Записки рыболова-любителя Гл. 325-330

С Осиповым мы так или иначе должны были встретиться в этот раз здесь на защите Можаева. Но перед защитой я с ним не успел переговорить, он явился впритирку, после защиты его взяли под ручки и без задержки на банкет, там он быстренько набрался и, когда я попробовал говорить с ним о Бобарыкине, Осипов уже лыка не вязал и мычал что-то невразумительное насчёт того, чтобы я не залупался.
Защита у Можаева прошла гладко, проголосовали единогласно "за". Отмечали событие у Коли Исаева на квартире (Исаев тоже осиповский выученик, неплохой парень). Первым оппонентом - доктором у Можаева был Велиор Шабанский, известный магнитосферщик, которого я не видел уже очень давно, больше десяти лет, с тех пор, как они пикировались публично где-то с Пудовкиным. Тогда Шабанский был орёл, волосатая грудь нараспашку, рубашка в клетку, громовой голос, запои, гитара. Теперь он был уже не тот, перенёс не один инфаркт, практически не пил, но на гитаре играл и пел, и здесь на банкете после защиты Можаева приставал ко мне, чтобы я рассказал всем, кто меня в молодости девственности лишил. И вроде бы не пил он тогда, а вёл себя как пьяный.
У Исаева и Можаева я всё пытался выяснить, за что Осипов так Бобарыкина жалует и тащит в кандидаты наук. Неужели только за поднос бутылок и прочие такие услуги? Те только пожимали плечами - хрен его знает. От Исаева мы с Можаевым вернулись за полночь в гостиницу и продолжили выпивку у меня в номере вместе со Славой Карвецким, который почему-то ещё не спал. Потом и Слава отвалил спать, а мы с Можаевым всё гудели ещё, ведя беседы о Боге, о смысле жизни, о Высоцком, душераздирающе пели вдвоём "Затопи ты мне баньку по-белому" и разошлись только под самое утро уже. Хорошим парнем Саня Можаев оказался, несмотря на свою несколько громилоподобную внешность, отнюдь не алкаш, как я, грешным делом, поначалу думал...
Встал я в двенадцатом часу дня. Зашёл Карвецкий. Мы с ним опохмелились по маленькой, попили кофе, и Слава уехал - домой уже, в Калининград. А у меня ещё какие-то дела были на пару дней. Я наводил порядок у себя в номере и вдруг почувствовал... опять... то же самое. Жуткая слабость, весь мгновенно покрылся потом, задышал часто. Выскочил на улицу, прохаживаюсь, хватаю воздух открытым ртом. И думаю, чего я так-то хожу, пойду в поликлинику, попрошу укольчик сделать, чтобы давление сбросить. Пошёл. В процедурной измерили давление - 160 на 100 и спросили в лоб:
- Пили?
- Да.
- Когда?
- Вчера на банкете и сегодня немного.
- Так вот, пить надо меньше. Ещё лучше совсем не пить. А сейчас идите, ложитесь и отлёживайтесь, пока хмель не выйдет.
- А, может, укол сделаете?
- Никаких уколов. Идите отдыхать.
Я побрёл обратно в ужасной тоске. Идти в номер и лежать там одному, со страхом прислушиваясь ко всему, что внутри меня происходит?
Нет, зайду-ка я к Зевакиной, вот как раз их корпус. У меня ведь и дела, как всегда, к ним есть. Раиса Афанасьевна - женщина добрая, пожилая и опытная, и пригреет, и пожалеет, и совет дельный даст. И я поплёлся в лабораторию Зевакиной. Зашёл сначала к Юдович, та начальницу позвала. Вид у меня был, судя по всему, весьма жалкий: взъерошенный, бледный, ртом воздух хватаю, глаза красные от недосыпу, мутные с похмелья. Так что женщины сразу моё состояние уловили.
- Что с Вами, Саша? Вы нездоровы?
- Да, если правду сказать, отвратительно себя чувствую.
- А что такое? Вы так бледны...
- Давление подскочило. Перепил вчера, - честно признался я.
- Что же Вы так. С сосудами шутки плохи. Пойдёмте сейчас ко мне, я Вас полечу домашними средствами, - решительно сказала Раиса Афанасьевна.
