Барин

БАРИН

Владимир Петрович Боротянский приехал в село уже как с год. Карьера в городе не задалась, хотя закончил энский университет и с неплохими отметками. Была возможность остаться, место хорошее отцовские друзья обещали, с места того можно было совершить хороший подъём, но не захотел. Вернулся под предлогом, что после отца некому стало хозяйством заниматься. На самом же деле пресытился городской суетой и мечтал вести спокойную размеренную жизнь. Земли имел порядочно, также доля в сахарном заводе и толстенькая пачка железнодорожных облигаций.
Всё это досталось Владимиру в наследство от отца, человека образованного и оборотистого, не растерявшегося после освобождения крестьян и сумевшего приспособиться к новой жизни. Даже преуспел, из-за чего говорили о тайных еврейских корнях сей дворянской фамилии. Только после того, как отец его спился от тоски за умершей матерью, слухи поутихли и стало ясно, что русский человек.
Вместо отца делами стал руководить приказчик Сергеев, человек честный, но совращенный немцами в штунду. Регулярно посылал молодому барину деньги, подробно описывал положение дел и невзначай агитировал за свою секту. Владимир на эти агитации внимания не обращал, жил раздольно, строил себе сердечно-карьерные планы завидного свойства, рассуждал, как и все, на волнующие темы современности и даже немножко чувствовал, что призван искоренять язвы общества. Но потом, сейчас же был молод и жаждал удовольствий.
Однажды на масленой повстречал одну прелестную девицу и увлёкся со всей страстию, как и полагалось молодому человеку, читающему благородные романы. Девица была вроде благосклонна, охотно принимала букетики, иногда дарила поцелуи и умела восхитительно хлопать ресницами да так, что таял самый крепкий человек. Владимир подумывал о свадьбе, хотя девица была из небогатой семьи и знатности подозрительной. Но он то был не сноб, понимал, что не в происхождение дело, а при слове "деньги" презрительно вздыхал, показывая свою далёкость от низких побуждений.
Девица тоже была вроде бы не против и тоже исключительно из глубоких сердечных чувств. Весна неотвратимо близилась, Владимир уже посетил магазин свадебных платьев и выбрал церковь для венчания, когда произошла вдруг грязная история. Сначала пришло письмо, полное всяких гнусностей про невесту и с адресом. Боротянский возлюбленной верил, письмо порвал и поехал на дружескую пирушку. Там ему подсунули второе письмо, а товарищи с него дружно хохотали. Он с пирушки уехал, на полпути домой вышел, взял другого извозчика и поехал по адресу. Там оказались съёмные комнаты, пахнущий потом старик с одним глазом. Шепотом предложил девочек.
Владимир рассмеялся и ушёл, уверенный в абсурдности письма. Будучи в хорошем настроении, решил зайти в кондитерскую недалеко. Вдруг в проезжающем экипаже услышал смех. Вроде бы её. Экипаж остановился около нужного дома. И вышла она, вместе с каким-то напомаженным хлыщом. Владимир простоял минут пять, пока один дворник не поинтересовался, не плохо ли барину. Очнулся и пошёл к комнатам. Старик, увидев его, рассмеялся и захрипел о чудесной гувернанточке и каких-то немках. Сунул ему рубль и поднялся по лестнице на второй этаж. Куда идти дальше не знал, но опять её смех. Подошёл к двери и услышал знакомые звуки бурных ласок. Он несколько раз посещал публичные дома, пока не увидел зарезанную проститутку.
Разогнался, чтобы выбить дверь. Он знал, что увидит, но надеялся. Что она вскрикнет и покраснеет, расскажет, как пошла на это ради проворовавшегося отца. Дверь оказалась открытой, ввалился внутрь, от неожиданности упал. Когда встал, то увидел её презрительное лицо и хлыща, целящегося из пистолета. Она засмеялась, следом и хлыщ. Владимир его узнал, тот служил, кажется в суде. Мелкая сошка.
Развернулся и ушёл. По дороге домой встретил пьяного и мертвую лошадь. Ему вдруг открылось, что всё плохо. Что город чужой, лохань, полная мерзости и греха. Как он этого раньше не замечал. Проклятый город, ему стало душно на этих грязных улицах. Бежать, бежать отсюда. Три дня он не выходил из дома, строя разные планы. Сначала хотел застрелить хлыща, пистолет был и у него. Но вспомнил её распатланные волосы и блестящие глаза. Блудливая тварь, даже смешно было ради неё убивать. Пусть живут, он забыл, их нет.
А из города он уедет. Доучится и бросит всё. Домой, где всё проще и чище. Владимир порвал со всеми связями, отвадил немногих товарищей, не выходил в свет, кроме занятий сидел только дома и читал книги. Чтобы не обрыхлеть, купил гантели и по утрам занимался упражнениями. Ещё играл в шахматы с соседом врачом. Чаще проигрывал, но из уважения не обижался. Полюбил ходить в церковь. И до этого там бывал по большим праздникам, а то зачастил каждый день. Любил стать в уголке и духовно млеть в теплом полумраке, следя губами за песнопениями. Сам имел голосище сильные и слегка мечтал, чтобы стать дьяконом да как ввалить, аж стёкла задрожать. Но это после службы, а во время возносился невиданно и становилось так светло, что даже город не страшил. Ставил свечку, подавал нищим и шел по улицам улыбаясь. Обязательно одаривал ребятню пятаком, помогал заблудившемуся старичку найти дорогу, творил другие добрые дела. Дома обедал и ложился отдохнуть.
Мечтал, как приедет в село, поселить в большом родительском доме, будет ездить на бричке в церковь, помогать крестьянам и наставлять в вере. Приказчика решил непременно гнать, потому как батюшка объяснил губительность сект в делах спасения. Боялся, как бы не раскидал свои зловредные сети по селу.
К осени закончил учебу, завершил все дела и, нагрузив две телеги имуществом, поехал в отчий дом. Одет был в черное пальто строго покроя, с бородкой и длинными волосами даже походил на лицо духовного звания, чем был доволен. Бросил курить и сосал леденец, чтобы не тянуло к трубке. Смотрел в окошко экипажа на окрестные поля, большей частью убранные. Одни сахарные буряки остались. Урожай на них ожидался преотличный, так что можно было заработать и с земли и с завода. Владимир часть денег рассчитывал отдать сельскому батюшке на постройку дома для воскресной школы, чтоб детишки крестьянские вредных идей не напитывались, а с детства пригортались к Богу.
Другую часть будущих прибылей хотел определить на покупку крупорушки нового образца. Читал про неё в одном журнале, написано было, что способна давать хорошие деньги. Так вот и обернётся славно, для Господа и для себя. В благовейных мыслях задремал немного, дорога была мягкая, от дождя чуть размокшая. Извозчик иногда бодрил кнутом лошадей, каркали вороны, ища около скирд просыпавшееся зерно. После утра было свежо и встающее солнце приятнейшим образом грело.
Домой приехали к обеду, огненный борщ, как папаша любили, графинчик самодельной водочки, настоянной на травах, кулебяка и ватрушка с творогом. Владимир сразу вспомнил произведения господина Гоголя, особенно несравненный второй том "Мёртвых душ", хлебосольного помещика, не то Петуха, не то Петухова. Вот там было описание кулебяки такое, что человек не пробовавший, сразу понимал, что потерял полжизни. Кухарка Евграфовна сделала, конечно, кулебяку поменьше, но оттого не менее вкусную. Наверное.
После сытнейшего обеда и словесно-водочных возлияний, молодой хозяин с часок соснул, а потом вышел прогуляться пешком. О ходьбе всегда слышал самое доброе и даже немецкий философ Ницше, хоть и весь злонамерен, но её одобрял, как хорошее средство для взбодрения головы и приискания правильных мыслей. Владимир наоборот думать при ходьбе не мог, мысли разлетались в разные стороны и поди их поймай. Зато благодушествовать при ходьбе очень даже легко. То щуриться от солнца, то подымать плечи, пряча голову от холодного ветра, то смотреть как жеребёнок дурачится. Словом тихая сельская жизнь с первого же дня стала оправдывать его мечты.
И урожай получился добрый, хотя денег много получить не удалось, потому что цены упали. Зато с завода больше пришло. Купил крупорушку, благо, что батюшка за школу изрядно благодарил, но отказался, ссылаясь на занятость. Приказчик попытался было этим воспользоваться, но Владимир его осадил и сказал, что штунды в доме не потерпит и в селе тоже. По городам сети свои ставьте, это пожалуйста, там всё равно грех один, а девственное сельское население трогать не сметь. Даже пробовал Сергеева переубедить и в спасительное лоно церкви вернуть, но тот оказался слишком подвержен гордыне и ясное видеть отказывался. Однако свои поползновения прекратил.
Потом еще просил заступиться перед полицией за старшего сына, который сызмальства в городе рос. Владимир, хоть и не помнил парня, но, как христианин и для поучения, в полицию съездил, дело уладил. Благо имел репутацию крепкую и хоть молодой, а во всяком безобразии, для его сверстников любопытном, не замешен. Знали, что в церковь ходит, царя-батюшку чтит и крупорушку поставил. Надежный человек.
Притом не кровопийца, что особенно радовало либеральную интеллигенцию уезда в лице доктора и управляющего завода. Оба они были люди образованные, окружающими свинцовыми мерзостями тяготились, но и к бомбистам склонности не имели. Хотели изменений, но как-то так хитро, чтобы ничего не потерять, а только приобресть. Напуганные газетными рассказами о злонамеренной молодежи они сперва и в Боротянском подозревали скрытую скверну. Если не террорист, то хотя бы мечтатель и сеятель вредных идей. А оказалось, что свой человек. Крестьян не обижал, но держал в строгости, церковь посещал, жертвовал на подобающие цели. И собеседник хороший, в компании подходящ. На темы рассуждает полезные и душеспасительные. Один только недостаток имелся, ходили слухи, что с крестьянкой связался, но ведь слаб человек, кто ж из нас без греха.
