Спасение Серафима начало

Киносценарий.

Просторное помещение. Огромных размеров кровать. На ней, в белоснежной  постели - маленький сморщенный старичок в ночном колпаке. У изголовья, с  лицами, лишенными всякого выражения стоят: по правую сторону - доктор в  ослепительно белом халате, по правую - медсестра, в очень коротком и очень  накрахмаленном халатике и кокетливо надетой медицинской шапочке. Перед  кроватью двумя полукружьями расставлены стулья, на них сидят посетители -  мужчины в черных костюмах, женщины в строгих платьях и костюмах, темных  шляпках с вуальками, аккуратно одетые дети, - всего человек двадцать

Напряженная пауза. Посетители сидят со строго выпрямленными спинами, старик переводит взгляд с одного на другого, от этого им становится еще более неуютно..

СТАРИК (говорит по-английски, дребезжащим, но очень энергичным голоском).  Очень рад видеть, мои дорогие родственники, как дружно вы собрались у постели  умирающего по первому же его зову. И хотя ни один из вас ни разу не посетил  меня за все время моей изнурительной болезни, все же надеюсь, дорогие мои,  что именно забота о состоянии моего здоровья привела вас сюда сегодня (все,  включая детей, дружно кивают головами ), а вовсе не болезненное  любопытство относительно судеб моих миллионов (присутствующие энергично  мотают головами).

Старик выдерживает паузу, пристально всех осматривает.

СТАРИК. И хотя этот вопрос вас нисколько не волнует, как вы все только что   подтвердили... Я правильно вас понял, не волнует? (все снова отрицательно кивают головами) Так не волнует? Хи-хи-хи... (Неожиданно серьезно и проникновенно) Все же, прошу вас, выслушайте меня, умирающего старика, и позвольте мне   рассказать вам, что я решил относительно своего скромного наследства.

МЕДСЕСТРА (взглянув на часы, чеканным голосом). Время инъекции.

СТАРИК (кокетливо). Простите... Всех дам прошу отвернуться.

Медсестра откидывает одеяло - старик оказывается в длинной ночной рубашке с   кружевом по подолу, оголяет зад; сестра хладнокровно втыкает шприц; старик,   закусив губу, возводит глаза к потолку, хнычет - явно притворно. Медсестра   возвращается на место, приведя в порядок постель. Старик возится под одеялом, что-то расправляет руками, бормочет себе под нос невразумительно. Наконец принимает первоначальную позу, взгляд обретает прежнее выражение.

СТАРИК. Итак, продолжим. Ни для кого из здесь присутствующих не являются секретом некоторые   разногласия между семействами моих дорогих племянников, и это положение дел   меня чрезвычайно огорчает. Или я ошибаюсь?

Левая и правая половины, стараясь изобразить на лицах дружелюбие, улыбаются   друг другу, переглядываются между собой, пожимают плечами, разводят руками, -   
 доступными им средствами пытаясь мягко упрекнуть старика за   несправедливое мнение о взаимоотношениях между семействами.

СТАРИК (очень энергично). А тем временем жить мне осталось недолго... Доктор?

Доктор, прикрыв глаза, скорбно качает головой.

СТАРИК. Сестра?

Медсестра коротко и деловито кивает.

СТАРИК. Так кому же из вас двоих, мои дорогие племянники, достанутся мои   миллионы, честно заработанные мною на торговле... (подаются вперед на   своих неудобных сидениях.) Да. Так кому же - тебе, Билл, мой старший племянник  и законный сын моего родного брата (оборачивается в правую сторону), или тебе,   Сэм, ублюдок ты этакий, ха-ха! (голос его теплеет, он оборачивается влево,   сердечно смотрит на Сэма.)

Пауза. На лицах родственников - сильнейшее напряжение.

СТАРИК (подмигивая глазом, кивает в сторону медсестры). А может ей отдать, а?
(Противно хихикает.)

Пауза. Один из мужчин из клана Сэма начинает неуверенно смеяться, к нему   присоединяется другой, третий, вскоре в комнате стоит всеобщий хохот: мужчины хохочут басом, женщины слегка привизгивают, дети корчатся, как   от щекотки, и держатся за животы.

СТАРИК (сквозь смех). Хорошо я пошутил, ох, хорошо! Что, давно так не   смеялись? Эх, тысяча чертей всем вам в глотку, хорошо пошутил...

Вытирает глаза носовым платком. Неожиданно лицо старика мрачнеет, - хохот
резко обрывается, наступает мертвая тишина.

СТАРИК. Да, дети мои, недолго мне осталось... Что ж, живите с миром, не буду   вносить раздор в нашу большую и дружную семью...

Достает из-под подушки старую фотографию. На фото - мальчик с   короткой стрижкой и большими ушами, в очках, в серой школьной   советской форме, взгляд растерянный, рот полуоткрыт, у ног - потрепанный   ранец; мальчик стоит на фоне блочной пятиэтажки, виден вход в подъезд.

СТАРИК (показывая фото). Вот, реликвия моя, последнее святое... Ну, может   предпоследнее. Симочка... (Смотрит на фотографию, хнычет, переходит на   русский.) Только ему, только Симочке, внученочку моему, вон какой был,   ху-у-уденький, ножки-ручки то-о-оненькие, и сейчас в России голодает...

Медсестра переводит на английский.

БИЛЛ (мрачно; по-английски). Он не голодает.

Доктор переводит на русский.

СТАРИК. Что ты сказал?

Медсестра переводит.

БИЛЛ. Я говорю - он там не бедствует...

Доктор переводит.