Я безропотно подчинился.
Раиса Афанасьевна привела меня к себе домой, уложила на диван, велела расстегнуть воротник, открыла форточку, потёрла мне виски умелыми, приятными движениями, приготовила смесь из настоек валерьяны, пустырника и ещё чего-то, привезённых с Дальнего Востока, где эти травы якобы наиболее эффективны, и велела мне эту смесь выпить. Затем она приготовила постный бульон, заправила его рисом.
- Это будет сегодня Ваш обед. Много есть не нужно, надо разгрузить свой организм.
После обеда я ещё полежал немного и почувствовал себя вроде бы получше. Раиса Афанасьевна посоветовала мне пойти снова в поликлинику и сказала к какому врачу, хорошей её знакомой, и спросила не нужно ли меня проводить. Я поблагодарил сердечную Раису Афанасьевну за её заботу и сказал, что сам пойду в поликлинику.
Дело было уже к концу рабочего дня, и народу в поликлинике было мало, не то, что с утра. К рекомендованному мне врачу и вовсе никого не было. Врач - приятная женщина лет тридцати пяти, очень внимательно выслушала меня, измерила давление - 150 на 100, велела сестре сделать мне укол, и сказала:
- У Вас гипертонический криз, надо полежать спокойно пару дней и с месяц попринимать сосудорасширяющие средства, таблетки и отвар пустырника.
Я пожаловался на чувство страха, которое приходит одновременно с дурнотой, аж в пот бросает.
- Это у Вас нервы расшатаны. Надо приводить их в порядок, менять образ жизни. А пока попринимайте реланиум - прекрасное успокаивающее средство, и как раз сейчас у нас в аптечном киоске продаётся.
Под действием укола и реланиума я сразу заснул, едва добрался до кровати в своём номере. Утром проснулся поздно и чувствовал себя плохо: слабость, головокружение. И лежать здесь одному в этом гостиничном номере было ужасно тоскливо. Билет на самолёт в Калининград у меня был на завтра на вечер. Ещё больше суток тут маяться. Нет, поеду-ка я сейчас прямо в Москву к Бирюковым, у них переночую. Уж больно тошно тут.
Но едва я встал с постели, меня закачало. Как же это я поеду? Схожу-ка я в поликлинику и попрошу укол на дорогу сделать. Народу в этот раз было много, пришлось стоять в очереди, хотя и с бумажкой, на которой было записано моё высокое давление, измеренное в процедурной. По этой бумажке меня должны были пропустить без очереди, но таких оказалось не я один, и пришлось ждать в духоте, отчего давление у меня наверняка ещё повысилось.
Вчерашнего доброго врача не было. В этот раз я попал к злой пожилой тётке, которая, услышав, что я собираюсь ехать в Москву и прошу укол сделать на дорогу, начала на меня кричать: - С кризом, мол, в постели надо отлёживаться, а не по автобусам мотаться. Но, измерив сама моё давление, укол всё-таки сделала.
Из ИЗМИРАНа я позвонил в Москву Бирюковым. Майечка оказалась дома. Я сказал, что приеду часа через два. До Бирюковых я добрался благополучно, хотя, когда вышел из метро на "Кропоткинской", меня здорово закачало. Майечка моё состояние так прокомментировала:
- Что ты хочешь, Сашенька, возраст подошёл. Тебе правильно сказали - первый звоночек. Вон у Генки тоже давление повышенное. Надо перестраиваться, следить за здоровьем.
У Бирюковых я почувствовал себя намного спокойнее, а наутро и вовсе вроде бы выздоровел. Во всяком случае сил у меня хватило даже на то, чтобы обойти арбатские продовольственные магазины, постоять в нескольких очередях и набрать жратвы домой - мяса, сосисок, колбасы, сыра, масла. В наш голодный край везти всё надо было. И допёр всё это до аэропорта, а вечером уже был дома.

