Мученик литературы

"Мученик литературы"
Предисловия от патриархов самарского самиздата.

ЧЕРНЫЙ ЯЩИК КЛУБ НЕОФИЦИАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ
Очередное заседание "КНК" объявляется открытым.
    Автор этого рассказа - Алексей Путилов - актер театра "Самарская площадь". До этого он учился на историческом факультете пединститута. Там он погорел на психологии: - Ну хорошо, с точки зрения здравого смысла Вы рассказываете правильно, но перейдите к психологии, - сказал ему преподаватель на экзаменах.
    - Я всегда догадывался, что психология и здравый смысл - понятие взаимоисключающее, - смущенно пробормотал Путилов. После этого с институтом пришлось распрощаться.
    Мы тогда часто виделись. Потом я узнал, что Путилов поступил в московскую театралку.
    - Вы песни любите? - спрашивали его на приеме.
    - Люблю, - отвечал он.
    - Ну давайте, молодой человек. Что-нибудь такое, что народ любит… и поет.
    - Я спою. Нашу, народную.
    - Давайте. А мы подпоем.
    - "Боже, царя храни…" запел бессмертную песню Алексей. Потрясенная комиссия слушала его, не прерывая, до последних звуков.
    Сейчас Алексей играет убийц, маньяков, комиссаров - роли самые разные. Иногда он пишет стихи и рассказы. Этот рассказ посвящен мне - скотофутуристу Георгию Квантришвили.