Да и события последующие, все сомнения развеяли. Случилось это зимой. Владимир как раз с заутренней ехал, в настроении преотличнейшем и состоянии благовейном. Денек выдался солнечный, морозный, снежок переливался, будто серебро и так тихо было, что даже ушам непривычно. Ни ветерка, только полозья скрипят да лошадка фыркает. Слева лес чернел сосновый, справа рощи березовые, за нами через версту железная дорога, в которую отец покойный деньжата поместил. Мудр был, тогда ведь все местные дворяне заопасались, дурацкое дело казалось деньги на землю с шебенкой тратить и кто будет теми дымавозами ездить, ежели на лошадке не в пример приятней. Оказалось, что будут, до сих пор ездят, отчего доход крепенький происходит.
Знал, что деньги лёжки не любят и себе приискивал местечко, куда их пристроить в дело. Собирался несколько рощиц на сруб купить да ссудить одного соседа. Тот в городе жил, похабно до невозможности, пил, блудил, в неких тайных сектах состоял, где сатане фимиам воскурят и в разврат впадают. Поиздержался на грехи, нужду в деньгах имел и приезжал намедни оддолжаться. Владимир согласился, только вексель потребовал. У соседа этого именье запущено, но есть четыре пруда для рыболовства очень удобные. В журналах вычитал, как под это дело научную основу подвести и вместе с рыбой прибыля уловлять. Потом еще карьерчик глиняный есть, тоже запущенный, но при подходе правильном, многообещающий. То есть имеется что брать в имении соседском, только по умному надо всё.
Только про умность думать стал, как выстрелы услыхал. В здешних местах такого и быть не должно. Охотиться тут негде, леса давно уж извели, а в оставшемся Черном дичи нет, одна нечистая сила. В полях же только зайцы. Но по зайцам так густо стрелять не зачем. Владимир был раз на охоте, видел как кабана валили и то тише. Тут же прямо будто полк солдат по орде кабанов стреляет или война. Со стороны железной дороги. Войны быть не могло, во все стороны на многие сотни верст империя, орде кабанов тоже неоткуда взяться.
Сани повернул и поехал узнать, чего это там происходит. Любопытство сильнейше разбирало. Притом что стрельба не стихала, значит о показалось и речи быть не могло. Ехал на выстрелы, бодрил лошадку. Бояться не боялся, потому что жил в краях тихих, разбойники и те редко когда забредали, а такая стрельба, может войска манёвры делают. Когда стал к дороге подъезжать, то ухнуло что-то два раза и стрельба почти утихла.
Обидно, как бы совсем не прекратилась, не зря же крюк сделал. Вдруг из небольшого овражка выбежала женщина. Городская, бежала по снегу, длинное платье путало ноги, несколько раз упала в снег.
Владимир был человек с воспитанием, дам уважал, не распостраняя на всех плохие качества ему попавшейся. Потому лошадь стеганул и поспешил навстречу. Подкатил, спрыгнул, взволновался, что барышня собой хороша и глаза дерзкие.
-Сударыня, что с вами?
-Руки вверх.
-Простите, что?
Тут он только увидел маленький пистолет, торчащий из меховой муфты. А до того, румяные щечки, колечки светлых волос и носик - само очарование.
-Руки вверх!
-Вы шутите, сударыня!
-Ничуть нет! Руки вверх!
Он засмеялся, щелкнул курок и рука с пистолетом выпрямилась.
-Я вас застрелю, если не будете слушаться.
-Вы что, разбойница?
-Возьмите лошадь за поводья и ведите к тому оврагу.
-Вот уж не думал, что разбойницы бывают такими очаровательными.
-Берите лошадь!
-Хорошо.
Вёл лошадь и не знал, что думать. Помниться читал одно весёлое произведение про княгиню-разбойницу, но ведь понятно, что сказка. А тут посреди снежного поля интеллигентного вида барышня с пистолетом и приказывает идти в овраг. А перед этим стрельба была. Наверно и появлению монголов меньше бы удивился.
-Может, соблаговолите пояснить в чём дело?
-Идите.
-Если вам нужна помощь, то я помогу, зачем этот пистолет?
-Идите! Николай! Николай!
До оврага было метров двадцать, оттуда выглянул человек, судя по шинели железнодорожник. И с пистолетом.
-Сейчас!
Исчез в овраге и скоро появился, таща третьего. Этот был раненный, стонал, на снегу оставались следы крови. Раненного погрузили на сани.
-И что теперь вы намерены делать?
-Ты кто такой?
-А вы кто?
-Ты кто такой?
Курок щёлкнул, желваки по щекам ходят.
-Владимир Боротянский, местный помещик.
Раненный закряхтел. К нему нагнулись и выслушали.
-Вот это повезло. Манна небесная прямо таки. Вези нас Владимир на свою усадьбу.
-Вам в больницу надо.
-Мы сами знаем куда нам надо. Поехал.
Взгромоздились на сани и быстро зарылись в сено.
-Поезжай!
Сидел и чувствовал у спины дуло.
-Вы бы убрали, а то может тряхнуть и застрелите.
-Не тряхнёт.
-Вы грабители?
-Езжай и молчи.
-Если так, то у меня вам не спрятаться. Не один ведь живу, сразу донесут в полицию.
-Слушай, Владимир! Твоё дело нас везти, а не рассуждать!
Повёз. Из-за неопытности даже не испугался. Представлялось ему будто во сне это происходит. Где ж ещё, кроме сна. Барышня с пистолетиком, стрельба, раненный. О том, что и его могли убить даже не думал. По причине благости жизни не оставлял для смерти самого малого места. Уж тем более и подумать не мог, что смерть может его задеть. Слишком в жизни был, напридумал всего на будущее. И сейчас даже не дрожал, чувствую спиной дуло пистолета.
Когда приехали, то разбойники приказали заехать прямо в сарай. Там вылезли, завернули раненого в рядно, потом уже перетащили в дом. Расположились в комнате покойного отца, предварительно зашторив окна. Пока барышня возилась с раненым, второй разбойник показал Владимиру бомбы и пистолет.
-Учти, если пронюхает полиция, всем хуже будет. Нам терять нечего, будем отбиваться, тебя застрелим непременно и дом твой сожжем. Так что позаботься, чтобы никто про нас не узнал. Товарищ наш поправится, тогда и уйдем. Тихо, мирно. Будешь дальше бездельничать. Так что подумай перед тем, как будешь из себя героя строить. Герои, когда живые, а когда труп в любом случае труп.
-Я то не против, чтобы вы остались, я человек прогрессивный и очень даже поддерживаю, чтоб против несправедливости. Но у меня тесть, полковник отставной, вас, революционеров, на дух не переносит. Он заедет сегодня и молчать не станет.
-А мы его свяжем и в подвал.
-Завтра ему в город ехать, по делам, так что мигом неладное заподозрят.
Человек глянул Владимиру прямо в глаза и рассмеялся. Громко, невежливо. Хлопнул ладошами.
-Красиво врёшь. Нужно некоторым нашим товарищам поучиться. Тюфяк тюфяком, а сообразил, что лепетать.
-Почему это я вру?
-Потому что неженатый ты, а следовательно и тестя у тебя нет. Так что иди сейчас на кухню, прикажи горячей воды поставить. Потом простынь принесёшь. А попробуешь убежать, застрелю без сожаления. Понял?
-Понял.
-Из кухни бегом сюда. И смотри, чтоб кроме кухарки в дом никто не входил.
-Скажу.
-Ну, пошевеливайся, пошевеливайся! Да, ещё вот что. Про сейф я знаю и чуть что, бомб жалеть не стану. Сожгу всё к чертовой матери.
Засмеялся и щёлкнул курком. Владимир пошел в кухню, шатаясь от горячих волн, прокатывающихся по телу. Не сказка. Совсем не сказка. Откуда могли знать всё. Что тестя нет, это ладно. Помещик крупный, в этих краях известный, многие матушки с дочками набивались, дело известное. Но про сейф как могли узнать? Ведь никому и полслова. Заказал в губернии, привезли его в деревянном ящике, так что и не разберешь что такое. Сам установил в тайном месте, за картиной. Купил на случай пожара, чтоб не очутиться гол как сокол. Думал, что тайна. А оно вот как.
И план ведь был. Высадить в кухне окно, под забором к пруду, там через лёд к селу, взять лошадь и мчать за полицией. Успел даже подумать про суд, как красноречиво выступит с осуждением разбоя и гордыни человеческой,  для барышни попросит снисхождения. Красивая барышня.
А в сейфе денег порядочно, за осенний урожай да сахарные, ещё пачка бумаг ценных, украшения родительский, золото, серебро, камни драгоценные. Бомбами всё добро напрочь изведут. Ещё и дом сожгут. Без всего то не оставят, землю не спалишь. Но жалко было нажитое родителями терять. Тем более, что ведь застрелит. Как пить дать застрелит. Разбойник тот. Им, бунтовщикам, жизнь человеческая в копейку ценой. Переждать лучше. Всё равно далеко не уйдут. Отсюда пусть только уйдут, сразу в полицию сообщит. И долг исполнит и цел останется и богатство сбережёт.  Сейф то полный почти. Это ж столько тысяч, что и подумать страшно.
-Евграфовна, поставь-ка воды греться, хочу помыться я.
-В баньку бы съездил.
-Ты же знаешь, не люблю я баньки. Отвык в городе.
-А батюшке вашему нравилось. Всё покойный просил, чтоб посильней его отходили веничком. А уж в таком пару сидел, что хоть топор привешивай.
-Папенька, упокой господи его душу, офицер был, привычный к разным жесткостям. А я человек партикулярный, мне лучше без дёрганий, а чтоб спокойно. В тёплой воде помоюсь и рад. Ты вот что, Евграфовна. Мне занятия привалило. Встретил дружка университетского, тот попросил кое в чём помочь. Так что ты мне не мешай и другим ответствуй, что барин занят.
-Хорошо, уж скажу. Даже Полинке говорить, что занят?
-Даже ей. Передай, что как освобожусь, так сам приеду.