326

Дома я продолжал принимать таблетки от давления и пить отвар пустырника. Реланиум экономил, так как в Калининграде в аптеках его без рецепта не продавали, да и не всегда он был в продаже. Принимал его, когда чувствовал, что надо успокоиться. Действовал он на меня хорошо, но появлялась вялость, тянуло ко сну, работать после становилось очень трудно. Общее моё самочувствие не улучшалось, хотя приступов обморочных больше не было, но возобновились блуждающие боли в области сердца, то спереди, то сзади.
Лена Шагимуратова, которая работала теперь в новом кардиологическом центре при областной больнице, в ревматологическом отделении, советовала мне лечь к ним в больницу на обследование - нет ли чего "в органике", со стороны почек, например, нервного ли происхождения моя гипертония или нет. Подумав несколько дней, я решил согласиться, хотя и без энтузиазма - кому охота в больницу ложиться?
Но что-то надо ведь делать. И потом, в больнице можно попробовать бросить курить. Курение теперь не доставляло мне столько удовольствия, как раньше. Особенно к вечеру я чувствовал, что одуреваю уже от курения, но курил по-прежнему много. А хорошо бы было бросить! Из-за одного этого - если бы вышло - стоило бы в больницу лечь.
Правда, когда я в поликлинике выписывал направление в больницу, врач-невропатолог сказала мне:
- Сколько курите? Девятнадцать лет? Ну, тогда Вам можно уже не бросать.
Сидевшая рядом пожилая сестра вытаращила на неё глаза:
- Что Вы такое говорите, Марья Петровна? Как можно?
- Да если бы он был к чему предрасположен - к тяжёлым последствиям курения, это бы уже проявилось. А бросать - это тяжёлый удар по нервной системе, она у него вон какая расшатанная, срыв может произойти. Просто курить надо поменьше.
И тем не менее её слова не поколебали мою решимость попытаться бросить курить.

В это время отец мой жил один, Тамара Сергеевна уехала к сыну, кажется, в Мурманск. Как-то днём он позвонил ко мне на работу и попросил зайти вечером - поговорить надо.
Я застал его очень расстроенным.
- Вот я так и чувствовал, - произнёс он таким трагическим тоном, что я перепугался, и подал мне письмо.
Писал бывший хозяин этой калининградской квартиры, обменявший её на севастопольскую квартиру отца.
Его, видите ли, надули. Не показали ему (точнее, его жене, которая ездила в Севастополь смотреть квартиру) трещину на кухне, которую надо всё время заделывать, ибо она ползёт, так как дом разваливается. И по сему он требует назад доплату, которую папа получил от его жены, иначе он поднимет шум, и у него якобы есть свидетели передачи денег.
- Что делать? Отдавать деньги? У меня их и нет уже. Вот, паразит, умолял, упрашивал согласиться на обмен с ним, а теперь спохватился, переплатил, мол!
- А что, ты в самом деле при свидетелях деньги передавал?
- Да нет, откуда же! Я вместе с ней ходил в сберкассу получать деньги по аккредитиву, и наша сберкасса была закрыта, пошли в другую, там она получила деньги и передала их мне. У неё и знакомых-то, по-моему, в Севастополе нет, дочка только, недавно живёт.
- А дочки там не было?
- Да нет, он просто шантажирует, я уверен.
- Ну и плюнь на это письмо. Выкини и забудь.
- Да, а он ещё куда-нибудь напишет!
- Куда? В суд подаст? Так он же не маленький, понимает, что сам участник сделки.
- В ЖЭК напишет.
- Ну и пусть пишет.
- Что ты! - отец был не на шутку напуган.
- Ладно, не волнуйся так. Я ему сам напишу, придумаю что-нибудь.
- Только мне, пожалуйста, покажи. Ладно?
- Хорошо.
Я написал довольно нахальное, угрожающее письмо этому ханыге, с которым, на мой взгляд, нечего было церемониться, и показал это письмо отцу. Подумав, покряхтев, отец согласился, чтобы я его отправил. А на следующий день пришёл и признался, что передумал и что ходил на почту, разыскал письмо в сортировке, оно не ушло ещё, и забрал его.
- Не надо так резко. Надо попробовать по-хорошему с ним договориться.
- Ну, попробуй, только не торопись, обдумай всё, как следует, а лучше всего - пока вообще не реагируй, он наверняка тебе ещё напишет. А там видно будет.