    Били Яшку Неплюева. В очередной ни первый и, увы не последний раз. Лупили основательно, делово, хоть и без членовредительства, но без скидок на хлипкое Яшкино телосложение. Сначала он громко ругался, грозил, кричал: "На каком праве?!" - потом затих, и только прикрывал руками наиболее уязвимые места. Наконец, экзекуция закончилась. Кровоточащего Яшку прислонили к забору, отвесили пару оплеух на прощание, спросили все ли он понял Яшка. Естественно, согласился, и мучители отвалили.
    Некоторое время выждав, поплевывая кровью и потирая ушибы, Неплюев отделился от забора, злобно ощерился и посулил врагам много нехорошего. Потом начал приводить себя в порядок. Больше всего пострадала рубаха; в трех местах разорванная, кровянкой попачканная и пяти пуговиц из восьми лишившаяся, выглядела она не комильфово. Менее пострадали штаны - извазюканной в грязи была только левая коленка которой Яшка уперся в землю, отражая натиск того гада, что лез справа. Надо сказать, что защищался Яшка чисто символически, так сказать для поддержания реноме. Били его часто, как по графику, не реже трех раз в месяц, били давно, сколько себя помнит, так что даже как-то вроде бы и попривык. Другое дело, за что? Этот разговор особый. Если Федька-одессит страдал за воровство, Антоша Рюпин за половую невоздержанность, то Яшку Неплюева били исключительно за неумеренную страсть к литературе.
    В десять лет, открыв книгу Сетон-Тонсона "Мир животных", окунулся Яшка в океан мудрости печатной, да и утонул в нем с головой. К двадцати годам перечел он всю районную общедоступную библиотеку, потом городскую, и даже одну частную - знаменитый склад книг бывшего матроса с броненосца "Потемкин", затем красного комдива, а ныне зампредгубисполкома, тов. Семена Наждачного, большого человека и книгочея. Вскоре наступил кризис - больше в городе Примопске, славном боевыми и трудовыми традициями читать было нечего. Мучился Яшка. Мозг, привыкший к интеллектуальному наркотику, требовал новых доз, а их-то и не было. Мучился Яшка месяц, мучился другой, да и принял опрометчивое решение самому книги писать. Это его и сгубило, поставив на одну шаткую доску с Федькой-одесситом, Антошей Рюпиным и другими, в глазах честных людей, антисоциальными и вредными элементами.
    А как хорошо начиналось! Первый свой рассказ под названием "Красный фарватер" Неплюев написал за две недели, посвятив революционеру-потемкинцу, товарищу Наждачному. Рассказ опубликовали в журнале "Примопская новь", напечатали хвалебную рецензию про молодого талантливого автора, а еще через неделю зампредгубисполкома Наждачного арестовали. По недомыслию и наивности Яшка вставил в рассказ эпизод, где красный комдив пил самогонку и дружески пожимал руку Нестора Ивановича Махно - махрового бандита и врага советской власти. ОГПУ отреагировало, а Яшку избили в первый раз. Тут бы ему и остановиться, призадуматься, да поздно. Неплюева понесло по неверным волнам литературы.
    Второй рассказ носил название "Оглянись назад" и повествовал на девяти страницах о бывшем спекулянте, а ныне руководителе профессионального союза совторгслужащих Примопска, Ароне Степановиче Ашкинази, о его тяжелом и не всегда верному пути, но неизменной практической сметке и душевной отзывчивости. ОГПУ отреагировало и на этот рассказ. Арон Степанович загремел, а Неплюева избили во второй раз.
    Потом были новеллы: "Шашки - вон!" о Сурене Хухине, завгорбиблиотекой, "Сор из избы", о дворнике, в прошлом князе, Ромуальде Викентиевиче Турове, "Не верь…", о редакторе "Припомской нови" Иване Кузине и много, много других, а также повесть "Не хлебом единым", о коллективе клуба политпросвещения "Заря коммунизма". Героев Яшкиных опусов исправно сажали, причем работников клуба арестовали всех без исключения от директора, до секретарши, а Яшку друзья и родственники пострадавших били. Это его не смущало и не расхолаживало: творчество звало к перу и он строчил. Несколько удивил его, правда, тот факт, что бывший военспец, а ныне почетный пенсионер Сергей Сергеевич Друбинин, прочитав заметку в газете о том, что "Яшка Неплюев приступил к работе над романом о его жизни", застрелился у себя в кабинете не дожидаясь последствий, но роман был написан. Особенно подчеркивалась в нем роль жены военспеца Ксении Адамовны, прошедшей с мужем весь его тернистый путь. Но Неплюев не знал, что по материнской линии Ксения Адамовна приходилась троюродной племянницей некоему Столыпину, мрачной фигуре русской истории, а посему, на другой день после опубликования романа исчезла и Ксения Адамовна. По слухам, за ней приехала персональная машина спецуполномоченного НКВД Клубникина, старушка села в нее - и как в воду канула. Но и этот многозначительный и красноречивый факт не остановил зарвавшегося Яшку.
    Апофеозом его творческой карьеры стала трилогия "На страже революции", бытоописующая истории аппарата ОГП НКВД города Примопска. Итогом ее было то, что все славные чекисты были заменены на новых, а Яшка поехал в Москву на съезд писателей.
    Москва встретила приветливо. Во-первых, поселили его в роскошной гостинице "Националь", во-вторых, прикрепили автомобиль для поездок, в-третьих , и это самое главное - не били. Целых три недели Неплюев блаженствовал. Его возили по музеям и театрам, знакомили с интересными и знаменитыми людьми, брали интервью и даже пару раз сфотографировали рядом с Самим железным Наркомом, грозой вредителей и замаскировавшихся врагов, одним словом - ценили.
    Нарком, худенький и застенчивый, как и сам Яшка, уверял, что гордится знакомством и дружбой с ним, восхищался его талантом и классовым чутьем. Святая простота! На вопрос Неплюева, можно ли написать книгу о Верном Сыне Партии, Железном Наркоме и Ценителе Таланта, он лишь застенчиво улыбнулся. А зря! Если бы Верный Сын, Железный и т. д. И т. п. Знал о судьбе бывшего военспеца Друбинина, то… Думаю, что вряд ли бы он улыбался. Или, во всяком случае, улыбался с другим подтекстом. Но… Дело было сделано. Вернувшись домой в Примопск, Яшка засел за новый роман. Вышел он в январе, а в апреле Верного Сына и Железного Наркома не стало. Он разделил участь остальных Неплюевских героев.
    Новому наркому книга про старого не понравилась, и на Яшку посыпались гонения. Сначала его стали меньше печатать, потом все больше критиковать, а вскоре и вовсе прижали к ногтю, обвинив чуждым элементом. Потрясенный Яшка уселся за объяснительное письмо, где изложил все, что на душе накипело, поплакался о тяжелом детстве и покаялся горько. Ответ пришел незамедлительно, его вызвали в Москву. Окрыленный Яшка укатил и больше в Примопск не вернулся.
    Вернулся он через шестнадцать лет, облысевший, со вставленной челюстью, туберкулезом и справкой о реабилитации. Встретил родной город его хорошо. Дали комнату в приличной коммунальной квартире, неплохую пенсию. Одним словом - создали все условия. Яшка пописывал коротенькие статейки в "Примопскую правду", бывшую "Примопскую новь" под псевдонимом "Пенсионер", вскрывал мелкие недостатки, в общем, полноценно жил. К большой литературе его больше не влекло, да и склероз вкупе с заработанным в лагерях геморроем давал о себе знать.
    Но одно не давало Яшке-пенсионеру покоя. Его никто не бил! День проходил за днем, месяц за месяцем, год за годом - даже пальцем не трогали. Это было ужасно! Непривычно и страшно. Неплюев мучался, ходил по злачным местам, что называется "искал приключений на собственную голову" - и не находил. В лучшем случае его посылали подальше, в худшем просто говорили: "Не лезь, дед, а то…" Ну не били, и все тут.
    Однажды, дойдя уже до кмоисступления, бродил Яшка по темным аллеям городского парка. Бродил, бродил, да и провалился в незакрытый люк канализации, потеряв челюсть и сломав ногу.Там бы и погиб он нехорошей смертью, что, согласитесь, обидно, да спас его добрый человек - поэт-скотофутурист Автандил Богоявленский.Вытащил, первую помощь оказал и в больницу доставил.
    Впервые в жизни Яшка Неплюев прослезился, почувствовал брожение в груди, покалывание в правой руке и давно утраченное, бешеное вдохновение. Выпросив у медсестры тонкую тетрадку в косую линейку, дрожащей от сладостной истомы рукой он вывел на обложке "Наша смена", роман, посвящается А. Богоявленскому…".
    Через полгода Яшка Неплюев снова лежал в больнице. На этот раз с сотрясением мозга и телесными повреждениями средней степени.