разберёмся... Зато незаметно, --закончил он, подняв палец.
Я возвела глаза к небу, со вздохом покачав головой.
Джефф молча прислонил к чему-то лом и протёр очки—серьёзности ему не занимать.
--Если без смеха—разгребать тут не меньше, чем Картеру тогда, --заметил он наконец.
-- Но ведь нам и не нужно вести там раскопки—мы просто исследуем! – возразила я и закончила твёрдо: -- Сами.
Они переглянулись, а потом без слов начали разгребать мусор.
Мы решили создать своего рода лазейку, которую без особых сложностей потом можно было бы замаскировать.
Но даже на это времени у нас ушло приличн, тем более что мы понимали, как это опасно, хотя бы потому, что импровизированный туннель может запросто обвалиться, и тогда кто-то из нас окажется погребённым под камнями. Впрочем, любовь к авантюрам и интерес были сильнее...
Радостный возглас Крэйга откуда-то из недр свалки заставил нас с Джеффом, наслаждавшихся короткой передышкой, вздрогнуть. Через минуту появился он сам—довольно резво выполз из прохода, перепачканный, точно чёрт, но безумно счастливый.
--Нашёл! Я нашёл!-задыхаясь от усталости и счастья проговорил он.
-- Тихо. Отдышись—потом скажешь, -- заявил Джефф, предупреждая моё нетерпение и желание Крэйга скорее поделиться.—Так что ты там нашёл?
-- Мне путь преграждали только один камень и ещё несколько обломков, --жизнерадостно ответил он. – А мы-то думали, что там ещё копать и копать! Я задел плечом камни, и один из них... – он обвёл нас загадочным взглядом.
-- Ну?!—я чуть не прыгала на месте.
--... Один из них провалился, упал куда-то вниз, как я понял по звуку, -- он улыбнулся не без доли самодовольства. – За камнями начиналось пустое пространство, резкий спуск... Я столкнул большой камень, и конец тунеля чуть обсыпался.
--Ты что?! – у меня непроизвольно открылся рот. – Да ты погибнуть мог!
-- Или в лучшем случае перекрыл бы проход так, что относительно безопасно добраться до того, что там скрыто, уже б не удалось, --пространно закончил Джеффри.
Крэйг посмотрел на нас как на врагов, не без обиды поджав губы, но потом очевидно природная жизнерадостность взяла верх:
-- Эй! Но там же всё в порядке! – он рассмеялся. – Пойдёмте!
-- Кому-то нужно остаться, -- заявил Джефф, и мы с Крэйгом как-то сникли. Но потом он добавил: -- Я останусь, на случай если вас там засыпет, не дай Бог... Потом, в другой день посмотрю, а вы покараулите, -- он улабнулся.
Я взглянула на него с благодарностью, а Крэйг хлопнул по плечу и пополз в чёрное нутро прохода.
Пробирались мы в отдалении друг от друга, в целях безопасности. Я стиснула в зубах фонарь, задыхаясь от страшной духоты, некоторой жутковатости и предвкушения. Вся конструкция доверия не вызывала, но желание открытий, сжигающий интерес были сильнее страха. Такое бывает раз в жизни, и то не в каждой! Я мечтала об этом. Нет, не об известности, которую например принесло Картеру его открытие, но о самом открытии, о том, как войду в то место, последними посетителями которого были египтяне, уроженцы таинственной Кемет...
Дышать стало полегче, хотя пространству внутри было далеко до ночной свежести. Это значило, что я уже в конце пути.
Я переместила фонарь в руку и посветила вперёд—да, так и есть. Проход обрывался там. И Крэйг уже ждал меня внизу.
Через мгновение я услышала его приглушённый голос:
-- Давай, Джен. Я помогу тебе спуститься.
Честно говоря, я слабо представляла, как нырну рыбкой в руки своему другу из нашего тунеля. Впрочем, «нырять» пришлось не очень глубоко, да и каменная насыпь существенно облегчала дело.
Итак, мы стояли в камере, куда проникал воздух. Высота её до прохода была больше человеческого роста, но ненамного, а потолок начинался ещё выше. Очевидно, это был покой подготовки или что-то в этом роде. Но как он остался нетронутым и почти незасыпанням... Это было загадкой.
Крэйг коснулся моего плеча и кивнул куда-то за меня. Обернувшись, я посветила туда фонарём и едва не вскрикнула.
Замурованные двери вели, несомненно, в гробницу. Печати на них впрочем были весьма странные. Найденный мною осколок крылатого скарабея относился, вероятно, к другой двери—здесь всё было цело, нетронуто.
Необычность же печатей была в том, что изображался на них шакал, возлежавший на саркофаге... Анубис... нет ничего странного в его причастности к погребению—бог бальзамирования как-никак. Но чтобы на печатях! Никто ещё не встречал подобного. А впрочем—так ли много из всех загадок Кемет было встречено нами, людьми?
Но ещё больше удивления вызывала надпись на дверях, совершенно не подходящая к гробнице. Причём точный перевод её было неясен тоже.
-- «Здесь покоится свободный выбор...» -- начала я. – Ерунда какая-то.
-- Попробуй «покоится по свободному выбору», --с улыбкой предложил Крэйг.
-- Но там же написано, --возразила я.
-- А ты вспомни—сама ведь говорила, что буквально, слово в слово, язык Кмет не переводится.
-- Хм.. да... Ты прав. Спасибо.
Он подошёл ближе и попытался прочесть имя.
-- Странно оно написано как-то... Вот два знака—Ка и Нефер... Ага, друг-то наш именно друг, а не подруга, -- Крэйг усмехнулся, а я не удержалась и фыркнула.
-- Погоди. Тут ещё есть слово «Избранный». Смотри—«Сетеп», --я направила фонарь на иероглифы Рена.
--Ну и кто он у нас—«Прекрасное избранное Ка», «Избранное Ка Прекрасного» или ещё кто?
-- Нда, знаки-то подобрались такие, что не поймёшь с какого конца читать, --я расстроенно вздохнула, а потом бодро добавила: -- Зато мы точно знаем, что он был жрецом Анубиса!
-- Это ты с чего взяла? – в замешательстве переспросил Крэйг.
--Так вот написано же, рядом с именем, --я кивнула на верхнюю строчку надписи, а потом тихо проговорила: --Смысл интересный...
-- Дальше ещё интереснее, -- усмехнулся он.—Читай... «покоится по свободному выбору» этот самый Избранный, «пока ветер иного выбора не распахнёт двери Дома его Ка.»
-- Или «иной свободной воли», --заметила я, а потом тряхнула головой, сбрасывая странное сковавшее меня оцепенение. Это место оказывало странное воздействие, заставляло мысль унестись прочь, и пробуждало самые необычные ощущения. В какой-то миг мне показалось, что запреты сейчас рухнут, и все мои чувства, непознанные пока, хлынут как вода через прорванную плотину, заполнят меня и пронесутся дальше... Я попробовала осмыслить это... и мне стало жутко. Да, это исходило от ума, а не от сердца, но прервало волшебство странных мгновений.
Я опустила голову и увидела, что моя рука коснулась одной из печатей на дверях, шакала из чёрной смолы.
Я обернулась к Крэйгу, и одновременно мы выпалили:
--Вскрываем?
Рассмеявшись совпадению, мы подошли к дверям вплотную и принялись снимать печати. И хотя велик был интерес, мы старались быть осторожными. К сожалению несмотря на это, в целостности удалось сохранить только одну печать—остальные раскололись, и обе почему-то надвое.
Двери раскрылись почти сразу, хотя, конечно, пришлось по ним пару раз как следует стукнуть.
Из камеры чем-то ощутимо пахнуло, и я вспомнила версии о том, почему те, кто вскрывают гробницы, погибают—от микроорганизмов и токсичных веществ до мести разгневанного Ка. Хотя мне казалось, что эти теории друг другу не противоречат—Обитатель гробницы может ответить и на вполне материальном уровне.
Я натянуто рассмеялась:
--Эх, Крэйг, всё прямо как в фильме ужасов... Сейчас ещё выскочит кто-нибудь.
-- Куда он выскочит из трёх гробов, -- махнул он на меня рукой.
Мы вошли... и удивлению нашему не было предела.
-- Ты только посмотри, -- протянула я, водя фонарём по погребальной комнате.
-- Да и гроба не три, -- усмехнулся мой друг. – Легче выскакивать будет.
-- Дану тебя, -- я хлопнула его по плечу и направила луч на саркофаг.
Красивый антропоморфный гроб стоял на гранитном саркофаге, а не внутри его! Четыре канопа были расставлены рядом, и там же лежал нож, кажется бронзовый. Словно для ритуала приготовлено—мелькнула жутковатая ассоциация. Ощущение усугубляли и светильники у стен, потому что это был вообще нонсенс—мёртвому, даже если он египтянин, огонь ни к чему.
Обернувшись, я поняла, что ещё не так—у дверей в стенах были высечены две колонны, и пара светильников располагалась там.
Но только мой ум собрался заставить меня ужаснуться, как все подобные мысли были отсечены глубоким восхищением, а ещё—тем, что нахлынуло на меня, когда я вошла в это удивительное местно. Чувства переполняли меня, уносили. Как заворожённая, я стояла, не в силах пошевелиться и даже вздохнуть.
Гробница—а назвать её так я уже могла уже с трудом—была незакончена. Это моё решение основывалось на том, что на стенах почти не было фресок и надписей—только три изображения.
Первое, на правой стене—мужчина, жрец, вытянул руку, и его пальцы касаются пальцев так же вытянувшей руку женщины. Они словно стремились друг к другу, но в то же время пытались отстраниться. Под аркой их ладоней выл чёрный волк, или шакал, спиной к мужчине, точно ища в том поддержке, и мордой к женщине, как к опасности.
В центре, напротив входа – Сох, мумия, покоящаяся ногами к колоннам, в которых я узнала колонны входа. Это изображение было почти классическим, если исключить то, что Ба—символический образ души—сидело на груди умершего сложив крылья и опустив голову так, что не будь тело завёрнуто, они встречались бы взглядами. Сидящая же у саркофага женщина—точнее её силуэт, потому что лицо было то ли размыто-тёмным, то ли незаконченным—протягивала руку к ножу, и стенающей её назвать было нельзя. Атрибутика её была почти такой же, как у первой.
Ну и третья фреска, на левой стене, была ближе всего к классической—жрец шёл на Суд Осириса, символически поддерживаемый своей женщиной, той, что была на первом изображении. Между троном и мужчиной стоял Анубис, но он не взвешивал сердце, а словно уже приветствовал. Я готова была поклясться, что шакалоголовый бог улыбался! Улыбались и жрец, идущий ему навстречу уверенно вскинув голову, и женщина, обнимающая его за плечо.
Я подошла к первой фреске, вглядываясь в очень красивое лицо обитателя гробницы. Да, мне не показалось—его глаза и правда были зелёными, пронзительно зелёными.
Тут Крэйг наконец подал голос:
-- Гробница вроде бы незакончена, -- в замешательстве произнёс он. – Но здесь всё так...
-- Гармонично, -- с улыбкой закончила я.
-- Да! – он радостно кивнул. – Джен, тут и артефактов практически нет. Ни одной статуи, кроме вот того Анубиса, -- он указал на небольшую деревянную скульптуру у стены напротив входа.
Догадка прорезала мой разум.
-- Крэйг... По-моему это ларец, -- медленно проговорила я и так же медленно приблизилась к статуе. Потом я обернулась к другу. – Давай поднимем шакала. Только осторожно—чтобы он не сломался.
Он кивнул, и мы опустились на колени у ларца, взявшись за «крышку» с разных сторон.
--Анубис-то архаичный такой, --усмехнулся Крэйг. – Значит всё это место либо Древнего, либо Среднего Царства.
-- Среднего скорее, -- пыхтя ответила я, глядя в кварцевые глаза тёмного бога, который мне загадочно улыбался.
Крышку мы сняли, и аккуратно уложили шакала на бок, чтобы не сломать хвост.
Внутри оказались бережно сложенные ткани и два парных браслета из странного чернёного металла.
Я отодвинула браслет и начала доставать ткани.
-- Одежда, -- проконстатировал Крэйг, а потом взял одно из украшений, поднося к лицу. – Никогда не видел ничего подобного... Изучим?
-- Бери, -- кивнула я, оглядывая белое опоясание и приступая к извлечению подобия накидки, тёмной, почти чёрной. – Но потом мы должны всё вернуть сюда. И главное чтобы никто не заподозрил.
-- И ничего больше нет, -- вздохнул он.
Тут моя рука на что-то наткнулась. Я схватила фонарь и посветила внутрь ларца. В углу его была небольшая шкатулка.
Я улыбнулась Крэйгу и открыла её, в то время как он освещал поле нашей деятельности.
Содержимым оказались несколько золотых ожерелий, два кольца—мужское серебряное и изящное фаянсовое, явно принадлежавшее женщине—а так же завёрнутые в льняную ткань скарабеи из разных полудрагоценных камней. Их тут было несколько десятков, и все с разными знаками на нижней стороне.
Фаянсовое кольцо очаровывало меня, звало. Оно словно само наделось на мою левую руку, и тотчас же внутри разлилось приятное тепло, и меня объяла какая-то эйфория. Я ощутила, что губы невольно раздвинулись в улыбке.