-Уж примчишься, сомнения нету. Так запал на девку.
-Евграфона!
-Ладно, молчу. Уж и слова нельзя сказать. А ужинать то гости будут или нет?
-Про гостей молчи. Нет никаких гостей.
-Так ведь видела.
-Ну и что? Подумаешь, видела! Я раз тоже человека видел, который уже год, как помер. Показалось. Тебе тоже показалось.
-Показалось, так показалось.
-Но ужин готовь на четверых.
-Хоть не мертвые они?
-На что мёртвым еда?
-Да кто его знает. Сейчас времена муторные, всякое случается. Могут и мертвые есть начать.
-Живые они, живые. Только вроде их нет.
-Беды бы не было.
-Бог не выдаст, свинья не съест. Готовь.
Постоял еще чуток на кухне и пошёл к разбойникам. Дрожал, потел, руку при сердце держал, чтоб не выскочило от переживания. Вспомнил о смирении. Это его крест, нужно смириться, с Божьей помощью всё вытерпеть. И может быть даже положительно подействовать на бесноватых. Батюшка говорит, что люди все хорошие, только некоторые дела плохие творят. По слабости или не знанию. Владимир в это верил и даже мог представить, что барышня городская тоже не гадкая была. Грех отдельно, человек отдельно. Потому нельзя на человеке крест ставить. Всякий человек может грех отринуть и к Богу повернуться. Нужно в этом заблудшим помогать. Ещё в детстве читал в житии какого-то святого, как тот обратил в веру христианскую дерзких язычников, угрожавших смертью. Он то не святой, но как человек верующий подействовать постарается. Зашел в комнату. Раненый стонал на кровати, рядом хлопотала барышня, третьего не было видно. Потом дуло уперлось сзади.
-Заходи, заходи.
Впихнул и плотно притворил дверь.
-Я за тобой смотрел, чтобы не глупил ты. Но вижу, человек серьезный, не хочешь с добром расставаться.
-Вашему товарищу врач нужен.
-Не нужен.
-Он же умрёт!
-Не умрёт. Да и тебе то какое дело.
-Как же, жаль ведь человека.
-Не ври. Ничего тебе не жаль. Ты бы нас, как миленьких перестрелял, если бы мог.
-Неправда.
-Правда. Елена, а ведь повезло нам. Думал, что не уйти, а тут на тебе, подарок какой. На санях и с домом. Чудеса.
-Я за Сашу беспокоюсь.
-Всё в порядке, поверь мне. Крови он потерял много, но в тепле и при хорошем питании сил наберется быстро. А питание барин нам обеспечит, правда ведь?
-Вы от полиции прячетесь?
-Прячемся.
-Лучше сдайтесь, я буду ходатайствовать, чтобы вас простили. Если сами раскаетесь, то может и отпустят.
-Ты дурак или притворяешься?
-Я попросил бы не оскорблять меня.
-Тогда не говори глупостей. Отпустят, мы пятерых застрелили, петля нам гарантирована, так что не отпустят.
-Пятерых?
-Может и больше, кто их считал.
-Но зачем!
-Они почтовый вагон охраняли, а мы его грабить собрались.
-Вы убийцы?
-Нет.
-Значит вы не убивали?
-Убивали, но тут всё дела в причинах.
-Убивать, это же гнусно!
-Да нет, нормально, даже азарт проснулся некоторый.
-Не похоже, чтобы вы голодали. Тогда зачем вам деньги?
-Для нашего дела. Мы революционеры, готовили несколько акций, понадобились деньги, вот и решили наведаться в вагон.
-Вы мерзавцы.
Неожиданный удар в грудь, перехватило дыхание, боль, согнулся.
-Ты не ругайся, дурачок. Лена, присмотри за ним, я домом пройдусь.
Ушел. Через несколько минут Владимир открыл глаза. Барышня сидела на кровати и целилась пистолетом. Она была хороша собой, только сейчас заметил, что её левая рука в крови.
-Вы тоже ранены?
-Чепуха.
-Вы стреляли в жандармов?
-Стреляла. Они сами виноваты. Мы планировали сделать всё тихо, взять деньги и уйти, но не получилось.
-Это же грех - убить человека.
-Нам ничего не оставалось. Не мы их, так они нас. А тут ещё офицеры.
Она вспомнила свой испуг. Сначала всё шло по плану. Она постучала в дверь вагона, наврала, что к ней пристаёт пьяный мужик. Поверили, окрыли, выпученные глаза при виде пистолета. Жандармов поставили около стены, оружие кучкой лежало на полу. Николай и Евгений возились у сейфа, когда вдруг зашёл офицер. Он мигом всё понял, но пока расстегивал кобуру, получил пулю. Прямо в лицо. Упал. Наконец-то открыли сейф, бросали в мешок пачки денег, когда началась стрельба. Ещё офицеры. Отстреливались. Поезд стал тормозить, план рушился. Они должны были выпрыгнуть через несколько вёрст, в условленном месте, там ждала подвода, но поезд останавливался куда раньше.
Евгений всегда соображал быстро, приказал выпрыгивать на ходу, так хоть будет шанс уйти. Было страшно, но она шагнула. Катилась по снегу, больно ударилась, выстрелы из проезжающих вагонов. Мешок с деньгами раскрылся и часть высыпалась, оставили. Бежали, увязая в снегу. Поезд отъехал значительно и ушли бы, но несколько преследователей тоже выпрыгнули. Кричали, что нужно сдаваться, стали стрелять. Тогда и ранили Николая. Евгений подстрелил одного толстого жандарма, оставил деньги и потащил товарища. Дотащил до оврага, там спрятались, подпустили ближе, бросил две бомбы. Оврагом же и стали уходить. Погоня отстала, боялись снова нарваться на бомбу. Барахтались в снегу, она плакала от обиды, понимала, что не уйти, что скоро прибудут казаки и найдут, когда заметила сани.
Сначала подумала, что чудо и их человек перепутал место, ждал раньше. Оказалось действительно чудо, но другого свойства. Наткнулись на барина да ещё знакомого. Сашин отец у него управляющим работал. Известно было, чем припугнуть человека. Про сейф не раз говорили. Они хотели этот сейф взять, даже план разработали, но тут Сашу арестовали неожиданно. Несколько прокламаций нашли и быть бы неприятностям, но тут этот барин вмешался. Отпустили Сашу и он сказал, что грабить не сможет, не порядочно, не хорошо грабить выручившего. Евгений пытался разубедить, что чепуха, но Саша твёрд был. Поэтому решили ограбить вагон. И вот на тебе, круг какой получился, всё равно оказались в этом доме.
Скрипнула половица. Спохватилась и подняла пистолет, но барин сидел на полу. Тюфяк, а ведь мог воспользоваться её задумчивостью и напасть. Трус, боится за свою шкуру. Вот Саша, он ничего не боится. Даже от выстрелов не вздрагивает и всегда спокоен. Сейчас другой бы стонал, жаловался, что умирает, а он только зубами скрипит и молчит. Только когда сознание теряет, начинает стонать.
Пришёл Евгений.
-Вроде бы всё спокойно, но нам нужно быть готовыми. Непременно будут окрестности прочесывать и сюда пожалуют. Ты, барин, выйдешь и успокоишь. Помни, что если самому тебе и удастся спастись, то дом сожжем. А потом и тебя товарищи наши достанут. Так что в твоих интересах беду от нас отвести.
-Никто не в силах беду от вас отвести, потому что убийцы вы и будете судимы Господом.
-Никак барин верующий?
-Христианин.
-Это приказчик твой тебя затащил?
-Он сектант, а я православный.
-Ух ты, давненько уже не видел я православных. Сейчас это как-то стыдно, а ты чего же?
-Глупцы вы. Кто по гордыне, кто по слабости, но глупцы.
-А ты, значит умный?
-Убивать людей грех.
-А в скотах их держать не грех?
-Скота человеком можно сделать, а вот мертвого нет.
-Знаешь, что я сейчас сделаю?
-Что?
-Не буду с тобой спорить.
-Боишься?
-Неинтересно. Поди-ка лучше дров принеси, камин разожжем.
-Не буду я вам прислуживать.
Опять ударил сильно под дых, Владимир упал на пол, выпучив глаза и загребая воздух ртом.
-Ты сильно хвост не подымай. А то беда будет. И не думай, что больно нам нужен. Чуть что не так, застрелим и уйдем. Неси дров.
Владимир поднялся, постоял немного и вышел.
-Сейчас он себя Иисусом представляет. Хотя нет, пока ему просто больно, а обоснование он потом найдёт. Встречал я таких скотов. Везде блаженства ищут. Хорошо ему, значит богу угоден и молодец. А плохо, так то от дьявола и он будет терпеть, уповая на воздаяние. Тварь разжиревшая.
-Ты его не бей, всё-таки подобрал нас, приютил.
-Как же, подобрал. Если бы не ты, так десятой дорогой объехал. Он же на тебя среагировал. Святоша чертов, небось готов про царство божие разглагольствовать, а сам крестьянок за пуд муки портит! А потом их мужьям ещё и про добродетели рассказывает. Навидался я такой швали. Будем уходить, обязательно застрелю.
-Не хорошо так.
-Хорошо. Если будет у него возможность, то пристрелит нас, даже на секунду не засомневается. Поэтому надо быть осторожными, когда будем уходить, его на тот свет, деньги заберем.
-Как грабители.
-Уже не раз говорили на эту тему. Грабители это если ради денег, мы для революции.
-Хорошо, пусть. Я за Сашу беспокоюсь.
-Всё будет хорошо. Он у нас крепкий, кровь идти перестала, заражения быть не должно. Думаю, дней через пять уйдем отсюда. Пока возьми пистолет и садись за шкафом, лампу притуши, я пойду, гляну на хозяина нашего.
