Рассказ старого морского волка

«…Я - старый морской волк. У меня есть полное право говорить так. Я прошёл все моря и океаны. Я пересекал Экватор бесчисленное множество раз. Я пробирался через амазонские джунгли и замерзал в охотских льдах. Я понимал язык растений и мог разговаривать с животными. У меня было тысячи женщин и всё золото Земли. Я знал диалекты народов нашей планеты и дезоксирибонуклеиновый код арктических пингвинов. За мной охотились самые влиятельные спецслужбы и разведки мира, ибо багаж моих знаний был воистину уникален. Меня топили, травили, вешали, кастрировали, но я лишь смеялся, дерзко глядя в лицо смерти. Я чувствовал дыхание ураганов на своём лице и видел их страшные мёртвые глаза. Я шёл ко дну, но всегда выплывал. Я читал мысли людей по их глазам, и я знал, что все люди – лжецы. Белые пятна на моём лице – слёзы, застывавшие на ледяных буранах Северного полюса. Ожоги на руках – метки, оставленные жестокими туземцами Вест-Индии. Рубцы на животе – следы стрел воинственных племён Океании. Красные глаза – от солёного карибского ветра, навсегда в них впитавшегося. Причудливый акцент – память о годах, проведённых на эстонской подводной лодке. Хламидиоз – подарок страстной боливийской крестьянки. Седины на голове – напоминание о людском предательстве… Но всему приходит конец. После долгих скитаний я сошёл на землю и вот теперь работаю паутинычем в столовой московского Ин.Яза. Последние двадцать пять лет я разношу булки для голодных студентов и понимаю, что наконец-то нашёл свой дом, свою тихую пристань. Я знаю, что надо мной смеются, но меня это совсем не обижает. Напротив, смех вызывает у меня самые добрые чувства: я начинаю вспоминать свою молодость. Молодость, которой многие и сейчас бы позавидовали… Увы, теперь, конечно, я не тот, каким был раньше. Нет! Время, быстротечная и равнодушная горная река, сбегающая извилистыми потоками по каменистым уступам прожитых лет, мало помалу уносила мои знания, забирая молодость, силы, энергию… Глядя на меня, немощного, шамкающего старика в синем халате, таскающего поднос с кренделями и булками из кухни в столовую, никто бы и не подумал, что вот такой стоял за штурвалом боевого эсминца «Несокрушимый», топил вражеские корабли, пил ямайский ром и сводил с ума самых красивых девушек побережья Слоновой кости. Я не променял бы эти воспоминания ни на что. И даже на местечко в раю, разрази меня гром!» Старик замолчал, а мы, потрясённые, сидели на стульях, почтительно уставившись на изрезанное глубокими морщинами печали лицо, на мешки невзгод под слезящимися глазами, на смуглые загрубевшие руки настоящего моряка, храброго искателя попутных ветров... Сергей зашевелился и толкнул меня в бок. Я очнулся, полез в рюкзак и, достав бутылку девятой Балтики, протянул её паутинычу. Он взял. С благодарностью взглянул на нас. Затем залихватским движением невесть откуда появившейся в руке зажигалки открыл пиво и под наши изумлённые взгляды одним глотком покончил с содержимым бутылки. – Ай да волк! – восхищённо ахнул Сергей, а старик театрально поклонился, поставил бутылку под стол, козырнул, и, по-щегольски заложив руки в карманы старомодных расклешённых брюк, вразвалочку пошёл на кухню, где сухощавая визгливая тётя Оля по кличке «миссис Шримп», главный эконом нашей столовой, ругалась на двух молоденьких бестолковых поваров, по ошибке высыпавших в борщ селитры вместо соли и уже отправивших этим борщом на тот свет четырёх студентов, двух доходяг-аспирантов и старенького заведующего кафедры прикладной лингвистики, реликвию университета, про которого ходили слухи, будто он бессмертный.