-- Ага. Твоё значит, -- неопределённо заметил Крэйг, понимающе кивая.
-- Что? – не поняла я.
-- Кольцо, --рассмеялся он и встал. – Ну что, пойдём к Джеффу?
-- Подожди, -- я медленно поднялась, пребывая в очень странном состоянии. Мыслей почти не было, а чувствовала я себя непривычно, точнее—себя я не чувствовала вообще. Это место похитило меня, слило мою волю с чьей-то ещё.
Жестом я подозвала Крэйга к саркофагу и так же безмолвно велела помочь мне открыть его.
Крышка подалась удивительно легко, и вскоре нам уже открылось содержимое красивого расписанного гроба—завёрнутое в льняные ткани тело.
Мы бережно положили крышку на плиты пола, и я метнулась к саркофагу. На миг я прикрыла глаза, и—готова поклясться!—мне показалось, что передо мной живой человек! Впрочем, длилось это ровно мгновение, но мне снова стало страшно.
Моя рука потянулась к бронзовому ножу и, схватив его, устремилась к мумии.
-- Дженнифер! – воскликнул Крэйг.—Что ты делаешь?!
-- Я хочу увидеть его лицо, -- в совершеннейшем спокойствии ответила я.
Да, мне хотелось увидеть его, и я ощущала такую необходимость вскрыть покровы на его теле, словно думала, что это освободит его...
Нож прошёл сквозь затвердевшие от времени ткани как сквозь масло. Я раздвинула верхние покровы, и наконец нащупала скрещенные руки жреца. Тёплые руки, живые... Лицо его было очень красивым, с высокими скулами, прямым носом, бровями почти без излома и чётким рисунком губ. Я не удержалась и нежно провела кончиком пальца по его смуглой щеке. В тот момент я поняла, как должно звучать его имя.
-- Сетеп-Ка-Нефер, --вслух произнесла я.
-- Что?
Я обернулась к Крэйгу, который смотрел на меня в необычайном удивлении.
-- Его имя—Сетеп-Ка-Нефер, --с улыбкой повторила я. Звуки древнего Рена перекатывались как россыпи драгоценных камней, и мне хотелось произносить его вновь и вновь.
-- Никогде не думал, что при виде мумии ты будешь так нежно улыбаться, -- он попытался улыбнуться тоже.
-- Мумии? Но ведь... –я повернула голову к саркофагу и, вскрикнув от отвращения, одёрнула руку.
Всё, что я видела и ощущала до, оказалось просто наваждением—моя ладонь на самом деле покоилась на иссушенных временем почерневших кистях мумии. Да и показавшееся мне красивым лицо было лицом мертвеца.
Меня всё ещё передёргивало, когда я старательно вытирала руки о джинсы.
Крэйг подошёл ко мне и обнял за плечи:
-- Ты видела что-то другое?
Я махнула рукой:
-- Наверное тени сыграли со мной злую шутку. Я видела просто спящего живого мужчину.
-- Но ведь ты касалась тела.
--Когда видишь одно—подсознательно чувствуешь его же, -- я попыталась беззаботно рассмеяться, но получилось это у меня похоже не очень.
Крэйг только покачал головой и тихо проговорил:
--Пойдём отсюда.
В ту ночь я не говорила ни с кем—мой спутник милосердно взял на себя роль рассказчика для Джеффри и Шонталь, когда мы вернулись в лагерь.
Я только разглядывала собственные руки, которые больше словно не принадлежали мне, и не могла поверить..
-- Тени сыграли злую шутку, -- повторяла я, а потом коснулась кольца. – Или нет...
СЕТЕП-КА-НЕФЕР.
Пробуждение было ужасным. Ночь копания на свалке не прошла без последствий, и когда я начала подниматься, то поняла, что тело просто отказывается двигаться. Впрочем, наверняка это было не у одной меня...
Не у одной... Я сразу же вспомнила о гробнице, о жреце Анубиса, о наваждениях, и ощутила такое возбуждение, которое было наверное только тогда, когда меня пригласили в самую первую мою экспедицию.
Всем своим существом я чувствовала, что мы стоим на пороге того, о чём не подозреваем даже в самых смелых мечтах.
Впрочем, нужно было всё равно перестать мечтать и погрузиться в дела экспедиции, а то мистер Кэллаган бы явно заподозрил у меня странную потерю энтузиазма.
Выйдя из палатки, я с досадой обнаружила, что ко всему прочему ещё и проспала, поэтому поспешила к умывальнику, надеясь, что меня не застукают на месте преступления.
Вода была отвратительно тёплой, как всегда у нас тут, но всё же смогла унести остатки сна. Почувствовав себя более свежей, я направилась к храму, делая вид, что я уже давно вся в работе, и гадая, кого же встречу первым.
-- Джен, как спалось?
Насмешливую манеру Крэйга я узнаю что называется «с первого фырка».
Обернувшись, я укоризненно взглянула на него:
-- Проснулся раньше—имей снисхождение к более несчастным собратьям.
Он рассмеялся и обнял меня за плечи, проводя к месту нашей работы.
--Я между прочим почти до утра просидел, перессказывая Джеффу и Шонталь наши исследования. Ночью пойдём туда же...
- Все вчетвером? А лагерь как же?
-- Вот этот вопрос остаётся открытым... Друзья-то наши должны увидеть. Наверное мне стоит остаться—всё равно шеф хотел видеть, -- Крэйг шутливо козырнул.
-- Опять для меня исключение делается? – я вздохнула, не скрывая впрочем своей благодарности. Да и потом, я знала о его чувствах ко мне, хотя и никогда бы не пришло мне в голову воспользоваться этим.
Мой друг улыбнулся, ласково взглянув на меня, и тихо произнёс:
-- Я просто знаю, как это важно для тебя. Важнее чем для кого-либо ещё.
Признаюсь, тогда я не поняла смысла его слов, и не могла понять до самого вечера. Мои мысли вообще уносили меня прочь от настоящего совершенно, и теперь, когда я очищала храмовые рельефы с сохранившейся на них краской, перед моими глазами были фрески гробницы, пронзительно-зелёные глаза жреца, улыбающийся тёмный Анубис... Я чувствовала, что вся история изменит каким-то образом мою жизнь, хотя и не знала, каким.
И уж тем более я не могла представить того, что приключится со мной этой ночью...»
Я вздрогнул, когда текст снова оборвался, и поймал себя на мысли, что когда читаю, настолько глубоко погружаюсь в события, как если бы был их частью, или хотя бы смотрел фильм...
Фильм...
Джефф был прав, Джефф, который оказывается просто поделился со мной историей из собственной жизни. Теперь я мог узнать, что произошло тогда... если только мисс О’Келли не уничтожила основного.
А ещё я вдруг понял, что она мне нравится, что её способ мыслить и чувствовать чем-то очень похож на мой собственный. Впервые в жизни я, хоть и косвенно, но познакомился с таким человеком...
Я бережно провёл кончиком пальца по строкам, словно надеясь поймать её след в них. А он там был—здесь были все её ощущения и переживания. Я начал верить в то, что это действительно происходило, что это не просто книга...
«... и Шонталь, врач нашей группы, появилась из прохода. На ней не было ни следа усталости, только совершеннейшее счастье, когда она кинулась перессказывать мне свои впечатления.
Потом вылез из тунеля и Джефф. Но он оставил мысли при себе, как всегда, и только по мечтательности его взгляда я поняла, как сильно его может затрагивать происходящее.
--Смотрю, вы хорошо поработать с Крэйгом, -- усмехнулась Шонталь, завершая свой бурный перемежающийся французской речью монолог. – Мумия вскрыта.
Сетеп-Ка-Нефер...
-- Я бы хотела спуститься туда снова, -- проговорила я, делая несколько шагов к проходу.
Джефф коснулся моего плеча:
-- Будь осторожна. Тунель чуть осыпался. Я боюсь, что скоро туда вообще едва ли можно будет пробраться.
Я улыбнулась:
-- Ну пока-то можно. Спасибо.
-- Мне пойти с тобой?
-- Как хочешь, -- я пожала плечами, понимая, что хочу побыть там в одиночестве.—Наверное лучше не оставлять Шонталь одну в такое время в таком месте.
Словно в подтверждение моих слов где-то вдалеке завыл волк, или шакал—не редкое здесь явление, но в этот момент показавшееся знамением. Я замерла на долю мгновения, а потом махнула рукой сама себе и поползла в проход, держа фонарь в зубах.
Джефф был прав—тунель уже еле держался. Пару раз на меня свалилось несколько камешкев. Всё бы ничего, да творение наших строительных талантов и держалось небось как раз на этих мелких камешках.
Я вздохнула не без облегчения, когда поднялась наконец на ноги, предварительно чуть ли не скатившись кубарем к дверям гробницы. Лучик моего фонаря блуждал по погребальному покою, и света его было так мало, что вся комната казалась поистине бесконечной. Наверное это может испугать—в фильмах ужасах всегда с этого начинается действо. Для полного сходства только нагнетающей обстановку музыки на заднем плане не хватало. Впрочем, я не ощущала страха—скорее небывалое желание соприкоснуться вновь с теми чувствами, которые постигли меня здесь вчера.
И они не приминули появиться, как только я переступила порог гробницы. Медленно я прошла мимо открытого саркофага к центральной фреске, вглядываясь в лицо женщины. То ли это игра теней опять на меня подействовала, то ли просто недоработанность изображения сказывалась, но мне показалось, что мы с ней похожи. Абсурдно звучит, особенно если учесть пропорции и неординарный метод египетских мастеров изображать человеческие лицо и тело. Я усмехнулась, подумав, что сходство наше усугубляется тем, что именно я разрезала бронзовым ножом покровы на мумии.
Покачав головой, я отвернулась к другой фреске. При странном освещении глаза жреца переливались, как изумруд, цветом которого они обладали, и вообще взгляд производил впечатление живого. Наверное я бы ни капли не удивилась тогда, начни вдруг изображения двигаться. Впрочем, к счастью для здоровья моей психики, этого не произошло.
Но тут приключилось то, что почему-то всегда имеет обыкновение происходить невовремя—у меня начал гаснуть фонарь, потому что сели батарейки, которые я не могла сподобиться заменить вот уже пару последних дней. Я поспешила к выходу, надеясь, что успею выбраться не в кромешной тьме.
Вскарабкавшись по камням к проходу, я поспешно поползла по тунелю. Я приближалась к середине, когда оказалось, что мои несчастья на этом не закончились. Вся конструкция начала осыпаться, угрожая рухнуть и сделать это место не только гробницей жреца Анубиса, но и моей собственной. Сделав несколько отчаянных попыток пробраться к выходу, я поняла, что единственный шанс для меня остаться вживых, это что есть мочи рвануть назад, до того, как всё осыпется.
Ползти назад вообще странное занятие, а ползти назад быстро граничит с безумием. Наверное я жутко смешно смотрелась со стороны, но мне тогда было не до веселья. Воистину, экстремальные ситуации наделяют человека феноменальными возможностями. Я двигалась прямо таки с торпедной скоростью, и единственной моей мыслью было: «Господи, умирать на пороге подобного открытия так обидно и глупо!»
Наверное, Господи думал так же, потому что выбраться мне удалось. Я выпала из тунеля и откатилась, ведь в тот самый момент проход осыпался... и замуровал меня в гробнице. Отлетевший в угол фонарь пару раз моргнул и погас, эффектно подытожив разыгравшуюся мою трагедию.
Я расстроенно чертыхнулась и ещё довольно долго весьма нелестно отзывалась о своих умственных способностях, ходя взад-вперёд, пока не споткнулась обо что-то, растянувшись во весь рост. Полежав так с минутку, я решила, что руганью делу не поможешь... А вот чем поможешь, я решить не могла.
Нужен был свет. Перспектива остаться в этом месте в полной темноте мне вовсе не улыбалась.
Порывшись в карманах, я наткнулась на зажигалку. Ага, а кто говорит, что курить вредная привычка! Весьма благоприятна для таких вот ситуаций вроде пребывания в египетской гробнице без единого шанса выйти...
Поджечь можно было две вещи—мумию или порошок в светильниках. С первым мне экспериментировать не хотелось, как бы хорошо это ни горело. Второе же вызывало явные сомнения. Наверное, за всю историю никому в голову не пришла идея заставить древние светильники гореть с помощью зажигалки. Ну выбора у меня особого не было, поэтому я подошла к первой чаше и попыталась определить на ощупь состав в ней. Определению он не поддавался совершенно, поэтому я оставила эту затею и, щёлкнув зажигалкой, поднесла к светильнику огонёк.
Ох и здорово же это дело полыхнуло сначала, так здорово, что у меня с перепугу пронеслась мысль, что это может оказаться прототипом пороха. Впрочем, через мгновение огонь горел ровно и мягко. Мне это понравилось, и я зажгла второй. Не очень мудро, говорят—огонь сжигает кислород. Впрочем, откуда-то воздух сюда всё же проникал, хотя и не в слишком щедрых количествах.
Оглядев комнату и порадовавшись её новому облику, я села у стены, пытаясь настроиться на идеи своего освобождения. Но идеи эти никак не хотели меня посещать, и размышляла я о том, что же подсыпали древние в чаши, что оно возгоралось до сих пор.
А потом чувство юмора меня оставило, и я начала думать, как же всё-таки несправедливо, что мне не дано было раскрыть тайну до конца...