СТАРИК. Дурак! Что ты понимаешь? Ты и в России-то никогда не был! Это великая загадочная страна, там любой может   голодать! Для тебя слово "Родина" -  звук пустой! Да кто ты такой?! Ты и   говорить-то по-русски не умеешь! У тебя и имя-то нерусское! Билл! Билли!   Вильям! Уильям! Слово-то какое!

Медсестра пытается переводить синхронно.

СТАРИК (переходя на английский). Пошли все прочь, убирайтесь, выблюдки   чертовы! Забыли об исторической родине и страдальцах, ее населяющих!

ДОКТОР (очень вежливо обращаясь к родственникам). К великому моему сожалению,   вынужден вам сообщить, что ваше дальнейшее пребывание в комнате больного   противопоказано. С медицинской точки зрения...

Посетители, пытаясь сохранить достойный вид, поспешно отступают к выходу.

СТАРИК (громко кричит, кидает им вслед все, что под руку попадает -   лекарства, чашку, подушку, резиновую грелку из-под одеяла, колпак с головы).   Вон отсюда, нехристи! Симочке, только Симочке! Симочке моему родному, родному моему, кровиночке!

ДОКТОР. ...и может нанести непоправимый ущерб его слабому здоровью.

СТАРИК. Только Симочке... Мое последнее слово! Это мое последнее
слово! Это мое самое распоследнее слово!

Посетители почти бегут к выходу - впереди семейство Билла. Выход - в   противоположной стене, на стене - чудовищно увеличенная фотография, которую   показывал старик - мальчик с короткой стрижкой, дом, на месте входа -   настоящая дверь, в которую все и спешат выйти.

СТАРИК (совершенно спокойным голосом). А тебя, Сэм, я попрошу остаться.

Все члены семейства Сэма застывают на мгновение в тех позах, в которых их   застали слова старика, затем медленно идут и рассаживаются по своим местам.

СТАРИК. Ну ты-то, мой дорогой, понимаешь старика? (Сэм уныло кивает головой.)   Сохранить мир в семье - что может быть лучше? Ни зависти, ни соперничества   между братьями! (Сэм кивает.) Да плюс помощь голодающему Симочке, а? Может, зачтется мне, старику, на том свете. Кто знает…

Все семейство мрачно кивает, все крестятся, дети беззвучно молятся, сложив   ладони и закатив глаза.

МЕДСЕСТРА (взглянув на часы). Время принимать снотворное. (Подает стаканчик.)

СТАРИК. А что, я и приму, и усну в кругу семейства, в мире, любви и   понимании... (Пьет.) конец зависти, конец вражде... (Храпит по-стариковски, с   присвистом.)

Пауза. Родственники переглядываются.

СЭМ (деловито). Ежели этого Серафима убить после смерти дядюшки, все наследство по закону перейдет Биллу.

Все молчат. Доктор и медсестра сочувственно кивают Сэму.

ДЕВУШКА (молоденькая, с нежным голосом). Его нужно сейчас убить, пока дедушка жив, чтобы он написал другое завещание - на тебя, папочка.

Пауза.

ЖЕНА СЭМА (доктору). Сколько ему осталось?

ДОКТОР. Три дня.

Сэм достает чековую книжку, выписывает чек, кладет на столик.

ДОКТОР (взглянув на чек). Неделя.

Жена Сэма откалывает с блузки брошь с бриллиантами, кладет на столик.

ДОКТОР (внимательно рассмотрев бриллианты). Десять дней.

Девочка лет восьми снимает с ноги туфельку, достает из него золотую монетку.

ДЕВОЧКА (подходя к доктору вплотную и глядя на него снизу вверх). Пусть   дедушка поживет подольше!

Доктор умиленно улыбается, гладит девочку по голове.

ДОКТОР. Две недели. Да, да, да, две недели! Пусть дедушка поживет подольше, деточка!      


* * *

Широкая оживленная Нью-йоркская улица. Вечер. Семейство Билла стоит посреди   тротуара в понуром молчании, частые прохожие толкают их, они всем мешают, но,   кажется, не замечают этого. К Биллу подходит другой мужчина из его клана,   хлопает его по плечу. Бил поднимает на него глаза, тот подмигивает ему,   улыбается. Бил непонимающе смотрит на него, но через несколько мгновений   морщины печали на его лице разглаживаются, взгляд светлеет, лицо   расплывается в широкой улыбке. Заметив перемену в нем, остальные тоже   оживляются, подмигивают друг друга, хлопают друг друга по плечу, улыбаются,   кое где слышен даже негромкий смех. Неожиданно Билл резко поднимает вверх   указательный палец правой руки, - все стихают.

БИЛЛ. Но не раньше, чем дядюшка отойдет в мир иной!

Все понимающе кивают головами, тихо смеются, лица у всех счастливые,   просветленные.
 
БИЛЛ (торжественно). Мы спасем это вонючее человечество!



* * *

На глубоком черном фоне - очень красивое бледное лицо мужчины лет 33-х.

МУЖЧИНА. ...Счастливое детство, легкомысленная юность... Другие растрачивали драгоценные часы и на пустые забавы, а я шел к своей цели, шаг за шагом...

Луч прожектора постепенно усиливается, становится видна вся фигура молодого   мужчины: стройное тело, красиво задрапированное в бордовый плащ, отделанный   неяркой золотой вышивкой, благородная осанка; в руках - белый матовый шар.

                ...вечера  просиживал   за книгой, дни простаивал за мольбертом, тренировал свое тело   спортивными упражнениями.