26-го апреля я отправился в больницу. Положили меня в 1-е кардиологическое отделение, в 12-ю палату и начали обследовать, а заодно и лечить сразу. Каждый день какие-нибудь анализы сдавал, кровь, мочу, кардиограммы всякие, рентген, то, сё. Таблетками разными кормили, ванны хвойные принимал, физиопроцедуры - током прогревали (электроворотник, кажется), уколы делали. Но чувствовать себя лучше я не стал, давление держалось высоким, особенно нижнее, да, пожалуй, ещё и новенькое кое-что появилось.
Как-то я проснулся среди ночи в холодном поту, мне почудилось, что у меня отнялась левая рука. Рука, действительно, была онемевшей, возможно, от неудобного положения, и вскоре отошла, но не совсем - в кончиках пальцев остались мурашки. Из-за них заснуть я уже не мог до самого утра. Эти мурашки не проходили и потом, особенно в мизинце и безымянном пальцах левой руки, и я непрерывно потирал их. Врач велела не обращать на них внимание, само, мол, пройдёт. Меня же эти мурашки очень беспокоили.
Но ещё хуже была бессонница, которая на меня вдруг навалилась, и вскоре я уже, как правило, промучавшись в постели часа два-три, шёл в процедурную и просил дежурную сестру сделать мне укол димедрола, после чего только и засыпал. Настроение у меня колебалось, часто было препоганое, подавленное, мысли все сосредоточивались на мурашках в руке. Когда приходила Сашуля, я порой раздражался и сердился на неё совсем не в меру, если она говорила что-то не так, давала глупые, на мой взгляд, советы.
Пришёл как-то отец меня навестить и сообщил своё "решение" (для того и пришёл, по-моему, чтобы сообщить) - решил ехать в Севастополь и там на месте вести переговоры. Это "решение" меня прямо взбесило, и я очень раздражённо выговаривал отцу:
- Ну и езжай, коли жить спокойно не можешь. Тоже мне, махинатор. Только что ты ко мне-то сюда ходишь со своими "решениями"? Если всё равно по-своему поступать собираешься. Я же ведь тебе сказал - плюнь пока, забудь, подожди, куда торопишься?
Отец виновато бормотал:
- Не могу не думать об этом. Так спокойнее мне будет. Да и Ромку хочу навестить, как раз у него скоро день рождения.
- Ну, как знаешь. Езжай.
(Он поехал и пробыл в Севастополе недели три. С Павлом они ходили к жене ханыги и довели её чуть ли не до сердечного приступа. Но потом отец испугался своей решительности и вернул часть денег. Домой он приехал успокоенный, словно гору с плеч скинувший.)

А вот после ванн, днём у меня настроение было неплохое, писал эти вот "мемуары". И главное - курить-то я не курил! Бросил или нет - ещё трудно было сказать, но не курил, и осознание этого доставляло порой большое удовлетворение, хотя терпеть было тяжело, сводило скулы и тянуло курить каждый день с неменьшей силой, чем в предыдущий. Иногда же мелькала зловредная мысль - а стоит ли мучаться? Может, невропатолог из поликлиники права была и мои бессонницы и мурашки - следствие этого бросания курить?
Нет, к чёрту, решил, всё - и я гнал от себя эту подлую мысль.