С тоской взглянув на соседа по гробнице, возлежавшего неподалёку, я проговорила вслух, горько усмехнувшись:
-- Да, суждено нам видно теперь вместе ждать, когда же ветер иного выбора раскроет эти двери.
Я поднялась, приблизилась к саркофагу, смотря на искажённые временем черты когда-то несомненно красивого лица, словно бедная мумия могла подать мне идею спасения.
-- Что же за тайну ты не позволил мне разгадать, Сетеп-Ка-Нефер, -- медленно произнесла я.
Воздействие древнего Рена по-прежнему было совершенно волшебным, успокаивало, заставляло произносить снова и снова. Я подумала, как бы это могло звучать на языке Кемет, и сама не зная зачем начала упражняться в произношении, даже не представляя, как было бы правильно... Наверное, по теории вероятности, мне удалось имитировать верно хоть один раз. Вот только я не успела понять какой, потому что совершенно случайно посмотрела на мумию, и увиденное не только оборвало меня на полуслове, но и вообще начисто лишило способности говорить.
Руки жреца, скрещенные на груди, дрогнули, сначала едва заметно. Я попыталась успокоить себя тем, что мне могло показаться, несмотря на яркость света, но когда он шевельнулся ещё раз, движение было более уверенным—он расцепил пальцы.
Я испустила какой-то нечеловеческий вопль и попятилась, как только снова обрела власть над телом, а потом в несколько скачков оказалась в комнате приготовлений, вжавшись в каменную насыпь. Ужас парализовал меня, не оставил ни единой мысли. Аналитические способности исчерпали себя, потому что то, что я видела, не поддавалось восприятию здравого рассудка вообще. Потом я от всей души пожелала, чтобы меня не было в этом месте в этот момент, и попыталась вспомнить все молитвы, какие только встречались мне в жизни.
Мертвец развёл руки, и сделал что-то такое, от чего не только верхние погребальные ткани с треском лопнули, но и саркофаг раскололся как скорлупка. Канопы при этом упали, и их содержимое рассыпалось по полу.
Жрец медленно сел, невидящим взглядом окинув своё обиталище. Впечатление было ужасным, потому что в глазницах не было алебастровой имитации глаз, как иногда делалось.
Потом он так же неторопливо спустился с гранитного саркофага, кажется попытался собрать содержимое канопов, а потом распрямился, остановившись прямо напротив меня, хотя и в некотором отдалении. Я знала, что он чувствует моё присутствие, что каким-то образом видит меня. На смену ужасу пришло небывалое спокойствие, которое я в тот момент окрестила безразличием. Я не боялась его—наверное потому, что сил воспринять всё происходящее уже просто не было. Я стояла, не сводя с него глаз, и ждала, что будет дальше. И он словно ждал чего-то тоже, а потом двинулся в мою сторону.
Я зажмурилась, предпочитая не видеть, как на меня надвигается тёмный силуэт в остатках погребальных тканей. Пронеслась глупая мысль: «Интересно, как чувствовала себя та блондинка в фильме, встретившись с героем Бориса Карлофф...»
Неожиданная вспышка света заставила меня открыть глаза и, щурясь от яркости, всматриваться в дверной проём.
Жрец стоял между колоннами на одном колене—я видела только его силуэт в этом голубоватом свете, объявшем всё. Невероятно, но вся гробница словно горела, и даже светильники у стен вспыхнули.
Длилось это недолго, хотя мне в тот момент показалось, что прошли годы. Погас странный свет так же резко, как возник, и я невольно отвернулась, а когда посмотрела туда снова, то едва удержалась от возгласа, прижав пальцы к губам.
Чёрная фигура, черт которой я не могла различить, смотря против света, поднялась, сделала шаг назад, и ткани упали к её ногам. Теперь огонь светильников позволял мне видеть его, и я не верила глазам, смотря на совершенное тело живого мужчины.
Его губы разомкнулись, когда он глубоко вздохнул, а потом он поднял голову и открыл глаза, глядя на меня... Сквозь меня...
Пронзительно изумрудные, они казались мне светящимися. Этот взгляд пронизывал меня, но и обливал какой-то всемирной любовью. Жрец знал меня, знал каждый уголок моего сознания, даже те части, что были скрыты от меня самой.
Сказать, что он был потрясающе красивым человеком, значит не сказать ничего. Тем более что человеком его обозначить у меня, честно говоря, язык не поворачивался.
Под его взглядом я начала медленно сползать на пол, а он странно улыбнулся и прошёл к ящику в виде Анубиса. Там он невозмутимо начал облачаться в свои опоясание и чёрную накидку. Скарабеев и ожерелья он спрятал где-то в одеждах, а потом надел серебряное кольцо и чернёный браслет. Немного удивлённо он провёл ладонью над ларцом, очевидно задаваясь вопросом о местоположении второго браслета, который находился у Крэйга.
Наконец он снова направился ко мне, произнося набор каких-то фраз с удивительной мелодичностью. И в тот момент я поняла две вещи: во-первых, что правильно произнесла его имя в одну из попыток, во-вторых—что говорит он на языке Кемет. Ну да, а на чём же ему ещё говорить... Просто манера была такой непривычной, что я едва узнала то, чему меня учили в университете. В любом случае понять я смогла только слова о благодарности и то, что он есть Сетеп-Ка-Нефер, жрец Анубиса.
Вполне естественно, что я не нашлась, как ему ответить, и только продолжала смотреть. Не знаю уж насколько глупым было у меня при этом выражение лица, но он всё понял, и снова улыбнулся своей странной полуулыбкой. Потом он протянул мне руку и произнёс что-то, из чего я уловила смысл «позволь мне...». Осознала я вдруг и то, что почти могу понимать его, а точнее—почувствовать смысл его слов, потому что когда он говорил, то словно бы передавал мне образ этого смысла.
Это был вопрос... И я ответила «да», ещё не зная, на что согласилась, но зная, что жрец не сделает мне ничего плохого.
Он быстро подошёл ко мне и опустился на пол рядом. Его руки коснулись моего лба, и странная эйфория наполнила меня, такая, что я готова была отдать всё что угодно, только бы не кончалось это прикосновение.
В это время он мягко касался не столько моего тела, сколько сознания, исследовал что-то, брал часть хранимой мной информации себе. Но его уважение к моей воле было так велико, что я не чувствовала себя униженной или ничтожной, тогда как он мог с лёгкостью перебрать всё то, что я считала сокровенным.
Он завершил своё странное исследование, а я почувствовала, что слабость, пришедшая ко мне после пережитого страха, иссякла. Мои собственные руки дёрнулись и коснулись его ладоней, за долю мгновения до того, как он собрался отнять их.
Он зажал мои руки в своих, потом коснулся кончиком пальца фаянсового кольца. Я подумала, что нужно в этот же момент снять его, вернуть жрецу, но он остановил меня. Улыбнувшись, он чуть слышно произнёс единственное слово: «Кахэр-ка.»
Что-то перевернулось во мне, я посмотрела на него совсем по-новому, и наши взгляды встретились. Мне показалось, что я тоже знаю его, и знаю очень давно. Не могу объяснить, что было со мной в этот момент, но вся моя жизнь вдруг показалась мне лишь частью, малой частью чего-то несравнимо большего...
Сетеп-Ка-Нефер мягко зажал моё лицо между ладонями и коснулся губами лба, точно исцеляя неощутимую рану, которое могло принести его вторжение в моё сознание. А потом он проговорил на чистом английском языке, правда с лёгким странным акцентом своего родного наречия:
-- Время пришло, уважаемая Дженнифэр. Спасибо, что пришли.
Я так удивилась, что тряхнула головой, силясь сбросить наваждение.
-- Вы можете объяснить мне, что произошло? – спросила я.
Он помог мне подняться и ответил:
--Да, я могу объяснить многое, по мере раскрытия и готовности Вашего разума.
Бездна вопросов взорвалась во мне. Их было так много, что я не знала, с чего начать, и выбрала почему-то:
-- Что Вам здесь нужно?
Жрец внимательно посмотрел на меня, подбирая в нашем языке нужную формулировку. Наверное, единого ответа на мой вопрос не существовало, и его ответ прозвучал так же обще:
-- Я должен побывать в вашем обществе.
В «нашем» очевидно значило в обществе людей.
Я горько усмехнулась:
-- Я бы там тоже не отказалась побывать, но отсюда не выбраться.
Он положил руки на камни насыпи.
-- Выход есть всегда. Нужно лишь слушать, себя и то, что вокруг нас... Пожалуйста, отойдите под прикрытие гробницы.
Я предпочла не любопытствовать и послушно отошла к дверям.
И снова я не могу объяснить, что произошло на моих же глазах. Он не выкрикивал никаких заклинаний, не делал странных жестов—только чуть развёл руки, но этого хватило, чтобы создалось ощущение, что реальность дрогнула. Пространство показалось мне тогда таким зыбким, что я готова была усомниться в правдивости существования всей материальной жизни.
Камни каким-то образом поменяли местоположение, раздвинулись, и лунный свет хлынул в гробницу, как и волна свежего воздуха прохладной ночи.
-- Ч-ч-что... как... но что Вы сделали? – смогла наконец выдавить из себя я.
Жрец обернулся, протянув мне руку, будто приглашая к выходу, и пожал плечами:
-- Я просто попросил их выпустить нас.
ДОКТОР СЕТЕП УАЙЛЬ.
Потом уже я узнала, что меня искали, и что Джеффу с Шонталь пришлось рассказать всё мистеру Кэллагану и другим египтолагам нашей экспедиции, чтобы вместе придумать, как вытащить меня оттуда... если я конечно жива.
Когда мы с Сетеп-Ка-Нефером огибали холм, я подумала, что нужно как-то объяснить его появление в гробнице, и его неординарную внешность. Ничего лучше истории о докторе наук с небольшим сдвигом, который якобы ещё раньше нас нашёл другой вход в гробницу, мне не пришло в голову. Жрец не возражал. То есть я сказала ему, что говорить буду сама, и чтобы он не отрицал. Кажется, его удивила сама необходимость лгать, но я сказала, что так нужно.
Имя «доктора» пришло на ум само—я просто сократила его древний Рен до «Сетеп», а фамилию позаимствовала у семьи моей матери, Уайль.
История, конечно, была шита белыми нитками, ну да ни на что большее мой разгорячённый мозг был неспособен. Конечно, мои друзья заметили, что что-то очень «не так», а Крэйг наверняка увидел сходство браслета на руке Сетепа с тем, что он унёс для изучения.
Но признаюсь честно, я не знала, как рассказать им всё... Как можно в здравом уме начать вещать людям, что мумия воскресла и в голубом свете регенирировалась до человеческого облика?
В общем я пробормотала Крэйгу что-то невразумительное о том, что всё могу объяснить позже, и уговорила одолжить «доктору» нормальную одежду. Мой друг со вздохом покрутил пальцем у виска, очевидно намекая на странные привычки нашего гостя, но мою просьбу выполнил.
Что касается Сетепа—ему я объяснила на удивление быстро необходимость «маскировки», но браслета и медальона (это украшение оказывается было на нём с самого момента «погребения») он не снял, просто спрятал под рубашку.
Удивиться тому, что оделся он без помощи, я не успела, а потом пришла к мысли, что очевидно он почерпнул из моей головы не только английский язык, но и ещё кучу полезных сведений.
Теперь мы всей группой сидели у костра, и я рассказывала свою историю, большей частью вымышленную. Сетеп сидел рядом и смотрел в огонь, не подтверждая, но и не опровергая.
Под конец моего эмоционального повествования мистер Кэллаган, отдавая дань своей практичности, задал вопрос, который мог разрушить совершенно всё:
-- Скажите, доктор Уайль, а где Ваша группа, и не будет ли она искать Вас?
Я закусила губу, беспомощно глядя на моих друзей, но ответ выдал сам жрец, сказав просто:
-- Я пришёл к вам один.
И это было правдой.
Из чистой вежливости дальнейших расспросов не последовало, но я сама видела, как много неточностей в моей истории, и надеялась, что они спишут всё на мою собственную неосведомлённость о таинственном спасителе. В конце концов, истинные события, произошедшие там, им бы вряд ли пришлись по вкусу, а главное—по вере.
Руководитель нашей экспедиции только покачал головой, а потом обвёл нас четверых взглядом и спросил:
-- Но скажите только, почему вы ничего не сказали мне?
-- Мы хотели проверить, является ли это чем-то стоящим, -- выпалила я, и продолжила вдохновенно врать: -- Зачем же тратить средства на то, что вне плана? Вдруг там просто помойка? Вчера мы прокопали этот злосчастный тунель, а сегодня пошли проверять. Кто же знал, что так всё повернётся.
Джефф, Шонталь и Крэйг согласно закивали, добавив ещё пару реплик насчёт того, что мы мол и так в план не укладываемся, а завершить реставрацию надо до конца сезона.
Сетеп же, как я потом увидела, внимательно разглядывал меня, и я не сомневалась, что он знает, какова цена правдивости очередного моего рассказа.
-- Что ж, тоже правильно, -- задумчиво согласился мистер Кэллаган, а потом посмотрел на меня и наставительно погрозил пальцем: -- Но Вам, мисс О’Келли, следует быть более осторожной в Ваших изысканиях—мало ли чем это потом аукнется. Сами видите.