Мужчина легонько толкает шар - шар плавно движется через темноту по диагонали   влево и вниз и оказывается в руках другого мужчины. Ему на вид лет 40, он невысокого роста, лысоват, закутан в плащ синего цвета с серебряной отделкой.

МУЖЧИНА В СИНЕМ. Кто помогал вам в вашем нелегком восхождении?

Посылает шар обратно, он летит, на этот раз по диагонали вверх.

МУЖЧИНА В БОРДОВОМ.(Чуть задержав шар). Никто не помогал. Я рос без отца, сиротой, разумения же   матери моей, женщины доброй, но малообразованной,  лишь на то хватало, чтобы   трудиться, не покладая рук; она дала мне образование,   поддержать же меня в моих творческих поисках  не могла.

Шар летит в руки мужчины в синем плаще.

МУЖЧИНА В СИНЕМ. Сколько сейчас лет вашей матери?

Шар возвращается.

МУЖЧИНА В БОРДОВОМ. Она умерла 10 лет назад.

Снова шар летит через черноту.

МУЖЧИНА В СИНЕМ. Царствие ей небесное, святая женщина... С чего начинается творческий процесс в работе над спектаклем, кинофильмом?

Посылает шар обратно.

МУЖЧИНА В БОРДОВОМ. Это самый ответственный этап моей работы: я   собираю материалы о той эпохе, собираю сведения обо всем, вы понимаете -  решительно обо всем! - что было сделано в этом направлении другими. Малейшая   деталь упущена - и следующий шаг будет неверным.

Шар проплывает через темноту.

МУЖЧИНА В СИНЕМ. Вас не смущает, что зритель порой забывает об игре актеров, работе режиссера, любуясь лишь волшебным порождением вашей фантазии и интеллекта?

Ловким щелчком посылает шар обратно.

МУЖЧИНА В БОРДОВОМ. Я не могу сделать хуже, чем я могу.

Аккуратно отправляет шар.

МУЖЧИНА В СИНЕМ. Что для вас любовь?

Резко поддает по шару запястьем, шар летит обратно.

МУЖЧИНА В БОРДОВОМ. Поэтизирование человеком половой функции, присущей любому живому организму, свидетельствует о естественном для развитого интеллекта стремлении к эстетизации действительности.

МУЖЧИНА В СИНЕМ (не дождавшись шара). …Дружба?..

МУЖЧИНА В БОРДОВОМ. Взаимная выгода от общения.

МУЖЧИНА В СИНЕМ. Есть ли у вас друзья?

Пинает шар ногой.

МУЖЧИНА В БОРДОВОМ. Разумеется.

МУЖЧИНА В СИНЕМ. Религия?

МУЖЧИНА В БОРДОВОМ. Искусство - моя религия.

МУЖЧИНА В СИНЕМ. Вдохновение?

МУЖЧИНА В БОРДОВОМ. Вдохновение? Труд, труд и еще раз труд, упорный, каждодневный и кропотливый.

МУЖЧИНА В СИНЕМ. Гений и безумие?

Поддает шар ногой, он, со свистом пролетев, точно попадает в руки мужчине в бордовом.

МУЖЧИНА В БОРДОВОМ. "...есть вещи несовместные."

Ровно отправляет шар, он застревает на полпути, несколько раз судорожно дернувшись.

МУЖЧИНА В СИНЕМ. Алкоголь, никотин, наркотики?

МУЖЧИНА В БОРДОВОМ. Ни-ког-да!

ВЫСОКИЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС (отчетливо). Девятнадцать часов 35 минут.

МУЖЧИНА В БОРДОВОМ (оборачиваясь к залу). Общий свет! Свет в зале!

Свет загорается. В зале - с"емочная группа, киноаппаратура, микрофоны. В   правом верхнем углу сцены подвешена  дощатая площадка, на ней - мужчина в бордовом плаще, на площадке в левом нижнем углу - мужчина в синем.   Шар висит на протянутой между площадками леске, двое рабочих в черных   комбинезонах безуспешно пытаются распутать тонкий шнур, приделанный к шару.   Видны сценические конструкции, софиты, картонные декорации на арьерсцене.

МУЖЧИНА В СИНЕМ (театральным жестом протягивая руки к мужчине в бордовом плаще). Серафим Алексеевич, Серафим Алексеевич, еще парочка вопросов!

СЕРАФИМ. Вы использовали свое время. Интервью окончено.

Верхняя площадка медленно едет вниз, Серафим величественным жестом сбрасывает с себя плащ, остается в великолепно сшитом смокинге. Идет к кулисам.

Мужчина в синем, все еще подвешенный на своей площадке, пытается слезть, встав на четвереньки, то одной, то другой ногой в плохо отглаженной серой брючине пробует достать до пола, путаясь в плаще.

МУЖЧИНА В СИНЕМ. Но как же? А передача? Она не закончена!

СЕРАФИМ. Если есть какие-то проблемы - обратитесь к моему секретарю.

МУЖЧИНА В СИНЕМ. Постойте же! Только 5 минут!

Наконец-то слезает на пол, оборачивается - перед ним стоит Роберт, молодой человек, тщательно одетый, рыжеволосый и веснущатый; в левой его руке - раскрытая записная книжка, в правой - ручка, услужливо занесенная над страницей.

РОБЕРТ (высоким голосом).. Проблемы, господин, э-э... журналист?

СЕРАФИМ (от края кулис - в зал). Стелла!

На сцену поднимается девушка с внешними данными манекенщицы и волосами синего цвета, уходит за кулисы вместе с Серафимом.