327

Лечащим моим врачом была поначалу завотделением, Валентина Васильевна, сухая тётка лет пятидесяти, по мнению Лены Шагимуратовой - хороший специалист. Меня она за серьёзного больного не принимала, к моим мурашкам и бессонницам относилась совершенно равнодушно, на мой взгляд, и мне чувствовался даже оттенок презрения в её интонации, когда она представляла меня на обходе студенткам медучилища или стажёрам при больнице:
- Типичная неврастения, - эдак уверенно, без тени сомнения и с явным пренебрежением к такой болезни и ко мне как к больному. - Курить и пить надо бросить, спортом заниматься, и всё пройдёт.
Конечно, так оно и было: я - начинающий гипертоник лежал в окружении ветеранов с внушительными цифрами верхнего давления около двухсот, с ИБС (ишемическая болезнь сердца) и прочими возрастными болячками, а кое-кто и с перенесёнными инфарктами, как один здоровенный и спортивный на вид мужик лет пятидесяти, непрерывно заигрывавший с сёстрами, но и глотавший нитроглицерин часто.
Настоящими гипертониками были и два моих очаровательных соседа по палате, наблюдая которых я получил немало удовольствия.
Оба - ветераны отечественной войны.
Тараканов Александр Иванович (1915 г.р.), маленького роста, изрядно пузатый, в молодости штангист, растут только усы, не бреется. В войну - техник на аэродромах морской авиации на Балтике. Очень дисциплинирован, дока по части лекарств и процедур, болеет квалифицированно. Чтобы вовремя сдавать мочу (надо было через каждые два часа наполнять отдельную баночку), не спал всю ночь. Диабетик, ИБС, на пенсии, не работает.
Рашковский Семён Львович (1919 г.р.), среднего роста, пузатенький, пышная седая шевелюра. Похож на еврея, уверяет, что мать - грузинка. Очень приятный, живой дядька, с большим чувством юмора, любит к случаю рассказать подходящий анекдот. От него, например, я услышал впервые такой (классический), очень мне понравившийся:
"Мужа произвели в генералы. Жена ему в постели: - Небось, тебе, Ванька, и не снилось, что будешь спать с генеральшей!"
Всю дорогу потешался над Таракановым (но культурно, мягко, без издёвки). Как-то по ошибке он нечаянно использовал под свою мочу баночку Тараканова. Тот очень расстроился. Рашковский его утешал: "У меня моча чистая!" Сам он свой многоступенчатый анализ сдавал таким образом: ночью спал спокойно, а всю утреннюю порцию разлил по отдельным баночкам.
В войну морской лётчик на Балтике, четыре раза сбивали. Поседел за один раз, когда восемь часов в море плавал, пока не подобрали. Правая рука вся продырявлена и укорочена. Но летал и с такой. После войны обкатывал самолёты. ИБС прихватывало, не на пенсии, работает. "Теперь работаю, где все врут, - в газете "Калининградская правда", директор фотостудии "Объектив". Считает себя сталинистом, но надеется на власть учёных.

Последнюю неделю перед выпиской меня вела другая врачиха, Евгения Михайловна, молодая ещё, лет тридцати с небольшим, после декрета, очень приятная, чутко и внимательно выслушивавшая все мои жалобы, что само по себе уже явно давало положительный эффект. Она назначила мне какие-то новые таблетки, но в целом я чувствовал себя всё так же. А там и обследование подошло к концу, все анализы сделаны, все кардиограммы расшифрованы - с органикой у меня всё оказалось благополучно.
Окончательный диагноз - вегето-сосудистая дистония смешанного типа. Рекомендации: вести здоровый образ жизни, укреплять нервную систему, не переутомляться умственно, нагружаться физически. Всё так просто и прекрасно. С тем я и выписался из больницы, сердечно распрощавшись с моими милыми соседями по палате, которые оставались в ней продолжать свои курсы понижения давления. Мой же главный результат был в том, что я всё это время не курил!

