Без права на посадку

- Расскажите, пожалуйста, кто был ваш отец.
- А вы что, не знаете?
- Н-нет...
Бабах!.. - свернутый в трубку "Огонек" опускается на мою голову...
Так состоялось знакомство с самой легендарной женщиной ХХ столетия - Валентиной Степановной Гризодубовой, умершей на 83-м году жизни накануне Дня Победы в Москве.
Ее отец был одним из первых конструкторов летательных аппаратов в мире, а сама она до последнего для возглавляла институт, занимающийся космическим оружием. Писали о ней при ее жизни много, но с "разрешенной" стороны: как о командире "Родины" - самолета, совершившего перелет в 1938 году из Москвы на Дальний Восток, о военных подвигах, о деятельности на посту председателя Комитета советских женщин. А вот о том, что Гризодубова до войны возглавляла сталинско-гитлеровскую авиакомпанию "Дерулюф" и в составе этой компании вместе со своими летчиками участвовала в операциях верхмахта, направленных против Франции, Голландии, Англии, Бельгии, не говоря уже о Польше, знают немногие. Как мало кто знает, что по вышеуказанным причинам Сталин с началом войны "задвинул" личную подругу Риббентропа и посла Германии в СССР Шиленбурга в боевой полк и запретил ей при полетах брать с собой парашют. Мало кто знает, что в составе комиссии по расследованию преступлений фашизма, где Гризодубова отвечала за "женскую часть" вопроса, она личным указом карала крестьянок, выдававших летчиков врагу, девиц, замеченных в блуде с оккупантами... Мало кто знает и об интимных отношениях прославленных летчиц - в том числе и подруг Гризодубовой по перелету Расковой и Осипенко - с членами сталинского политбюро, как известно, далеко не безгрешными по части слабого пола. Мало кто знает и о том, что космонавтка Савицкая полетела в космос благодаря Гризодубовой, которой, в свою очередь, оказал услугу ее отец - маршал авиации, рассказавший в печати, что лично видел у гитлеровцев, взятых в плен, плакат, где изображена Гризодубова, отламывающая свастику.
Перечень этот можно продолжать долго и потому, что, по понятным причинам, информация такого рода не распространялась в печати, а если учесть железную волю Валентины Степановны, сумевшей наладить вокруг себя жесткую цензуру всего того, что о ней распространялось, можно понять, почему предлагаемый вашему вниманию очерк не увидел света, несмотря даже на то, что был написан в перестроечное время. Первые полторы его колонки "проскочили" в свое время, и даже безнаказанно, так как были опубликованы не в самых известных изданиях - московском "Собеседнике" и провинциальных газетах, и потому, что не задевали особо больного места перелета 1938 года - гибели шестнадцати поисковиков, брошенных железной рукой Кагановича разыскивать участниц бездарно организованной экспедиции.
Мне еще предстоит написать о всех тайнах Гризодубовой, и не столько потому, что я был вхож в ее дом, пользовался ее доверием, но и потому, что, дав железную клятву ничего до ее смерти не разглашать, после смерти я должен был рассказать ВСЕ. Ровно пять лет назад, сразу после смерти человека, который полвека ходил смотреть на место своего будущего захоронения в Кремлевской стене - рядом с захоронениями подруг Полины и Марины, "случился" и очередной День Победы, для которого Гризодубова сделала больше, чем было, кстати, до сих пор известно. Поэтому, думаю, публикация имеет право быть сделана именно 9 Мая.
Первую часть свой клятвы, данной Гризодубовой, выполнил: до ее смерти молчал, сейчас осталось выполнить вторую - рассказать ВСЕ, КАК ОНО БЫЛО. Без утаек.
"Далее товарищ Сталин предупреждает о необходимости особой осторожности и бережности с самым драгоценным, что у нас есть, - с человеческими жизнями и особенно с жизнями наших храбрых, иногда безудержно храбрых героев - летчиков. Эти жизни дороже нам всяких рекордов, как велики и громки эти рекорды ни были бы".
Из газетного отчета о выступлении И. В. Сталина на встрече летчиц В. С. Гризодубовой, П. Д. Осипенко, М. М. Расковой.
