Рябина

Тонкая рябина отчаянно раскачивалась,  склоняясь верхушкой почти до самого тына.
Ветер рвал красные, сморщенные от мороза ягоды и последние, почти пережившие зиму  сухие листья.
Подошли двое, один с лопатой, другой с кайлом.
- Сергеич, а может, ну ее? - сказал тот, что помоложе. – Смотри, погода какая. Хороший хозяин собаку не выгонит. Промудохаемся с этой рябиной до вечера.
Сергеич плюнул в снег семечкой.
- Надо, Петюня. Ну, не повезло нам, что поделать. Я и сам не помню, чтобы на Валентинов день такая метель была. Но уж больно жалко дерево. Столько времени за реку просится, к дубу этому. Да и Васька, зря что ли, он там с самого утра  костер палит?
- Ну, смотри, тебе видней.
Петюня скинул полушубок, размахнулся и, длинно гыкнув, ударил кайлом в мерзлую землю. Сергеич разгреб остатки снега.
Рябина притихла. Пришли, все-таки пришли.
Петюня быстро выдолбил глубокий полукруг и остановился отдышаться.
- Слышь, Сергеич!
- Ну...
- А кто это завел, на Валентинов день деревья пересаживать?
- Как это, кто?
- Ну, кто первый такое придумал?
- А хрен его знает, кто. Всегда такое было. Саженцы-то в любое время в землю тыкать можно, и весной, и под зиму, ничего с ними не станет. А взрослое дерево к другому подсадить – это нет. Только в Валентинов день. Иначе увянет, не приживется.
Рябине было больно. Острый металл ранил корни, нежные волоконца рвались и навсегда оставались в мерзлой земле, но рябина терпела. Лучше, если бы Сергеич сам долбил, он  дерево жалеет. Если не он – так век бы одной и качаться. Только  совсем Сергеич старый стал, сам зимнюю землю копать уже не может. А этот молодой, ему лишь бы побыстрее яму выдолбить да ствол вынуть. Но жаловаться нечего, сама который год просилась.
- Тихо, Петька, тихо! – прикрикнул Сергеич. – Смотри, какое корневище отрубил! Остолоп!
Петька обиженно запыхтел.
- Тебе бы Сергеич, самому кайлом помахать!
- Давай, давай! Я свое отмахал.
Сергеич осторожно вынимал корни, отбивая черенком лопаты комья мерзлой земли. Не упирается дерево, само наружу лезет. Такая вот растительныая история.
- Сергеич, давай перекурим.
- Да ладно тебе, почти откопали уже! Закончим – тогда и перекурим.
- Гад ты, Сергеич.
На другом берегу, рядом с раскидистым дубом догорал костер. Мужичок в тулупе приплясывал и тянул к огню руки.
- Глянь, Васька там совсем замерз.
- Васька-то? Не, этот не замерзнет. С утра, небось, два стакана тещиного первача засадил, ему теперь все равно, что костер палить, что в прорубь нырять. Пьянь! Совсем разбаловался народ!
- Готово, Сергеич! Вытягивай свою рябину.
Дерево мягко повалилось на снег.
- Перекур, - скомандовал Сергеич.
Петька вытряхнул из пачки «Приму».
- Сегодня свои куришь, Сергеич?
- Свои, конечно. На что мне твоя трава?
Сергеич зажег беломорину, кашлянул.
      -    Слышь, Сергеич. А в городе, говорят, на Валентина другое празднуют. 
- Брешут, Петька.  Ничего другого отродясь не бывало. Только деревья, которые, значит, вместе расти хотят, в этот день друг к дружке подсаживают. Тогда, значит, они приживаются и дальше вместе живут, не сохнут. А больше ничего сегодня не празднуют.
- Я к чему веду-то, Сергеич. Дядь-Михина дочка на каникулы приезжала. Так вот, она говорит, что у них в городе, день... ну, этих... влюбленных, значит, отмечают. По-заграничному, как бы.
- Дурак ты Петька. Как есть, дурак. С чего это твоим... кхе, влюбленным в такой день отмечать? Это дело летом, в лопухах отмечают. А на Валентина чего им отмечать? Деревья они, что ль? Скажешь тоже.
Петька ловко высморкался в снег, прижав ноздрю пальцем.
-        За что купил, за то и продаю.
- Ладно, хватит курить. Понесли. Повыше бери.
Рябина, все еще не веря своему счастью, тронулась в путь: через дорогу, к широкой реке, за которой  уже много-много лет одиноко стоял высокий дуб с обожженной молнией верхушкой. Неужели сбываются робкие рябиновые мечты? Неужели люди, наконец прислушались к ее ночному шепоту и не поленились выйти на улицу в холод и метель, разгребли снег, выдолбили яму и теперь бережно несут ее прямо к дубу? А корни, что же. Корни заживут. Сегодня Валентинов день, значит скоро все затянется, а весной будут почки и новые ростки, тонкими ветвями она прижмется к своему дубу, а летом будет день и ночь шептаться с его листвой.
Петюня и Сергеич перебрались через реку по скользким шатающимся мосткам и, утопая в снегу, медленно потащили дерево к дубу.
- Ну, мать вашу, что так долго-то? – закричал пьяный с утра Васька.
- А ты бы взял, да помог! – огрызнулся Петюня. – Нет, он бляха, стоит, мурлом торгует! Давай-ка, быстро рой яму!
- Ты только не командуй! – насупился Васька, разгребая по сторонам угли. – Тоже мне, начальник выискался!
Лопаты легко вошли в теплую землю.
- Поглубже, поглубже ройте, - указал Сергеич.
- Сергеич, ну ее! Тут не оттаяло!
- Не оттаяло – кайлом долби. На три полных штыка яма должна быть.
- Пусть Васька долбит. Я уже намахался.
- Давай, давай. Всего-то осталось.
Рябину осторожно поставили в яму и присыпали землей.
- Хорошенько приминайте, хорошенько! – распоряжался Сергеич.
Парни затопали вокруг рябины.
- Все, Сергеич, пойдем! Хорош мозги клевать! Все в порядке с твоей рябиной будет!
Петька собрал инструмент.
Сергеич отошел немного в сторону и окинул взглядом два дерева.  Рядом с кряжистым дубом ветер уже не так трепал тонкую рябину, уцелевшие гроздья раскачивались игривыми бусинками. Стесняясь молодых, Сергеич трижды пробормотал себе по нос старинный приговор:  я люблю тебя, дубина, с днем святого Валентина, я люблю тебя, дубина, с днем святого Валентина, я люблю тебя, дубина, с днем святого Валентина...
Петюня и Васька негромко переругивались, кому нести  лопаты.
- Вот теперь и получай свою рябину, - сказал Сергеич дубу. – Смотри за ней хорошенько! Она к тебе который год рвется. Еще на прошлого Валентина пересадить ее хотел, да вишь, радикулит схватил. А без меня тут никто и с печки не слезет!
Сергеич в досаде махнул рукой. Подошел Петюня.
- Слышь, Сергеич! - сказал он радостно. – Васька на самогон зовет. Теща ему наказала: как рябину пересадите, веди, говорит Сергеича ко мне. Ну, и меня, я думаю, не прогонят,  нальют сто грамм за компанию. А, Сергеич?
- А что, - почесал под шапкой Сергеич. – Дело сделано, можно и на самогон.
У самой околицы Сергеич еще раз обернулся, сощурился. Смеркалось, за метелью рябину было почти не видно. Сергиеч поглубже надвинул шапку.
     -     Можно и на самогон, - пробормотал он. – Праздник, как-никак...