Журналист, проводив их взглядом, безнадежно машет рукой, скидывает плащ, оборачивается к с"емочной группе.

ЖУРНАЛИСТ. Сворачиваемся!

* * *

Большой зал с лепниной под потолком и драпировками на высоких окнах заполнен   нарядно одетой публикой, парадно освещен огромными хрустальными люстрами;  столы накрыты для фуршета.

МОЛОДОЙ МУЖЧИНА в белокуром парике (с другого конца зала). Как слепило сегодня солнце! Пели птицы... Грачи прилетели! 

Пауза.

ДЕВУШКА в очках (от двери). Небо, как на полотнах Мон-Плиера!

Пауза.

ТОЛСТЯК с курчавой головой (добродушно). Гря-я-язь... Как на сорок девятой авеню!

Пауза.

ДАМА (передергивая лопатками). Впрочем, не так уж было и тепло!

Дверь открывается, входят Серафим и Стелла, на полшага сзади - Роберт.   Застывают на мгновение у входа - взгляды всех присутствующих устремляются на   них. В полной тишине не торопясь идут через весь зал. Всеобщий шок медленно   проходит, всех троих с тихим шелестом начинают окружать, постепенно отделяя   друг от друга.

ДАМА в голубом брючном костюме (Серафиму, тихо). Простите, это правда?..

МУЖЧИНА в смокинге (тоже негромко). Позвольте вас побеспокоить - автограф...

Протягивает открытку с рисованным портретом Серафима и ручку - Серафим расписывается.

ДЕВУШКА в желтом в синие полосы коротком платье (шепотом). Мне снилось: мы с   вами наедине...

ПОЖИЛАЯ ДАМА в белых брюках и горностаевой накидке (Роберту; тихо, но деловито). Хотелось бы ускорить процесс...

ЮНОША с яркой косынкой на голове (мягко отстраняя даму). Простите, я по   записи - первый.

РОБЕРТ (глядя в блокнот). Вы по записи -  второй.

ЯПОНЕЦ неопределенного возраста в сером костюме. ..... (что-то говорит по-японски).

ДЕВУШКА с бритой головой и в русском сарафане (бегло). Господин Ху-Цзи-Ань   сообщает, что корпорация дала ему полномочия увеличить сумму гонорара Серафима Алексеевича в три раза...

Роберт, вопросительно приподняв брови, смотрит на японца. Японец кидает взгляд   на бритую девушку.

ДЕВУШКА. В четыре.

Сквозь толпу энергично протискивается Журналист с большим микрофоном в руке.

ЖУРНАЛИСТ (Стелле). Кем вы мечтали стать в детстве?

СТЕЛЛА (холодным светским тоном без тени улыбки). Я мечтала стать балериной,   но стеснялась сказать об этом прямо. Я говорила: "Когда я вырасту, я буду на   букву "Б"...

ЖУРНАЛИСТ (корчась от хохота, сквозь слезы). ...На букву "Б"...  на   букву "Б", а стали на букву "П", певицей стали, о-о-ой... Ну, вы пошутили...

Вытирает слезящиеся глаза несвежим платком. Стелла не мигая смотрит на него, он осекается.

ЖУРНАЛИСТ (неожиданно нормальным голосом). Разговоры о вашем романе с   Серафимом Алексеевичем вносят оживление в любое общество, ваше появление на   телеэкранах вдвоем - праздник в каждом доме! Скажите, Стелла, что для вас   этот великий человек, этот гений современного искусства (слегка хихикает),   этот супер-мозг плюс супер-воображение нашего века, этот...

Стелла, закрыв руками микрофон, слегка наклоняется к журналисту, говорит   негромко, но очень отчетливо.

СТЕЛЛА. Ни-че-го.

Пауза. Журналист оглядывается по сторонам, по-прежнему слышно шуршание   разговоров.

СТЕЛЛА. Вот теперь пошутила.

Журналист неуверенно смеется.

Стелла снимает руки с микрофона, медленно достает сигарету из серебрянного   портсигара. Журналист, откинув микрофон на подоконник, суетливо выхватывает   из кармана пластмассовую зажигалку, чиркает - она не срабатывает, еще раз -   снова осечка; трясет зажигалку, пробует еще раз - опять неудача, истерично   чиркает сова и снова. Стелла медленно достает из сумочки зажигалку в виде   головы Серафима, не торопясь нажимает на маленькую кнопку в затылке - изо рта   скульптурки вырывается пламя, - прикуривает, пускает красивое ровное колечко   в лицо Журналисту и уходит. Журналист переводит взгляд на микрофон - он   оказывается повязанным носовым платком омерзительно розового цвета. Журналист   смотрит вслед Стелле - она, отойдя, прямо посреди зала приподнимает длинный   подол платья много выше колен, поправляет чулок - чулок выше колена   оказывается такого же розового цвета.

ЖУРНАЛИСТ (прищелкнув пальцами) Чертовка!

Дама с открытой спиной, все это время простоявшая в одной и той же позе,   вдруг, резко развернувшись, - так, что юбка описывает большой круг и сшибает   на столике высокий бокал (бокал в свою очередь сшибает следующий, тот, падая,   задевает вазу на ножке с фруктами, она падает, из нее выкатывается яблоко,   толкает открытую бутылку шампанского, она опрокидывается, из нее начинает   течь шампанское), - стремительно плывет через весь зал к Серафиму.

ДАМА (взвинчено). Правда ли, правда ли это?! Уж вы нам скажите, скажите, всю   правду скажите, Серафим Алексеевич!