-- О да, поверьте, этой истории мне на всю жизнь хватит с головой, -- заверила его я, совершенно честно, а потом поняла, что история-то только начинается...
Потом разговор, слава Богу, перешёл в другое русло. Мистер Кэллаган учтиво пригласил «доктора Уайля» остаться, а я стала говорить, как велики познания последнего в египтологии, так велики, что нам всем до него далеко. Руководитель попросил Сетепа помочь нам, если тот непротив, на что жрец ответил весьма логично и лаконично:
-- Я и пришёл за тем, чтобы помочь.
Мистер Кэллаган принялся сердечно благодарить его, и даже кинулся пожать руку. Я уж было зажмурилась, не зная, как египтянин может на это отреагировать, но устои нашего века вероятно так крепко засели в моей голове, что ему удалось выудить оттуда и это, так что на рукопожатие он ответил.
Хотя была середина ночи, но все так перевозбудились, что спать их загнать невозможно было и поганой метлой. Я не терпящим возражений тоном заявила, что все, а особенно мы оба, устали, и потащила «доктора» к палаткам, на ходу думая, с кем его поселить, и решив найти ему место с Джеффом и Крэйгом.
Спальный мешок я разыскала в своих запасах. Каким чудом он там оказался впрочем, было загадкой, но загадкой полезной.
-- Итак, я Вам сейчас покажу место, где Вы будете пока жить. Вот это Вам пригодится,-- я протянула жрецу свёрток с мешком и одеялом, представив всю абсурдность ситуации.
-- Спасибо, уважаемая Дженнифэр, -- он кивнул и взял всё. – Скажите, какой сейчас месяц по вашему календарю?
Я нервно хихикнула над вопросом, потом ответила:
-- Апрель. В конце мая сезон завершается.
-- Вы позволите мне ехать с Вами в город?
В город... Да, я совсем не подумала о том, что делать с моим невольным гостем. Конечно мне придётся взять его в Нью-Йорк, ведь никто кроме меня не знал о его происхождении. Да и не оставлять же его здесь. С жизнью нашего общества он не был связан совершенно. При всей своей феноменальности и необычайных способностях, из которых я наверняка не видела и сотой доли, существование его среди людей в одиночку лично мне не представлялось возможным.
-- Да, мы поедем в Нью-Йорк, --сказала я, зная, что не пожалею... а так же и то, что он пустит моё собственное существование по другой колее.
Да и разве уже не пустил?..
В этот момент ткань, закрывающая вход в палатку, взметнулась, разве что не с треском лопнув, и к нам вихрем влетел Крэйг. Джефф и Шонталь вообще реагировали на всё поспокойнее, поэтому медленно прошествовали за ним, и француженка аккуратно закрыла за собой импровизорованную дверь.
Крэйг наградил меня таким взглядом, что я сквозь землю готова была провалиться. Это же он попытался адресовать Сетепу, стоявшему в полумраке, но взгляд его от чего-то изменился, когда жрец обернулся к нему.
Впрочем заминка завершилась так же неожиданно, а потом мой друг приблизился ко мне и заявил с не слишком спокойных интонациях:
-- Будь любезна всё объяснить, Джен.
-- Мы волноваться очень, -- смягчила Шонталь, касаясь его плеча.
Джефф промолчал, только кивнул, глядя на меня, и мне стало очень неловко от того, что я скрыла от них всё.
-- Извини, конечно, но твоя история не вписывается ни в какие рамки разумного. Наивно полагать, что это—всё, -- продолжал наседать на меня Крэйг. – Можно подумать, мы не видели гробницу. И будь уверена, никто из нас отчего-то не приметил там другого входа.
А потом они принялись наперебой задавать вопросы, и я поняла, что у меня просто нет выбора.
-- Ладно! Ладно, -- прервала я их, поднимая руки в знак того, что сдаюсь, а потом обвела их совершенно серьёзным взглядом и тихо проговорила: -- Только прошу, пусть это останется в пределах палатки, что бы вы все ни подумали о состоянии мой психики.
Они расположились кто где, и даже египтянин вышел на свет, сев на корточки у самого входа. Я же осталась стоять, нервно стискивая собственное запястье.
Жрец посмотрел на меня почти ласково, и это придало мне уверенности.
-- Итак... с чего бы начать... Ну в общем это, -- я указала на нашего гостя, -- уроженец Кемет, Служитель Анубиса. Его имя Сетеп-Ка-Нефер...
Я осеклась, удивляясь совершенной тишине. В первый момент они вероятно настолько удивидись не столько факту, сколько самим моим словам, что даже возращать не стали.
-- Да, это его гробницу мы обнаружили, -- кивнула я, и вздохнула, -- а потом он воскрес.
-- Я и не уходил в Дуат, -- мягко поправил меня жрец из угла палатки.
И вот тут началось... Они убеждали не столько меня, сколько самих себя в том, что это неправда, что Сетеп и правда сумасшедший египтолог, а я ему подыгрываю. В это время я продолжала рассказывать всё, что видела, и наконец Шонталь нашипела на всех, чтобы они замолчали, потому что она и так с трудом понимает, и это существенно облегчило мне повествование, которое я завершила уже снова в звенящей тишине:
-- Я слишком многого... да чего уж там—ничего я не понимаю сама. Поэтому мне сложно объяснить всё, но это правда, -- я беспомощно развела руками и улыбнулась.
-- И Вы хотите, чтобы мы этому поверили, доктор Уайль? – Крэйг возмущённо посмотрел даже не на меня, а на египтянина, как будто это он решил всем солгать.
-- Да ты вспомни надпись на гробнице! –в свою очередь возмутилась я, надвигаясь на друга.– А браслет он думаешь просто так надел?! И одежду он тоже специально для раскопок себе такую раздобыл?!
-- Крэйг, Дженнифэр, -- Джеффри чуть повысил голос, разнимая нас, а потом мягко начал объяснять: -- Просто пойми, Джен, в это во всё очень сложно поверить сразу.
-- Да и не сразу сложно! – проворчал Крэйг.
Спор вспыхнул снова.
Разрядила обстановку как ни странно врач нашей экспедиции, задумчиво сказав:
-- Говорить честно, я вижу сходство...
-- С чем?!—выпалили мы трое в один голос, развернувшись к ней.
-- С фрески, -- она улыбнулась. – И не только сходство лиц, но необычный... как вы это скажете?.. баланс тела.
Мы развернулись к Сетепу, который к этому времени уже поднялся и теперь стоял, опустив глаза и изучая что-то ему одному ведомое, как будто разговор не касался его ни коим образом.
Я поняла, о чём говорила француженка, вспомнила, как увидела жреца сразу после регенерации—его тело и правда чем-то отличалось от наших... человеческих... Он был среднего роста, но узкие бёдра и вообще пропорции создавали такое впечатление, что увидь я его не перед собой, а на статуе, то решила бы, что он очень высокий. Но весь его облик, в сочетании с телосложением, которому позавидовал бы любой атлет, и необычайно грациозной манерой двигаться, был удивительно гармоничен.
Череп был чуть удлиннён, и то, что голова была гладко выбрита, отчасти подчёркивала это.
И ещё одна необычная черта... Кроме бровей и ресниц на его теле не было больше ни единого волоса. Красивого оттенка кожа была совершенно гладкой, что казалось необычным не только для мужчин, но и для людей вообще...
Да и потом... этот взгляд... Я знала уже тогда, что никогда в жизни не смогу забыть эти мягкие изумрудные огни, светившиеся изнутри знанием и чувствами. Откуда могло взяться столько любви и мудрости в одном человеке? Словно он никогда не встречал жестокостей нашего мира, и оттого был способен видеть его будто бы только что сотворённым...
Но нет, наверное, он повидал ещё больше нашего... И он смотрел в самую суть вещей, и в суть нас самих.
Египтянин указал в мою сторону, и произнёс фразу на своём языке, которую я поспешила перевести, как только вышла из оцепенения очарования:
«Она говорила правду. Сетеп-Ка-Нефер, Служитель Анубиса, есть я.»
Я поняла, почему это певучее наречие давалось ему с такой лёгкостью—его голос тоже отличался от человеческого, как и облик, пусть и не кординально, но отличался. В какие-то моменты мне казалось, что я могу уловить вибрации, которые звучали на заднем плане, когда он говорил. В его голосе крылся потенциал, сдерживаемый за ненадобностью, но вероятно ему не составило бы труда говорить со стадионом без помощи микрофона, причём именно говорить, а не кричать.
-- Всё это останется между нами, -- прошептал Крэйг, зачарованно глядя на нашего гостя.
-- Пусть считают, что гробница была незакончена, -- кивнул Джефф.
-- Люди могут постигать всё постепенно, как постепенно и принимать Знание на веру,-- согласился Сетеп.
-- Да, им вовсе необязательно знать всю правду о Вашем появлении! – обрадовалась было я, но он серьёзно посмотрел на меня и возразил:
-- Обязательно и важно. Но постепенно.
Я часто вспоминала эти его слова потом.
Однажды я спросила его, почему именно «постепенно», и он ответил: «Такой Путь несёт в себе меньше боли, хотя она и является часто неотъемлемой частью познания, потому что разрушаются привычные иллюзии реальности.»
Да, именно так—иллюзии реальности... Мне так многое было непонятно, хотя чувства отзывались на его слова, и я верила ему безоговорочно, но осознать не могла. Впрочем, постепенно это приходило ко мне, раскрывалось по частям, настолько, насколько я могла понять умом в каждый конкретный момент.
Мы вполне официально «перешли на ты». Я убедила его сократить «уважаемую Дженнифэр» до просто Джен, а он в свою очередь окончательно утвердил за собой прозвище Сетеп. Да, именно прозвище—это даже сокращением имени не назовёшь, потому что произносили мы его всё равно неправильно, по-английски...
У него было много историй, очень много, о том, каким было то, что мы приняли называть «Древним Египтом»... Наши египтологи не раз бывали шокированы, а я понимала, что то, что он говорит, находит во мне отклик, подтверждает некоторые мои теории.
Впрочем, мистеру Кэллагану и другим я сказала, что у «доктора Уайля» просто неординарный взгляд на вещи выработался в процессе изучения. Наш руководитель не спорил, тем более что «доктор» оказывал нам неоценимую поддержку в выполнении плана, и причём совершенно безвозмездно.
Мы теперь укладывались в сроки, и даже приступили к изучению гробницы. Но и я, и вся наша «команда» хранила секрет «гостя из прошлого». Мы крепко держались за версию, что гробница незавершена, и к тому же по всей видимости разграблена. Однажды мистер Кэллаган правда спросил меня, откуда у Сетепа браслеты (Крэйг конечно же вернул ему второй, в ту же ночь), на что я с достоинством ответила, что в частную жизнь и в частное имущество других влезать не считаю правильным. Могут же быть у человека свои причуды, пусть даже это странные речи и неизменные браслеты на предплечьях. Друзья мои поддакивали и вообще всячески мне подыгрывали. Не играл один только «главный герой авантюры», но его глубокие речи можно было истолковать всяко, так что за него играли мы, и уводили нашего бедного руководителя от подозрений. Да и если честно, уж что-что, а в действительности происшедшее там он бы предположил в самый последний момент...
С гордостью могу сказать, что даже испытание известностью не заставило нас раскрыть карты.
Хорошо помню день, когда к нам нагрянули журналисты, в погоне за очередной сенсацией, а...»
И снова текст обрывался, на этот раз совсем. Сколько я ни листал, я не мог найти связной истории—одни только отрывки. Это были обрывки разговоров, описаний, намёки на какие-то события. Иногда попадались даже части исследований, но их было так мало, что они не могли назваться хорошим доказательством.
Да, Джен замечательно поработала, поставив себе целью уничтожить произведение... Но я настолько нуждался в том, чтобы восстановить полную картину, что попытался сделать это даже с имеющимися материалами. О чём-то можно было догадаться, что-то складывалось само вполне логически... Но что-то, увы, осталось непознанным, и этого было к сожалению больше всего.
Бережно перебирая эти листы, вчитываясь в каждую строку и между ними, я понимал, что мне до боли необходимо собрать это воедино. Сценарий уже давно перестал быть целью—мне НУЖНА была эта история, именно МНЕ САМОМУ...
«... вздохнула я и поднялась.
-- Сегодня в лагере тишина, -- я огляделась, поймав себя на мысли, что не слышу привычного галдежа носильщиков. Горячая ночь сомкнулась вокруг нас густым мессивом, и различим был каждый звук, доносившийся из древних зданий, из холмов Долин и из пустыни, хранящей свои тайны.
-- Место нас провожать, -- полувоспросительно заметила Шонталь, загадочно улыбнувшись.
Я вздохнула. Сезон подошёл к концу—завтра мы возвращались в Луксор, потом в Каир, а оттуда уж кто куда. Мы вчетвером (точнее уже впятером) были теперь просто неразлучны, поэтому вопроса о прощаниях не поднималось. Но всё же—я знала точно, что мои друзья чувствуют то же, что и я—необходимость расставания с этими удивительными местами пронзительно отзывалась в сердце.
Я люблю Египет, так сильно, что замирает дыхание—это правда. Каждый конец раскопок для меня сравним с отъездом из родного дома, причём навсегда.
Впрочем, на этот раз всё было иначе—со мной уезжал Сетеп. Уроженец Кемет бесспорно нёс в себе часть духа своей родной земли. Я гадала, как дальше будет разворачиваться наше своеобразное общение, и что будет концом. Он ведь часто говорил, что пришёл только на то время, которое будет необходимо.