328

Выписался я 11-го мая, а 15-го ездил на рыбалку со Смертиным. Накануне, как обычно, тщательно приготовился, соскучился уже по этому святому делу. Перед больницей, в апреле мы выезжали один раз с Лёнькой и Смертиным на Дейму в Гвардейск, да я ездил в Озерки, и в обоих случаях абсолютно неудачно. Как то будет завтра?
Я и всегда плохо сплю перед рыбалкой - с трудом засыпаю и сплю тревожно, как и Серёжа, впрочем, а тут - при моём общем развинченном состоянии - разыгралась такая бессонница, какую я и не представлял себе до сих пор! И не в том только дело было, что заснуть не мог, хотя это и само по себе мучительно, а ещё и озноб какой-то нервный накинулся, в пот бросает. И реланиума пару таблеток принял и ещё чего-то - ничего не помогает. В пятом часу где-то задремал, а в шесть вставать. Если бы один собирался - плюнул бы, не стал бы вставать и никуда не поехал бы. А тут Смертин будет ждать!
Хорошо хоть за мотоциклом не надо к гаражу тащиться - у дома стоит. И Смертин к дому подъехал. Погрузились мы с ним, поехали. На Дейму куда-нибудь или Полесский канал, больше и ловить-то нигде нельзя из-за нереста. Я сижу за рулём мотоцикла и чувствую себя преотвратительно. Ни на какие рыбалки не хочется. Голова кружится, глаза воспалены, руки-ноги дрожат. Разве можно в таком состоянии мотоцикл вести?
Сразу за Гурьевском у развилки дорог на Каширское и Полесск я остановил мотоцикл и слез с него.
- Хреново я себя чувствую, Володя. Не знаю, смогу ли доехать-то.
- А что такое? - встревожился Смертин.
- Слабость жуткая, ночь не спал. Еле на ногах стою.
- Я тоже сегодня плохо спал чего-то, - проявил сочувствие Володя. - Но, может, поедем всё-таки потихоньку, не спеша? - ему, конечно, не хотелось возвращаться или пересаживаться на автобус, который неизвестно ещё когда пойдёт.
- Ладно, подожди. Сейчас похожу, подышу, может, получшеет.
Я потоптался вокруг мотоцикла, сделал несколько глубоких вздохов и решил ехать дальше. В Полесске на Дейме нам почему-то не захотелось ловить, решили попробовать на канале справа от моста через него. Я закинул авоську с прикормкой, в награду за что и получил две крупные плотвы, зимнего калибра, ещё не отнерестившиеся, а Володя поймал подлещика, и на этом наши успехи кончились. Когда солнце поднялось высоко, стало жарко почти по-летнему, я прилёг на проклюнувшуюся уже травку и задремал. Под пригревом солнышка на чистом воздухе у воды я окончательно отошёл от последствий кошмарной ночи и обратно вёз Володю уже вполне бодреньким.
А через день я уже снова мотался в ИЗМИРАН на секцию и по каким-то ещё делам. Пробыл там четыре дня и благополучно вернулся домой.

Из дневника погоды

22 мая 1982 г. Давление 754-749 мм. Температура +11+16 градусов. Ясно. Ветер северо-западный, слабый.
Ездили со Смертиным в Шолохово. Володя поймал два подлещика на спиннинговые донки, я - подлещика на донку и полноценного леща на удочку. Вообще же клёва почти не было, даже ёрш не клевал.

23 мая 1982 г. Давление 748-745 мм. Температура +8+18 градусов. Пасмурно. Ветер северо-западный, слабый.
Ездили с Митей на Зеленоградский канал. Митя поймал около полусотни ершей и мелких окушков. Я закидывал удочку, а он её держал и вытаскивал, когда клевало. Больше ничего другого никому не попадалось.

30 мая 1982 г. Давление 762 мм. Температура +15+19 градусов. Ясно. Ветер западный, умеренный.
Ездили с Митей на мотоцикле в Озерки и Гвардейск. На первом карьере крупную плотву народ ловил напротив (штук по восемь за полдня). У нас не клевало. В Гвардейске на Дейме ловят понемногу густёру с прикормкой.

5 июня 1982 г. Давление 754 мм. Температура +27 градусов (со 2-го по 6-е июня температура каждый день доходила до 27 градусов). Ясно. Ветер восточный, слабый.
Ездили с Митей на Бальгу на обсерваторском фургоне. Вода в заливе очень тёплая и цветёт.