Доплыв до Серафима, кладет ему руки на плечи, застывает, проникновенно
заглядывая ему в глаза.

СЕРАФИМ. А, Марья Петровна! Счастлив вас видеть... (Целует ей руку, сняв со   своего плеча, она тут же кладет ее обратно, застывает в прежней позе.) Да.   Это правда.

Ищет взглядом Роберта; Роберт тут же появляется из толпы, выходит на середину   зала. Все стихают.

РОБЕРТ (официальным тоном). Римской Академией Искусств, Парижской Академией   искусств, Нью-йоркской Академией Современных Искусств, Мадридской Академией   Изящных Искусств, а также Каса-Бланкским Музеем Традиционных Искусств был   проведен конкурс на кандидатуру художника для воплощения Мирового проекта   под названием "Весна Священная". Проект будет осуществлен в десяти центрах   мировой культуры, спектакль будет длиться десять часов подряд,   транслироваться всеми ведущими телеканалами. Будет задействовано общей   сложностью 10 тысяч лучших актеров со всех континентов, не считая статистов.

Пауза.

                Сегодня стали известны результаты этого конкурса.

Пауза. Над замершим залом пролетает муха.

РОБЕРТ. Художником грандиозного представления выбран Серафим Алексеевич!

Дама тихо оседает, не убирая рук с плечей Серафима, он с трудом ее удерживает.   Ему на помощь кидается Роберт. Всеобщая суета. Стелла хохочет, показывая   ровный ряд зубов.

ДАМА (лежа на руках у Роберта, запрокинув голову с закрытыми глазами;   шепотом). Да благословит вас Господь...

Шампанское ровной струей льется из опрокинутой бутылки на паркетный пол.



* * *

Темный фасад особняка, ярко освещенные окна, черные колонны, кажущиеся картонными из-за контровой подсветки. Парадная дверь открывается, выходят Серафим, Стелла и Роберт. Втроем подходят к автомобилю Стеллы. Роберт открывает дверцу, Стелла садится за руль.

СЕРАФИМ. Завтра в двадцать ноль-ноль у вас.

СТЕЛЛА. Завтра в двадцать ноль-ноль у меня.

Роберт захлопывает дверцу, автомобиль отъезжает. Вдвоем идут к машине Серафима, Роберт открывает дверь, Серафим садится за руль.

СЕРАФИМ. Завтра в восемь ноль-ноль в студии.

РОБЕРТ. Завтра в восемь ноль-ноль в студии.

Роберт захлопывает дверь, автомобиль отъезжает. Роберт садится в свой автомобиль, достает трубку мобильного телефона.

РОБЕРТ. Буду через 20 минут.

Автомобиль срывается с места, скрывается за поворотом. Из темноты появляется Журналист, достает микрофон, повязанный платком, усмехается, выдвигает антенну, тихонько диктует, нагнувшись к микрофону.

ЖУРНАЛИСТ. Черный Кадиллак 1953
 выпуска, палевый Сааб девять тысяч, серая Тойота-Карола. Соответственно.

Убирает антенну, складывает микрофон в сумку, поворачивается к кустам;
насвистывая, расстегивает брюки, мочится. Из-за кустов выскакивает кролик и, поджав уши, прыжками пересекает пустое пространство. Журналист смотрит ему вслед, задушенно смеется, с присвистом.



* * *

На  огромной кровати, заправленной бельем в крупный агрессивный черно-белый рисунок - двое, мужчина и женщина. Мужчина сверху, белеет голый зад и ноги в неестественно ярких рыжих волосах; верхняя часть костюма не снята и, кажется, даже не расстегнута; рыжая голова. Мужчина ритмично двигается. Женщина лежит очень спокойно, лица не видно. На ногах - ярко-розовые блестящие гольфы, на руках - такого же цвета перчатки до локтей. На левой руке - массивный браслет из белого металла. Около кровати - скульптура - необыкновенных размеров телефонный аппарат на подставке, по полу вьется металлический шнур к нему, - все это литое из того же металла, что и браслет. Кроме кровати и телефона в комнате ничего из обстановки нет.

Из-за пластиковой портьеры-экрана появляется фотообъектив с длинной насадкой.
Мужчина продолжает ритмично двигаться.


* * *

Футбольное поле, напряженный момент. Матч транслируется по телевизору. Перед экраном сидит Журналист, все больше и больше распаляясь, кричит "Вдарь, вдарь ему, вдарь, вставь ему, вставь как следует!", хлопает себя по ляжкам, припрыгивает на кресле, "Го-о-ол!" Быстро успокаивается, неожиданно собранно встает, скидывает халат, у него оказывается очень спортивная фигура, что раньше предположить по его пластике и осанке было невозможно, идет в угол комнаты, надевает боксерские перчатки, подходит к кожаной "груше", профессионально и методично боксирует. В двери появляется японка в национальном костюме с подносом в руках, на подносе - крупные груши. Журналист останавливается, приветливо смотрит на нее, говорит очень сердечно: "Оставь, Грушенька, это на столике!" Японка ставит поднос на стол, кланяясь, пятится к двери, выходит. Журналист некоторое время смотрит на дверь, затем возвращается к своему занятию.


* * *

Сходясь и расходясь в хороводе, танцуют женщины в стилизованных русских костюмах. Непривычное звучание симфонической музыки, необычная балетная пластика - носки танцующих повернуты внутрь, голова неестественно склонена к плечу.