Вышел и приник в коридоре к окну, смотрел как Владимир несёт охапку дров. Ещё ведь молод, а уже толстый. Лет через пять и вовсе расплывётся, от наливок нос прожилками красными пойдёт, одышка появиться. Потом жениться на деньгах и пудах шести живого веса, дальше будет счастье половником кушать. Свинья. Нет животного более самодовольного. Будет интересно посмотреть на его глазенки перед смертью. Обделается это обязательно, пот каплями по лбу, дрожь, ноги будет целовать, о пощаде молить. Такие жизнь любят.
-Зажигай камин, я ещё пройдусь. И не вздумай дёргаться, Елена стреляет отлично, недаром дочь военного.
Владимир зашел в комнату. Намял бумаги, сверху несколько щеп, зажег огонь. Вспомнил отца. Он очень любил сидеть с матушкой около камина. Она вязала, он читал книги о путешествиях. Топили всегда яблоней или грушей, папа утверждал, что от них целебный дым. Бывало, жарили себе на специальной решетке кусочки хлеба. Очень вкусно, особенно если намазать их густым сливовым вареньем и запивать парным молоком.
Раненный застонал.
-Может ему нужны лекарства? У меня от родителей осталась аптечка.
-Спасибо, не надо.
-Вы, правда дочь офицера?
-Нет, мой отец был солдатом.
-Вы не похожи на простолюдинку.
-Я воспитывалась в генеральской семье.
-Вас там обижали?
-Упаси боже. Они считали меня родной, очень любили.
-Тогда что же вас толкнуло на этот путь?
-Правильное воспитание.
-Разве от него идут на убийства?
-Я не смогла смириться с окружающей мерзостью.
-Я тоже! Но я не стал убивать! Я просто ушёл от неё.
-Сбежали.
-Но не убивал.
-От грязи нельзя убежать. Можно либо очиститься, либо погрязнуть. Так как человек существо коллективное, то невозможно ему очиститься самому.  Нужно всеобщее очищение.
-У погибших были дети.
-Погибшие были мертвы уже давно. Скот не может жить, скот мертв, он только аппарат по переработке пищи в отходы. Всё.
-Вас научил этому тот ужасный человек?
-Евгений один из самых достойных людей, которых я когда-то встречала. Он живёт только революцией, можно сказать, что он её монах. Монахов то вы уважаете.
Он отвернулся. Он очень нехорошо смотрел на неё, ничего не мог с собой поделать. Вместо того, чтобы увещевать грешницу, он смотрел на неё и сам переполнялся грехом. Ему стало страшно. Вдруг понял свою слабость и пустоту вокруг. Как же хорошо было думать, что силён, идёт верной дорогой в царствие небесное и заслуженная благодать. А оказалась, что слаб, что дьявол легко одолевает его. Владимир видел его косозубую улыбку среди светлых кудрей и в тонких губах и едва румяных щеках. Чур, сатана.
Смотрел на огонь, подкладывал дрова, хмурил лоб.
-Вас ведь все равно поймают.
-Скорей всего да. Евгений говорит, что до революции ещё лет двадцать, вряд ли, чтобы нам удалось скрываться всё это время.
-Вас отправят на каторгу.
-Повесят. Нас слишком ненавидят.
-Не страшно умирать?
-Страшно, когда не за что умирать.
Едва слышные шаги сзади и противный смех.
-Страшно, когда страх смерти имеет животную основу. Вот ты, ты даже не знаешь почему, ты просто боишься умирать. Как корова, мычащая на бойне.
-Я не боюсь умереть.
-Боишься.
Владимир встал и пошел на Евгения. Тот ухмылялся, взвёл курок. Владимир шел, едва не теряя сознание от страха. Удар ногой, прямо в пах, Владимир опять упал. Он прикрывал руками сердце и не ждал коварства.
-Ишь ты, барин у нас оказывается герой, смерти не боится. Но пока поживи, ты нам нужен. Елена, как Александр?
-Заснул.
-Это хорошо. Меня только тревожит, что до сих пор сюда никто не приехал. Явно ведь прочёсывают округу и до сих пор никого. Впрочем, может полиция уверена в нашем хозяине? А барин? Ты ведь у на благонадежный и подумать не могут, что бандитов скрываешь. Ты же всем небось говорил, что за царя да за отчизну жизни не пожалеешь, а теперь сидишь словно мышь. Ладно, это не важно. Елана, ложись и спи, я пока пободрствую, потом меня сменишь.
-Я не хочу спать.
-Дело не в хочу. Один из нас должен бодрствовать, чтобы не сморило, нужно спать по очереди. Так что ложись на кушетку и постарайся заснуть. Так нужно.
-Хорошо. Только я прошу тебя, не бей его. Это, это нехорошо.
-Не буду, ложись.
Минут через пять Владимир немного отошёл от боли. Он не привык к боли. За всю жизнь ни разу не дрался. Естественно не пороли. Несколько случаев, когда ударялся и раз, когда обжегся. За этот день наверстал многое. Когда боль чуть отхлынула, почувствовал страх. Мерзкий собачий страх перед человеком с пистолетом, перед его побоями. Такой подленький страх, что это вооруженный негодяй даже казался хорошим. Хоть чаю ему поднести да угодить.
От ненависти к себе даже заскрежетал зубами. Сейчас бы встать и плюнуть хаму в лицо. Но неизвестная сила заставляла лежать, двигаться медленно и даже голос утончала.
-Вставай.
Вывел из комнаты.
-Принеси еды.
-Не буду.
-Не лезь на рожон. Через несколько дней мы уйдем, быстренько обо всем забудешь, будешь жить дальше. А пока выполняй. Ты ведь не хочешь оказаться хозяином пепелища?
-Нет.
-Ну так давай обойдемся без эксцессов.
Владимир ушел, Евгений посмотрел на пистолет. Хотел, очень хотел пристрелить эту самодовольную тварь с претензиями на героизм. Ведь знал, свинья разжиревшая, что выстрела не будет. Им сейчас нужно сидеть тихо, не до стрельбы. С гарантиями можно и героизм показать. Про бога рассказывать начал. У него ведь бог в кармане. Раз деньги идут, значит благосклонен бог. Скотина. Как бы его проучить. Ведь такой живчик, что в любом случае выкрутиться. Даже дом сжечь, сейф ограбить и то земля у него останется, быстро дела поправит. О потерянном начнёт думать, как о кресте, сколько мол вытерпел, а веру не потерял. Снова будет прав и в накопление пуститься. Ничем его не возьмешь.
Пристрелить. Когда будут уходить, пустить ему пулю в лоб и поджечь дом. Сначала опустошить сейф. Деньги ведь все равно нужны. Сумка из почтового вагона осталась в снегу, возместят здесь. Вспомнил, как вздрогнул, увидев раненого Александра. До того был уверен, что выкрутятся. А тут истекающий кровью товарищ и бросить нельзя. Не потому что он мог предать, если попадет в руки полиции, нет. Но она не бросила бы, она осталась. А уж её не смог бы бросить. Ненавидел себя за эту слабость, но кажется был влюблён. Идиотское слово, в пору только для возрастных ёрзаний гимназистов, но как сказать по другому не знал. Понимал, что нужно бросить раненного и спасаться самим. Не ради себя, для революции. Пусть лучше погибнет один, чем трое, но она бы не бросила. Тоже остался, тащил раненного, грузнул в снег, отстреливался, швырял бомбы. Погоня отстала, но ничуть не обольщался. Если бы летом, то хоть маленький шанс затеряться в листве, спрятаться. А так зима. След, сдобренный кровью. Прискачут казаки и просто будут идти по следу. Можно будет сшибить нескольких, но уйти нет. Или застрелят или виселица. Как же умирать, если столько дел ещё впереди. Страна, словно болото, страна далека от революции. Нужно раздувать и раздувать огонь борьбы. Он хотел бороться, а не глупо умереть в снегу от пуль казаков. Смерти не боялся, знал, что с ним или без него, но революция победит. Революция не зависит от отдельных людей, революция это непреложная сила.
Хотя почему тогда чуть не выл, загрузая в снегу. Почему кричал ругательства и скрежетал зубами, чувствуя, что выхода нет. Она. Это был идиотизм, знал, что настоящий бойцы Революции не обращают внимания на прихоти тела. Он долго отворачивался от неё, говорил, что ничего нет, просто чувство товарищества. Просто они делают одно дело, а все его волнения и терзания - это от предчувствия революции. Того огненно-прекрасного времени, когда грязь будет повержена, когда скотство будет навсегда выжжено из человечества, и оно, очищенное, двинется вперёд, навстречу счастью.
Он ничуть не успокоился. Он бил себя по щекам и клялся застрелить своё похотливое тело. Он должен был победить мерзкую плоть. Если он не может победить скотство в себе, то как же он будет бороться. Революции нельзя служить наполовину. Или ты борешься или ты гниёшь. Он развернулся и стал давить свою слабость. Он сильнее, он не отступит. И не предаст дело Революции. Не отступит от походя за счастьем. И она. Она восхищается им, верит, что он настоящий борец. Без тени слабости, без сомнений. Не может её обмануть.
Владимир принёс еды.
-Поставь в комнате.
Потом запер его в библиотеке. Дверь под стул и пусть сидит. Сам прошелся домом. Останавливался у окон, глядел на улицу. Ничего подозрительного. Тишина. Вспомнил о своем первом налете. Было точно также. Он караулил снаружи, пока товарищи освобождали от лишних денег тамбовского купца. И вдруг из темноты вышел жандарм. Даже моргнуть не успел, как выхватил пистолет и нажал на курок. Сухой щелчок, удивленный жандарм посмотрел в его сторону, снова щелчок, жандарм соображал, что происходит, много щелчков, но пистолет не желал стрелять. Тогда бросился вперёд и ударил рукоятью в зубы. Жандарм упал на колени, обливаясь кровью. Повалил его на живот, прижал лицом к мостовой и приказал молчать. У самого едва сердце не выпрыгнуло от волнения. Дождался, пока товарищи выйдут, оглушил и ушёл. Именно ушёл, негоже было убегать от паршивого жандарма. С тех пор о нём пошла слава, как о человеке без страха, даже в самые отчаянные моменты, сохраняющем хладнокровие. Его посылали на самые опасные задания и он шёл. Он ненавидел болтунов, говоривших, что раз революция обязательно будет, то незачем лезть под пули. Революция обязательно будет, но когда. Если даже на день раньше от их борьбы, то бороться стоит.