329

25 мая - последний звонок в школе для Иринки и её одноклассников, оставались только выпускные экзамены. Давно ли сами прощались со своими школьными годами, а вот и Иринкины пролетели. Ни с кем из класса Иринка так и не сдружилась по-настоящему, один Дима был теперь у неё на уме. Давал последний звонок Иринке, то есть гремел колокольчиком на торжественной линейке наш Митя, закончивший первый класс круглым отличником, любимец учителей, особенно Анны Петровны, и старших девочек. Он, кстати, и 1-го сентября, в первый свой школьный день был в числе главных действующих лиц церемонии - получал символический "Ключ от знаний", а теперь провожал выпускников.
Отучился Митя в первом классе не только легко, что было понятно - всю программу и так вроде знает, но и охотно, чего можно было по той же причине и не ожидать, добросовестно выполняя все задания Анны Петровны, которая стала для него высшим авторитетом, активно участвуя в уроках. А вот приятелями в классе Митя так и не обзавёлся, хотя и считал своими друзьями Прокопьева и Плотникова, с которыми "водился", а точнее, водил их к себе домой.
Вова Прокопьев считался уже в первом классе отъявленным, законченным хулиганом. Он ругался матом, задирал юбки старшеклассницам по науськиванию их одноклассников, плевал (в буквальном смысле) на преподавателей с лестницы, короче, терроризировал школу, не знавшую, что с ним делать. Он "воспитывался", то есть обретался после школы у бабушки, которая ещё работала, а ночевал у матери, которая жила с новым мужем, не жаловавшим пасынка.
Митю Вова нарочно не обижал, хотя в возне они могли и разозлиться, и поцапаться, и до слёз друг друга довести, причём Митя физически Вове почти и не уступал, тот просто побойчее и понапористее был. Но и Митя, разозлившись, мог вцепиться в него мёртвой хваткой или начать кусаться, когда ничего другого не удавалось сделать.
Наш дом был единственным местом, куда Прокопьева пускали, и родители его одноклассников категорически запрещали своим детям с ним водиться. А в сущности, Вова был вовсе не плохим мальчиком. В нём не было и тени подловатости, скрытности, хитрости. Откровенно прямодушный и бесхитростный парень, совершенно невоспитанный, правда, но в принципе скорее предрасположенный к добру, чем ко злу, и просто не умеющий найти другого выхода своей активности кроме как в хулиганских выходках.
К Мите он ходил, как мне кажется, прежде всего из-за игрушек, которые я привозил из каждой командировки и навозил изрядное количество. Особенно привлекали приходивших к Мите ребят ряды модельных автомобилей, по своей цене большинству из них недоступных, гэдээровских железнодорожных вагончиков, самолётов и вертолётов. С удовольствием и азартно Вова играл с Митей в настольный хоккей и другие настольные (хотя вернее - напольные, ибо играли в них исключительно лёжа на полу) игры, но прущая из Вовы физическая энергия не позволяла ему долго развлекаться таким малоподвижным образом, и эти игры неизбежно переходили в возню, стрельбу, борьбу, а то и драку.
Вторым постоянным Митиным напарником и нашим гостем был Игорь Плотников, вечно насупленный, хиловатый мальчик, послабее даже Мити, хоть и на год его старше как и все одноклассники. Учёба давалась ему с большим трудом, он был весьма ленив, числился в отстающих и на уроках засыпал. Зато он занимался в музыкальной школе - осваивал баян. По характеру Игорь был полной противоположностью Вове - скрытен, хитёр и подловат. К Мите ходил тоже из-за игрушек, а собственно с Митей-то они вместе и не играли почти.
Приводил Митя к себе и других ребят - одноклассников и соседей по нашему многоподъездному дому. Те ходили с удовольствием, опять же восторгались игрушками, с увлечением играли ими, но... Митя в этих играх практически не участвовал. Поиграет немного и усядется читать, рисовать с бормотаньем или карты изучать (тоже с бормотаньем), а гости без него играют с его игрушками. Некоторые из гостей оказались нечистыми на руку и многое растащили из Митиного хозяйства - и модели машин, и другие мелкие игрушки, и монеты, и марки, и даже один весьма приличный кусок янтаря из моей коллекции упёрли. Пару раз удалось уличить похитителей, но случаев похищения было гораздо больше.
Сашулю очень огорчало, что Митя совершенно не умеет играть со своими товарищами, да и товарищей-то у него нет, разве что Вова с Игорем, так и те скорее просто посетители постоянные. Сам Митя, однако, считал их своими друзьями. На улицу Митю почти невозможно было выгнать, разве что на велосипеде покататься - к счастью, хоть это ему нравилось, научился в прошлом году. Но и то - вынесет Митя велосипед, а катаются на нём, главным образом, Вова или Игорь.
Был период у Мити, когда его тянуло к девочкам-одноклассницам. Особенно любил он ходить к одной из них - Оле, жившей в доме с печным отоплением. Но неясно было, из-за Оли он ходил к ней или из-за печки. Похоже, очень ему нравилось смотреть, когда печку растапливают, и сидеть у огня. Может, даже шуровать в печке ему там позволяли. Во всяком случае приходил он от Оли весь перепачканный в саже и угольной пыли.
Надо сказать, что вопросы пола были не чужды Мите и его приятелям. Я раз нечаянно подслушал, как они договаривались (Вова особенно активно) перед игрой в настольный хоккей о том, кто в случае победы кого из девчонок целует и в жёны берёт, и при этом спорили, какая из них этой чести более достойна (с возгласами Вовы: - Да что ты в этом понимаешь!).
Ну, а настоящих друзей - по духу, по интересам, по увлечениям у Мити не было не только вследствие его склонности к уединению, к играм воображения - это, думаю, было главной причиной, но и ещё вследствие того, что и по уровню своего умственного и духовного развития слишком уж он из своей среды выделялся, и слишком она, эта среда, была убогой. Ну, что тут поделаешь?