ГОЛОС РОБЕРТА (ровно). В программе русских сезонов антрепризы великого Сергея   Дягилева в одна тысяча девятьсот тринадцатом году состоялась премьера балета   "Весна священная" на музыку композитора Игоря Стравинского. В Париже. Игоря   Стравинского. Сценарий был написан самим композитором в творческом   содружестве с художником Эн Рерихом и завершен совместно с гениальным   Вацлавом Нижинским, создавшим хореографию этих картин языческой Руси.

Роберт стоит на небольшом возвышении наподобие дирижерского пульта, перед   ним, на специальной наклонной подставке - листы бумаги с отпечатанными   текстами. Левой рукой, отставив мизинец, Роберт держит уголок листа, готовясь   его перевернуть, в правой руке - пульт, направленный на большой экран на   противоположной стене.

РОБЕРТ. Игры и пляски древнего славянского племени, обряды поклонения   пробуждающейся земле. Во второй части балета (Щелчок пульта - на экране   другая сцена из спектакля.) игры приобретают таинственный оттенок,   подготовляющий переход к мистическому действу величания и принесения в жертву   Избранницы. С большой буквы.

ГОЛОС СЕРАФИМА. С какой большой буквы?

РОБЕРТ. И. В свершении обряда принимают участие предки   племени (щелчок - следующая часть), суровые старцы, человеческие праотцы.

Возвышение, на котором стоит Роберт, находится в центре просторного помещения   - мастерской. Белые стены, белая мебель, окно во всю стену, жалюзи. Несколько   кульманов разных размеров самого современного дизайна, на каждом - чистый   лист бумаги. Мольберты, на них - подрамники с приготовленным к работе чистым   холстом. Много чертежных инструментов, бросаются в глаза огромная линейка и   гигантских размеров циркуль. На белом стуле, закинув ногу на ногу, сидит   Серафим, элегантный, в белом просторном костюме.

РОБЕРТ. Премьера ознаменовалась беспримерным скандалом (Серафим встает,   проходит по мастерской из угла в угол.) Великие создатели балета, далекие от   стереотипов массового сознания, обрушили на них стихию новых образов, звуков,   небывалых выразительных средств. Но уже через год парижская публика во-   (переворачивает страницу отточенным жестом.) -восторженно принимала "Весну   священную" в исполнении симфонического оркестра. Процесс создания и вся   история этого произведения (Лицо Роберта вдохновенно поднято к потолку,   зрачки почти закатились под веки.) стали легендой, эпический же сюжет   пробуждал интерес многих балетмейстеров и режиссеров. Мы можем назвать такие   великие имена, как (Украдкой смотрит в листок.) Морис Бежар, Пина Бауш и...   многие, многие другие, само звучание которых - имеется в виду «имен» - скажет нам о многом. Но самой   таинственной стала, пожалуй, версия Вениамина Могучего, сына русских   эмигрантов во Франции. Премьера ее состоялась тоже в Париже, тоже весной, но   в 1949-м. Спектакль был показан три раза, имел оглушительный успех, после   чего пламя пожара, начавшегося в театре по не установленной причине,   погубило все костюмы и декорации. Вениамин Могучий, узнав о случившемся,   слег в тяжелейшем приступе ишиаса, осложненного приступом поджелудочной   железы и в три дня скончался. В последующие три месяца погибли или умерли от   различных заболеваний и все члены его труппы, за исключением актрисы,   игравшей роль Избранницы. С большой буквы.

Пауза.

РОБЕРТ. Считаю себя обязанным напомнить вам, Серафим Алексеевич: контракт   подписан, через две недели они ждут от вас наброски основного решения.

Пауза. Серафим неспешно идет по мастерской, заложив руки за спину и лавируя   между кульманами. Останавливается, на миг замирает в красивой позе,   смотрит на Роберта через плечо, разворачивается на каблуках, идет в обратном   направлении. Роберт неловко нажимает кнопку пульта: загорается экран, музыка   включается на одном из самых громких мест. Серафим вздрагивает всем телом,   смешно подпрыгивает, дернув ногой, машет руками.

СЕРАФИМ. А? Что? Что это! Что! Роберт! Что это? Следите за собой, Роберт! Что вы себе   позволяете?! Чтобы завтра же были все материалы об этой загадочной   постановке! Я должен все знать! Все знать! Это мой принцип.


* * *

Лысоватый господин в смокинге, немного похожий на Журналиста, размахивает   руками и, стараясь перекричать сильный шум, выкрикивает: "Ху-дож-ник!   Ху-дож-ник!" Понемногу к нему присоединяются другие голоса, и вот уже весь   зал скандирует: "Ху-дож-ник! Ху-дож-ник!", сопровождая выкрики овациями.   Найдя взглядом Серафима в одной из лож, мужчина показывает в его сторону   рукой, кричит что-то неразборчивое в шуме. Все оборачиваются туда - Серафим   пытается отступить вглубь ложи, Стелла с холодным любопытством осматривает   беснующийся зал. Роберт накидывает пальто на плечи Серафима, все трое поспешно  выходят в фойе. Их тут же окружает толпа нарядных людей, каждый хочет   поздравить, пожать руку... Серафим с трудом протискивается сквозь толпу.

РОБЕРТ (прокладывая ему дорогу). Разрешите, разрешите пройти... Простите...

Сквозь толпу пытается пробиться девушка, одетая очень скромно, не по городскому, на голове - платочек; в руках - букетик цветов.

ДЕВУШКА (говорит заметно окая). Хоть одно словечко, Серафим Алексеич! Одно словечко! Я ехала издалека...

СЕРАФИМ. Простите, я утомлен...