Он верил, что не на день. На годы, может даже десятилетия раньше наступит день, когда несправедливость будет повержена, когда настанет общее счастье. Естественно не в смысле, жрать и пить без меры. Не счастье скотов, а счастье справедливости, счастье, где не будет боли. Он запомнил плачь прачки, над погибшим сыном. Бежал за экипажем, споткнулся, покатился как раз под колеса следующего. Купцы гуляли, мчали за город к хористкам, кажется, даже не заметили. Окровавленного мальчика принесли матери, она страшно кричала. Пришёл доктор, посмотрел и велел звать попа. Она бросилась на колени, молила спасти. На похоронах стояла почерневшая, с пустыми глазами, следующей зимой умерла.
Он тогда очень переживал, плакал и обещал себе, что будет бороться со смертью. С этой страшной холодной змеёй, забирающей человека навсегда. Когда вырос, то смеялся над поповскими бреднями о жизни вечной. Обычное жульничество. Ты потерпи, потом заплачу. Никто не видел жизни вечной, а кости видели все.
Уже когда учился в Университете понял, что смерти не нужно боятся. Смерть естественна и беда не в ней. Беда в жизни. Беда в несовершенном устройстве жизни, в том, что даже в небольшой отведенный кусочек существования человек в изобилии хлебает горя. Большинство, а некоторые счастливы и довольны. За счет других. В жизни царствует несправедливость и боль. Человек тысячи лет жил, как скот. Тысячи лет только терпел. Но главное отличие человека от скота, именно то, что человек может бороться. Вышвырнуть терпение вон и строить жизнь, как нужно.
Он верил, что жизнь будет построена, как нужно. Знал, что сам вряд ли доживёт, но ничуть не завидовал будущим поколениям. Потому что он тоже будет в будущем. Правда, что человек умирает, но не правда, что полностью. Человек лишь песчинка, песчинка может исчезнуть, но песок останется. И он останется в будущем, во многих тысячах счастливцев. Люди родственны друг другу, не по крови, но родственны. И он будет в тех счастливцах, кто доживёт до революции. И будут там те, кого он убил. Поэтому смешно говорить о преступлении. Убивая сейчас, он приобщает их к счастью в будущем. Он делает нужное дело. И обязательно наступит день Революции. Когда боль и несчастье будут низвергнуты.
Вернулся в комнату. Александр во сне что-то хрипел. Лоб был горячий, но не сильно. Кажется, всё должно обойтись. Лена спала диванчике. Прикрылась пледом, где-то рядом пистолет. Она не расставалась с пистолетом. Знал о её страхе быть арестованной. Предпочитала умереть. Она была самым ценным бойцом группы. Именно она. Добывала информацию, входила в доверие. Все ожидали бомбистов в виде бледных длинноволосых остолопов, а тут красивая барышня со звонким смехом. Она очень легко сводила с ума людей. Играла людьми, при этом в ней не было самодовольства. Ничуть. Она вертела людьми, только потому что надо было, не получая ни малейшего удовольствия. Она была далеко от туповатых самок, сплошь и рядом встречающихся в жизни.
Он же иногда не сдерживался и смотрел на неё, как самец. Мерзкая похоть. Особенно тяжело было со снами. Виделась даже голой и никак не избавиться от этого наваждения, пока не проснёшься. Утром проклинал себя за эту грязь. Грязь, которой он соединялся со скотами. Он старался одолеть похоть. Однажды пошёл в дешевый бордель, лёг в постель с толстенной потной бабой, у неё плохо пахла изо рта и бородавка на щеке. Блевал прямо на неё, думал, что наконец то ушёл от власти похоти.
Но когда видел её, то начинал бросать жалкие взгляды, будто голодный пёс. Отвернулся. Взял с подноса колбасы и сыра. Водки пить не стал, мало ли что ожидать от этого Бортнянского, ещё снотворного подсыпал.
Потушил свечу и сел в уголке около окна. Тишина. Слышно было, как скрипели половицы в библиотеке. Небось ищет пистолет. Дурак. Очень хорошо, что попали на него. Знают обо всём. Ещё когда собирались грабить этого барина, вызнали где деньги лежат, где оружие. Как же он разочаруется не найдя свой немецкий пистолетик. Хотя на самом деле обрадуется, что не нужно лезть под пули. Терпеть будет, почитая за подвиг. Скот просто терпит, бездумно, естественно терпит и боится голову поднять из под ярма. А скоты с хитростью придумывают себе оправдание и подвиги. Даже обидно немного было, что потом этот скот в общем числе человечества войдёт в счастье. Ведь ни на грамм недостоин. Разве что если деньги заберут да убьют, чтобы не сдал полиции, так и заслужит себе право на будущее счастье.
Снова пошел по дому, но везде было тихо. Всё удивлялся почему нет погони. Болотное государство, даже здесь быстро сработать не смогли. Казаки видимо были пьяные, жандармы испугались, пока солдат пригонят, тогда только искать начнут. Если бы не Саша, то ушли бы. Если бы не она. Елена настоящий боец, не знает слабостей, ничего не боится, ничего не хочет, кроме победы революции. Он как-то спросил, а что потом? Победит революция, счастье установится и дальше что? Разойдутся по домам в счастье жить? Так это вроде по скотски. Она сказала, что не знает, но так как счастье будет общее, потому расходится по домам не нужно будет. Один дом на все человечество, всё человечество, как один. Разумный, бессмертный человек, пребывающий в счастье. Песчинки потеряют свои скорлупки и станут единым камнем.
-Счастье сожмёт людей, сорвёт шелуху каждого, очистит и спрессует в единый камень человечества.
Она смотрела прямо в глаза, это её умение, убийственно действовавшее на мужчин. Они думали, что прожженная развратница с лицом девственницы и готовы были на всё, лишь бы добиться её благосклонности. А она просто была чиста. В ней была только революция и никакой грязи. Чистый человек прямо смотрит в глаза, не опасаясь показать свои грехи. Обычный же человек боится прямого взгляда. Глаза говорят о душе, душа нечиста и обуяна мерзостями, человек прячет глаза. Есть такие, что наглостью заполонили стыд, они смотрят тебе прямо в глаза, но ты видишь лишь две маленькие помойки. Две выгребные ямы. Ёе глаза были похожи на горный лёд.
В детстве бывал на Кавказе, видел эту абсолютную чистоту, не замутнённую ничем. Похабное поповское слово да другого нет - она была святая. Революции. Её судьба погибнуть за революцию. Представлял, как какой-нибудь толстый жандарм выпустит в неё пулю и будет представлен к награде. Елена лежит на грязном снегу, рядом толпятся зеваки, рассуждающие, что экая красивая баба. Она мертва, глаза открыты, она встретит свою смерть с открытыми глазами. Два осколка чистоты, гаснущие в море грязи. Он дал себе зарок, что погибнет, как только отомстит за её смерть. А до того должен жить. Обязан. Хотел подождать до утра и только тогда разбудить, но она проснулась сама и сказала, что будет дежурить. К утру надо быть готовыми, утром придут.
-Где барин?
-Я его запер в кабинете.
-Через окно не уйдёт?
-Они зарешечены.
-Хорошо, ложись спать, я подежурю.
Не хотел спать, лежал бы в темноте и смотрел на неё, но следующий день предстоял тяжелый. Нужно было заснуть, нужно ради неё. Лишь через полчаса смог уговорить себя и тихо засопел. Она встала и подошла к двери кабинета, проверила стул, прислушалась. В кабинете была тишина. Ни звука. Вернулась в комнату.
Владимир спал. Сначала он полез за пистолетом. Ящик был пуст, бандит забрал пистолет. Откуда он всё знали? И сейф и ящик с пистолетом, откуда? Притом ведь случайно столкнулись. Едь он позже или испугайся, то и не встретились бы. Непонятно. Вдруг они насквозь человека видят? Говорят, есть такие снадобья, что съешь и видишь человека, все мысли, как на ладони. Владимир в магию не верил, но сейчас приходилось. Хотел думать про то, откуда узнали, но не вышло. Мысли то около его вертелись. Как ему быть. Он ведь мог окно выломить, знал где решеточка плохо закреплена, давно хотел укрепить да всё руки не доходили. Можно было дверь запереть изнутри, стулом окно вывалить и убежать. Но не хотел.
Она. Чертовая барышня, полонила ведь. Даже не про дом думал и деньги, а про неё. С содроганием думал. Ведь злодейка, а он готов ей руки целовать и следом пойдёт, если прикажет. Побежит. И где всё его благодушествование и довольство? Где сила против греха? Только и вертится в голове, что Лена, Лена, Лена. Ведь ненавидел это имя, казалось верхом паскудства. Ту, городскую тоже Лена звали, как только слышал это имя, сразу её вспоминал и тошнило даже. А то аж сладко во рту, будто пирожное кушаешь. Лена. И стоит перед глазами, чистое наваждение. Где-то на окраинах молил себя очнуться, но сам уже почти пал, мысли одна скверней другой лезли. Уже додумался, что сошайников её убьёт, а её из греха возьмёт и женится. Будут жить припеваючи. Может она случайно на мятежный путь стала. Не похожа она на убийцу, совсем не похожа. Уже и поверил, уже возрадовался, но глаза её вспомнил. Как камешки, драгоценные, но камешки.
И осёкся, затих. Грех, грех, грех! Молиться стал. Это всегда помогало. Шептал слова, надеясь спокойствие с радостью заполучить, а без толку. Будто в пустоту. Бубнил и только сомнениями наполнялся. Тогда примостился на диванчике, накрылся скатеркой со стола и лёг спать. Этому его один монах научил. Когда победить дьявола не можешь, то лучше уклонись от борения. Хоть не проиграешь. Когда на добро не способен, хоть неделанием зла спасайся. А потом подкопишь сил и победишь. Если же безрассудно броситься, то проиграешь, в отчаяние впадёшь, а это для дьявола открытая дорога. Хитростью надо одолеть рогатого, коль силы душевной не хватает. С головой накрылся и через время заснул.