А я уже не представляла жизни без этих чувств. Его рассказы, да и вообще его присутствие, заставляли меня ощущать что-то, неведомое до этого.
Но вместе с этим всем я... боялась его, боялась той силы, которая влекла меня к нему, и его собственной внутренней мощи. Я никогда не смогла бы познать его суть, понять его—я, истинная дочь своего времени.
К этому—страшно признать—примешивалось отвращение... Сетеп был мертвецом, регенирированной мумией. Каким бы ни было моё восхищение в некоторые моменты—но он не больше, чем мумия, пусть и хранящая все знания своей эпохи...
Но нет же!.. Он жил так, как не был способен никто из ...»
«... была тишина, как всегда. Я решила, что уже исполнила долг вежливости, поэтому вошла в полумрак палатки.
Жрец лежал в непринуждённой человеческой позе, положив руку под голову. Я было подумала, что он уснул, но когда сделала шаг к нему, он резко поднялся.
-- Что-то нужно тебе, Джен? – как всегда со спокойным участием поинтересовался он.
-- Нет, -- я смущённо улыбнулась. – Просто хотелось немножко побыть одной... но не удержалась и забрела к тебе.
-- Ну что ж, давай наслаждаться одиночеством вместе, -- он тихо рассмеялся, указывая на место рядом с собой и садясь, подобрав под себя ноги. Мне эта поза никогда не казалась слишком удобной, но он мог высидеть в ней часами, что и делал, помогая нам расчищать рельефы в эти дни.
Я приняла приглашение и села рядом, не глядя на него, невольно прислушиваясь к ощущениям. Совершенно потрясающая радость, всегда так удивлявшая меня, наполнила моё существо. Для этого было достаточно просто его присутствия.
-- Я не хочу уезжать, Сетеп, -- призналась я, потирая пальцами виски, таким образом пытаясь вернуть себя к реальности.
-- Я тоже, Джен, -- доверительно сказал жрец. – Но не хочу я и оставлять людей, и это желание сильнее.
-- Ты так часто говоришь об этом, о том, что пришёл нести какие-то знания... Что же это значит в конце концов? Ты даже толком не объяснил, почему собственно ожил, -- я говорила быстро и расстроенно, и не слишком-то вежливо.
-- Я объяснял, -- тихо возразил он. – Это был мой свободный выбор, остаться там и ждать...
-- Да не бывает так—мы или умираем, или нет!
-- Я не уходил в Дуат.
Этой фразой про Царство Мёртвых он меня уже, честно говоря, утомил. Я не понимала её смысла, и это меня раздражало.
-- Называй это как хочешь—хоть Раем—но уйти в твоё загробное царство и не уйти одновременно нельзя, -- упрямо заявила я, в который раз.
-- Дуат—не столько «загробное царство», сколько всё то, что вы называете потусторонним, -- он щёлкнул пальцами, ища нужную формулировку. – То, что лежит за миром материального.
Я со вздохом закатила глаза, а потом накинулась на него с упрёками, что он настолько забывается в своих высотах, что до уровня простого обывателя снизойти не может.
Я знала, что это сильное обвинение, и к тому же несправедливое, но он не обиделся, как всегда, просто постарался объяснить.
-- Смерть это своего...»
«-- Ты в любви, Джен, -- Шонталь улыбнулась. – Ты думать, это не видимо?
-- Я не могу любить мертвеца! – огрызнулась я.—Всё, вопрос исчерпан.
Она покачала головой и подошла ко мне, просто обняв за плечи.
-- Признавать другому легче, чем самому себе, -- заметила она. – Ты не говорить этого даже своему уму.
Я могла ругаться, возмущаться, но она была права, непоколебимо права—я боялась чего-то в себе самой. Нет, ну конечно это не любовь! Какая тут может быть любовь... Но что-то со мной явно было не так.
-- Прости, -- я виновато посмотрела на неё.
-- Только бы ты простить...—вздохнула она и закончила:-- себя потом...»
«... в музее в это время никого и не было, кроме нас и пары охранников. Но последние остались в коридоре, и по запасникам мы с Сетепом бродили в одиночестве, пока я заканчивала сортировку.
Странно было наблюдать за ним... Он не произнёс ни слова с самого момента попадания сюда, только ходил среди экспонатов, изучая их. Иногда казалось, что его взгляд способен прожечь стекло, или же оно бы оплавилось от его невыразимо нежных прикосновений.
В его глазах было много печали, но столько же и радости. Наверное, у человека это можно было бы назвать... ностальгией?.. Он очень любил свою землю. Но любил и нас, людей, как абсурдно это ни звучит—ведь именно для нас он остался, хотя точно я этого объяснить не могу.
Его лицо изменилось, когда он увидел саркофаги. Я сглотнула, подумав о мумиях в запасниках и на экспозиции, которых он пока ещё не видел. Но признаюсь, мне было стыдно скрывать от него что-то, тем более это.
Только поэтому я повела его в Комнату Одиннадцати Мумий на втором этаже. Охранники поворчали что-то о том, что не время её открывать, но один из них всё же последовал за нами.
-- Куда мы? – Сетеп улыбнулся той настойчивости, с которой я тянула его на лестницу.
-- Ты должен увидеть, -- вздохнула я, понимая впрочем, что это не принесёт восторга ни ему, ни мне.
Что-то в груди у меня болезненно сжалось уже тогда, когда охранник возился с замком. Но вот зажёгся мягкий свет комнаты—отступать было поздно. Да и потом, египтянин уже всё почувствовал...
Я не смогу передать ощущений от этого момента, только внешние их проявления. Я стояла у двери, глядя, как он озирается с какой-то беспомощностью, произнося что-то чуть слышно. Он не удержал стона, а потом поклонился телам фараонов и цариц своей родины и прошёл к стеклянным футлярам, в которых они покоились. Он двигался мимо них в каком-то порыве, касаясь стекла, и тотчас же отрывая руку, пока не замер перед мумией Рамзеса Второго, лежавшей почти посередине комнаты. Вглядываясь в искажённые временем черты некогда красивого правителя, он потом опустил голову и закрыл глаза.
Я видела его слёзы... Совсем немного—просто блеснуло что-то в свете лампы...
Его боль была ощутима мной почти физически—безмолвный крик и много, много невидимых слёз...
В тот момент мне хотелось упасть перед ним на колени, прося прощение за всё, что делали и продолжают делать люди. Но я не могла пошевелиться, просто стояла как вкопанная, закусив губу и стискивая собственное запястье, и чувствовала, как по моему собственному лицу жгучая влага прокладывает бороздки...
А потом Сетеп-Ка-Нефер обернулся ко мне, и в его взгляде и голосе были твёрдость:
-- Они простили... Но однажды здесь пройдёт вихрь—мы вернёмся за нашими телами.
Мне не были понятны эти его слова, как и многое из сказанного им, я только кивнула.
Жрец же резко пересёк комнату и сделал то, чего я вообще от него ожидала меньше всего—он обнял меня. Впервые. Очень нежно, так, как никто в целом свете не умеет—от его рук бежали все мои сомнения, глупые мысли, ошибки... Остались одни лишь чувства, и непонятный восторг поднялся из глубин моего существа. Я не знаю, не могу объяснить, что же испытала тогда, но это было волшебно и несравнимо ни с чем. В тот миг я могла поклясться, что знала его всю свою жизнь и неосознанно искала во многих...»
«... И единственное, что мы знаем точно, так это то, что гробница относится к периоду Среднего Царства, правление Аменемхета Второго, --закончила я, бросив беглый взгляд на фотографии.
-- Если позволите, фотографии я заберу, мисс О’Келли, -- вежливо проговорил мистер Керсли. – Плёнки оставьте себе.
-- Ну да—должно же остаться у меня что-то в виде сувенира, -- улыбнулась я и поднялась, собираясь прощаться.
-- Постойте. Скажите пожалуйста, я мог бы встретиться с доктором Уайлем?
Я замялась. Сетеп почти всегда был со мной—я попросту старалась не оставлять его одного. Хотя думаю, у этой своеобразной защиты было мало смысла с его собственной точки зрения. Но всё же со своими коллегами я старалась жреца не сводить—его рассказы могли бы понравиться далеко не всем, а манеру вести они могли бы счесть неуважением и заносчивостью.
-- Мы скоро должны уехать в Нью-Йорк—времени на сборы совсем мало осталось, -- я виновато развела руками.
-- Ну в конце концов Вам необязательно присутствовать, -- он улыбнулся. – Мне просто очень интересны были его исследования, особенно после рассказов Джона Кэллагана. Я надеюсь, он не откажется от неофициального разговора за чашкой чая?
-- Я поговорю с ним, -- пообещала я, прикидывая, как бы провернуть эту ситуацию без особого ущерба для обеих сторон.
-- А Вы его знаете лучше всех, Дженнифер, -- задумчиво начал Керсли. – Сколько ему лет кстати говоря? Я видел его мельком—не дал бы больше тридцати. Но Джон говорил, что он даст фору всем египтологам вашей группы, да и не только вашей. Откуда столько опыта...
-- Ну возраст тут явно не показатель. К тому же он выглядит намного моложе, -- соврала я, думая о том, сколько же Сетепу лет на самом деле. – Да и обладает естественным талантом.
-- О да, -- рассмеялся египтолог. – Это как же надо разбираться в деле и уметь, чтобы вытащить весь ваш план, -- он поднял голову. – И что, неужели правда, что он не взял ни цента?
-- Чистая правда, -- кивнула я. – Он своеобразный немного... ну Вы понимаете, -- я выразительно поднесла руку ко лбу. – Впрочем, это нам сыграло на руку.
-- Да уж, что ни говори, -- кивнул Керсли, а потом лукаво улыбнулся: -- Но Вы, простите за вмешательство, явно ближе к нему, чем кто бы то ни был.
-- Не забывайте, он спас мне жизнь, -- отрезала я. – Это способно сблизить с кем угодно.
-- Ну разумеется, -- кивнул он, продолжая улыбаться.
Я покачала головой и поднялась, беря со стула сумку.
-- Позвольте—мне к сожалению действительно пора.
-- Хорошо, -- он тоже поднялся и пожал мне руку. – Спасибо, мисс О’Келли.
-- Не стоит. До свидания.
Я выскользнула из маленького душного кабинета в не менее душный коридор, проклиная чужое любопытство. Да, пожалуй стоило обрастить эту историю подробностями, а то скоро сдавать начну. Хорошо хоть друзья подыгрывают...
Кстати о них. Сегодня Крэйг должен был завершить авантюру с паспортом, иначе дальше аэропорта наш жрец бы не уехал. Я уповала на то, что ему всё удастся—через день мы должны были лететь в Нью-Йорк...»
« ...В общем, потрясающая мудрость в нём сочеталась со столь же поразительной наивностью.
А впрочем, возможно он просто умел радоваться тому, чему уже разучились радоваться мы? Это он-то, жрец могучей цивилизации, обращал внимание на те детали жизни, которые даже нам, тк сказать, аборигенам этого времени кажутся ерундой на постном масле.
Сам же Сетеп ответил мне однажды на вопрос о своём величии в сравнении с людьми фразой, которая просто выбила меня из колеи:
«Во Вселенной есть своя иерархия, есть те, кто сильнее других и чьи горизонты обширнее. Но нет лучших и худших, потому что Любви драгоценны все.»
Я тогда, посидев с минуту с раскрытым от удивления и ещё неизвестно чего рот, собралась было засыпать его вопросами, но не смогла, потому что ощутила, сколько всего кроется в этих словах.
Затем же он в очередной раз восхитился чем-то вроде изящной дверной ручки или красивого пейзажа в рекламе, и я не удержалась, спросила:
-- Ну что же тебя привлекает в этом во всём? Тебя, с твоими обширными горизонтами!
Жрец улыбнулся, прикрыв глаза, а потом посмотрел на меня так, что я смогла хотя бы едва, но всё же соприкоснуться с его удивительными Знаниями.
-- Всегда старайся наполнять Радостью своё сердце, -- тихо проговорил он. – Её может приносить даже то, что кажется привычным и незначительным, -- египтянин сделал паузу и закончил: -- Тогда ты сможешь приносить Её и другим.
Этими своими словами тогда он окончательно разрушил моё представление о бальзамировщиках и тёмном боге Анубисе. Хотя должна заметить, оно вообще изрядно пошатнулась уже давно, от всего поведения Сетепа и каждого из его слов.
Он рассказывал мне не раз о том, что называл «подготовкой» и «Ритуалами Смерти», то есть, попросту говоря, о бальзамировании. Да и о самой смерти тоже.
Сетеп...»
«... а теперь он сидел с нами на ужине, и мама норовила накормить его абсолютно всем, причём едва ли не активнее, чем обычно меня, приправляя трапезу своими любимыми репликами вроде: «Вы кушайте-кушайте, доктор. Уж я-то знаю—раскопки дело голодное. Наша Дженни вон какая стала после нескольких сезонов.»
Я знала, что возмущаться бесполезно, поэтому только гневно вонзала вилку в ни в чём не повинное мясо.
Сетеп же явно наслаждался семейной атмосферой, смеялся и прилежно ел всё, что ему подсовывала мама. Я знала, что он уже успел, что называется, похитить её сердце, да ещё и со всеми сосудами.