ПОЖИЛАЯ ДАМА В МЕХАХ. Это было бесподобно! Бес-по-доб-но! Это - вам!

Сует ему в руки огромный букет, жирно целует Серафима в щеку, зажав букет между ним и своей грудью. Стелла хохочет.

РОБЕРТ. Разрешите пройти...

ДЕВУШКА. Издалека я приехала, Серафим Алексеич! (Пытается протянуть ему свои нарциссы.)

СЕРАФИМ. Простите... Я утомлен...

Стелла хохочет.

ГОСПОДИН В СМОКИНГЕ. Примите, Серафим Алексеевич (Сует ему какую-то коробочку в подарочной упаковке.), от всего сердца!

Серафим пытается оттолкнуть коробочку, господин настойчиво впихивает ее в охапку букетов в руках Серафима.

СЕРАФИМ (отпихивая коробку букетами). ... утомлен...

ГОСПОДИН В СМОКИНГЕ. От всего сердца, от чистого сердца, на заказ делали, не обижайте, Серафим Алексеич!

Коробочка оказывается в кармане серафимова пальто. Стелла хохочет. Вся толпа   вываливает из театра, идет к автомобилю Стеллы следом за Серафимом. Роберт   распахивает дверцу, Стелла садится за руль; рядом, с трудом втискиваясь с   охапкой цветов, садится Серафим.

РОБЕРТ. Завтра в восемь ноль-ноль.

СЕРАФИМ. Завтра в восемь ноль-ноль.

ДЕВУШКА (выглядывая поверх голов и размахивая букетом). Серафим Алексееви-и-ич!

Роберт захлопывает дверцу, машина трогается.


* * *

Серафим сидит на широкой кровати в комнате с металлическим телефоном. Пальто   расстегнуто, но не снято, руки в карманах. Стелла   в розовых гольфах, перчатках и коротком черном платье ползет к нему по белому   ворсистому покрытию пола, заваленного цветами.

СТЕЛЛА. А вот мы по полу ползе-е-ем...

Хохочет. Добравшись до него, обнимет   его колени руками, скользит рукой по его бедру, забирается в карман пальто,   достает коробочку, повязанную атласной лентой.

СТЕЛЛА. А что это тут у на-а-ас?

Кончиками пальцев медленно тянет за концы ленты, бант развязывается. Стелла   освобождает коробочку от блестящей упаковки, ставит ее на колени Серафиму,   пальчиком нажимает на кнопку в крышке. Крышка отскакивает, на пружине   выпрыгивает блестящий чертик с рыжими волосами и громко хохочет.

СТЕЛЛА (рассмотрев вблизи). Похож на Роберта!

Берет игрушку в руки, чертик замолкает. Рассмотрев его со всех сторон, нюхает, пробует на зуб.

СТЕЛЛА. Золото, похоже, настоящее, литое.

Взвешивает подарок в руке, ставит его обратно на колени Серафима.

СЕРАФИМ. Оставьте его себе.

Слышен новый раскат хохота.


* * *

Женщины в перепачканных платьях, мужчины в мешковатой одежде абсолютно бесшумно бегают по черной земле, неестественно подпрыгивая, падая и поднимаясь, разбрызгивая во все стороны рыхлую землю босыми ногами.

ГОЛОС РОБЕРТА (ровно). ...пленка, запечатлевшая таинственный спектакль, оказалась бракованной и рассыпалась в прах при первой же попытке ее просмотреть. Фотографическая же пленка исчезла загадочным образом из запертого на ночь помещения. Многочисленные восторженные публикации в прессе исчезли также, вырезанные рукой злонамеренного маньяка из всех периодических изданий, хранящихся в библиотеках. В данном случае на экране мы видим версию великой Пины Бауш.

Женщины собираются в круг, по очереди одевая друг друга в красное платье, мужчины неловко толкутся в стороне.

ГОЛОС СЕРАФИМА. Какова дальнейшая судьба Нины... Нины...

ГОЛОС РОБЕРТА. ...Аввакумовны? После смерти Вениамина Могучего, режиссера и, как говорили, ее любовника, Нина тяжело заболела, оказалась в больнице, откуда сбежала, либо была похищена по истечении трех недель. Через три года ее видели в Цюрихе, Швейцария, где она называла себя "Нинель", говорила по-английски почему-то с немецким акцентом и лечилась водами. Через три месяцы выехала оттуда в неизвестном направлении... В данный момент мы можем видеть на экране...

Толпа женщин выталкивает одну, в небрежно одетом красном платье, в сторону толпы мужчин.

ГОЛОС СЕРАФИМА. И это все, что вы имеете мне сказать? Соблаговолите слезть с этого пьедестала.

Экран гаснет, мастерская заливается ровным искусственным светом. Серафим в светлом костюме сидит на стуле с высокой спинкой, закинув ногу на ногу. Роберт, положив пульт на пюпитр, спускается с возвышения. Звонит телефон, Роберт достает трубку из кармана пиджака.

РОБЕРТ (в трубку). Роберт на проводе. (Слушает, затем  - Серафиму, немного виновато пожимая плечами). Время аудиенции.

СЕРАФИМ. Нельзя ли отложить?

РОБЕРТ (в трубку). Не могли бы вы подойти в другое время?

Дверь распахивается, на пороге - Журналист с мобильником в руке.

ЖУРНАЛИСТ. Так я же уже подошел, Серафим Алексеич, я же уже - вот он, тут он я!

Серафим неприязненно морщится, Роберт вопросительно смотрит на него.

СЕРАФИМ. Чай, пожалуйста.