Интерес дальневосточников к перелету самолета "Родина", совершенному в 1938 году, понятен - это событие вошло в историю нашего края. Понятно также, почему приверженцы канонических версий пытаются противодействовать поиску новых фактов, способных изменить обычные представления. "Правда" в сентябре 1988 года в статье, посвященной перелету, написала: "Негоже рыться в карманах павших героев". С этим никто не спорит, но странно, что справедливая в общем реплика прозвучала после того, как в нескольких дальневосточных газетах был обнародован тот факт, что во время поисков самолета-рекордсмена погибло два других самолета и несколько летчиков, Хотелось бы разделить с коллегами-дальневосточниками ответственность: ведь я тоже позволю себе "нетактичность", рассказывая далеко не о всех известных подробностях перелета...
Начнем с предыстории. В середине 1938 года французская летчица Дюперон установила рекорд дальности полета для женщин - 4.360 километров. Осенью того же года трем советским летчицам, "сталинским орлицам", как их потом называли, - Валентине Гризодубовой, Полине Осипенко и Марине Расковой - было предложено совершить перелет на Дальний Восток.
- Мужчины-летчики к тому времени установили много рекордов, - вспоминает Валентина Степановна Гризодубова, - а все женские таблицы международных рекордов были заполнены именами летчиц капиталистических стран...
Насколько серьезно рассматривался "наверху" фактор риска, неизвестно, но самолет ДБ-2 (АНТ-37) находился еще в стадии разработки, две предыдущие модели машины разбились на испытаниях.
Вся информация о свершившемся полете, по сути, уместилась в формулу - совершен очередной подвиг во имя социализма. никто не спрашивал, какой ценой, хотя сегодня мы все чаще убеждаемся, что без ответа на этот вопрос вторая часть формулы - "во имя социализма" - недействительна. А такой ценой вполне могла стать жизнь трех женщин. И если не стала, то только благодаря случаю и их сверхчеловеческим усилиям. Вместе с решением о незамедлительном (несмотря на плохой прогноз) вылете было принято и другое - о том, что запасные аэродромы экипажу дадут только после преодоления рекордной отметки - четыре тысячи километров!
Казалось бы, победителей не судят. О чем разговор, если запасных аэродромов не потребовалось ни до заветных четырех тысяч, ни после? Но ведь сразу же после вылета вышла из строя вся связь - и внутренняя, и внешняя. Самолету срочно потребовалась посадка, но сделать это он попросту не мог. На "Родине" перед вылетом установили около двадцати бензобаков, а сажать такую "летающую цистерну" на аэродром было категорически запрещено всеми инструкциями. Слить же горючее при работающих двигателях значило подвергнуться риску пожара.
- Связь отказала, - рассказывает Гризодубова. - Что делать? Возвращаться? Самолет полон горючего. Я решила продолжать полет...
Можно только удивляться мужеству и мастерству экипажа "Родины", особенно его командира - В. С. Гризодубовой, сумевшей после того как кончилось горючее, не выпуская шасси, посадить огромный самолет на заболоченное озеро. Но, отдавая должное отважным летчицам, мы не можем сегодня забывать, в каком состоянии оказалась наша авиация перед войной. Ведь, несмотря на обилие мировых рекордов по дальности, высоте, скорости, лето 1941 года было встречено практически без дальней авиации, не говоря уже о прочих огрехах в авиационном деле, сыгравших свою роль в катастрофе начала войны.
Для того, чтобы лучше понять нашу героиню, давайте, уважаемый читатель, посмотрим на нашу жизнь как на некую абстрактную беговую дорожку, и по своей прихоти усыплем ее золотым песком, ассигнациями и монетами. Также давайте условимся, что люди будут бежать по этой дорожке на время.
Не составит большого труда догадаться, что многие будут обязательно наклоняться и на ходу подбирать деньги и золото, но кто-то этого делать и не будет, помня, что секундомер пущен. Весь вопрос - много ли таких, кто способен держать это в памяти всю жизнь?