Ну да, что ни говори—своеобразного обаяния ему было не занимать. Иногда, когда я переставала думать о нём как об инопланетянине, я прикидывала, сколько девушек по нему томилось там, в эпохе Аменемхета Второго. Ха, хотя кто знает—может у них в Кемет эта потрясающая красота не считалась таким уж необычным явлением...
Кто ещё безнадёжно попал во власть доисторической харизмы, так это моя семнадцатилетняя сестрёнка Энджела. Уж кому-кому, а ей понравиться было чрезвычайно сложно, если не сказать невозможно. Теперь же она с восторгом внимала каждому слову жреца, причём странность его реплик не смущала её ни капли. Я и шикнуть на неё не успела, когда она уже соблазнила Сетепа на просмотр своих фильмов ужасов о Египте и проклятиях фараонов.
Мама пошла доставать вишнёвый пирог из духовки, попросив Энджи собрать тарелки. Сестрёнка была не слишком довольна таким поворотом сбытий, потому что пришлось прервать сбивчивый рассказ о похождениях какого-то археолога из фильма. Поэтому она очень торопилась покончить с обязанностями, настолько, что едва не уронила всю гору тарелок на Сетепа.
В этот самый момент произошло то, чего я ну никак не могла предусмотреть, и очень не хотела по причине возникновения безумного количества вопросов. Жрец продемонстрировал свои способности... Сделал он это ненамеренно, конечно же. Он просто сделал какой-то жест руками, скорее инстинктивно заслонившись, но посуда, уже готовая рухнуть на нас с ним по красивой траектории, проделала путь по этой самой траектории назад, аккуратно встав на руки изумлённой до нельзя Энджи.
Это была немая сцена... Мама, которая обернулась, когда моя сестрёнка вскрикнула, начисто забыла про пирог, уставившись на нашего гостя. Сама Энджи только прошептала: «Вот это круто!» и тоже теперь выжидательно смотрела на египтянина, точно сейчас он собирался поднимать усилием воли стол или заняться ещё чем-нибудь в этом роде. Я откинулась на спинку стула, крутя в руке вилку. После того, как на моих глазах мумия жреца воскресла и регенирировалась, я бы уже ничему не удивилась.
Что касается Сетепа, он как ни в чём ни бывало поднялся и подошёл к маме:
-- Давайте я помогу Вам, миссис О’Келли.
-- Э... спасибо, доктор, -- она медленно передала ему поднос с пирогом и пошла к столу.
Я спохватилась, что надо бы тоже проявить участие в общественной деятельности, и поднялась, в приказном порядке заявив:
-- Энджи, тарелки в раковину. Сетеп, сядь, чашки я сама поставлю.
К чаю мы приступили в звенящей тишине, потому что никто не знал, с чего начать разговор. Я понимала, что нужно как-то разрядить обстановку, но в голове был, как говорится, полный вакуум, и мне сие радости явно не приносило.
Жрец ощущал себя, наверное, комфортнее всех, словно и не произошло только что ничего неординарного. Впрочем, оно и понятно—при его-то возможностях, и к тому же убеждённости в скрытом людском потенциале.
-- Изумительный пирог, -- с улыбкой признался египтянин, и мы с Энджи активно закивали.
Мама смущённо поблагодарила и принялась излагать рецепт, а я, наконец, расслабленно вздохнула, потому что исчезла накал в обстановке.
Впрочем, основной накал ждал меня впереди.
Энджи с Сетепом вот уже вот уже часа два пропадали на втором этаже, у телевизора. Я мучилась любопытством, какое же всё это произведёт на него впечатление.
На террасе было очень тихо. Вдалеке лаяли собаки, но этот звук доносился точно из другого мира, будучи не в силах поспорить с поглощающим спокойствием ночи. Сама я, сидя в удобном плетёном кресле, тоже впала в какое-то полузабытие, позволив мыслям и чувствам течь как им заблагорассудится.
А они неизменно возвращали меня к Египту... С одной стороны, оно и понятно почему—только утром я вернулась из Каира. После раскопок я всегда в течение пары месяцев не могла придти в себя.
Но в этот раз всё было совсем иначе. Могу сказать, что моя ностальгия усилилась, и все те необъяснимые стремления, которые я пыталась—весьма безуспешно, должна заметить, пыталась—игнорировать, теперь окончательно взяли надо мной верх.
Сетеп говорил, что я принадлежу какой-то рабочей группе, группе уроженцев Кемет, оставшихся тут после гибели этой цивилизации. Впрочем, сам он упорно называл это не гибелью, а «уходом на Запад и дальше.»
Я не...»
«--... и он совершенно потрясающий человек—я таких никогда не встречала, -- она улыбнулась, а потом прошептала: -- А ещё рядом с ним мне становится легче... как после употребления серии таблеток, -- мама рассмеялась.
Я улыбнулась, а потом в голову мне пришла мысль: если одно лишь присутствие египтянина может оказывать исцеляющее воздействие, то возможно он может вылечить мою мать?..
Эту мысль я отбросила быстро—хватит ложных надежд, я устала от них. Ничто не может исцелить рак крови...
Мама не дала мне углубиться в подобные внутренние рассуждения, и вернулась к теме начала вечера:
-- Ты знаешь, Дженни, вы отличная пара.
Я поперхнулась, несмотря на то, что в этот момент ничего не ела.
-- Да, -- она улыбнулась, уверенно кивая.—Мне забавным показалось то, что у нас с ним одна фамилия. Ну в конце концов ничего не бывает просто так... Если быть совсем уж откровенной-- мне кажется, что он любит тебя.
-- Мама! – взвыла я.
Она же просто не понимала!..
-- Тебе так долго не везло... Кто знает, может быть Сетеп—именно тот, кого ты искала?
Она была права—я искала... и никогда не могла найти того, своего, Единственного. Кажется я просто следовала образу внутри меня—встречала одну черту, и выстраивала по ней личность. За этим сразу же следовало горькое разочарование, ведь человек не может быть тем, чем он не является.
Да, я неизменно любила страстно... но недолго, потому что предмета моей любви не существовало как такового. Про себя я саркастически называла свои неудачные развивавшиеся по одной схеме романчики влюблённостями.
Потом я пришла к мысли, что любовь мне не нужна, и в этом состоянии пребывала в последнее время.
А Сетеп... Сетеп не вписывался ни в какие правила. Он был настоящим совершенством—сильная личность, прекрасный мужчина, и внутренне, и внешне. Рядом с ним я забывала обо всём—только мечтала, чтобы не окнчалось это чувство. Иногда так хотелось просто коснуться его, потому что у него удивительные руки...
Но Сетеп—мертвец. Это я напоминала себе постоянно, и отвращение служило замечательным блоком моим чувствам.
Впрочем, должна признаться—этот «блок» не стоил ломаного гроша в те мгновения, когда я буквально тонула в сияющих изумрудных озёрах его взгляда...
-- Нет. Я не люблю его, -- прозвенел мой голос. Слова прозвучали так фальшиво...
Но, Господи, только сейчас...»
«... В комнате царил полумрак—я почти ничего не видела, кроме силуэта Сетепа, склонившегося над моей матерью. Я стояла у окна, не так уж далеко от них, но я не могла различить ни слова из тех, что он говорил ей. Голос его был очень тихим и успокаивающим, а говорил он, кажется, не только по-английски, но и по-египетски. Несколько раз—готова поклясться—звучал наш родной полузабытый ирландский. Впрочем, удивляться давно уже не было сил.
Его руки...»
«... смотрела на жреца расширившимися глазами.
-- Ты... ты ведь не человек!--сдавленным от изумления голосом проговорила она.
Жрец чуть улыбнулся и коснулся губами её лба, точки, где до этого покоились его пальцы—прямо как меня тогда.
-- Всё будет хорошо... И боль ушла.
-- Да благословит тебя Бог, ангел мой светлый, --засыпая, мама улыбалась...»
«... Я приложила ладонь к губам, чтобы не разрыдаться в голос, но поток моих слёз это не остановило.
Дверь чуть скрипнула, и Сетеп появился на террасе—его приход я не столько увидела, сколько почувствовала.
Я не могу передать словами всей меры моих чувств, меры Любви и бесконечной благодарности.
Я не считала нужным сдерживать свой порыв тогда—мыслей вообще не было.
Когда египтянин приблизился, я развернулась и упала перед ним на колени, отдавшись своим чувствам.
Я не успела произнести ни слова, да и голос отказывался подчиняться мне. Сетеп поднял меня нежно, но очень резко, и обнял, успокаивающе гладя по голове.
Я прижалась к нему, содрогаясь всем телом, и ответила крепким объятием, обвив его шею руками.
Да, потом я плакала в голос, от счастья и переполнявших меня чувств... впервые отпустив себя настолько, сняв все ограничения...
-- Я никогда... никогда не плачу, -- выдавила я, уткнувшись в его плечо. – Но мне... никогда не отблагодарить тебя, Сетеп-Ка-Нефер.
-- Я рад твоей Радости, -- просто ответил жрец. – Ты поймёшь потом, что это не только моё достижение.
Ощутив на себе его взгляд, я подняла голову, встретившись с этим мягким изумрудным свечением.
Он был очень красивым в тот момент—я ощутила, как всё внутри сжалось.
Неловко поцеловав египтянина в щёку, я убежала в дом...»
«...—Моя любимая песня, -- призналась я с улыбкой, откладывая нож с вилкой и беря бокал.
Сетеп обернулся, глядя на танцующие в стороне от столиков пары. Потом он вдруг поднялся, подошял ко мне и протянул руку.
Я не сумела скрыть изумления, потому что подобного поворота не ожидала вообще, но приглашение приняла.
Это очень сложно представить—аржеолог и уроженец Кемет танцуют в ресторане под «Странников в ночи». Нда, абсурдный образчик...
Но эта мысль не успела развиться, застряв на середине пути, потому что мне просто было хорошо, как никогда.
Его движения можно было сравнить, как ни банально, с полётом—по этой необыкновенной совершенно нечеловеческой грации. Мои собственные движения он чувствовал и подхватывал, продолжал, превращая наш танец в своеобразный волшебный дуэт.
В руках жреца я растворялась, в прямом смысле этого слова. Я не знаю, какой смысл придать словам, чтобы мочь передать магию его прикосновений, о которой я неоднократно уже говорила. Моё тело просто пело в объятиях Сетепа, потому что он вливал в него нечто, по чему оно словно давно истосковалось. И тогда я поняла значение его слов о потенциале, скрытом не только в наших душах, но и в наших телах.
Краем сознания я уловила, что люди вокруг нас замерли, восторженно наблюдая за нами, и началась другая моя любимая песня, «Глазами Любви» из фильма «Ледяные замки». Внутренне я улыбнулась, потому что текст песни удивительно хорошо передавал моё состояние.
«Пожалуйста, не позволяй этому чувству кончаться
Оно—всё что я есть,
Всё, чем я хочу быть...»
Невольно я сжала ладонь египтянина крепче, и ощутила, как он нежно ответил мне.
«О, почему мы не из одного мира и времени, почему ты не просто человек,»--пронеслась мысль.
Наверное, в тот момент что-то изменилось в моём взгляде, или же жрец как всегда почувствовал, потому что отвёл глаза, на долю мгновения прикрыв их.
Там была печаль...
Потом мы пошли к столу—к тому времени принесли десерт.
И хотя в словах нужды не было—я всё равно постаралась развязать разговор, как можно более непринуждённо, вспоминая успех сегодняшней встречи учёных.
Сетеп только кивал, чуть улыбаясь, но я не могла добиться от него ни слова.
Так вечер подходил к концу, а я всё металась между желанием разделить с ним мои чувства и убеждением самой себя, что ему это нужно как кошке третий глаз.
Когда я доедала последний кусочек пирожного, я поняла, что мой бедный мозг уже просто закипает, не в силах объять всю мою противоречивую натуру. Я пришла к мысли, что это всё же нужно—в смысле, не бедному животному сей необычный атрибут, а египтянину мои откровения—поэтому прервала свои восторги на тему его блестящего выступления.
-- Сетеп? – голос противно дрожал, когда я изволила оторвать взгляд от тарелки.
-- Да, Джен? – он улыбнулся, внимательнейшим образом изучая меня, проходящую все возможные метаморфозы в цвете лица.
-- Это... потрясающий вечер. Спасибо, -- выпалила я и поспешно поднялась, больше всего на свете желая испариться, но найдя альтернативу этому в побеге в «комнату отдыха».
Он поймал мою руку, когда я обходила наш столик—едва, совершено не пытаясь удержать меня, и проговорил тихо, со своей извечной улыбкой:
-- Спасибо тебе, любовь моя.
Кровь отхлынула от лица, и я рванула с места...»
«... и курила уже третью сигарету подряд. При этом я яростно раскачивалась на ни в чём не повинном кресле и—как всегда в подобных случаях—проклинала собственную глупость.
Впрочем, какие могут быть «подобные случаи»! Не припомню в истории воскресающих жрецов и девушек, терзающихся по поводу отношений с ними...
За моим обычным сарказмом скрывались мои странные чувства, рвущиеся на поверхность восприятия, и я не могла контролировать их...
Никогда не могла... Они не подчинялись мне, как иногда могло казаться—они лишь уходили от моих рациональных мыслей.