330

Подошло лето. 6-го июня Сашуля повезла Митю во Владимир на июнь. Мы с Иринкой на неделю остались вдвоём. Иринка сдавала экзамены. Мне предстояло в июне осуществить последний до отпуска, но интенсивный командировочный выезд: в Ленинград оппонировать на защите у Люды Макаровой и в Томск на очередной, 6-й, Всесоюзный семинар по ионосферному моделированию. А я чувствовал себя совсем не в форме для таких поездок, и это меня очень беспокоило.
Курить я всё ещё не курил, но тянуло и временами очень сильно. Всё время меня терзали сомнения - вот мучаюсь сейчас, а поеду в командировки, начнутся встречи, беседы, споры, обсуждения, выпивки, компании, не удержусь, ведь, закурю, и все мои мучения прахом пойдут. А тут ещё мурашки в левой руке не проходят, и мало того - в затылке какие-то жжения появились подкожные, будто кровь закипает, и это ощущение распространяется потом на шею, плечи, чуть ли не на всю спину. Понимаю, что всё это невротическое повышение чувствительности к тому, на что здоровый организм вовсе не реагирует. Но это понимание не устраняет неприятных ощущений и не облегчает моего положения.
Что-то надо ещё делать, но что? Нервы надо лечить, это ясно. Но как? К психиатру бы хорошему попасть, но где его взять? И вдруг вспомнил - у Опекунова же жена - врач-психиатр, может, она что посоветует? И я напрямик обратился к Володе с просьбой устроить мне встречу с его женой как со специалистом, где и как ей будет удобнее. Володя пообещал мне поговорить со своей женой, и через пару дней сообщил, что она согласна встретиться со мной, и что лучше всего это сделать у меня дома после работы. Я тут же пригласил Володю придти к нам вместе с женой как бы в гости в любое удобное для них время, чтобы не придавать моей встрече с его женой совсем уж сугубо медицинский характер.
Общительный Володя с готовностью согласился, и 3-го июня они были у нас в гостях. Жена его (вторая уже, кстати; с первой он развёлся и платил алименты за сына) - Рая Снежкова оказалось молодой, несколько анемичной на вид женщиной, очень спокойной, приветливой. Мы уединились с ней для "разговора" в спальной комнате, оставив Володю в гостиной развлекаться альбомами, из коих его больше всего заинтересовали альбомы с винно-водочными этикетками.
Рая спросила меня, как мне угодно вести нашу беседу - чтобы она задавала вопросы или я сам расскажу, что меня беспокоит. Я сказал, что мне всё равно. Тогда Рая попросила меня рассказать всё, что я считаю относящимся к своему состоянию. (продолжение следует)