Валентина Гризодубова жила на Ленинградском проспекте. Простите за крамолу, но, оглядывая огромную пятикомнатную квартиру, автор невольно подумал: а не жил ли здесь кто-нибудь до "эпохи великих летчиков", печально совпавшей по времени с бериевским геноцидом? Нет, к счастью, дом был построен в тридцать восьмом, и Гризодубова жила в нем без малого уже пятьдесят лет. Может, автор и не стал бы акцентировать внимание на подобной "догадке", не попадись ему на глаза многочисленные портреты "великого и любимого", а также "цитатник" из его высказываний, принадлежащие хозяйке. Внимание с самого начала как бы раздваивалось между подобными деталями и прочитанными в прессе последних лет фактами, что прославленная летчица спасла от лагерей многих людей. В доме, несмотря на то что нет никакого праздника, везде стоят цветы, и не исключено, что какую-то часть из них принесли, а может, и часто приносят именно эти люди. Одним словом, с первых шагов вырисовывалась коллизия, достойная, пожалуй, Сент-Экзюпери: любимая дочь Покровителя летчиков спасает летчиков от гнева Отца. Было, признаться, от чего растеряться.
Вино истории, старея, приобретает вкус истины. И без сомнений - живые цветы лучше, чем старые памятники. Хотя в этом правиле есть и исключение: если вдруг вместо истлевшего памятника потомки установили новый. На Дальнем Востоке в этом году появился такой памятник: на сопке Юкачи, рядом с местом, где полвека назад приземлился самолет "Родина". Члены экспедиции из города Комсомольска-на-Амуре, водрузившие памятник, прислали Гризодубовой его снимок.
Бесспорно, чтобы стать достойной такой памяти, мало было на первом же этапе не превратиться из героя в ангела, прислуживающего в коммунальном раю. Мало было просто не "купиться" на генеральскую должность или на право сфотографироваться в известный момент с Риббентропом. Недостаточно было даже прогнать бериевского канцеляриста Голованова, будущего маршала, "сосватанного" "крестным отцом" в авиацию, и недостаточно было позвонить Сталину с просьбой перезахоронить Марину Раскову. От представителя поколения "руководителей после 37-го" требовалось мужество другого порядка: доказать, что ты не из той породы, чтобы сторожить Дом. И в этом смысле проявить себя Гризодубовой, как и Георгию Константиновичу Жукову, помогла война.
Гризодубова была летчиком и солдатом от Бога. Ее не тошнило, как Раскову, в полете, и она в отличие от Осипенко спокойно пролезала во все самолетные "узкости". Отец у нее был одним из первых русских пилотов и авиаконструкторов, а дед - прославленным генералом Плевны.
Дочка и внучка оказалась достойной своих генов - с началом войны сформировала из самолетов и летчиков своего управления международных линий полк дальней авиации. А ее пилоты и она сама прекрасно знали Европу, поэтому немецкое командование назначило со временем солидную премию за голову Гризодубовой.
Интересная деталь: как депутату Верховного Совета ей нельзя было летать, особенно в тыл врага, но она сделала 200 боевых вылетов. Без парашюта, так как с ответным визитом к Риббентропу и для обмена опытом к бывшим компаньонам ей было попадать не с руки. Кроме того, гризодубовцы "возили" диверсантов в Голландию и Францию, а также разведчиков в Германию и Англию. Да-да, и в Англию тоже.
Летали днем и ночью, потому что рейды планировались по 17 часов. Летали в Ли-2, где кроме пяти-лести человек вместе с экипажем все остальное было - бензин.
Как известно, дальняя бомбардировочная авиация как факт у нас, к сожалению, практически отсутствовала, а американцы не спешили вооружать восточных союзников своими знаменитыми большими и малыми "летающими крепостями". И Гризодубова была вынуждена цеплять к крыльям обыкновенных самолетов бомбы такого веса, что металл на плоскостях, бывало, расползался, словно тесто. А как быть, если, как показала практика, войну делает не фронтовая, а стратегическая авиация?
Так уж получилось, что пока маму расстреливали чужие, а случалось, и свои зенитки, на аэродроме скучал ее шестилетний сын. Но что поделаешь: маме кроме всего прочего нужно было спасать других детей - из партизанских лагерей.
В конце концов о том, что Гризодубова летает в тыл немцев к партизанам, узнал Ворошилов и приказал прекратить полеты. Но когда ему доложили, что она это делает уже сотый раз, отменил приказ. Более того, командование поручило Гризодубовой свозить в отряды кое-кого из высоких штабистов, к их большому, кстати сказать, неудовольствию...