«Эх, Джен, что ты делаешь,» -- шёпотом сказала я себе, спускаясь по лестнице в наш оборудованный подвал и ругая скрипучие доски. Длинная юбка не способствовала ловкому передвижению по ступенькам, и мне оставалось только радоваться тому факту, что я успела снять туфли на каблуке, когда мы вернулись из ресторана.
Я спустилась и замерла. В коридоре перед комнатой для гостей царил кромешный мрак, и тонкая полоска света под дверью, который—как я помнила—отбрасывала лампа у кровати, не могла разгонать эту вязкую темноту.
Странно. Раньше мне даже не приходило в голову, спит ли Сетеп. В конце вечера, когда мы расходились по комнатам, он просто уходил к себе, а утром, когда я появлялась на кухне, он уже был там, вместе с мамой. Да, смешно, живя с ним в одном доме, я понятия не имела о самых банальных сторонах его жизни. Мои знания ограничивались весьма скудными примерами, как то, что египтянин обожает душ и считает его едва ли не самым большим достижением современности.
Через мгновение даже эти мысли полностью уступили место чувствам. Мои сомнения также давно ушли бесследно, и единственное, что я знала точно тогда, вернее—ощущала всем своим существом—это то, что жрец очень нужен мне, что мне нужно видеть его, говорить с ним, просто быть рядом...
Я сделала несколько решительных шагов к двери и подняла руку, которая предательски задрожала, стоило мне поднести её непосредственно к самой двери. Всё же я постучала.
Сетеп открыл довольно быстро, хотя, видимо, всё же не ожидал моего прихода. Ха, да я и сама не ожидала своего прихода сюда.
-- Надеюсь, я не разбудила? – я смущённо улыбнулась, с удивлением отмечая, что он в своём египетском облачении.
-- Нет, сегодня я не сплю, -- ответил жрец, жестом приглашая войти. Кажется, он был рад мне, и это придавало уверенности.
Вообще фальшь, являющаяся обратной стороной вежливости, теряла рядом с Сетепом всякий смысл. В ней просто исчезала необходимость, ведь египтянин знал об истинных чувствах собеседника.
Мне захотелось спроить его, как он чувствует меня сейчас, но вместо этого я указала на рассыпанных по кровати каменных скарабеев:
-- А что ты с ними делаешь?
Жрец нежно улыбнулся, медленно собирая в общую кучу свои странные амулеты.
-- Вообще это инструмент, сродни Картам Таро. Но сейчас я не спрашивал—просто говорил с камнями.
Я сделала умное лицо и кивнула, естестевнно не особо поняв смысл. Потом я тоже приблизилась и протянула руку к горсти скарабеев, ощутив необъяснимое желание коснуться их.
-- Научи меня? – тихо попросила я.
Сетеп опустился на пол у кровати рядом со мной и накрыл мою руку, перебиравшую камни, ладонью.
В этот миг через меня словно прошёл ток, так неожиданно, что я негромко вскрикнула. Только этот разряд не ощущался как удар, а был скорее приятен, хотя и совершенно непостижим.
Потом меня словно начало относить назад, но при этом я скорее приближалась к световому гейзеру, которым стал жрец в моём внутреннем видинии.
Себя я тоже увидела иначе, но в отличие его нестерпимо яркого изумрудного света мой был золотисто-оранжевым и каким-то... замутнённым. Местами моё свечение вспыхивало ярче, точно сноп искр, но как и искры, рассыпалось тотчас же.
А ладонь моя—которую я в тот момент вообще не ощущала как ладонь—каким-то невероятным образом соприкасалась со множеством личностей. Я тогда очень хорошо знала и понимала, что каждый из этих камней именно личность, живая и самостоятельная.
«Ощути мир моими чувствами,»--голос Сетепа чуточку дрожал от мощи этих самых чувств, и сила его звучания была такова, что он наполнял всё вокруг.
В следующий момент я осознала, что он ничего не говорил вслух, и это настолько поразило меня, что я, наверное, испугалась, и резко открыла глаза, возвращаясь к привычной реальности.
Почти прямо передо мной лежала горсть каменных скарабеев, и его ладонь на моей. Я протянула другую руку и нежно провела по ней, понимая, что чувства никуда не ушли, что всё по-прежнему светится, а меня уносит прочь.
Я обернулась к египтянину, не в силах взглянуть ему в глаза.
-- Какой ты видишь меня?—мой шёпот звучал как во сне.
-- Как и всегда... Ты даже не знаешь, как ты прекрасна, -- его голос был как и мой чуть слышен, но почти ощутим физически. – Кахэр-ка...
В тот миг, когда его губы коснулись моих, мои чувства взорвались во мне, окатив всё вокруг даже не брызгами, но волнами. Слишком ярко, это ослепило меня саму—но не его. Наверное, он видел меня именно такой всегда, как и говорил... А сама я поняла, что вот она, я настоящая, что то, как я жила всю жизнь, неправда, бледное подобие. Я закрыла себя даже для себя! Но всё это продолжало существовать внутри—стоило только обратиться.
Я познала другой смысл. Я не знаю, что происходило в тот момент с моим телом, полностью растворённым в этих чувствах—нет, не в физическом наслаждении, но именно в чувствах. Я оказалась способной увидеть совсем иные неописуемые горизонты, свет и музыку, оттенки мира, которые даже не передать словами. Наверное поймёт меня только тот, кто сам испытал хотя бы однажды, но я не знаю, есть ли такие... Да, тогда я поняла, что у физической Любви есть великий смысл, смысл Познания и раскрытия чувствам, что возможность наибольшего соприкосновения—это не обман, но ничего общего не имеет с материальным слиянием. Это освобождает дух, позволяет соприкоснуться с Вселенской Любовью всего существующего, хотя бы частью, хотя бы на миг, пронзительно короткий... Но времени нет, это величайшая правда—нет. И этот миг—целая Вечность, стянутая в мгновение.
Уже тогда, когда я возвращалась в своё растворённое в нежности тело, я знала, что никогда не смогу забыть этого... Знала я и то, что мне никогда не передать этих чувств никому в целом свете, потому что каждый может понять лишь настолько, насколько пространно лежат его горизонты...
Это может звучать абсурдно, но в том, как я пытаюсь описать сейчас, нет ни единого слова аллегории. Всё было именно так, но я не могу удержать слёз, потому что понимаю, насколько далеки от смысла чувств мои слова... Сейчас это кажется далёким, скрытым пеленой других событий, и конечно яркости моей несовершенной памяти не сравниться с яркостью этой Вечности, но и воспоминания эти намного отчётливее того, что мы привыкли воспринимать как реальность...»
«Чёрт возьми, почему она сожгла остальное!..Я должен увидеть эту женщину, должен узнать, ч т о она захотела скрыть.»
Эти мысли пронеслись во мне с такой яростью, что я ударил кулаком по столу от бессилия, едва не отшвырнув от себя листы с бесполезными отрывками, которые не могли сообщить мне т а к многого. И какое она имела право закрыть подобное от других!..
Возмущение уступило место сочувствию... Дженни ведь живой человек, и она, вероятно, просто не справилась со своим восприятием, что в принципе помогло ей не сойти с ума... Но чего я откровенно не понимал, так это того, как она могла пожелать отказаться от этого, соприкоснувшись с т а к и м и чувствами. Судя по тексту, конец у этой истории был не самым хорошим... Да и судьба Сетеп-Ка-Нефера больших надежд, прямо-таки, не внушала.
Ответ хотя бы на этото вопрос я надеялся найти в тех клочках текста, которые остались у меня в руках.
«...и села на кровати, окинув взглядом тёмную комнату. Свет давал только далёкий фонарь на улице, а так царил кромешный мрак.
Я знала, что здесь кто-то есть, и посмотрела в сторону окна, с трудом различив мужской силуэт в кресле, которое было развёрнуто так, что спинка практически загораживала сидящего.
-- Сетеп?
Он не ответил и вообще не двигался. Я сглотнула и поднялась, предчувствуя что-то не слишком хорошее.
Медленно подойдя к креслу, я коснулась плеча мужчины, пытаясь разглядеть его лицо.
Его рука, омерзительно шершавая на ощупь, легла на мою, и он налконился ко мне. Вспыхнувший фонарный луч осветил лицо мумии с горящим изумрудным провалом глаз.
Я хотела вскрикнуть, но смогла только тихонько пискнуть, и его хрип с лёгкостью перекрыл мой голос:
-- Старайся наполнять Радостью своё сердце.
Я проснулась от того, что истошно орала. Сердце стучало где-то в горле, и тело было противно влажным и липким от пота. Меня наполнял какой-то животный ужас, и я свернулась на кровати калачиком, боясь вылезти из под одеяла.
Уже какую ночь я просыпалась от одного и того же, и больше не могла заснуть до самого рассвета, потому что не была способна чувствовать ничего кроме совершено ненормальной безысходности, какого-то гнетущего одиночества и парализующего страха неизвестно перед чем. Это было ощутимо даже на физическом уровне, так, что мышцы сводила судорога, и я едва могла пошевелиться.
-- О Господи... Господи почему, -- чуть слышно проскулила я, водя руками по лицу и пытаясь таким образом привести себя в норму. Ужасно хотелось пить, но стакан стоял на тумбочке, а я не хотела протягивать руку за ним, точно повсюду вокруг меня существовала немыслимая опасность.
Чтобы страх исчез, нужно найти его причину.
Но как я могу найти причину, если я не боюсь? Это чувство приходит, как приступ, каждый вечер. С ним я засыпаю, а просыпаюсь от одного и того же сна, в самом сюжете которого нет ничего сверх ужасного... Но ощущения, которые он оставляет за собой...
В такие моменты мне хотелось умереть. Или завыть от этой боли—да, именно боли, являющейся смесью животного ужаса и безысходного одиночества.
Это началось когда забрали Сетепа, я помню...
Нет, раньше... Раньше, потому что я не хотела видеть его из-за своего отвращения, навеянного этими самыми глупыми снами.
А ведь отвращение у меня было скорее к самой себе, а не к нему!
Я вздрогнула от звука шагов, а когда дверь открылась, мама заглянула в комнату.
-- Что такое, Дженни? – ласково спросила она, садясь на кровать.
Свет в коридоре немножко вывел меня из этого жуткого состояния, как и присутствие другого человека.
Она села на край кровати, и я положила голову к ней на колени.
-- Плохой сон? – тихо спросила мама, гладя меня по волосам.
Я что-то невразумительно скульнула и притянула колени к груди, но она поняла смысл и из нескольких междометий.
-- Связанный с ним?
Я неохотно кивнула.
-- Вот что—тебе нужно встретиться с ним, проведать, как он там...
-- Шонталь говорит, хорошо... Я не хочу его видеть—я не могу с ним встречаться.
-- Но Дженни, я понимаю, что тяжело узнать о любимом че...
-- Он мне не любимый! –сказала я яростно и села.
--... о человеке такое. Но я убеждена, что он совсем не плохой, -- твёрдо сказала она, подняв палец. – И к тому же, всё может быть совсем не так, как кажется. Он не преступник и не сумасшедший—он просто... другой.
В этих простых словах было столько правды, что я поразилась, как она могла понимать это, не зная всего. Впрочем, он ведь вылечил её...
Вылечил...
Господи, что я сделала с ним—предала... убежала в самый отчаянный момент... Крэйг, Джефф и Шонталь оказались вернее меня.
-- Завтра я потребую у них эту встречу, -- решительно произнесла я. – Им придётся меня останавливать с автоматами.
Мама улыбнулась:
-- Оно того стоит.»
«... и надрывался телефон.
-- Да?—рявкнула я в трубку.
-- Джен, срочно приехать должна, -- Шонталь говорила сбивчиво, явно волнуясь. – Ко моя квартире.
-- Что случилось? – я медленно села, прижав пальцы к губам, зная, что она сейчас ответит.
А ответом было одно слово:
-- Сетеп-Ка-Нефер...»
«--... анализ крови. Мне они ничего не рассказать, только что он опасность. Отшвыривает санитаров. Кто-то успеть... вызвал охранника, и тот стрелял... Она использовать электрошок.
-- Кто?! Что с ним?! Где его держат?!—я трясла бедную француженку за плечи, что явно не улучшало её английский, который от волнения и так никуда не годился. Наконец она выкрикнула какой-то набор слов на своём родном языке, который по всей видимости не означал ничего хорошего для меня, и высвободилась.
-- Дженнифэр, я не знаю!
-- Прости...
Я отошла к окну, обняв себя за плечи, пытаясь не поддаваться отчаянию и чувству вины, поглотившему меня.
-- Я найти способ его... увидеть.
-- Шонталь... как мы ему поможем? Мы должны ему помочь... – мой голос дрожал, но я не могла плакать.
Врач подошла ко мне и обняла.
-- Я не знаю пока как, но мы поможем...»
«-- Давай, -- Крэйг подтолкнул меня в полумрак палаты.
Я медленно вошла, приближаясь к кровати.
От одного его присутствия я поняла, что было истинным в моих чувствах, какие они на самом деле...
Я опустилась на колени рядом, нашла его руку.
-- Прости... прости меня... – слёз не было совсем, только голос отказывался звучать.
-- Я так рад тебе, Дженнифэр, -- он говорил очень тихо, а я словно ощущала его боль.
Его кожа была странно сухой на ощупь, но руки продолжали нести это так свойственное им чудо.