Утром разбудил Евгений.
-Вставай! Полиция приехала. Учти, что если предашь, то сегодня же дом потеряешь, а товарищи наши тебя позже достанут. Иди, говори.
Владимир успел немного одежду поправить да глаза протереть, на крыльце уже полицмейстер стоял, крепкий дед, ещё отцовский товарищ.
-Здравствуйте, Григорий Никитич.
-Здравствуй Володя, как поживаешь?
А сам глазами шарит.
-Да вот только встал. Вы проходите, сейчас скажу Евграфовне, чтоб завтрак подавала, по рюмочке окоротим, а то морозно на улице.
-Спасибо, Володя, в следующий раз, сейчас некогда.
-В город едите?
-Нет, злодеев ищу.
-Зарезали кого?
-Против государя злодеи. Хотели почтовый вагон ограбить, но не получилось, они нескольких человек убили и выпрыгнули около дома обходчика. По снегу далеко не уйдут.
-Возле дома обходчика?
-Не волнуйся, там никого не тронули. Ушли быстро, сани их подобрали.
-Сообщники что ли ждали?
-Вроде того. Дороги мы перекрыли, не должны были далеко идти, по домам ищем.
-Вот и до нас бунтовщики докатились. Когда же на них управу найдут?
-Не знаю, Володя, не знаю. Ты пистолет наготове держи, ночью никому не открывай. Если заметишь что подозрительное, езжай в село, там у старосты пост казацкий будет стоять.
-Тесно то у старосты.
-А что делать?
-Там склад рядом, сейчас пустой, скажу приказчику, чтоб открыл, пусть остановятся казачки.
-Холодно в складе.
-Там печь есть, дровишек могу направить.
-Что ж это хорошо, спасибо.
-И если рядом будете, непремините пожаловать, попрошу Евграфовну карасей в пиве поджарить, знаю, что любимое ваше блюдо. Настойка на березовых почках, всё как полагается.
-Ох и соблазнительные вещи говоришь. Ваши настоечки особенно хороши.
-Почки то с Рыжего яра.
-Оттого и вкус особый. Но пока не найдём бунтовщиков, то не жди.
-Тогда удачи вам Григорий Никитич.
-С богом.
Полицмейстер бодро пошагал к саням, около них горячили лошадей шестеро казаков. Поехали, Владимир вернулся в дом.
-Молодчик, артист прямо. Если так и будешь себя вести, то разойдёмся миром.
-Как раненный.
-Жив.
-Хорошо. Завтра мне надо ехать в банк, сделку одну оформить.
-Если не поедешь, так они заподозрят?
-Заподозрят. Я в делах обязательный, а тут неспокойно в окрестностях.
-Никуда ты не поедешь, а если наведаются, скажешь, что заболел.
-Не похож я на больного.
-Это точно. Ну да ничего, притворишься, ты это умеешь.
Владимир не ответил. Ничуть он не притворялся. Он честно говорил со старым полицмейстером и ни йоты не соврал. Он действительно жалел, что вредные идеи пришли в здешние места, действительно желал, чтобы убийц поймали. Не для наказания, для вразумления. Он был против смертной казни, которая рождала в преследуемых новые силы, а в населении плохую радость. Самое страшное, что людей лишали жизни. Лишали возможности покаяться. Даже из самого страшного греха есть дорога обратно, хоть и трудная. И ведь бывали же случаи, что даже самые страшные кровопийцы, одумывались и вставали на путь праведности, вымаливая у Господа прощение.
Как и хотел, с утра Владимир проснулся вновь сильный. Сомнения преодолел, искушения развеял, в истинах утвердился, ответы приобрёл. Правильно, что не попытался подать знак Григорию Никитичу. Он старик на мысли не быстрый, мог бы не понять и нарваться на пули. Пусть уж сидят и уходят, а там, даст бог, поймают их без кровопролития. Может и найдут силы раскаяться.
-Барин, скажи пусть завтрак несут и растопят сильней, а то холодно.
-Чтоб растопить, нужно мужика звать.
-Зови, он же в покои не заходит. И пусть сперва еду принесут.
Владимир пришёл на кухню, Евграфовна уже металась там в пару. Поздоровались, она спросила про самочувствие.
-Хорошее, спал крепко.
-А раненный как?
-Евграфовна, говорил же вам, что нету тут никого кроме меня. Если что видели, то показалась и ты об этом не говори ни мне, ни кому другому.
-Как скажешь, барин. Что на обед сварить?
-Что хочешь, деньги то есть.
-Мне и в долг везде дадут.
-В долги ходить не надо, это дело опасное, будто трясина.
-И откуда вы барин всё знаете?
-Книги умные читаю, Евграфовна.
-Книги то умные, а сами пускаете в дом кого ни попадя.
-Евграфовна! Нет никого в доме, нет! Поняла?
-Поняла.
-Скажи Федьке, пусть дров принесёт для камину да протопит хорошенько, а то холодает вроде.
В доме было установлено паровое отопление, единственное в округе. Поначалу смеялись все над ним, за чудачество считая его намерение поцепить в доме батареи и обогреваться не печкой. Некоторые даже заподозрили вредные веяния, но управляющий Федотов подтвердил, что никакого бунта в паровом отоплении нет, в столице весьма распространено в лучших семья. Первую зиму все соседи ждали, что замёрзнет Владимир, но ничуть не бывало. Мало того, что в тепле жил, так ещё и дров расход меньший. К тому же без чада. Многие и себе захотели устанавливать. Всё на следующий год грозились.
Вернулся к бунтовщикам. Те сидели над раненым и разговаривали. Значит, в сознание пришёл. Владимир в медицине не смыслил, но понимал так, что если очнулся, то жить будет человек. Обрадовался этому. Вовсе не желал смерти раненому. Даже бунтовщику. Смерть страшна тем, что лишает человека свободы. Мёртвый уже не может покаяться, мёртвый не может победить грех. Мёртвый может лишь ответить на Страшном суде. Люди должны жить.
-О, Саша, к нам пожаловал наш наследный князь.
-Я не князь.
-Прошу прощения, принц.
-Вы паясничаете.
-А ты сейчас будешь говорить очередные глупости про покаяние.
-Это не глупости!
-Заткнись и не мешай.
-Вы боитесь говорить, потому что боитесь правды.
-Я не люблю говорить, я отдаю предпочтение действиям. И прекратим этот пустой спор. Ты болтун, обычный трусоватый болтун, не способный на дела. Поэтому сиди и молчи.
Владимир хотел ответить. Был переполнен аргументами, уверен в своей правоте. Но смолчал. Сел возле окна и взял в руки журнал по агрономии. Почувствовал в голосе преступника агрессию и побоялся, что снова будут бить. Хватит вчерашнего. И не нужно озлоблять их. Кротостью нужно брать.
Раненый стонал и хрипел, что всё в порядке. Она говорила о том же. Несколько дней и уйдут, спрячутся где-то на квартире, есть знакомые врачи, всё будет нормально. Будь Владимир человеком опытным, то встревожился, что при нём бунтовщики говорят о планах. Но он смотрел на Елену и превращался в мёд. Уж хороша, так хороша. Он то думал, что в мечтах да делах извёл в себе похоть, которая исключительно от безделья появляется.
Кожа то белая, ой какая белая, будто снежок. А волосы то, волосы какие! Песня, а не волосы. Владимиру вдруг сделалось хорошо до неприличия, всякая злоба прошла, так что наверное и главного мучителя своего бы обнял, от нахлынувшего чувства. Светло-светло стало. И представилось, как направит он сих заблудших людей на путь покаяния, а Елену возьмёт в жёны. И превратится она из гневной валькирии в кроткую голубку, детишек заведут и будут благолепно житийствовать. Представил какие у неё груди и в краску бросило. Чтоб в конец не расклеится, вышел из комнаты вон.
Евгений на цыпочках за ним. Проследил, как уселся барин у окна и голову на руки опер. Тихонько назад.
-На крючке наш благообразный. Смотрит на тебя, как пьяный на водку. Как же всё вышло хорошо. Могли на виселицу попасть, а тут и живы и с деньгами.
-Всё-таки нехорошо его грабить.
-Елена, говорили уже.
-Может попросить у него денег?
-Так он тебе и даст! Да этот же кровосос за копейку удавиться! Это ж новая формация. Помесь барина с торгашом. Иисуса за сребреник купит, за 33 продаст, потом свечку в церковь, барыши считает и душой благолепствует!
-Ну, тогда лучше приставить пистолет к голове и прямо деньги забрать.
-Елена! Деньги у него ведь не в голове. А в сейфе. Который можно открыть, только зная код.
-Мы его напугаем, он и расскажет код.
-К сожалению, он не такой уж дурак. И знает, что нам не нужно шума. Тихо уехать отсюда и спрятаться. Убить его мы не можем, потому что это сразу выдаст нас. Елена, мой план наилучший. Я знаю, что тебе неприятно лгать, но ведь это ради нашего дела. И совсем недолго.
-Мне это очень неприятно.
Она резко отвернулась, чуть покраснев. Когда не смотрела на него, то вмиг расклеивался. Куда девалась сила воли, его знаменитая решительность и убеждённость. До того доходило, что смотрел на неё и мечтал о каком-нибудь домике на окраине и голопузых детишках. Потом тошнило. Потому что завести детишек ума большого не надо, а вот обеспечить им счастливую жизнь желающих мало. Белая-белая шея. Больше всего он хотел обхватить её пальцами, привлечь к себе и целовать.
Она развернулась неожиданно и была чуть удивленна его расплавленным видом со слюнями изо рта. Чтобы как-то извернуться, он закивал головой.
-Хорошо.
-Что хорошо?
Он не знал и тут пригодилось его умение быстро соображать.
