Исповедь уродливой луны-1

Квазиавтобиографическая исповедь ублюдка.
Посвящяю себе и Ей.





Надпись на обложке тетради.

Эту запыленную тетрадь написал я. Пациент психиатрической больницы в предместье Парижа. Как я туда попал – не помню. Да это и неважно. Меня зовут Луна. Так меня назвала Луна – моя собеседница и подруга детства. Среди пыли желтых листов вы найдете засушенные листики подорожника, что был собран мною на тропинках в депрессии суицидального состояния. Хроника была написана много лет назад где-то в космосе. Возможно, в одном из созвездий. А она живет на планете, которую мы основали много лет назад. А я не успел – остался в Париже.



















   ДЕНЬ  ИДИОТА В КОСМОСЕ И НА ЗЕМЛЕ №1. Белый.
Утро было светлым и, может быть, даже добрым. Не открывая глаз, вынимаю затекшую руку из-под подушки, ощупываю голову: она на месте. Значит, день хорош вдвойне: мало того, что я жив, так еще день есть и мир продолжает влачить свое существование.
Я проспал двеннадцать часов и сны мои были сладки. Сейчас два часа и я впихиваю в чрево неказистую пищу и оборачиваю тело свое в добавочную оболочку из ткани и ползу. Подобно крохотному червяку по тоннелям большого мегалополиса к «искусству».  Это самое «искусство» представляет собой жалкие потуги немолодых  господ изобразить НЕЧТО и невероятную радость при отсутствии энергии молодых люди по случаю того, что  они играют НЕЧТО и являются Арлекинами, Коломбинами и иже с ними в руках очередного Карабаса Барабаса. Видеть это невозможно, но на это надо писать рецензии и практиковать в их написании.
И вдруг весь мир, такой прекрасный с утра. Если лежать с закрытыми глазами или спать и такой мерзко – склизкий днем, когда хочешь набить морду очередному претенциозному старику, озаряется. Я жмурюсь: дверь распахивается и над силуэтом в раме двери вспыхивает огонь. Это нимб: опознавательный знак. По которому я всегда узнавал ЕЁ. Да, это ОНА: дульсинея, если я Дон Кихот, Эвредика, если я  Орфей… Я ее просто люблю. Она сегодня особенно прекрасна.

Вы сегодня особо прекрасны
В этой юбке и брюках под ней.
Ваши губы, изысканно красны,
В моем сердце разлили елей.

Что весь мир? Суета суетою…
Все бегут,все косятся на нас.
Мне же надо быть только лишь с тою,
Чью воспел я тогда пару глаз.

Экспромты от природного ума. Записываю этот дефирамб. Я ее целую и мы идем по лестнице.  Говорим о херне всякой.  Вот-вот я ее поцелую Но идем в зрительный зал. Садимся. Над толпой-чья-то потерявшая цвет шевелюра: то ли зеленая, то ли черная, то ли серая… Ба! Да это мой старый друг Черемша! Вот уж не ждал так не ждал. Чудное существо. Машу ему рукой.
После трогательного детского лепета по мотивам Шекспира пьем кофе пока обсуждение не началось. Я ее обнимаю и целую.
-Будьте более сдержаны, Луна. На нас смотрят педагоги.
Не могу дождаться, когда мы, наконец, уедем в созвездие Рыбы. Там ведь уже есть наш дом и маленький кусочек земли для выращивания конопли. Но пока – просто обнимаю.
И опять звуки. Они давят и сыпятся горстями или льются рекой в середину мозга через ушные раковины и застревают в бесконечности корридоров и шахт головного мозга Двуногого Млекопитающего. Вот итеперь они меня затопили. Нахлынули. Теперь мы с ней в них тонем, волны бьют тысячами и десятками тысяч децибелов. Подватили и бросили в кресла.
Все кончилось. Децибелы порваны, а звуки, пойдя лабиринты мозга, тонут в безвоздушном пространстве миров.
Мы одни. Вокруг – никого и космос. А мы стремимся к своей нынешней планете. Она имеет точные координаты: вагон метро и бездействующая на этой извилине городского мозга дверь.  Планета летит и сгорает  пространстве на конечной станции метро. Но ненадолго: скоро она снова создаться из органимов наших чувств.
На вечернем небе горит Луна и её дети – звезды. Или это её слезы.
 





ДЕНЬ В ИДИОТА В КОСМОСЕ И НА ЗЕМЛЕ №2. ЧЕРНЫЙ.