-- Я... я совсем не знаю, что говорить, но если... если бы ты только знал...—я даже не плакала, а тихонько подвывала, но совсем без слёз.
-- Я знаю, -- жрец, кажется, сел, склонившись надо мной, и мягко заставил меня поднять голову.—Я ведь по-прежнему могу чувствовать тебя, -- он улыбнулся, ласково погладив меня по щеке.
Его глаза светились как и прежде, хотя прибавилось во взгляде печали. Но я поняла, что было не так—изменилось его лицо, точно осунулось и потемнело.
-- Что с тобой?—прошептала я.
-- У меня нет возможности сконцентрироваться на исцелении своего тела, -- он посмотрел на повязки, стягивающие его рёбра. – Я не могу владеть им так хорошо, как раньше...
Я протянула руку, касаясь раны где-то там, под бинтами—раны от пули, от которой вряд ли мог выжить кто-либо другой.
Что-то горело под моими пальцами, обжигало холодом.
-- Они думали, я мёртв, -- египтянин усмехнулся. – Пулю вытащил я сам—они не успели сделать операцию... Наркотик сильный—тяжело было вернуться. И ток.
-- Ты... ты проснулся посреди операции? – я смотрела на него расширившимися глазами.
-- Ну можно сказать так... Дженни, ты должна знать кое-что, -- он взял мои руки в свои.
Страшная мысль тенью затмила мой разум.
-- Только... ты же не умрёшь? Да? – я беспомощно сжала руки в кулаки, закусив губу.
Сетеп покачал головой, улыбаясь, а потом принялся снимать бинты, и я не успела его остановить.
-- Смотри.
Рана затягивалась—это было невозможно. Но всё же она не заживала...
-- Нет, не на рану—сюда, -- его пальцы пробежали по коже вокруг, и он поднёс мою ладонь к ней, мягко заставив прикоснуться.
В этом участке она была очень тёмной и совсем сухой, как пергамент...
Как мумия...
-- О Господи, Сетеп! – я не удержалась от возгласа. – Она... ты же...
Он прижал другую руку к моим губам и сказал совсем тихо и очень мягко:
-- Пришло время мне уходить—эти события ускорили... но значит так нужно.
Я только отчаянно качала головой, не желая слушать, но он продолжал.
--Скоро я уже совсем не смогу контролировать тело—оно рассыпается изнутри, высыхает. Несколько дней—и я стану таким, каким ты увидела меня в гробнице. Силы ритуального пламени не хватает на весь приход, а свой приход я прожил ещё тогда, в Кемет.
-- Замолчи, -- выдохнула я, -- пожалуйста замолчи.
-- Но Дженни, ты ведь помнишь, что смерть—это не исчезновение? – он улыбнулся мне, поднял и посадил рядом. – Часть меня в тебе, и часть тебя во мне. Я всегда буду рядом с тобой, Кахэр-ка.
Я не двигалась, смотрела на него, но не видела, потому что пелена застилала глаза. Чувства отказывались воспринимать эту вероятность, отказывались воспринимать то, что Сетепа больше не будет, что бы он там ни говорил о смерти и о Любви по Предназначению.
Жрец обнял меня, и волна успокаивающего тепла захлестнула меня, даря веру в то, что всё будет хорошо, как он всегда и говорил.
-- Пожалуйста, помоги мне покинуть это место—люди не поймут такого ухода.
Я кивнула, уткнувшись в его плечо...»
«... Я мерила шагами площадку у задней двери, ожидая их появления, и вздрагивая от каждого шороха, боясь, что нас застукают.
Наконец дверь скрипнула, и я резко развернулась на каблуках, встретившись взглядом с Джеффом.
Он был каким-то странным – сосредоточенным и... печальным. Я никогда не видела такой озабоченности в нём—несмотря на всю его обычную серьёзность и ответственность.
-- В чём дело? – я пыталась поймать его взгляд. – Удалось?
-- Удасться-то удалось...—он вздохнул и замолчал.
-- Где Сетеп?—я вглядывалась в тёмный проход в дверной щели за его плечом.
-- Но я прошу тебя, Джен—не пугайся. Он не хотел этого для тебя...
Из-за двери раздался тихий голос Шонталь:
-- Осторожно... ему очень плохо.
Они вышли—врач и Крэйг, поддерживающий жреца за плечи. Египтянин был в своём древнем облачении, которое я привезла для него из дома.
Я выдохнула, в первое мгновение будучи не в силах пошевелиться—этого представить я не могла.
Он едва двигался, а от его прекрасного облика остался только искажённый след—выглядел он точно так же, как в моих кошмарах. Но я не находила в себе ни тени страха или тем более отвращения...
Встретившись со мной взглядом, Сетеп выпрямился, убирая руку с плеч державшего его Крэйга.
Я быстро приблизилась к жрецу, а мой друг отступил, словно давая нам время побыть вместе—время, которого у нас уже не было.
-- Ты... – начал он, но я прервала его, вложив в своё прикосновение всю свою нежность и восхищение.
-- Всё будет хорошо—ты ведь сам всегда говорил, -- прошептала я, проводя ладонью у его лица.
Улыбка точно трещина пересекла его губы, и он кивнул.
-- Простите, -- Джефф явно не желал прерывать нас, -- но боюсь, что нам нужно ехать—скоро нашу уловку раскроют.
-- Ко мне, -- я обернулась к нему.
-- Нет, -- Сетеп коснулся моего плеча, и я непонимающе посмотрела на него.
Мы пошли к микроавтобусу Джеффа. Они с Крэйгом сели на передние сиденья, а Шонталь устроилась рядом с египтянином, так, что он находился между нами, пытаясь нащупать пульс и вообще определить его состояние, сама вероятно уже не зная зачем...
В гнетущем молчании мы выехали из двора клиники, вскоре вырвавшись на шоссе. Наш микроавтобус смешался с потоком машин, и исчезла последняя опасность быть пойманными. Мы направлялись в сторону города.
Сетеп откинулся на спинку сиденья, прикрыв глаза, и я уже даже не могла определить, дышит он или нет.
Шонталь поймала мой отчаянный вопросительный взгляд и покачала головой. Нахмурившись, она продолжала проводить своё странное обследование.
-- Я... никогда не встречать такого... Тело словно высыхать изнутри—от мышц ничто не оставить почти. И пульс... не могу поймать пульс. Я не знаю, как помогать ему, Дженнифэр.
Я отвернулась к окну, подавляя желание завыть от отчаяния. Перед моим мысленным взором пронёсся весь этот период моей жизни, самый прекрасный из всех, который сам по себе мог называться целой жизнью... Гробница, раскопки, разговоры, встречи с учёными... наши прогулки... волшебная ночь...
-- Я взяла с собой твои вещи—вдруг они могут помочь...—мой голос был хриплым и прерывался.
Я ощутила его сухую ладонь на своей—нежное прикосновение, от которого всё внутри запело. Запело! Это сейчас-то, когда я теряла его...
-- Дай мне украшения, пожалуйста, -- Сетеп едва мог говорить, но его сила осталась при нём.
Я послушно нащупала свою сумку под сиденьем и извлекла оттуда ткань, в которую были завёрнуты скарабеи, и оставшиеся три ожерелья—одну из этих бесценных вещей он заложил, чтобы материально не зависеть от меня.
Я вспомнила ресторан, этот вечер, который он подарил мне, и который перевернул всё моё существо...
Я передала ему предметы, и он чуть улыбнулся.
-- Так куда мы едем? – Джефф полуобернулся к нам, стараясь впрочем не отвлекаться от дороги.
Жрец успел ответить первее меня:
-- Есть ли здесь безлюдные места? Мне лучше остаться там одному...
Они всё понимали, понимали, что он умирает, и это приносило им едва ли не столько же боли, сколько мне самой.
-- Я знаю дикий каменистый пляж, -- голос Крэйга дрогнул. – Он здесь, в Нью-Джерси, совсем недалеко.
Джефф кивнул, слушая инструкции, но моё внимание было совсем рассеянным, и я не могла воспринять ни слова.
Остаток дороги мы ехали в тишине, изредка прерываемой уточнениями Крэйга.
Наконец перелесок кончился, и я увидела тёмный провал океана. Мы свернули, и микроавтобус остановился у кромки пляжа.
Вышла я как во сне, и даже порыв солоноватого ветра не привёл меня в чувство.
Мои друзья помогли выбраться Сетепу—ему было ещё хуже, чем при выходе из больницы. Впрочем, от поддержки он, поблагодарив, отказался и прошёл несколько шагов к воде сам. Затем он обернулся к нам и жестом попросил приблизиться.
-- Пусть это останется у вас, как мои подарки, -- египтянин улыбнулся, разворачивая ткань, а потом начал извлекать оттуда ожерелья по одному и надевать на них—Шонталь, Крэйга и Джеффа. – Спасибо вам за всё—никогда не забывайте о том, что раскрыто вам, и старайтесь доносить до людей.
Я почти не видела их в темноте, но знала, что они беззвучно плачут. Да ведь и моё собственное лицо обжигали слёзы.
Сетеп обернулся ко мне и приблизился, протягивая свёрток со скарабеями.
-- Ты знаешь, как использовать это—они дадут тебе много ответов, -- он нежно сжал мои ладони, между которыми лежали камни, а потом я ощутила, как он провёл кончиком пальца по фаянсовому кольцу—моему кольцу из прошлого. Жрец шутливо развёл руками: -- Браслеты с кольцом остались у них. Но у меня есть это, -- он снял с себя своё странный медальон из чернёного металла, -- мой ритуальный амулет, данный мне с Посвящением. Он будет с тобой так, как я быть больше не смогу.
Сетеп надел мне на шею своё украшение—по прикосновению я поняла, что медальон надет на тонкую кожаную ленту на манер пектораля.
-- Не плачь, прекрасная моя любовь, -- его голос стал едва слышным шёпотом, больше похожим на дыхание, и сквозь пелену, застилавшую мои глаза, я увидела, как затухает изумрудный огонь его взгляда. – Каждый приход—величайший дар, но ещё несоизмеримо большее ждёт нас впереди, за гранью ухода. Твои Задачи здесь ещё не завершены, Кахэр-ка—Задачи беречь людей, доносить до них твои чувства... А я всегда буду рядом, за твоим плечом—ведь я твоё Предназначение.
Я прижала его ладонь, которой он провёл у моего лица, к губам.
Я знала, что люблю его, и любила всегда. Он был тем, кого я искала в каждом, тем образом, которому я следовала в своей жизни... моим Предназначением.
-- Прости меня... Господи, пусть только ты ощутишь мои чувства хотя бы сейчас, -- я хотела выкрикнуть это, но голос сорвался ещё раньше, чем я начала говорить.
-- Я... чувствую, -- он улыбнулся, заглянув мне в глаза, которыми я совершенно не видела внешней страшной стороны его облика, но зато видела лукавую искру, пробежавшую меж ресниц. – Вспомни последний рельеф в гробнице—всё будет хорошо. И у нас... Всегда старайся наполнять Радостью своё сердце.
Его ладони соскользнули, и он отступил от меня, с печалью отворачиваясь.
-- Я всегда буду думать о тебе! – прошептала я ему вслед.
Египтянин резко направился к океану, но я видела, как с каждым шагом он рассыпается. От порыва ветра взметнулись его тёмные одежды, с тем, чтобы потом опуститься на землю.
Я приблизилась к горсти праха, который ветер в следующий момент разметал по каменистому пляжу и ласкающим его волнам—всё, что осталось от Сетеп-Ка-Нефера, жреца Анубиса.
Нет... Всё, что осталось от его тела—ведь сам он был с нами. Со мной.
Я удивилась, насколько ощутимо было его присутствие—так, что я даже обернулась, рассчитывая найти его стоящим за мной. Кажется, это его шёпот донёс до меня фразу: «Часть меня в тебе, и часть тебя во мне.»
Нет... всё те же ветер и волны. Или мои собственные мысли...
Друзья приблизились, безмолвно—в словах никто не нуждался. Там, неподалёку, под звёздным провалом неба у шепчущего океана, мы закопали древние одеяния—единственное, что мы могли сделать для него.
Тогда я знала, что каждый из нас сохранит чудо этой встречи на всю жизнь. И дольше—ведь чувства действительны и за Гранью, как говорил мой возлюбленный.
Так закончилась моя история. И печаль этого конца не в том, что он ушёл, а в том, что мне потребовалось потерять его, чтобы осознать свою Любовь...
Да, это одно из самых страшных человеческих свойств—научиться ценить только в тот миг, когда что-то уходит. И как хорошо я поняла слова Шонталь теперь: «Только бы ты простила... себя потом.»
Что ж, вот этого я так и не смогла—и вряд ли когда-нибудь смогу.
Остаётся только надеяться, что мне удастся донести до других то, что раскрылось мне самой, и удастся до того, как станет слишком поздно, а перемены в мире, которые он обещал, обернутся катастрофами. Впрочем, я ведь не одна...
В завершение хочу сказать только – у каждого в жизни своё чудо. Нужно лишь уметь вовремя разглядеть его.»
27.11.2001 - 25.02.2002
[ Автор здесь http://www.proza.ru:8004/author.html?wervolka ]
Сожженное открытие Часть Первая - Рукопись
© Copyright: Молчание Магов, 2003
Свидетельство о публикации №203020100115
Свидетельство о публикации №203020100115
Рецензии