ЖУРНАЛИСТ.  А мне коньячку, пожалуйста... С коньячком  (подмигивает Роберту, тот недоуменно переводит взгляд на Серафима.)

СЕРАФИМ. Два чая, пожалуйста.

Роберт бесшумно исчезает за дверью.

Журналист вальяжно разваливается в кресле, поддернув двумя пальчиками вытянутые на коленях брюки, Серафим стоит посреди комнаты.

ЖУРНАЛИСТ. Итак, Серафим Алексеич, продолжим нашу беседу... Ах да!

Спохватившись, вскакивает, шарит по карманам штанов, пиджака, находит диктофон, снова плюхается в кресло, включает диктофон, - он не работает, - дует в него, стучит им о столик - Серафим морщится...

ЖУРНАЛИСТ. Вот черт!..

Снова вскакивает, шарит, достает большой микрофон, - он все еще повязан розовым платком, - шнур от него уходит куда-то под пояс брюк.

ЖУРНАЛИСТ. Все еще, видите, в платочке... Это Стеллочка, проказница, еще на приеме повязала! (Садится.) Итак... (Озирается по сторонам.) А что это у вас так много чертежных инструментов? А? Что вы компьютерами разными не пользуетесь, - это да, это все знают, но линеек-то столько зачем? Что это, Серафим Алексеич, на творческое чутье-то не полагаемся? Свободный, так сказать, полет руки, которой водит сам Создатель?

СЕРАФИМ. Послушайте...

ЖУРНАЛИСТ. Ну да, ну да, так и запишем (выхватывает из кармана замызганную записную книжку и огрызок карандаша), так и запишем: "алгеброй гармонию поверяет, по-ве-ря-ет..."

СЕРАФИМ. Послушайте, не могли бы вы прийти в другой раз...

ЖУРНАЛИСТ. А зачем нам в другой раз? Мы и в этот раз прекрасно, так сказать, общаемся!

СЕРАФИМ. Контракт подписан. Мне нужно работать. Вы прекрасно это знаете...

ЖУРНАЛИСТ. А почему у вас свет горит искусственный?

СЕРАФИМ. Я не люблю естественное освещение, на него никогда нельзя положиться...

ЖУРНАЛИСТ. Днем с огнем, ай-яй-яй... (Вскакивает, бежит к окну, быстро поворачивает ручку жалюзи - врывается ослепительный солнечный свет - Серафим досадливо щурится.) А что ж листы-то все такие чистые, Серафим Алексеи? Хоть бы что нарисовали, что ли... (Хватает мольберт, разворачивает к себе.)

СЕРАФИМ. Не смейте здесь ничего трогать! Трогать ничего не смейте!

ЖУРНАЛИСТ. Или хоть начертили бы... по линейке бы... По линейке-то умеете ведь чертить?

СЕРАФИМ. Попрошу вас выйти. (Идет на Журналиста, оттесняя его к двери.) Вы позволяете себе лишнее, вы лишнее себе позволяете!

Журналист, отступая к двери, выхватывает откуда-то фотоаппарат, фотографирует Серафима, приговаривая "Какое у него необычное выражение лица..."

СЕРАФИМ. Не сметь! Я вызову охрану! Охрану сейчас, вызову сейчас я!

ЖУРНАЛИСТ (продолжая фотографировать; себе под нос). Да он просто взбешен!

В дверях появляется Роберт с подносом в руках, на подносе - две чашечки и небольшой рулончик бумаги. Журналист натыкается на него, поднос переворачивается, чай проливается на белоснежную рубашку Роберта. Серафим, хватая воздух ртом, в неистовстве топает ногами. Журналист делает еще несколько снимков и с хохотом убегает. Серафим валится в кресло, Роберт машет на него бумагой, вытащенной из лужи чая на полу.

СЕРАФИМ. Негодяй... (Тяжело дышит.) Каков негодяй! Проходимец... (Дыхание постепенно восстанавливается.) Каков проходимец!

Успокаивается, лежит с закрытыми глазами.

РОБЕРТ (ледяным тоном.) Хорошая новость. Пришел факс. Дополнительные сведения о судьбе Нины Аввакумовны. (Разворачивает мокрый листок.) Она жива, недавно вернулась на историческую родину.

Серафим молча смотрит на Роберта.

РОБЕРТ. Здесь ее московский телефон.

Достает телефонную трубку, начинает набирать номер, поглядывая в бумажку.

СЕРАФИМ. Я сам. (Берет у него трубку.) Могу ли я поговорить с Ниной Аввакумовной?.. Видите ли...

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Завтра в десять утра.

Короткие гудки.

Серафим недоуменно смотрит на трубку, затем - на Роберта, Роберт пожимает плечами; снова набирает номер.

СЕРАФИМ. Мое имя - Серафим Алексеевич, не были ли вы столь любезны...

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Завтра в десять утра.

Короткие гудки. Серафим раздраженно снова набирает номер.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Завтра в десять утра.

СЕРАФИМ. Погодите же, да выслушайте же меня, я не могу завтра в десять, у меня съемки, я не могу переносить их из-за...

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. В десять утра.

Короткие гудки. Серафим медленно кладет трубку.

СЕРАФИМ (Роберту). Поедете на студию без меня, подъеду позже. Постойте-постойте, у нас же нет ее адреса...

Снова хватается за трубку. Факсовый аппарат на столе оживает, из него вылезает лист бумаги. Роберт берет его, читает.

РОБЕРТ. Это адрес.

Отдает лист Серафиму, выходит.

СЕРАФИМ (уже закрытым дверям). Благодарю вас.