Кофе остыл. Я помешал.ложкой и пена разверзлась. Под ней был черный кофе. Я поднял глаза и понял, что в нашей компании есть люди, цвет глаз у которых шоколадный. Да. У них шоколадные глаза. Если поднять чашку с кофе и сравнить с цветом их глаз, то трудно будет отличить. Все больше к горлу податывала грусть, будто зародившаяся где-то в животе снежинка, медленно двигавшаяся по пищеводу и налеплявшая на себя своих собратьев. Подойдя к горлу, она уже становится снежным комом. Мне абсолютно по фигу были все эти сильно уменьшенные чашки ристретто, глупо топающие по пространству. Я вдруг понял, от чего мне так хреново: я не видел ТЕХ глаз. ТЕХ серо-зеленых смеющихся или плачущих, гротескно-выпученных или странно косящих, когда я целую их обладательницу. Цвет этих глаз был подобен цвету сюртука крадущего глаза человееские песочного человека, то был цвет благородного сыра «Camambert» с плесенью и орехами, цвет печали, но печали светлой и чистой. Она была не злобным карликом, ползающим по веревочным лестницам в знаке «инфинити» моей души. Была она белой птицей.
Была она белой птицей,
Летала и пела трели,
Но после первой зарницы
Трели ее отзвенели.
Никакой ристретто, который нормальные люди запивают водой, а я пью большими глотками, ене вернет меня и не подстрелит белую птицу. Он только превратит его в злобного урода. Я не могу больше этого выносить и иду в бездну, в тар-тар себя. Ком в горле начинает носиться с бешенной скоростью по горлу. И Кирочная, Чернышевская и синий крот кажутсядалекими.
Ничего уже не может вернуть меня к жизни. Коматозное состояние и аффектное возбужение заставляют лечь и попытаться все разложить по полкам. Но безрезультатно. Телевизор хочется разбить за похотливых шлюх, рекламирующих проладки. Радио с тупой музыкой тоже не помогает. Кулуары моих мозгов раздуваются до невероятнх размеров и ничего не желают воспринимать. Все противоядия исрыгаются рвотой. Ей только ей. Она только она. О ней только о ней. Онаонаонаонаонаонаонаонаонаонаона.
Звонок. Я беру трубку и слышу ее голос. Ком в горле задумывается и начинает таять, но в ту же минуту возвращается в прежнее состояние.
- Князь, почему вы ушли не попрощавшись?
Ком. Черт. Он мне мешает говорить.
- Ладно, не надо оправдываться.
Еще что-то Я уже не слышу. Опускаю глаза и вижу под ногами яму. Закон светотени позволяет видеть спирали на черной трубе. С бешенной скоростью, роняя трубку, я ввинчиваюсь головой в трубу. Быстрее, быстрее, еще быстрее, еще быстрее, fortissimo… Лечу в бездну. Тар-тар принимает меня в свои объятья. Давно не виделись.
Открываю глаза. Кажется, ком провалился. Что стало причиною тому – не знаю. Наверное, кто-то развеселил. Это-человек-крыса. Он тоже в дурном расположении духа. Звонок.
- Вы поступили весьма нечестно. Уровень не пройден. Повторите попытку.
Жму на « enter».
- Здравствуйте.
- Припадаю к ногам вашим, - отвечаю со слезами на глазах.- Хреново мне на душе. От того, что понимаю, что-то сделал не так.
- Ну, ладно.
- Только держите себя в руках. – зачем я это сказал – ума не приложу. Ответ последовал вполне ожидаемый.
- Да я и так держу себя в руках. Где вы видели, чтоб я не держала себя в руках… Дурак вы, а не лечитесь.
- Выпейте за меня. Не чокаясь.
Гудки.
Четвертая кружка кофе. Кажется, выхожу из комы.
Зачем мне жить, если самый дорогой и любимый человек обижен мной? Как я мог такое сделать? Как мог я повредить центр вселенной? Ведь теперь ПО МОЕЙ ВИНЕ ОРБИТА ЗЕМЛИ СКОСИЛАСЬ НА 45 ГРАДУСОВ.
Шаг еще шаг. Петля. Рывок. Ремнь оборван. Слезы брызнули из очей моих и хлынули в ложку бахчисарайским фонтаном. Причина том – нечестный поступок с моей стороны по отношению к вселенной.
Самое мерзкое – то, что никто не желает мне помочь и понять меня.
- Плюнь! Плюнь и махни рукой!
- Да ладно бы она тебя бросила, а то…
                С Т О П ! ! !
Пошли все вон! Затыкаю уши. Я – мерзавец. Самое поганое существо на планете. Но зачем? Почему я подсознательно делаю плохо? Как могу я целовать ее, лобзать ее крест, с вожделением смотреть на ее фотографию, любить ее больше всего живого и мертвого, поганого и святого, и при этом обижать ее? Бросать ее одну, демонстрировать этим, что она мне неинтересна? ИМею ли я право, или я тварь дрожащая?
Тошнота.
Темнота.
Пальцы порезаны,
Слезы подсчитаны,
Сердце изрублено
 Мысли испытаны.
Теперь осталось только смотреть на свою старую знакомую – Луну. Кажется, она тоже плачет. Накрылась черным бархатным одеялом и льет фосфорицирующие слезы – звезды на него.
 -     Плачешь?-спрашивает знакомый с детства голос.
- Плачу. Плохо мне. Я убил себ. Теперь нового делать буду.
- Не надо Ты и так хорош. Усни и проснешься хорошим, вымытым. Влезь в созвездие тельца и вылезь из него – и станешь идеальным. А там пачкай.
- Люблю я ее, Луна.
- Значит. Правильно плачешь. Так и надо.
- А ты?
- Я уродлвая.
- Бедняга. А солнце?
- Все не разговаритвает. Извини, оно меня вот-вот засечет, я побегу.
Сворачивает покрывало и исчзает в разрезе занавеса.
Солнца нет. И неба нет. Ничего нет. Только огромное облако. В моей душе скрылось солнце. Но завтра оно взойдет. Я это точно знаю. Потому что я ее люблю.