Когда-то, давным-давно, заведующим авиацией и воздухоплаванием в действующей армии России был Великий князь Александр Михайлович, после февральской революции снятый со своего поста. В его ведомстве в свое время служил отец Гризодубовой. Князь всегда очень болезненно переживал свое исключительное положение, что сегодня видно из его писем сыну. Это заставляло его в боях всегда лезть на рожон, он даже заслужил четыре золотых офицерских Георгия. Подчиненных летчиков, по воспоминаниям очевидцев, он пестовал как родной отец. С начальством был принципиален до предела. Гризодубова была вознесена, конечно, на меньшую высоту., чем Великий князь. Но имела все основания испытывать те же чувства. По крайней мере, вела она себя так же, причем и до, и после войны.
В сорок третьем немцы с помощью радиолокации в одну ночь сбили сразу семь экипажей полка. В 1946 году Гризодубова уже организовала институт и вплотную занялась созданием советской локационной техники, благо, образование позволяло - еще в семнадцать лет окончила технический вуз в Харькове. Впоследствии возглавляла еще один, тоже оборонный институт.
Еще одна "странность" воспитания тех лет - в четырнадцать окончила консерваторию. Может, это покажется удивительным, но среди ее воспитанников музыкантов немногим меньше, чем ученых и космонавтов.
Гризодубова умела быть жесткой. Как-то от Красного Креста приехала жена Черчилля, и ей в подарок от Комитета советских женщин, где членом правления была и Гризодубова, приготовили уникальную миниатюру. Наша героиня, чтобы не "отпускать" шедевр из России, подготовила другой подарок: шикарный альбом, инкрустированный костью. Открываешь, а там фото: преступления фашизма против детей. Так сказать, более подходило к моменту, чем миниатюра.
Как-то сразу после войны наша летчица едва не довела до инфаркта одного видного бюрократа. Сказала в сердцах, что его надо повесить, а ему передали. Дело же было в том, что Гризодубова, будучи членом комиссии по расследованию преступлений фашизма, накануне ездила в Краснодар и там настояла, чтобы сожительницам сотрудников гестапо расстрел заменили... повешением на площади. Бюрократ стал податливым, как воск.
Гризодубова никогда не давала поблажки авторитетам, друзьям или начальству. Поликарпов, хоть и был верующим и носил на груди большой староверческий крест, выпускал в производство такие "сырые" машины, что летчики сбились, считая погибших на них летчиков.
Королеву, несмотря на старую, еще с Коктебеля, дружбу, не простила того, что тот оставил первую жену. Поступок же Яковлева, женатого на дочери Рыкова и "вовремя" ее бросившего, вызвал у нее буквально открытое негодование. Спросила о причинах, а ответ: мол, привез из Парижа костюмы, а она их перешила себе на платья. "Так ты что, ей ни одного платья из Парижа не привез?"
Отпрыску трехсотлетней династии все-таки легче было бы принципиальным, чем любимице своенравного Вождя народов.
Отказалась она принять из рук маршала Голованова (Берия своего, естественно, добился) орден - так это был первый и последний орден Гризодубовой за всю войну, в то время как грудь ее штурмана походила на иконостас.
Нижние чины очень четко реагировали на барометр настроения начальства. Однажды Гризодубова попала под суд офицерской чести за оскорбление, так сказать, мундира. Вытаскивала летчиков из горящего самолета, а офицеры соседнего пока не подходили к машине, так как боялись, что начнет рваться боезапас. Один из членов экипажа сгорел. Ну и... потом на суде Гризодубову спросили, как она оскорбила офицеров. Она обошла каждого и повторила в лицо: трус, мерзавец, трус... Пахло трибуналом. И спасло только то, что в конце, что называется, нашлась: "Как офицер, я бы оскорблять вас не стала, а вызвала бы на дуэль. Считайте, что я вас оскорбила как женщина, поэтому предлагаю вам застрелиться самим". Стреляться, конечно, никто не стал..