-Мы попытаемся ему пригрозить. Точнее я. А ты вроде бы защищай его, уговаривай меня не стрелять. Добавит правдоподобия к моим угрозам и на случай, если не скажет, будет тебе хороший задел, чтобы его охмурить.
-Я не собираюсь никого охмурять!
-Елена, ты же понимаешь о чём я.
-Да, прости.
-Я пошёл за ним.
Вышел в соседнюю комнату, прижался спиной к стене и выдохнул. Стал утирать пот и крутить головой. Он видел её развратной девкой из кабинетов. Сидевшей на коленях, смеющейся сальным шуткам и грубому лапанью, в нужный момент раздвигающей ноги. Проститутка, которую можно отодрать и забыть. Он несколько месяцев бродил по борделям, надеясь найти похожую на неё. Потратил много партийных денег, но знал, что это не воровство. Что ему нужно успокоиться, избавиться от желания к Елене, иначе сойдёт с ума или полезет насиловать или ещё бог весть что. Хотел найти копию Елены, переспать с ней и освободиться от своего влечения. Но сифилис подцепил, а облегчения не нашёл. Хотя бабы похожие были. Равнодушно спал с ними, даже зевал. Потом видел Елену и снова как в ад попадал.
Чтобы дальше не раскисать, приказал себе думать о деле и пошёл искать барина. Тот сидел за письменным столом и что-то считал щелкая костяшками.
-Прибыля считаем?
-А вы думаете, что лучше убытки?
-Ух ты, какой грамотный.
По опыту многих налётов знал, что главное сразу затоптать человека. Чтоб испугался, не вспомнил и не возомнил, а сразу в состояние дрожащей твари. Поэтому с размаху ударил кулаком по губам. Барин свалился с кресла на пол и стал беленькими своими ручками трогать лицо. Взял его за шиворот и потащил к сейфу.
-Говори шифр.
Барин замотал головой.
-Говори шифр или буду бить.
Замахнулся снова, но тут барин вдруг ударил ногой и Евгений, подсечённый, упал. Барин сверху и стали кататься, рыча и ругаясь. Только Евгений был опытный в драках и быстро барина сбросил, скрутил руки и приставил к затылку пистолет.
-Шифр!
Рукояткой по затылку.
-Шифр! Не скажешь, я ж тебя пристрелю! Хочешь умереть?
Владимир хотел привести аргументы, что им нельзя стрелять, что если убьёт, то денег точно не получит, ещё много чего, но вдруг представил, что умрёт. Вот сейчас. Пуля разворотит затылок, как у того казначея из железнодорожного общества, который допустил растрату. И всё. Он умрёт. То есть он не боялся за дальнейшее, грешил он вполне умеренно, молился, обильно церкви помогал и потому ада мог не опасаться. Но хотел жить. Всё ведь так наладилось! И умирать! Лучше отдать, пусть берут. Те же акции всё равно оставят, потому что их легко не продашь. И землю не заберут. А деньги, деньги можно снова заработать!
-Евгений не нужно!
Даже и не слышал, как вошла она. Завертел головой, чтобы хоть как-то вытереть кровь с лица о ковёр. И про смерть как-то забыл.
-Евгений, не убивай его!
-Елена, ты же знаешь, что мне это легче легчего.
-Не нужно.
-Он сам виноват - не хочет говорить шифр. А нам нужны деньги.
-Погоди. Слезь с него, дай поговорить.
-С ним не о чём разговаривать, пусть говорит шифр и всё!
Но слез, поднял барина и усадил на стул.
-Ещё раз полезешь драться - пристрелю без предупреждения.
Владимир закрыл правый глаз, чтобы не был виден нервный тик и попытался принять уверенный вид. Хотя лицо было разбито в кровь и сам весь дрожал. Но она была рядом и невесть откуда взявшиеся петушиные инстинкты требовали показывать, что всё в порядке. Даже смерть куда-то отступила. Решил шифр не говорить. Ладно в приватной обстановке рассказать, чтоб спасти себе жизнь. Но при ней - ни за что. Не хотел позориться. Потому собрался с силами и выплюнул из себя.
-Можешь стрелять, но я ничего не скажу!
И напряженно затих, затылком ощущая холод пистолета.
-Зачем ты его избил?
-Он сам виноват.
-Это же низко.
-Елена, ты сама знаешь, что революция не делается в белых перчатках! Постереги пока его, а я пойду запрягать лошадей. Вечером нам нужно уезжать, с такой физиономией барин как указатель на нас. А ты подумай о шифре. Срок до сумерек. Потом или ты всё отдашь или жизнь. Шевели мозгами, наш ты благонамеренный.
Остались одни. Владимир хотел сказать что-то умное и сообразное ситуации, но не мог ничего придумать. Она вдруг подошла и стала вытирать платком его губы. Нежно и умело. Он даже не подумал, что может сейчас броситься на неё и отнять пистолет, она ведь слабая женщина. Затаив дыхание, следил за её движениями. От напряжения судорога прошла по затылку и дёрнул головой.
-Вам больно?
Он смог только покачать головой. Отошла. Тишина.
Нужно было что-то сказать, ему казалось, что она ждала его слов, но их не было. Тужился, тужился и ничего.
-Вы действительно не боитесь смерти?
Он хотел сказать, что не боится, что жил с чистой совестью и вообще боится только Бога. Но в её голосе не было восхищения. Не всё так просто.
-А вы?
-Не боюсь. К сожалению.
-Почему к сожалению?
-Потому что мне нечего терять в этой жизни. Я не боюсь смерти не по смелости, а от отчаяния. Впрочем, давайте прекратим этот разговор.
Впечатление, будто дверь захлопнулась перед самым носом. Но Владимир был настроен на взлом.
-А я боюсь смерти. Вот только что, когда ваш товарищ грозился меня убить, я очень испугался. Я не хочу умирать.
-Вам нравится жить?
-Да. Точнее я хочу жить.
-А я нет.
-Почему?
-Я устала. Я оказалась слишком слабой для революции. Я прониклась неё, поверила в неё, стала бороться, но не рассчитала своих сил. До революции ещё долгие годы, ещё многие должны погибнуть, чтобы она настала. В том числе и я.
-Это совсем не обязательно!
-Обязательно. Это борьба и тут нет места жалости.
-Можно уйти от борьбы.
-Уйти. Хоть я и слаба, но никогда не пойду на предательство. Лучше застрелиться.
-Это никакое не предательство. Вы же сами сказали, что революция придёт обязательно. Независимо от того, будете ли вы бороться и уйдете!
-Но если так будет поступать каждый и все будут сидеть по углам, то она никогда не наступит!
Владимир не знал, что ответить. Он бы заявил, что и без революции жить очень даже можно. Но промолчал.
-Я прошу Вас, чтобы этот разговор остался между нами.
-Конечно!
На дворе заржала лошадь. Владимир икнул, тронул пальцами вспухшие губы и выдохнул.
-Вы были откровенны со мной, позвольте это же и мне. Елена!
-Не кричите.
-Прошу прощения. Елена. То что я скажу может прозвучать глупо, но…, но…., но я прошу Вас остаться со мной.
-Что?
-Я хочу Вам помочь. Я согласен дать вашим друзьям денег и пусть уезжают. А вы, если вы устали, я с удовольствием буду гостеприимным хозяином.
-Вы что хотите меня купить? Как корову и крепостную?
-Нет! Что вы! Елена, я просто хочу вам помочь! Если вашим друзьям нужны деньги, я дам денег. Если вы устали, хотите уйти, я с большим удовольствием помогу вам.
-Почему?
-Что почему?
-Почему Вы вдруг взялись мне помогать. Я одна из тех, кто ворвался в ваше жилище, избивает вас, хочет ограбить, может даже убьет! С чего это вы собрались мне помогать?
-Вы будете смеяться, вы человек другой жизни, но я хочу быть откровенен с Вами. Предельно откровенен. Кажется, я влюбился в Вас.
-Что?
-Елена, я влюбился в Вас. И я прошу Вашей руки.
-Но это же смешно!
-Я знаю. Но это правда. Только увидел Вас, ещё там, на поле, сразу сердце радостно забилось. Может даже раньше. Я человек осторожный, никогда бы на выстрелы не поехал, а то,  как верёвкой меня туда тянуло. Мне кажется, что это судьба.
-Вы говорите глупости.
-Но это правда.
-Вы хоть понимаете кто я? Вот просите моей руки, а ведь эта рука с кандалами!
-Если бы я Вас покупал, тогда бы и смотрел, что за рука, с чем рука. На ярмарке действительно присматриваешься ко всему, проверяешь. Но чувства - дело другое. Сердцу не прикажешь. И я люблю Вас какая Вы есть!
-Вы просто плохо знаете жизнь. Напридумывали себе всякого и в нём витаете. А когда жизнь постучит в дверку, то все ваши замки мигом обрушаться, окажетесь на развалинах и будете волосы рвать, что стали таким дураком.
-Ничего не разрушиться!
-Вы упрямый ребёнок. Только из чувства ответственности я не могу сказать Вам да.
-Я прошу Вас!
-Не Вы просите и не меня. Просит некий идеал Ваших представлений, который вы усердно играете. И просите вы не меня, а некую принцессу, тоже выдуманную вами, с которой у меня только и общего, что внешность.
-Я ничего не выдумал!
-Выдумали. Это так благородно и красиво, протянуть руку падшей женщине, помочь ей выбраться из болота. Но вы даже не задумываетесь, что болото может засосать вас!
-Не засосёт, я никогда не стану бунтовщиком.
-Этого и не требуется. Вас засосёт болото другого рода. Ваше болото. Представьте, что я соглашусь. И мы даже обвенчаемся. Дальше что? Вы об этом думали?
-Думал.
-Я же преступница, меня разыскивает полиция всей империи. Нам придётся уехать отсюда. Бросить всё это, дом, земли, что там ещё вы имеете, всё бросить и уехать!
-Не бросить, а продать. Я уже всё обдумал. Даже если спешить и не особенно торговаться, продать всё чохом, то можно выторговать тысяч сто-пятьдесят, а то и двести. Этого нам хватит для безбедной жизни до самой старости.
-Вы готовы бросить всё это и уехать?
-Готов. И это не пустые слова! Я готов! Не потому, что сумасшедший, а потому что люблю Вас! Елена, я, если бы вы знали, как я сейчас счастлив!
-Я же ещё ничего не сказала.
-Я надеюсь.
-На что?
-На правду. Я хочу, чтобы вы поступили так, как действительно хотите.
-А вы знаете, чего действительно хотите?
-Да знаю.
-Счастливый человек.
-Только благодаря вам. Он идёт, что вы скажете?
-Не знаю, не могу вот так просто всё решить. Потом.
-Но сейчас вы уедите!
-А разве потом я не могу прийти к вам с ответом?
-Конечно можете!
Вошёл Евгений. Он был одет в зипун, ватные штаны и валенки. Ещё шапку меховые напялил, став вылитым крестьянином. И шёл в развалочку.
-Ну чё барин, скумекали гроши отдавать, али стрелять вас придётси!
И говорил, точно мужик.
-Не сможешь ты стрелять, казаки то рядом, услышат.
-Ну, тогда зарежу тебя, ножи то есть.
-И что толку? Денег не получишь, ещё и погоня будет, потому что прислуга сразу всполошится.
-Ишь ты какой грамотный. Но и мы не дураки. И просто так не уйдём, нам деньги нужны.
-Я дам вам денег.
-Значит согласен?
-Не из сейфа, его я при вас ни за что не открою.
-У тебя ещё деньги есть?
-Есть. В тайнике, про который вы не знаете. Отложил на покупку одну. Я их вам отдам и вы тихо уедите.
-А ты не такой слюнтяй, как я думал. Сколько денег?
-Почти семь тысяч.
-Мало. В вагоне было больше тридцати.
-Больше не дам.
-Не забывай, что ты у нас в руках.
-А вам нужно уезжать. Если приедет полиция, то они не поверят, что это я упал и губы разбил.
-Мы будем отстреливаться и сожжём дом.
-Я знаю.
-Ладно, давай деньги и напиши письмо от своего имени, что я везу в город твою двоюродную сестру. Вдруг наткнёмся на казаков и придётся объясняться.
Владимир отдал деньги. Не все, в тайнике ещё оставалось тысяч пять. Написал вроде бы рекомендательное письмо своей двоюродной сестре для председателя Дворянского собрания. Помог погрузить в сани раненого. Его хорошо укутали и заложили баулами с одеждой, в которую собирались переодеться в городе. Когда стемнело, бунтовщики уехали. Успел шепнуть Елене: "Я буду ждать вас!".
Заперся в своём кабинете, зашторил окна и достал бутылку коньяка, оставшегося ещё от отца. Залпом выпил две рюмки, заел пастилкой и стал ждать, пока опьянеет. Стало хорошо и замечтал о ней. Какая она красивая и нежная. Как будет целовать и прочее. Хоть и небольшой, но опыт имел. Притом подозревал, что девицы с воспитанием не в пример пикантнее, чем простолюдинки. Красивая. Голос какой. Он улыбался. Вот если бы она сейчас вернулась. Прямо сейчас. Почему-то верил, что она вернется. Постучит в окно, он выбежит, подхватит на руки и настанет счастье. Она придёт. Сама же сказала, что ей надоела бродячая жизнь. Придёт.
Владимир прилёг на диван, укрылся пледом и быстро уснул, думая о скором счастье с Еленой. Проспал часа два и затекли подогнутые ноги. Проснулся и перешёл на кровать в спальне. Протрезвел уже и стал побаиваться, как бы не поймали их казаки. Хоть и мороз на дворе, но могут по дорогам разъезжать. Конечно письмо, только казаки могут и читать не уметь. Заподозрят и потянут для разбирательства. А это уж точно поймают.
Зарылся в одеяло, что-то протоплено слабо. Вдруг поймают. Они ведь отстреливаться будут и погибнут. Она умрёт. Стал отгонять от себя плохие мысли.
Их не поймали, потому что отъехали едва на версту и спрятались в рощице. Подождали, чтоб в селе легли все спать. Потом Евгений остался с раненым, она пошла обратно. Не спешила и думала. Ей действительно надоело. Она устала. Революция уже не воспринималась, как нечто близкое и стоящее, чтобы ради этого тратить жизнь. Она долго боролась со своей слабостью, пыталась себя убедить, заставить поверить вновь. Но ничего не получалось. Тут ещё Саша. Он не хотел видеть её. Товарищ, товарищ и всё. Таких товарищей сотни и она была одной из сотен. А хотела быть единственной. Но он был занят революцией, верил и ждал. Революция была его единственной. Это было глупо, но злилась от этого ещё больше. Как бы даже ревновала его к революции. Как бы она хотела…. Впрочем это было давно. Теперь она разуверилась и перестала мучаться. Ей представился хороший шанс. Вместо виселицы уехать на воды. Окрутить этого великовозрастного ребенка, забрать у него деньги и всё в порядке. Ей плевать на революцию. Плевать.
Она даже остановилась удивленная величиной своей ненависти. И на его плевать. Пусть борется, пусть жаждет, она лишняя, она уйдёт. Представляла, как будут ждать её, час, два, потом поедут в дом, а там пусто. Она с барином уедет в ночь, спрячутся в губернии, продадут всё и заграницу. А там уж устроится как-нибудь. Она мечтала о пансионате, своём пансионате, чтобы она хозяйка и никто не мог ей указывать. Этого дурачка найдёт как спровадить. Подошла к дому, постучала в окно спальни. Долго не выходил, потом спросил из-за двери кто там.
-Это я.
-Ты вернулась!
-Да, я решила.
Быстро открыл дверь и впустил.
-А они где?
-Ищут меня. Я сказала, что отойду по надобности и побежала сюда. Нужно быстрее уходить, иначе скоро нагрянут.
-Я закрыл двери.
-Они полезут через окна, теперь их ничего не остановит. Они убьют и тебя и меня.
-Хорошо, я возьму денег и уйдем.
-Забирай всё, они постараются взломать сейф.
-Всё?
-Да.
-Хорошо, следи за окнами.
Побежал к сейфу, набрал шифр, открыл и остановился. Он не хотел брать всё это и уходить. А вдруг они догонят. Пистолета у него нет. И ведь дом могут сжечь. Владимир испугался. Ещё когда спал, то снилось всякое. Что вроде их поймали, нашли его письмо. Позор, суд, каторга и лишение имущества. Ведь это может быть. Даже сейчас. Встретят их казаки на дороге, россказням не поверят. Он потеряет всё. Ради чего?
Заметался в мыслях, будто крыса в кладовой. Стал лазить по мозгам, ища объяснений, что это он вытворяет? Ухватился было за любовь. Но поосёкся. Даже не представлял, что говорил. Продавать всё, ехать. А потом что, чахнуть на чужбине, оставив по себе позор? И что дальше.
-Володя, вы скоро?
Сказала это исключительно противным голосом. А он представил, что убийца. Она ведь убивала. Офицеров, жандармов. И его может убить, что ей стоит. Она ж ради революции, им всё можно. Захлопнул сейф и стал взывать к своей уверенности. Куда ж она запропастилась, почему позволила ему в такую глупость упасть.
-Володя?
-Сейчас, складываю всё. Их не видно?
-Пока нет, но скоро будут, спеши.
Владимир почувствовал себя совершенно спокойным. Вдруг открылось, что нужно делать. Он проявил слабость и поддался бунтовщикам. Но вовремя опомнился и нужно исправляться. Нужно, чтобы их схватили, прекратить их смертоносный путь и дать шанс даже сим закоренелым бунтовщикам исправиться. Сами они не могут задуматься, может быть стены тюрьмы заставят их раскаяться в своих грехах. Ей тоже.
-Елена, подойти, помочь нужно.
Она зашла в комнату, чуть злая, что он так долго возится. Не знал, как нападать на женщину, поэтому ударил в живот, свалил на пол, руки за спину и стал вязать снятым с брюк ремнём. Она кричала, пробовала вырываться, но без толку. Потом заткнул ей в рот кляп, вытер слёзы со своего лица, забрал пистолет и пошёл на улицу. Спрятался в сарае и стал ждать. Они появились только к утру. Раненный остался в санях, Евгений заглядывал в окна. Выстрелил три раза и бунтовщик упал замертво.
-Женя, Женя!
Раненный пытался вылезть из саней.
-Сдавайся!
Выстрел.
-Сдавайся, кому говорю! Казаки уже едут, сдавайся!
Раненый выстрелил несколько раз в темноту и затих. Владимир из сарая не выходил, опасаясь подвоха. Дождался казаков, объяснил им в чём дело и только тогда уж выяснилось, что застрелился человек. К утру, когда приехала полиция, Владимир уже придумал, что говорить. Ворвались, угрожали, хотели ограбить, еле спасся.
Через два месяца был суд. Её приговорили к тринадцати годам каторги, хотя шум в газетах был неимоверный, некоторые даже осмеливались называть Владимира Иудой. Однако большинство одобряло, даже ходатайствовали о присвоении ордена. Отказался, заметив, что выполнял долг, как то положено гражданину. Как христианин, нанял для Елены адвоката, который и отбил от виселицы.
Ведь оказалось, что преступница вопиющая, не одного на тот свет отправила и ничуть не покаялась. Похудела, осунулась, постарела, сидела в клетки своей злобы и видеть ничего не хотела.
Владимир только и был на суде, когда показания давал, а потом не ездил, потому что хоть и прав, но загвоздку какую-то чувствовал. Тут ещё оказалось, что застрелившийся Саша был сыном управляющего сектанта, тем самым, которого Владимир выручил. Поэтому и про пистолет и про сейф знали. Такое вот переплетение.
Потом говорили, что умерла она на Сахалине от чахотки, перед тем успев родить дочь неизвестно от кого. Владимир туда денег отослал, чтобы хоть так невинной сиротке помочь. Про заблудшую мать же не вспоминал, предпочитая думать о полезном.