Порой приходилось и своевольничать. Так однажды маршал Голованов предложил: зачем, мол, вам летать к партизанам, куда больше проку в массовых бомбежках: задание одно, а сколько сразу боевых вылетов! Гризодубовцы летали к партизанам и после "мудрого" совета. Финиш Голованова приходится на 1946 год, года он воочию продемонстрировал свою несостоятельность всему политбюро. Во время парада в Тушино бомбардировщики смешались с истребителями. Ими, в данном случае к счастью, командовал Василий Джугашвили.
Голованова наконец-то трудоустроили замом директора института гражданской авиации. Но представляете, сколько противостояла Гризодубова этому летчику с тульей чрезмерно синего цвета!
И все-таки самым трудным было отвоевывать попавших под особистский произвол летчиков. Ведь чтобы упечь человека в лагерь, достаточен был только факт прыжка над территорией врага. А чтобы его вызволить, приходилось пройти сквозь чудовищное лицемерие палачей. Как-то привезла к Аббакумову (шеф МГБ. - Авт.) одного такого летчика, сама поднялась, а его оставила в машине. Ситуация была типичнейшей, однако министр сделал страшные глаза: как, он же может вас убить, у меня, мол, был уже такой случай... Летчика, правда, она в тот раз увезла с собой.
С 1947 года по 1956 год Гризодубова сделала пять тысяч запросов в Верховный суд СССР.
Сегодня она не очень любит об этом вспоминать - тех, кого надо, часто не отпускали, зато в компании с летчиками нередко вызволяли уголовников, бандеровцев и прочую нечисть. В письме Ворошилову она указала, например, на тот факт, что, по свидетельству знакомого заключенного летчика, под одним из лагерей накопился уже семиметровый слой человеческих костей. Вскоре этот летчик с возмущением сообщил, что вместе с ним отпустили почти всех зэков без разбору...
"Огонек" как-то писал, что Гризодубова хлопотала за Королева перед Сталиным. Да, она спасала Королева, но никогда не обращалась по таким вопросам к Сталину. Для нее Сталин тогда был непричастен. Да и потом она, честно сказать, не спешила бросать в него камни. Водораздел, прошедший в наше время в обществе, часто в семье и даже между друзьями, у Гризодубовой прошел внутри. Она пыталась понять Сталина, считала его первой жертвой собственной системы.
Она попала под гипноз этой идеи еще до перелета, будучи первый раз на его даче. Полина, больше привыкшая к кирзовым сапогам, нежели к бальным туфлям, тогда растянулась перед всеми гостями. Неловкость сняли быстро. Сталин простодушно смеялся, потом запросто переносил столы и блюда на веранду вместе со всеми. Сколько потом она ни встречалась с ним, всегда он был гипнотически прост. Однажды, например, шутя рассказал, как до революции они с Лениным пришли к Калинину и спросили, нет ли у него поесть. Тот сказал "нет" и куда-то ушел. Сталин открыл стол и нашел там какую-то еду. Разделили на три части и съели каждый свою. Михаил Иванович вернулся, увидел их довольные физиономии и испуганно спросил: все, мол, стрескали? С тех пор он якобы и не ходит к Калинину, боится его объесть...
Сталин действовал не на кору мозга, а на подкорку. И этим, возможно, он был силен. И, безусловно, этим же был и страшен.
Она не могла не понимать, чем рискует, играя на сталинских вечеринках на рояле и слушая откровенности членов Политбюро. Чего стоит, например, такая шутка, обращенная Ворошиловым к Тимошенко: ты, мол, с такого-то по такое-то в девятнадцатом где был - не у беляков ли? Тимошенко аж позеленел, но в ответ ничего не сказал.
И все же желание понять Сталина всегда было сильнее любого страха. Естественно, что и это не может не остаться при ней.
И ничего с этим не поделаешь.
Гризодубова установила печальный для себя рекорд дальности: пережила не только отца и мать, но и мужа, и сына. Но никто не скажет, что ее полет был непрямым или прерывался посадками. Может быть, поэтому ее цветы и не похожи на "датские" гвоздички - дивиденды прошедшей славы... Думать же о том, что место в Кремлевской стене рядом с Полиной и Мариной, некогда пустовавшее, сейчас занято другим, - значило бы наклоняться над беговой дорожкой. Но секундомер не остановлен.